От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке - читать онлайн

Глава 1 Истоки

Большевики совершили Октябрьскую революцию 1917 года под лозунгом «Долой!». Они несли колоссальный потенциал отрицания, содержавшийся в их декларациях и программах. Они отвергали войну, которая унесла в России около двух миллионов жизней, отрицали привилегии и само право на существование дворянства, владевшего едва ли не половиной обрабатываемых земель, зарождавшиеся как бы демократические структуры власти в лице Временного правительства, молодую российскую буржуазию, не успевшую еще выработать формы сосуществования и сотрудничества с рабочими, имперскую систему межнациональных отношений.

Крайние, радикальные лозунги в крайних обстоятельствах захватывали умы и сердца. Пропаганда и агитация большевиков опьяняли: «Мир – народам!», «Земля – крестьянам!», «Хлеб – голодным!», «Фабрики – рабочим!».

В Декларации прав народов России, которая была принята 2 (15) ноября 1917 года, провозглашались:

«1. Равенство и суверенность народов России.

2. Право народов России на свободное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства.

3. Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений.

4. Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических [этнических] групп, населяющих территорию России»¹.

Здесь нет ни одного пункта, который не был бы нарушен за годы существования советской власти. Но отрицать привлекательность этой декларации и внутри и вне страны в то революционное время невозможно.

В обращении «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» от 20 декабря 1917 года, подписанном В.И. Лениным, звучали те же мотивы. В документе говорилось, что арабы, как и все мусульмане, имеют право быть хозяевами своей страны, «устроить свою жизнь по образу своему и подобию»².

Измученным, озлобленным народам большевики несли мессианскую идею спасения – Царства Божьего на Земле, названного новым, неизвестным, таинственным словом «коммунизм». Идеальное общество свободы, равенства, справедливости, благосостояния, любви было совсем рядом. Нужно только последовать за большевиками, поверить им. Тотальное отрицание старого – власти, собственности, права, нравственности, религии – позволяло разрушить «до основания» прежний мир, используя любые средства. И прежняя цивилизация, и сама человеческая жизнь рассматривались в лучшем случае как строительный материал для забора, ограждающего прекрасный, благоухающий сад коммунистического общества, в худшем – как удобрение для этого сада. Что за новое общество собирались строить, как строить – никто из «профессиональных революционеров», то есть разрушителей, и, как оказалось, умелых разрушителей старого, не знал. Но практика показала устойчивость на десятилетия новых, невиданных ранее форм государственности, партийной диктатуры, ее способность к самосохранению и самовоспроизводству, к обеспечению себе социальной базы сначала в лице части рабочего класса, затем – люмпен-пролетариата (маргиналов, как их сейчас называют).

Многослойная, разветвленная, тотальная пропаганда, несущая обновленную мессианскую идею, стала такой же необходимой составной частью системы, как и аппарат репрессий. Коммунистическая идеология – от марксистско-ленинской теории до газетных и радиоагиток – служила цементом, связывавшим не только отдельные блоки системы, но и живых конкретных людей, нуждавшихся в новой религии, новой вере для оправдания высшими идеалами своего поведения, своих или чужих страданий, нередко – преступлений.

Но сами эти идеалы завораживали и несколько поколений советских людей, особенно новую интеллигенцию, и левых интеллектуалов на Западе, и «борцов за национальное освобождение» на Востоке. «Манифесты новорожденного государства были совершенно новыми для человечества, – напишет спустя много лет египетский историк Ш.А. аш-Шафии. – «Мир между народами!»,

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Народы колоний, освобождайтесь!», «Мы оказываем моральную и материальную поддержку каждому народу, который хочет освободиться…». Впервые в истории человечества появилась великая держава, которая не хотела никого колонизировать, никого оккупировать, никого эксплуатировать, государство, которое встало на сторону всех освободительных сил мира. Это новое государство предложило Сааду Заглулу помощь оружием, но он испугался и ответил отказом»³. (Во время революционных событий 1919 года в Египте на местах возникали органы власти, которые действительно называли русским словом «советы».)

Пропагандируемые идеалы были оторваны от действительности советского общества, но это мало волновало сторонников социализма на Западе или «борцов за национальное освобождение» на Востоке. Во-первых, абсолютное большинство «друзей СССР» этой действительности просто не знали, питаясь пропагандистскими брошюрами и специально подобранной информацией. Во-вторых, они не хотели ее знать, так как им нужны были идеи, лозунги, примеры, подкрепляющие их собственное политическое поведение или установки. В-третьих, с их точки зрения, во имя светлого будущего человечества русские вместе с другими народами СССР могли и пострадать: в конце концов, любая мессианская идея требует жертв, и они оправданны, в особенности если жертвуешь не ты. В-четвертых, самым главным было реальное политическое поведение СССР на международной арене, которое находило поддержку, если оно соответствовало интересам, задачам или чаяниям как революционеров всех цветов и оттенков на Западе и Востоке, так и пришедших затем кое-где к власти новых политических элит.

Большевики, взявшие власть в России, не знали и не понимали Востока. Опыт работы в мусульманских районах Поволжья и Закавказья, который был у некоторых лидеров Октября, оказался недостаточным для сколько-нибудь дельного анализа ситуации, тенденций общественно-политического развития на тогдашнем Востоке. Находясь в плену некомпетентности и догматизма, они подгоняли сложнейшую действительность стран Азии и Африки под ленинские лозунги и теории. С послеоктябрьских лет до 90-х годов прошлого века основой подавляющего большинства (во всяком случае, политически значимых) исследований советских специалистов по Востоку была компиляция работ западных ученых, препарированных и сдобренных марксистско-ленинской фразеологией.

Почему же все это не мешало долгосрочной действенности некоторых лозунгов большевиков, как отдельно взятых, так и сведенных в «научную теорию»? Общественные истины постигаются или путем кропотливого анализа, изучения и синтеза фактов, сопоставления аргументов, или путем озарения, мгновенного охвата сути проблемы и пути ее решения. Таким «озарением» для большевиков было их отрицание всего прежнего мирового порядка, в том числе колониальной системы, политической зависимости одних стран от других. Слишком легко с позиций сегодняшнего дня критиковать ленинскую теорию империализма. Слишком много аргументов можно привести в доказательство того, что колониальная система была гораздо более сложным явлением, чем это было изображено в работах Р. Гильфердинга и А. Гобсона, положенных В.И. Лениным в основу его трудов. Но важно другое – политический вывод из этих посылок: отрицание и призыв к разрушению, то есть к революционной ломке, такого миропорядка, при котором один народ лишает политической независимости другой или резко ее ограничивает. А отсюда следовал практический вывод: признание законными и поддержка всех форм борьбы против колониальной и полуколониальной системы, за национальное освобождение, за право наций на самоопределение, за их политическую независимость.

Такой подход означал, что В.И. Ленин и его последователи до поры до времени шли в ногу с историческим процессом на Востоке, в том числе на Ближнем и Среднем Востоке. Их лозунги полностью или частично отвечали политическим устремлениям руководителей национально-освободительных движений, особенно наиболее радикального их крыла, чаяниям народов. Это означало также, что лидеры Великобритании и Франции, восприняв свою победу над Германией и ее союзниками в Первой мировой войне как акт легитимизации своих имперских амбиций, стремясь сохранить и расширить свои колониальные империи на Ближнем и Среднем Востоке, шли против течения истории, против нарастающих требований политической независимости.

Еще до Октября 1917 года В.И. Ленин писал, что задача социалистов – поддерживать борьбу угнетенных народов за полное национальное освобождение «во всякой ее форме, вплоть до восстания или до войны…»⁴. О предпочтительности мирных методов борьбы руководство КПСС заговорит лишь четыре десятилетия спустя.

По мнению В.И. Ленина, Советская Россия должна была основывать свои отношения с молодыми государствами «на полном разрыве с варварской политикой буржуазной цивилизации, строившей благосостояние эксплуататоров в немногих избранных нациях на порабощении сотен миллионов трудящегося населения в Азии, в колониях вообще и в малых странах»⁵. Уже тогда закладывался тезис о необходимости союза «победившего пролетариата» в Советской России, то есть большевиков и их руководства, с «угнетенными народами Востока», противостоящими империализму, то есть Западу.

В.И. Ленин был убежден, что силу и богатство правящие классы Западной Европы черпают в эксплуатации колоний, а раз эти классы были главными противниками большевиков, то требовались средства для их ослабления, в частности лишение их колоний. Любопытно, что среди 21 условия приема в Коминтерн, разработанного В.И. Лениным, указывалось, в частности, что партия, желающая принадлежать к III Интернационалу, «обязана беспощадно разоблачать проделки «своих» империалистов в колониях, поддерживать не на словах, а на деле всякое освободительное движение в колониях, требовать изгнания своих отечественных империалистов из этих колоний…»⁶. Отношение отдельно взятой коммунистической партии к национально-освободительным движениям было для В.И. Ленина одним из важнейших показателей ее преданности принципам пролетарского интернационализма, иными словами, преданности Советской России, точнее – захватившей в ней власть партии большевиков, а еще точнее – ее руководству.

Идея враждебного окружения зарождалась в годы гражданской войны и иностранной интервенции. По ту сторону границы или линии фронта были враги, которых вот-вот должна была смести пролетарская революция, то есть немецкие, французские, английские большевики. А апокалиптическое видение мира рисовало советскому руководству эпоху гражданской войны пролетариата против буржуазии в передовых капиталистических странах, соединенную с национально-освободительными движениями угнетенных наций. «…Социалистическая революция, – писал В.И. Ленин, – не будет только и главным образом борьбой революционных пролетариев в каждой стране против своей буржуазии, – нет, она будет борьбой всех угнетенных империализмом колоний и стран, всех зависимых стран против международного империализма»⁷.

Национально-освободительное движение, по мнению руководителей Советской России, подрывает самые глубокие основы империализма, в результате чего он теряет сферы выгодного приложения капитала, огромные людские резервы, полезные ископаемые и стратегически важные территории. Империализм в этом случае лишается важных источников сверхприбылей, получаемых за счет эксплуатации колоний, сужается емкость его внешнего рынка, резко уменьшается возможность подкармливать верхушку рабочего класса метрополий, что создает благоприятные условия для борьбы пролетариата капиталистических стран, усиливает их внутренние классовые противоречия. Ни цифр, ни фактов, подтверждавших такую роль колониальной периферии Запада, естественно, не приводилось, да в этом и не было нужды. «Победившему пролетариату» Советской России нужен был союзник, а если его не было, его следовало выдумать.

Подразумевалась и пропагандировалась обратная связь: успехи национально-освободительного движения зависели от успехов Советской России и пролетариата развитых стран Запада. «В каждом буржуазном национализме угнетенной нации, – отмечал В.И. Ленин, – есть общедемократическое содержание против угнетения, и это-то общедемократическое мы безусловно поддерживаем…»⁸ Ведь противостояние Советской России Западу, пролетариата Запада своей буржуазии создавало благоприятные условия для победоносной освободительной борьбы угнетенных народов, так как ослабляло позиции империализма, отвлекало его силы, ограничивало свободу действий на колониальной и полуколониальной периферии.

«Мы всегда стояли, стоим и будем стоять за самое тесное сближение и слияние сознательных рабочих передовых стран с рабочими, крестьянами, рабами всех угнетенных стран. Мы всегда советовали и всегда будем советовать всем угнетенным классам всех угнетенных стран, колоний в том числе, не отделяться от нас, а как можно теснее сближаться и сливаться с нами»⁹, – писал Ленин в те годы. И еще: «Всемирный империализм должен пасть, – сказал он в июле 1920 года, – когда революционный натиск эксплуатируемых и угнетенных рабочих внутри каждой страны… соединится с революционным натиском сотен миллионов человечества, которое до сих пор стояло вне истории…»¹⁰ Пока же империализм не рухнул, «необходимо вести политику осуществления самого тесного союза всех национально- и колониально-освободительных движений с Советской Россией…»¹¹. Этой схеме не откажешь ни в четкости, ни в формальной логике.

Она приобретала тем большую привлекательность, чем больше «запаздывала» революция на Западе. Руководство большевистской партии пробовало почву на Востоке – не развернется ли там массовое движение, которое облегчит положение советской власти, сталкивающейся с колоссальными трудностями, погруженной в кризис в результате политики военного коммунизма. С этой целью в Баку в сентябре 1920 года был устроен грандиозный по тем временам и материальным возможностям спектакль – съезд народов Востока, провозвестник многочисленных форумов солидарности с народами Азии и Африки в 50– 80-х годах. Среди участников были, в частности, представители Турции, Ирака, Ирана, Аравии, Сирии, Палестины. Представляли они только самих себя или группки своих единомышленников. Но апокалиптический тон манифеста, обращенного к народам Востока, соответствовал как безумному и трагическому времени созыва съезда, так и интеллектуальному и культурному уровню собравшихся. «Не пожрать вам, собакам, народов Востока, не обратить вам, жалкой кучке угнетателей, в вековое рабство сотни миллионов восточных крестьян и рабочих! – восклицали авторы манифеста, обращаясь к английским капиталистам, правящим кругам Великобритании. – Слишком большой кусок вы захватили, не по зубам вам окажется он, и этим куском вы подавитесь!» Манифест заканчивался призывом к угнетенным народам Востока «подняться на священную войну, за самостоятельную жизнь и счастье всех народов Востока, всех миллионов порабощенных Англией крестьян и рабочих его!»¹².

О работе съезда народов Востока высоко отозвался В.И. Ленин. В своем выступлении 15 октября 1920 года он говорил: «Что сделали съезд коммунистов в Москве [II конгресс Коминтерна] и съезд коммунистических представителей народов Востока в Баку, – этого нельзя сразу измерить, это не поддается прямому учету, но это есть такое завоевание, которое значит больше, чем другие военные победы, потому что оно показывает нам, что опыт большевиков, их деятельность, их программа, их призыв к революционной борьбе против капиталистов и империалистов завоевали себе во всем мире признание, и то, что сделано в Москве в июле и в Баку в сентябре, еще долгие месяцы будут усваивать и переваривать рабочие и крестьяне во всех странах мира»¹³.

Из маленькой группы последователей Христа выросло бесчисленное воинство верующих христиан и мировая христианская цивилизация. Из «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» в России – большевистская партия, КПСС, Советский Союз с его союзниками. Съезду в Баку не была уготована подобная роль.

Он остался пропагандистским действом, не имевшим серьезных последствий. Большевизм как политическая теория, политическая практика, политическая организация не прижился в арабских странах, в Турции, Иране. Пройдет несколько десятков лет, прежде чем на короткий срок возникнут и исчезнут сильные компартии в Ираке и Судане, произойдут трагические эксперименты реализации марксистско-ленинской схемы на государственном уровне в Южном Йемене и Афганистане. Но о судьбе коммунистического движения в этом регионе мы будем говорить особо.

Частью усилий, направленных на разрушение прежней системы международных отношений, были декларативный «отказ от тайной дипломатии» и публикация тайных договоров из архивов дипломатического ведомства России. Среди них важное место занимал договор Сайкс – Пико[2] о разделе Азиатской Турции, заключенный Англией и Францией 16 мая 1916 года и согласованный с российским правительством. Договор Сайкс – Пико был доведен до сведения османского правительства, которое передало его текст шерифу Хусейну, возглавлявшему арабское восстание против турок в Хиджазе. Ни хода арабского восстания, ни планов колониального раздела Ближнего Востока эта акция большевиков не изменила, хотя и добавила горечи во взаимоотношения шерифа с англичанами. Тогдашний английский премьер-министр Ллойд Джордж писал в своих мемуарах, что опубликование тайных договоров, определявших судьбу арабских земель из состава Османской империи, «вызвало большое возмущение в арабских кругах»¹⁴.

В период между двумя мировыми войнами возможности СССР на Ближнем и Среднем Востоке были слишком мизерными, Великобритания и Франция слишком могущественными, их оппоненты в регионе слишком незрелыми и разобщенными, чтобы принципиальное различие в подходе к ближневосточной ситуации Москвы, с одной стороны, и Лондона и Парижа – с другой, принесло для СССР сколько-нибудь существенные плоды. Однако, как это не раз бывало в истории, пик чьего бы то ни было могущества означал начало его конца. Так было начиная с Римской империи и кончая распавшимся Советским Союзом. Великобритания и Франция на Ближнем и Среднем Востоке не составляли исключения. Но время крушения их империй и ограниченного триумфа Советского Союза наступит после Второй мировой войны. А пока что во внешней политике СССР на Ближнем и Среднем Востоке все более явственно проглядывал прагматизм великой державы, которая, заявив о полном отрицании прежнего миропорядка, все же обретала некоторые черты государства, вынужденного сосуществовать с другими государствами, подчиняясь давно выработанным, хотя и несколько видоизмененным правилам поведения на международной арене. Противоречивое единство идеологии и практики, мессианской идеи, заложенной в основу Советского государства, и реальных интересов огромной страны определяло и объясняло характер поведения СССР на международной арене, в том числе на Ближнем и Среднем Востоке, и многие успехи и поражения.

В Кремле достаточно рано поняли, что революционный потенциал и Запада и Востока, на который возлагалось столько надежд, оказался иллюзией. Нужно было внутри страны консолидировать власть партии, а на международной арене обеспечить свою легитимизацию, безопасность границ, найти союзников. Когда стало ясно, что о «коммунизации» или «советизации» южных, пограничных с Россией стран – Турции, Ирана, Афганистана – говорить не приходится, советское правительство обратилось к установлению с ними нормальных межгосударственных отношений. Уже тогда стала опробоваться модель будущих отношений СССР со странами «третьего мира». В Москве закрывали глаза на внутреннюю политику этих государств (в том числе на преследование «братьев по классу», идеологических союзников-коммунистов) ради укрепления их независимости, нейтралитета, а в лучшем случае – углубления конфронтации с Западом и сотрудничества с СССР.

С Турцией у Советской России был общий противник – державы Антанты, которые не только уже поделили арабские владения Османской империи, но рвали на части собственно Турцию.

Мустафа Кемаль, возглавивший борьбу турецкого народа за возрождение независимости, установление республики, реформы, идеологически был противником большевиков, но это не помешало сближению двух стран.

16 марта 1921 года в Москве был подписан договор между РСФСР и Турцией «О дружбе и братстве», который урегулировал вопрос о советско-турецкой границе.

Советское правительство заявило о непризнании им международных актов, касающихся Турции, не признанных правительством Великого национального собрания Турции (ВНСТ) (в первую очередь имелся в виду Севрский договор 1920 года, расчленивший Турцию и поставивший ее в зависимость от стран Антанты).

Московский договор был дополнен Карсским договором от 13 октября 1921 года между Турцией и республиками Закавказья, которые к тому времени были «советизированы», и украинско-турецким договором от 2 января 1922 года (подписанным в Анкаре во время пребывания там М.В. Фрунзе). Наконец, 17 декабря 1925 года между Москвой и Анкарой был заключен договор о ненападении и нейтралитете.

21 февраля 1921 года персидскими казаками во главе с Резаханом в Иране был произведен государственный переворот («переворот 3-го хута»). Новое правительство во главе с Сеидом Зия эд-Дином (Реза-хан стал в нем затем военным министром, а через некоторое время объявил себя шахом Ирана) аннулировало фактически уже провалившееся англо-иранское соглашение 1919 года и решило подписать 26 февраля 1921 года советско-иранский договор. Согласно этому договору, Советское правительство торжественно заявило об отказе от насильнической политики империалистических правительств России, объявило утратившими силу все трактаты, договоры, соглашения, заключенные царским правительством с Ираном и ущемлявшие права Ирана. Оба государства обязались не допускать на своей территории образования и пребывания организаций, ставящих целью борьбу против Ирана и России. Договор в статье 6 предусматривал: «Обе Высокие Договаривающиеся Стороны согласны в том, что в случае, если со стороны третьих стран будут иметь место попытки путем вооруженного вмешательства осуществлять на территории Персии захватническую политику или превращать территорию Персии в базу для военных выступлений против России, если при этом будет угрожать опасность границам Российской Советской Федеративной Социалистической Республики или союзных ей держав и если Персидское Правительство после предупреждений со стороны Российского Советского Правительства само не окажется в силе отвратить эту опасность, Российское Советское Правительство будет иметь право ввести свои войска на территорию Персии, чтобы, в интересах самообороны, принять необходимые военные меры. По устранению данной опасности Российское Советское Правительство обязуется немедленно вывести свои войска из пределов Персии»¹⁵. И советские обществоведы, и советские политические деятели этот договор называли не иначе как «образец равноправных отношений».

В феврале 1919 года к власти в Афганистане пришел эмир Аманулла, правительство которого провозгласило независимость Афганистана, что обеспечило новому эмиру поддержку армии и населения.

Отвергнув предложения афганского правительства (3 марта 1919 года) об установлении англо-афганских отношений на основе равноправия сторон, Великобритания развязала третью войну против Афганистана. Советская Россия первой признала суверенитет Афганистана (март 1919 года) и объявила о готовности немедленно обменяться посольствами (письмо В.И. Ленина в Кабул в мае 1919 года). Английская армия потерпела неудачу. По Равалпиндскому договору 1919 года Англия предварительно признала независимость Афганистана. Окончательное признание последовало в 1921 году вслед за заключением советско-афганского Договора о дружбе 28 февраля 1921 года¹⁶.

В 1926 году между СССР и Афганистаном был заключен договор о нейтралитете и взаимном ненападении, аналогичный советско-турецкому договору, но содержавший, кроме того, некоторые дополнительные обязательства сторон. Статья 2, в частности, предусматривала, что каждая сторона будет противодействовать враждебной линии поведения третьих держав в отношении другого участника договора. Это положение вошло в советско-афганский договор 1931 года, продленный в 1936, 1955 и 1975 годах. Кроме того, в договоре содержалась статья, которая устанавливала обязательство взаимно воздерживаться от всякого вооруженного или невооруженного вмешательства во внутренние дела другой стороны и препятствовать на их территории всякой деятельности, направленной против другой стороны. В мае 1928 года состоялся визит в СССР короля Афганистана Амануллы-хана.

В 1924 году СССР установил дипломатические отношения с Хиджазом. В том же году в Джидду, где находились иностранные дипломатические миссии в Хиджазе, прибыл официальный советский представитель. В конце 1925 – начале 1926 года, когда соседний султанат Неджд завоевал Хиджаз и было создано объединенное государство (названное в 1932 году Королевство Саудовская Аравия), советское правительство первым его признало и установило с ним дипломатические отношения. В 1926–1927 годах из СССР в Хиджаз были направлены партии товаров – сахар, нефтепродукты, текстиль.

СССР в 1926 году признал независимость Йемена, у которого были серьезные противоречия и столкновения с Великобританией и Италией. В письме советскому правительству тогдашнего губернатора Ходейды принца Сейф уль-Ислама Мохаммеда говорилось: «Великое Российское правительство бдительно стоит на страже интересов Востока. С этим правительством борются империалисты, направляя на это громадные денежные средства, военные и политические силы, стремясь воспрепятствовать тому, чтобы восточные народы были просвещены духом свободы. Это правительство завоевывает симпатии угнетенных народов. Мы надеемся на установление хороших отношений между нашим и этим правительством»¹⁷.

В 1928 году, когда Йемен подвергался английскому военному давлению с юга и саудовскому – с севера, йеменские представители обратились к полпреду СССР в Хиджазе с просьбой установить официальные отношения между СССР и Йеменом и начать торговлю. Вскоре в йеменский порт Ходейду были доставлены из СССР необходимые товары.

В ноябре 1928 года СССР и Йемен заключили договор о дружбе и торговле. В преамбуле договора указывалось, что он основывается на «признании взаимного равенства Сторон во всем, что касается прав и общих положений, существующих между странами и народами…». В статье 1 подчеркивалось, что Советский Союз признает полную и абсолютную независимость правительства Йемена и его короля¹⁸.

Казалось бы, автору этих строк остается присоединиться к оценкам советской государственной политики по отношению к Турции, Ирану, Афганистану, а также независимым арабским странам как успешному проявлению прагматизма, здравого смысла, соответствия интересам населения России, Советского Союза. Во всяком случае, вся советская литература именно так трактует эти шаги, которые выгодно отличаются от призывов к революциям, борьбе с «лакеями империализма», «кровавыми собаками» и т. п. Но если учитывать, что экономика в глазах советских лидеров всегда была служанкой политики, личные амбиции лидеров стояли выше государственных интересов, а государственные интересы – всегда! – выше человеческих жизней, то можно обнаружить скрытый смысл в действиях тогдашнего советского руководства и элементы абсурда в советской и внутренней и внешней политике.

Внешнюю, как и внутреннюю, политику СССР определяли или люди убеждений, которые во имя своих идеологических принципов готовы были переступить через нормы морали и права, выработанные человечеством, пожертвовать другими, а иногда (гораздо реже) и собой, или люди, с самого начала готовые на все ради выживания, продвижения по иерархической лестнице, личной материальной выгоды. Они и поглотили первых, ибо для идеалистов-«идеологов» бюрократическая структура люмпен-пролетарской диктатуры в СССР не была приспособлена. Или же первые, «идеологи», перерождались во вторую группу, ни на минуту не отказываясь от марксизма-ленинизма и пытаясь применить его на практике. Наконец, среди исполнителей идеологических предначертаний были люди, принимавшие лозунги и идеи всерьез, хотя на деле самые честные из них становились соучастниками политической практики, далеко отстоящей от провозглашенных идеалов.

В.И. Ленин в ответ на просьбу Мустафы Кемаля помочь Турции распорядился отправить туда 60 тыс. винтовок, 2–3 тыс. патронов на каждую винтовку, 108 полевых и 12 тяжелых батарей и 10 млн рублей золотом (стоимость 30 тыс. т муки, равных 60 тыс. т хлеба)¹⁹. Дата отправки – 1921 год. Хлеб в те дни означал человеческую жизнь. Поволжье голодало. Имели место случаи людоедства. Миллионы людей умерли от голода. 10 млн рублей золотом, потраченные на импорт зерна, спасли бы от голодной смерти 2–3 млн человек, которые в течение 1,5–2 месяцев могли бы питаться этим хлебом. Дружественный жест в адрес Турции фактически означал отказ предотвратить ужасающие последствия голода в Поволжье.

Пусть эти расчеты неточны – не весь купленный хлеб и не вовремя дошел бы до голодающих. Но не вызывает сомнения, что во имя политических целей – сотрудничества с Турцией – на алтарь помощи этой стране, помощи в захвате (или возвращении ей) дополнительно нескольких тысяч квадратных километров территории вожди российского пролетариата положили жизни сотен тысяч своих сограждан. Даже с высоты прошедших десятилетий не поворачивается язык назвать подобные действия прагматичными, соответствующими национальным или государственным интересам.

И если бы такая акция была исключением!

Наступили 1930–1931 годы, когда в стране происходила разрушавшая крестьянство и сельское хозяйство коллективизация. Украина и юг России, обладавшие лучшими в мире черноземами, голодали. Миллионы людей умерли. Опять были зафиксированы случаи людоедства. А советские мука, зерно, сахар, нефтепродукты продавались в Хиджазе, Йемене, Эритрее, Джибути, Египте. В 1932 году советское правительство предоставило Турции кредит в размере 8 млн долларов для приобретения в СССР машин и промышленного оборудования²⁰.

Пройдет еще полтора десятка лет, и из голодающей после войны страны в конце 40-х годов будет снова вывозиться зерно. На каких весах можно измерить абсурдность этой политики, этих «внешнеэкономических связей», обрекающих тысячи и тысячи собственных граждан не просто на затягивание поясов, а на голод и, возможно, смерть!

Само выражение «внешняя политика» представляется в таких конкретных проявлениях бессмысленным словосочетанием, как и политика внутренняя. На протяжении всего советского периода истории России как в ее внутренней, так и во внешней политике постоянно присутствовало сочетание высоких идеалов и преступного цинизма, логики и абсурда.

В 20–30-х годах СССР на Ближнем и Среднем Востоке проявлял мало активности. Продолжалась торговля и экономическое сотрудничество с Турцией и Ираном. В Турции с помощью Советского Союза были построены, в частности, текстильные комбинаты.

Экономические отношения с Египтом развивались неудачно, так как в начале 30-х годов советских торговых представителей обвинили в подрывной деятельности и выслали.

В 1937–1938 годах, в разгар кампании сталинских репрессий против партийных и советских кадров, СССР отозвал всех членов своей дипломатической миссии в Джидде. Посол К.А. Хакимов и многие другие дипломаты были уничтожены. При формальном сохранении дипломатических отношений они фактически были прерваны. В тот момент в Москве просто некому было оценить последствия.

Внимание советского руководства было сосредоточено на Европе. Для СССР нацистская Германия, другие державы оси представляли в те годы все более реальную опасность. VII (и последний) конгресс Коминтерна решил, что возвращение к широкому объединенному фронту было единственно правильной стратегией борьбы против фашизма. Одновременно было решено создавать общий фронт «всех демократических стран» против «авторитарных режимов». И коммунистические партии, и все трудящиеся должны были заботиться об интересах СССР, потому что «интересы защиты Советского Союза определяют отношения мирового пролетариата к войне»²¹. Антибританские и антифранцузские действия во всем мире, в том числе на Ближнем и Среднем Востоке, отходили на второй план, за исключением короткого периода, последовавшего за подписанием пакта о ненападении между СССР и Германией.

Во время встречи с министром иностранных дел нацистской Германии Риббентропом народный комиссар иностранных дел СССР В.М. Молотов говорил об общей заинтересованности СССР в направлении от линии Батуми – Баку к Персидскому заливу. Эта туманная формулировка позволила потом многим сторонникам интерпретации советской внешней политики как «имперского экспансионизма» говорить об «извечном стремлении» России к теплым морям. Пожалуй, я бы дал другое объяснение: переговоры и соглашения с Германией были вызваны стремлением не остаться один на один с немецкой военной мощью, на что была нацелена политика Лондона и Парижа. Если уж и намечался какой-то неопределенный раздел мира за пределами Европы, то Кремль в тот момент хотел бы в районах, лежащих к югу от советских границ, устранить преобладавшее английское влияние и не допустить установления там германского господства. В такой интерпретации советская политика, пожалуй, соответствовала задачам обеспечения безопасности СССР и вряд ли противоречила интересам народов региона.

Агрессия нацистской Германии против СССР заставила Советское правительство в политике на Ближнем и Среднем Востоке руководствоваться логикой войны и выживания. В советской пропаганде «империалистическая держава» Великобритания превратилась в «великую демократическую державу», сражавшуюся против «коричневой чумы». Иран, возглавлявшийся пронацистски настроенным руководством, было решено оккупировать.

25 августа 1941 года в Иран вошли советские войска. Газета «Правда» в соответствии с тоном и логикой тогдашних пропагандистских клише писала: «Старик с седой головой сказал: «Я приветствую вас во имя шестой статьи Договора 1921 года»²².

Одновременно в южные районы Ирана были введены английские войска. Шах Реза Пехлеви отрекся от престола и покинул страну.

Турция сохраняла нейтралитет в войне, пусть и не совсем дружественный. У турецкого руководства не было ни доверия, ни симпатий ни к коммунистам, ни к России. Пожалуй, Сталин и его окружение понимали, что неизвестно, как бы пошла война, если бы Япония нанесла удар не по Пёрл-Харбору, а по Хабаровску и Владивостоку и если бы Турция повторила авантюру 1918 года, рванувшись в Закавказье. Ведь говорил, как стало позднее известно, тогдашний премьер-министр Турции Ш. Сараджоглу гитлеровскому послу фон Папену, что он «как турок» желает поражения России²³. Но у турецкого руководства хватило выдержки, государственного ума, чтобы придерживаться курса, завещанного Ататюрком, и не ввязываться в войну.

В 1943 году были установлены дипломатические отношения между СССР и Египтом.

С окончанием Второй мировой войны соотношение сил в мире коренным образом изменилось. Советские войска – самая мощная сухопутная армия на земном шаре – стояли в центре Западной Европы и в Маньчжурии. Поверженные Германия и Япония лежали в руинах, Франция временно перестала быть великой державой, шла быстрая «советизация» Восточной Европы, превращавшейся в социалистический лагерь, состоящий из «стран народной демократии».

В США, территория которых была фактически не затронута войной и которые обладали тогда половиной промышленного потенциала мира и ядерным оружием, предполагали, что наступила эра Рах Americana. Однако США противостоял сильно пострадавший, но нарастивший военные мускулы Советский Союз.

В арабских странах набирали силу антибританское и антифранцузское движения. Но эти страны мало интересовали Кремль. Соседи – Турция и Иран – другое дело.

Опьяненное победой над чудовищно сильным противником, зная количество своих дивизий и танков, советское руководство решило выжать из Турции максимум уступок, а именно военный контроль над проливами. Вскоре договор от 17 декабря 1925 года был денонсирован. Советское правительство потребовало баз в проливах («совместная оборона черноморских проливов») и возвращения Карса и Ардагана, принадлежавших царской России, но переданных Турции по договору 1925 года. Возможно, что требование вернуть эти нищие, не имеющие стратегического значения куски территории было разменной монетой для главного – баз в проливах. Сталин уже готовил войска для возможного вторжения в Турцию. Но занесенная для удара рука не опустилась. Военная акция против Турции была слишком затруднена: к военной конфронтации с США и Англией из-за баз в проливах Сталин не был готов. Ультиматум оказался блефом и произвел обратный эффект – сплотил турецкое общество на националистической, антисоветской, антирусской основе, столкнул турецкое правительство с пути нейтралитета и заставил его добиваться членства в НАТО, а затем выступать зачинщиком или соучастником антисоветских военных блоков на Ближнем и Среднем Востоке. Вместо укрепления безопасности на южных границах произошло значительное и длительное, на десятки лет, ухудшение стратегических позиций СССР: полумиллионная турецкая армия стала составной частью войск НАТО, южный фланг этого блока переместился непосредственно к границам СССР, в Турции появились американские военно-воздушные и ракетные базы с ядерным оружием (последние были размещены в 1961–1963 годах); в пределах радиуса действия американских ракет средней дальности «Юпитер» оказались Украина, юг России, Закавказье и Поволжье.

По мнению американских экспертов, притязания Сталина на проливы стали одной из главных причин и поводов для начала холодной войны. Необходимость оказания военной и экономической помощи Турции наряду с Грецией для защиты их «свободы» фигурировала в выступлении президента США Г. Трумэна перед конгрессом США в марте 1947 года. От этого выступления, которое получило название «доктрина Трумэна», обычно ведется отсчет холодной войны в западной историографии, хотя многие исследователи связывают ее начало с фултонской речью У. Черчилля в марте 1946 года.

Конфронтация с Турцией трагически отозвалась на невинных людях. Несколько десятков тысяч турок-месхетинцев, живших на территории Грузии, были высланы в Среднюю Азию. Здесь уже в 1989 году они стали жертвами погромов и вновь были сорваны с насиженных мест, разбросаны по всему Советскому Союзу, так как Грузия отказалась принять их обратно.

Не менее ошибочные и безответственные действия – правда, в другой форме – были совершены в Иране. Английские и американские оккупационные войска были выведены из Ирана к декабрю 1945 года. СССР был обязан сделать это в течение полугода – к маю 1946 года, но медлил с выводом. Соблазн поставить Иран под советское влияние для Сталина был слишком велик: перед ним лежала бессильная в военном отношении страна, в которой за годы войны резко активизировались и левое движение в лице партии Туде, и националистические движения в Иранском Азербайджане и Иранском Курдистане. А что, если?.. Был дан зеленый свет созданию Азербайджанской и Мехабадской (Курдской) республик в надежде укрепить под советским покровительством их автономию (или независимость), создать источник постоянного давления на Тегеран.

Но Сталин опять просчитался. На этих территориях еще не было сил, готовых всерьез сражаться против центрального правительства. При всей этнической пестроте населения Ирана центростремительные силы в этой стране были мощнее, чем центробежные, что и было в очередной раз продемонстрировано. Президент США Гарри Трумэн направил Сталину ноту, содержавшую почти открытый ультиматум с требованием вывести советские войска из Ирана. США в тот период производили все больше ядерного оружия, которого в СССР еще не было. И, как и в случае с Турцией, Сталин не хотел военной конфронтации с Западом из-за Ирана. Советские войска были выведены, а Азербайджанская и Мехабадская (Курдская) республики разгромлены шахской армией.

Стремясь сохранить лицо и получить кое-какие экономические льготы в Иране, Советское правительство подписало с иранским премьер-министром Кавамом ос-Салтане договор о предоставлении СССР нефтяных концессий и других привилегий в Северном Иране. Но после вывода советских войск и разгрома Азербайджанской и Мехабадской республик иранский меджлис (парламент) отказался ратифицировать этот договор. Отношения между Москвой и Тегераном на долгие годы стали враждебными. Правда, дела даже на том этапе обстояли отнюдь не так безнадежно, как в Турции. Противоречия между Ираном и Англией из-за нефти, из-за неравноправных договоров были настолько сильны, что более гибкая и умная политика СССР принесла бы дивиденды. Но к тому времени советский лидер вновь оказался во власти теории о враждебности национальной буржуазии – то есть всех националистических, реформаторских сил в Азии и Африке – интересам коммунизма, национального освобождения, а значит, и СССР.

Его видение определялось не только неудачами в Турции и Иране, но и в Израиле. О советско-израильских отношениях предстоит разговор в отдельной главе.

Но здесь отмечу, что надежды получить в лице Израиля дружественное СССР государство на Ближнем Востоке не оправдались. Очередной тяжелый политический провал в «третьем мире» не только спровоцировал антисемитскую кампанию внутри СССР, но обернулся негативным отношением вообще к антизападному («антиимпериалистическому») потенциалу в Азии и Африке.

«Беспощадное разоблачение реакционной буржуазно-националистической идеологии в ее различных формах – будь то кемализм или гандизм, сионизм или панарабизм – ускоряет процесс национального и социального освобождения народов колониальных и зависимых стран…» – писал партийный теоретик академик Е. Жуков. Он отмечал, что национал-реформисты в колониальных и полуколониальных странах «клеветнически» настаивают на своем желании «остаться в стороне» от борьбы между двумя лагерями и на своем «нейтралитете» в так называемом идеологическом конфликте между СССР и США, в то время как в реальности они «вместе с реакционной буржуазией клевещут на СССР и активно помогают империалистам»²⁴.

Спустя несколько лет Государственный секретарь США в администрации Эйзенхауэра Дж. Ф. Даллес, говоря об этих же странах, назовет позицию нейтралитета аморальной. Крайности сходятся. А пока что на XIX съезде партии большевиков изрекли: «Буржуазия в развивающихся странах выбросила за борт знамя национальных свобод»²⁵. И рептильное советское обществоведение на все лады стало повторять, растолковывать, иллюстрировать это бессмертное изречение. Поэтому и крупный иранский буржуазно-националистический лидер Мохаммед Мосаддык оказался «лакеем империализма», а антизападный националист Гамаль Абдель Насер в Египте – едва ли не американским агентом и фашистом.

Настрой советской пропаганды и официальные заявления отражали логику мышления советского руководства. Прежние союзники в войне против германского фашизма и японского милитаризма оказались разъединенными окопами и фронтами холодной войны. Сложился двухполюсный мир. Он был двухцветным – черным или белым. Они или мы, «силы мира и прогресса» или «силы войны и реакции». Третьего не было. Такова была дихотомия мира в глазах советского руководства, впрочем зеркально отражавшая подход Вашингтона.

Капитализм вступил во второй этап своего общего кризиса, утверждали советские обществоведы-теоретики. «Светлое будущее человечества – коммунизм» приближается. Социалистические революции грядут. Они будут происходить в формах вооруженных переворотов и гражданских войн, осуществляемых трудящимися массами под руководством коммунистов, против своей и иностранной буржуазии. Ведь насилие – повивальная бабка истории. Международные отношения – это всего лишь форма классовой борьбы. Учитывая, что война – это продолжение политики иными средствами, капиталистические страны во главе с США готовятся к войне против СССР, ибо «империализм знает», что СССР и «другие социалистические страны» представляют собой базу поддержки для пролетариата Запада и национально-освободительного движения.

Соответственно и Советский Союз, и его союзники должны превратиться в вооруженный лагерь, чтобы дать отпор «проискам империализма» и готовиться к неизбежной войне. Как учил В.И. Ленин, борьба народов за освобождение от колониальной и полуколониальной зависимости ослабляет империализм и поэтому заслуживает поддержки первой страны социализма и всего социалистического лагеря. Но она будет успешной, если ее возглавят не «лакеи» и «соглашатели», а «пламенные революционеры»-коммунисты.

Только что, в 1949 году, в результате гражданской войны коммунисты одержали победу в Китае, хотя Сталин относился с опаской к коммунистическому гиганту, появившемуся на границах СССР. Шли войны в Корее и Индокитае. Сила, и только сила решала судьбу народов, их продвижение в «светлое завтра».

Появление ядерного оружия поставило под вопрос методы его достижения. Конечно же Сталина не страшили никакие жертвы. Но возможное применение ядерного оружия угрожало существованию рода человеческого.

Появление атомного оружия в США и довольно откровенные заявления Вашингтона об эффективности ядерной «дубины» создавали непосредственную угрозу национальной безопасности СССР и его позициям в мире. Была поставлена задача создать собственное ядерное оружие, затем максимально нарастить ядерный потенциал и средства его доставки к цели. Даже у «либерального» лидера не было бы выбора. Что, в частности, доказало превращение Великобритании и Франции в ядерные державы, в том числе и для увеличения их политического веса в мировой политике.

Выходя за рамки темы, отметим, что жесткая конфронтация, начатая после фактического объявления холодной войны президентом США Г. Трумэном в марте 1947 года, отражала не только черно-белое видение мира, но и ошибочный подход к отношениям с СССР. Политика Запада (говоря позднейшим языком Мао Цзэдуна – «острие против острия») помогла консолидации советского режима, военно-промышленного крена в развитии экономики и науки.

Заметим для объективности, что даже оторванная от реалий Ближнего и Среднего Востока советская политика и пропаганда в сталинские времена набирала немало очков в арабских странах, где имидж Советского Союза становился все более положительным. СССР поддерживал требования о выводе английских войск из Египта, выступал за предоставление независимости Ливану и Сирии, а затем Ливии. С 1952 по 1955 год представители СССР в ООН неизменно активно участвовали в обсуждении марокканского и тунисского вопросов, поддерживая стремление этих стран к независимости.

Советское правительство, продолжая игнорировать нужды своего народа, находило экспортные ресурсы для того, чтобы продавать их в арабских странах в обмен на товары пусть и нужные для СССР, но второстепенные по сравнению с продовольствием, которого не хватало. В 1948 году, в условиях нехватки продовольствия в стране, СССР согласился поставить Египту 235 тыс. т пшеницы в обмен на 38 тыс. т хлопка²⁶.

В октябре 1951 года правительства США, Англии, Франции и Турции предложили арабским странам и Израилю участвовать в так называемом Средневосточном командовании для совместной обороны Ближнего и Среднего Востока. Этот план предусматривал и посылку западных военных миссий, и размещение на территории этих стран иностранных войск, и предоставление баз Средневосточному командованию. Советское правительство в резкой ноте осудило этот план. Вот что заявило в те дни Каирское радио: «Египет полностью согласен с мнением советской ноты о том, что участие арабских стран в совместном Средневосточном командовании ограничило бы суверенитет этих стран и подчинило бы их эгоистическим интересам великих держав»²⁷. Аналогичные заявления сделали руководители Сирии и Ливана.

20 октября 1951 года влиятельная египетская газета, орган правящей партии Вафд, «Аль-Мысри» («Египтянин»), писала: «События последних дней с полной несомненностью доказали, что Египту больше нечего ждать чего-либо хорошего от империалистических держав… Нам не остается ничего другого, как повернуться к новому союзнику, который одобряет нашу политику и который помог бы нам осуществить наши национальные чаяния»²⁸. В мае 1951 года член сирийского парламента Абд аль-Латиф Юнис заявил: «Я требую от сирийского правительства, от правительств других арабских стран поскорее заключить договоры с Советским Союзом»²⁹.

Глава 2 Взлеты и падения Хрущева

Когда в марте 1953 года наследники Сталина взяли в свои руки бразды правления гигантской страной и получили преобладающие позиции в еще более огромном социалистическом лагере, перед ними встал ряд политических приоритетов.

Первый и главный из них – борьба за власть. Эта борьба, в которой Никита Хрущев проявил незаурядное искусство и одержал ряд весомых побед, все же завершилась его падением. Второй – ситуация внутри страны. Третий – положение в социалистическом лагере. Четвертый – взаимоотношения с США и в целом с Западом, прежде всего в контексте холодной войны и военного соперничества. «Третий мир» в числе приоритетов не фигурировал.

Все советские лидеры находились под грузом идейно-политического наследия Сталина, разделяя с большей или меньшей искренностью его основополагающие взгляды. Но кругозор Никиты Хрущева, полуграмотного самородка, ставшего крупным политическим деятелем с богатейшим опытом практической работы за пределами Кремля, фигуры больше трагической, чем комической, был шире, чем у многих из его окружения. Политический инстинкт подсказал ему и его единомышленникам необходимость отказаться от наиболее одиозных форм правления его предшественника, закрыть концлагеря, искать новые формы сосуществования и борьбы с Западом. Постепенно в сферу его внимания попал и «третий мир».

Никита Хрущев фактически заменил сектантский большевистский лозунг «Кто не с нами – тот против нас» на новый: «Кто не против нас – тот с нами». Он установил дружеские отношения с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру и президентом Индонезии Сукарно. Посетив в конце 1955 года эти страны, а также Афганистан вместе с тогдашним председателем Совета министров Николаем Булганиным и убедившись, что обстановка там совсем не соответствует сталинским схемам, он понял, что курс афро-азиатских государств, которые провели в апреле 1955 года в Бандунге свою конференцию и приняли пять принципов мирного сосуществования («панча шила»), не противоречил интересам СССР, а скорее увеличивал дистанцию между этими государствами и Западом.

Хрущев и его окружение внимательнее стали присматриваться к значительному антизападному («антиимпериалистическому») потенциалу во многих арабских странах и без труда заметили их готовность сотрудничать с СССР.

В Отчетном докладе ЦК КПСС XX съезду партии (февраль 1956 года), сделанном Хрущевым, содержалось не только «разоблачение культа личности Сталина». Авторы доклада впервые большое внимание уделили и «третьему миру». Они отмечали, что наступил «предсказанный Лениным» новый период всемирной истории, когда народы Востока стали принимать активное участие в решении судеб всего мира. Обращалось внимание и на то, что, в отличие от довоенного периода, подавляющая часть стран Азии выступает теперь на мировой арене в качестве суверенных государств, отстаивающих свое право на самостоятельную внешнюю политику. «Международные отношения, – говорилось в докладе, – вышли за рамки отношений государств, населенных по преимуществу народами белой расы, и начинают приобретать характер подлинно всемирных отношений»³⁰. Об этом же говорилось и в резолюции съезда, в которой было впервые указано, что «силы мира» значительно умножились «в связи с появлением на мировой арене группы миролюбивых государств Европы и Азии, провозгласивших принципом своей внешней политики неучастие в военных блоках». В результате этого создалась обширная «зона мира», включающая как социалистические, так и несоциалистические «миролюбивые государства Европы и Азии» и «охватывающая больше половины населения земного шара»³¹.

На XXI съезде КПСС (январь – февраль 1959 года) был сделан новый шаг в оценке реалий «третьего мира»: большинство колониальных и полуколониальных стран, которые еще не так давно представляли собой «резервы и тылы империализма», перестали быть таковыми. Эти страны «борются против империализма и колониализма, за свободу и национальную независимость»³². XXII съезд КПСС (октябрь 1961 года) пошел дальше: выход молодых независимых государств Азии и Африки на мировую арену, их активная роль в решении проблем войны и мира «существенно изменили соотношение сил в пользу миролюбивого человечества»³³, то есть СССР и его союзников, привели к серьезным изменениям во всей системе международных отношений. На XXI и XXII съездах КПСС отмечалось, что национальная буржуазия, ставшая у власти в ряде освободившихся стран, еще не исчерпала своей прогрессивной роли и способна участвовать в решении насущных общенациональных задач. Но доверия к «национальной буржуазии» все же не было, потому что «по мере обострения классовой борьбы» внутри страны она проявляет все большую склонность к «соглашательству с империализмом и внутренней реакцией».

Более гибкая и успешная, чем раньше, политическая практика требовала видоизменения уцелевших мессианских лозунгов, без которых она пока что не могла существовать, отказа от заскорузлых формулировок. Хрущевское руководство достаточно быстро и для того периода успешно нашло новые клише для теоретического и пропагандистского оформления своей политики в «третьем мире»: «некапиталистический путь развития», «революционная демократия», «национальная демократия».

Итак, мир уже не выглядел черно-белым, не был разделен исключительно на «них» и на «нас». Мир приближался к «светлому будущему», но этот путь не обязательно лежал через кровавые войны. Изменилось и соотношение мировых сил «в пользу социализма», появилась возможность предотвратить «агрессивные действия империализма». Формы перехода к социализму могли быть разнообразными, включая мирное развитие революции.

Вряд ли Хрущев ставил под вопрос ленинско-сталинскую идею «общего кризиса капитализма», «научно обоснованного» перехода к «коммунистической формации». «Я в восторге от Нью-Йорка города. Но кепчонку не сдерну с виска. У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока» – Никита Хрущев с полной искренностью мог бы повторить наивные слова Владимира Маяковского. Однако новый советский лидер отверг идею обязательной кровавой бани при «смене формаций». И это было одним из выдающихся новшеств. Когда он говорил американцам: «Мы вас похороним», он имел в виду только социально-политическую, но не военную и не человеческую сторону. От войны как продолжения политики другими средствами в ядерную эпоху он отказывался (хотя, как показала практика, мог блефовать, и по-крупному). Он искренне выступал за мирное сосуществование, но на основе соревнования, в том числе в военно-политической сфере (без развязывания всеобщей ракетно-ядерной войны), с расчетом на победу социализма в лице Советского Союза.

Когда автор этих строк спросил Анатолия Громыко, сына бессменного на протяжении более четверти века руководителя советского внешнеполитического ведомства, какое событие больше всего воздействовало на образ мышления его отца и других советских лидеров, то услышал в ответ: «22 июня 1941 года»³⁴. Подобный же ответ в разных вариантах и с разными акцентами давали все без исключения деятели старшего поколения, формулировавшие или осуществлявшие советскую внешнюю политику. Без понимания этого факта невозможно правильно оценить видение мира советским руководством вплоть до Михаила Горбачева, в том числе и оценку ситуации на Ближнем и Среднем Востоке.

22 июня 1941 года – дата начала самой жестокой, самой истребительной, самой большой по жертвам и разрушениям войны в истории нашей страны. Глубочайшая травма войны определила политическое поведение и внутри страны, и на международной арене последующих двух поколений. «Ах, милый, только б не было войны» – рефрен популярной в России песни означал, что граждане СССР были готовы на все, чтобы избежать войны. Чтобы не было войны, нужно было идти на лишения и жертвы. Чтобы не было войны, нужно было к ней готовиться, стать сильными, и тогда никто не посмеет напасть на СССР.

В Вашингтоне рассматривали ядерное превосходство как важнейший элемент сдерживания СССР; в Москве считали превосходство сухопутных войск и танковых дивизий в Европе, готовых «проутюжить» страны НАТО до Атлантики, средством сдерживания США. Понять друг друга лидеры противостоявших блоков были не в состоянии.

Пожалуй, правы западные политологи, которые писали, что советские лидеры были «одержимы» проблемой безопасности. Американские лидеры не могли их понять – через подобную национальную трагедию американское общество не прошло, ни одна бомба не упала на континентальную часть Америки. Но «одержимые» русские должны были десятилетиями жить в условиях близости американских и английских баз с находившимся на них оружием первого удара. Достаточно было взглянуть на карту, чтобы увидеть кольцо этих баз вокруг Советского Союза. Для «неодержимых» американских лидеров подобный уровень угрозы был абсолютно неприемлем. Умный, сдержанный, но решительный президент Джон Кеннеди подвел страну к грани ядерной войны, когда Никита Хрущев пошел на авантюру – попытался в 1962 году установить советские ракеты средней дальности на Кубе. С его точки зрения, он показывал американцам «кузькину мать», то есть подвергал их той же угрозе, какой они подвергали Советский Союз. Тогда Хрущев проиграл. Но менее чем через десять лет, нарастив свои арсеналы межконтинентальных ракет, две державы оказались-таки в равном положении, приобрели способность многократного взаимного уничтожения и начали договариваться об ограничении стратегических ядерных вооружений.

(Заметим в скобках: американцы не понимали, что происходит в голове советских руководителей, как и в Москве не понимали американской внешней политики, особенно определяющих ее внутриполитических факторов. Именно поэтому в Москве так высоко оценили ядерный шантаж участников «тройственной агрессии» в 1956 году – об этом ниже. Только после кубинского кризиса и особенно после прихода к власти Р. Никсона, начала переговоров об ограничении стратегических вооружений в 1969 году обе столицы, наконец, стали постепенно разбираться друг в друге. Но разрядка после Никсона под напором «ястребов» в обеих столицах стала постепенно угасать.)

Нас здесь интересует другое. Воздействовала ли психология людей, одержимых безопасностью и «комплексом 22 июня 1941 года», на формирование советской политики на Ближнем и Среднем Востоке? Ответ однозначно утвердительный. На Ближнем и Среднем Востоке были западные военные базы (или появились в Турции в результате ошибочной политики Сталина), нужно было их убрать, а значит – поддерживать тех, кто выступал за их ликвидацию. Напомним, что американские базы находились в Марокко, Ливии, Турции, Пакистане, Саудовской Аравии, а также в Греции, Италии и Испании, английские – в Ираке, Ливии, Египте, Судане, Палестине, Трансиордании, в аравийских владениях, на Кипре. Региональные военные союзы, с точки зрения советских лидеров, представляли собой продолжение НАТО и вероятный плацдарм для действий против СССР, поэтому нужно было их подрывать, поддерживать те силы – пусть националистические, религиозные, антикоммунистические, – которые добивались их роспуска.

По логике Никиты Хрущева, унаследованной от Ленина, помогая странам Ближнего и Среднего Востока завоевывать, а затем укреплять свою независимость, СССР ускорял процесс умирания капиталистического Запада: ведь без источников сырья, рынков сбыта и дешевой рабочей силы Запад не выживет. Таким образом, может быть, четко не сформулированная, но достаточно ясно ощущаемая и подразумеваемая задача состояла в том, чтобы превратить весь регион в группу политически независимых нейтральных государств, не имеющих иностранных войск и баз на своей территории, поддерживающих дружеские экономические, политические и другие отношения с СССР хотя бы на таком уровне, какие существовали с Турцией между двумя мировыми войнами.

Легко заметить, что, хотя лидеры СССР и местные националисты исходили из разных посылок и руководствовались разными стимулами, их политические цели временно совпадали или, по крайней мере, были близки.

Что касается поворота этих стран к социализму, то это было бы желательным венцом политических усилий СССР, но вовсе не стояло в качестве ближайшей задачи. В конце концов, «все человечество двигалось к социализму», должны были в свое время прийти к нему и страны региона. Да и дороговато обходились «страны народной демократии», чтобы расточать скудные ресурсы СССР на новые социалистические страны, если бы таковые появились в районе Ближнего и Среднего Востока.

Опять-таки не знание конкретной обстановки, а скорее наитие, озарение, политическое чутье, определенное осознание логики глобальной борьбы двух сверхдержав помогли Никите Хрущеву занять правильную позицию на Ближнем и Среднем Востоке, которая привела его к несомненным успехам. Этот регион – в особенности арабские страны – был для СССР чистым листом бумаги, tabula rasa. На этом листе Никита Хрущев смело начал писать свою собственную политику. Он был эмоциональным, волевым руководителем, готовым идти на риск.

События на Ближнем и Среднем Востоке и в «третьем мире» в целом развивались неудержимо, подчиняясь своим внутренним законам и собственной логике. Упорное нежелание руководителей Великобритании, Франции (как и Бельгии, Португалии) расстаться с «бременем белого человека», понять, что их время прошло, порождало вражду к ним народов «третьего мира», вызывало ненависть у политических элит, которые в принципе были готовы с ними сотрудничать. Практика показывала, что у колониальных держав для проведения имперской политики не было ни сил, ни средств, ни воли, и они обращали свои взоры за помощью и поддержкой к могущественному лидеру Запада – США. У США не было в странах Ближнего и Среднего Востока имперского прошлого, «американская мечта» захватывала умы представителей новых классов и многих интеллектуалов. Популярность США была необычайно высока.

Но, не одобряя действий своих союзников, США предпочитали не выступать против них. Для Государственного секретаря США Даллеса главным врагом был коммунизм, и он практически разделял сектантский лозунг коммунистов 20–30-х годов «Кто не с нами – тот против нас». Для противостояния «коммунизму» и «советской экспансии» страны Ближнего и Среднего Востока «должны были» вступать в военные блоки, возглавляемые державами Запада. Если лидеры Турции и Ирана эти призывы встречали благожелательно, то для арабов они были просто непонятны. А американское, английское, французское давление вызывало обратную реакцию. Усилия Дж. Ф. Даллеса просто облегчали советскую политику в «третьем мире», в частности на Ближнем и Среднем Востоке. Национальной задачей массовых политических течений, многие лидеры которых пришли затем к власти в арабских странах, было завоевание и укрепление государственной независимости, а значит – разрыв политически неравноправных договоров с метрополиями, ликвидация военного присутствия Запада, особенно военных баз, укрепление собственных вооруженных сил как средства защиты национального суверенитета и престижа, символа нового, равноправного статуса, развитие независимой экономики, что подразумевало устранение привилегированных позиций иностранного капитала, особенно иностранных нефтяных компаний. Та внешняя сила, которая могла отождествить свою политику с этими чаяниями народов и амбициями политических элит, естественно, становилась их союзником. Противник Великобритании и Франции в этом регионе автоматически превращался в друга арабов и других народов.

Итак, «стол был накрыт». Ждали лишь гостя. Им мог быть только Советский Союз, декларированная политика которого объективно отвечала общему направлению исторического процесса в регионе и настроениям народов. Но для окончательного «приглашения» СССР в регион обе стороны должны были преодолеть каждая свой барьер. Для лидеров региона барьер был выше – боязнь распространения коммунизма, вскормленная и собственными националистическими и социальными инстинктами, и долголетней западной пропагандой, и официальным советским атеизмом. Но слабость местных компартий и невосприимчивость масс к коммунистической идеологии уменьшали эти опасения. Что же до коммунизма в СССР, то, по их мнению, это – дело и выбор его народов, а имидж, создаваемый советской пропагандой, некоторые элементы советской социально-политической модели, военные и индустриальные успехи СССР, подкрепляемые грохотом танковых гусениц на эффектных парадах, производили немалое впечатление на местные политические элиты. Во всяком случае, слово «социализм» (хотя и не «коммунизм») стало привлекательным, а слово «капитализм» олицетворяло политическое, экономическое и военное господство Запада и приобрело ругательный оттенок.

Для советской стороны требовалось меньше усилий – нужно было лишь отказаться от выдуманного ярлыка «прислужников» и «соглашателей», которым наградили всех некоммунистических лидеров Ближнего и Среднего Востока и вообще «третьего мира», и понять, что развитие событий в регионе открывает новые возможности и вполне укладывается и в мессианское видение мира, и в задачу укрепления безопасности СССР, если к теории и практике подходить более гибко, чем в сталинские времена.

24 февраля 1955 года был создан военный союз между Турцией, Ираком, Великобританией, Пакистаном и Ираном, названный Багдадский пакт. На Египет, Сирию, Ливан, другие арабские страны оказывалось давление с целью заставить их присоединиться к этому договору. Против Багдадского пакта было направлено Заявление МИД СССР «О безопасности на Ближнем и Среднем Востоке» от 16 апреля 1955 года. В этом документе говорилось о том, что в основе политики создания военных группировок с участием ближне- и средневосточных стран «лежит стремление к колониальному закабалению этих стран некоторыми западными державами», которые «не имея возможности установить и сохранить свое господство старыми способами… пытаются втянуть страны Ближнего и Среднего Востока в агрессивные блоки под… фальшивым предлогом, будто это отвечает нуждам обороны стран данного района»³⁵. В Заявлении говорилось, что Советский Союз «будет защищать свободу, независимость и невмешательство во внутренние дела государств Ближнего и Среднего Востока»³⁶.

Для нового советского руководства в 1954–1955 годах было естественным желание перепрыгнуть пояс стран Среднего Востока и протянуть руку арабским режимам, которые по собственным соображениям отказались участвовать в планируемых Западом военных союзах. Египет, самая влиятельная и самая населенная арабская страна, ключ к арабскому миру, открывал наиболее захватывающие перспективы. Правда, всего лишь в 1952–1953 годах в Москве новых лидеров Египта называли «буржуазно-националистическими» деятелями и «агентами западного империализма». Но кого волнуют сказанные сгоряча слова, когда обнаруживаются общие политические интересы?

В Каире Советский Союз не считали врагом. Врагом была Англия. Арабским соперником Каира был Багдад, где правил монархический режим, тесно связанный с Великобританией.

Гамаль Абдель Насер стремился создать сильный Египет с хорошо вооруженной армией. Мечта о независимых, эффективных вооруженных силах жила в Египте еще со времен унизительного поражения Мухаммеда Али в середине XIX века и навязанного Англией после оккупации ею Египта в 1882 году сокращения египетских вооруженных сил до символических размеров. Западные державы были связаны обязательствами ограничить поставки вооружений на Ближний и Средний Восток, не желая усиливать здесь противников Израиля и предоставлять оружие непредсказуемым режимам. Они отказывались удовлетворить амбиции Насера. В любом случае условием поставки оружия они ставили участие Египта в планируемых военных блоках и прибытие туда американской военной миссии. Насер стал думать, хотя и не без опасений, о другом источнике оружия, и сейчас чистой схоластикой представляется вопрос: кто первым предложил заключить сделку – СССР Египту или Египет СССР? Две страны уже шли навстречу друг другу.

Гамаль Абдель Насер участвовал в выработке концепции и политики сначала позитивного нейтралитета, а потом и неприсоединения и был одним из основателей Движения неприсоединения. Молодой полковник установил тесные дружественные отношения с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру, президентом Индонезии Сукарно и президентом Югославии Иосипом Броз Тито. В середине февраля 1955 года Неру и Тито посетили Египет. Они решительно высказались против Багдадского пакта. У Египта соперником был Ирак, у Индии – Пакистан. Югославия питала незабытое недоверие к Турции. Насер глубоко уважал Неру как старшего по возрасту сподвижника и выдающегося политического лидера. Возможно, что Неру и Тито подсказали Насеру, как воспользоваться в своих интересах соперничеством между Западом и Востоком. На конференции в Бандунге в апреле 1955 года Насер встречался с премьером Государственного совета КНР Чжоу Эньлаем. Видимо, он пришел к выводу, что, идя на сближение с коммунистическим блоком, укрепит свои позиции в торге с Западом. Насер недооценил опасность этой игры, когда на Западе, тоже находившемся в плену собственных догм и стереотипов, его стали рассматривать как коммунистического агента и врага.

Принятие решения попросить о советской военной помощи было ускорено израильским военным рейдом на Газу 28 февраля 1955 года. Военное бессилие заставило Насера действовать незамедлительно. 27 сентября 1955 года он объявил о подписании египетско-чехословацкого соглашения о военно-техническом сотрудничестве.

Лидеры Запада, особенно США и Великобритания, были в ярости. Реакция на это сообщение была самой негативной. Но чем громче и резче критиковали Насера на Западе, тем выше поднимались его престиж и авторитет в Египте и во всем арабском мире.

Возможно, что для Хрущева, который вел крупную игру на Западе, пытаясь зондировать почву в вопросе о разоружении, действия через Чехословакию казались более приемлемыми. 26 июля 1956 года Насер признал, что на самом деле это было соглашение между Египтом и СССР. В соответствии с этим соглашением Египет должен был получить тяжелого вооружения на 225–250 млн долларов в обмен на будущие поставки хлопка. СССР обязался поставить истребители МиГ-15 и МиГ-17, бомбардировщики Ил-28, средние и тяжелые танки, артиллерию, подлодки, торпедные катера, два эсминца, снаряжение[3]. Египетские офицеры стали проходить подготовку в Чехословакии и Польше, а затем и прямо в СССР. Советские и восточноевропейские военные инструкторы появились в Египте.

В 1953–1956 годах Насер подписал ряд соглашений об экономическом, техническом и культурном сотрудничестве с Китаем и восточноевропейскими странами. В целях усиления безопасности Египет в октябре 1955 года заключил оборонительные соглашения с Сирией и – неожиданно для многих – Саудовской Аравией. В апреле 1956 года к оборонительному союзу трех арабских стран присоединился Йемен.

Мысль о необходимости «наказать» Насера и тем самым преподать урок всему «третьему миру» бродила в голове лидеров Запада еще до национализации компании Суэцкого канала. Когда же 26 июля 1956 года на митинге в Александрии Насер объявил о национализации, в Лондоне и Париже было принято решение вновь оккупировать зону канала, а заодно и расправиться с неудобным президентом.

Пока шли переговоры и конференции, тщательно планировалась и готовилась военная операция «Мушкетер», к которой был привлечен и Израиль.

Египетское правительство с самого начала кризиса заявило, что выплатит компенсацию держателям акций компании и будет уважать свободу судоходства в Суэцком канале в соответствии с духом и буквой Константинопольской конвенции 1888 года[4]. Западные правительства на Лондонской конференции пользователей каналом (август 1956 года) пытались вынудить Египет вернуть контроль над Суэцким каналом Великобритании и Франции. На конференции присутствовала и советская делегация во главе с министром иностранных дел Дмитрием Шепиловым. Из-за разногласий среди участников никаких решений принято не было. Советская делегация вместе с неприсоединившимися государствами сорвала антиегипетские планы. Но ни Англия, ни Франция, в которых полным ходом шли военные приготовления к операции «Мушкетер», не были заинтересованы в мирном решении конфликта.

В ночь с 29 на 30 октября 1956 года израильские войска вторглись на Синай. 30 октября вопрос о действиях Израиля был поставлен на обсуждение в Совете Безопасности ООН. Но, разыгрывая свой сценарий, Англия и Франция в тот же день направили Египту и Израилю ультиматум, требуя отвести их войска от канала. 31 октября англо-французская авиация бомбардировала зону канала, Каир, Александрию. Последовали резкие протесты СССР, дипломатические акции в ООН с целью поддержать Египет.

Операция «Мушкетер» оказалась не столь успешной, как предполагалось. Египетская армия потерпела поражение, но еще была способна оказывать сопротивление. Насеровский режим устоял, несмотря на военные неудачи. Еще до начала военных действий и в арабских странах, и во всем мире поднялась антизападная волна такой силы, что США отмежевались – и довольно решительно – от своих союзников, а впоследствии осудили их в ООН. (Поэтому обычное утверждение, присутствовавшее в советской литературе по Ближнему и Среднему Востоку, о том, будто бы США «попустительствовали», «потакали агрессорам», были с ними «в сговоре», – лишь дань обычной антиамериканской риторике.)

У советского руководства появился золотой шанс, и оно его не упустило. Всей мощью своей пропагандистской машины и дипломатического ведомства СССР обрушился на западные державы, завоевывая себе все больше сторонников. Совпадение военных акций против Египта с вспыхнувшим в Венгрии путчем против навязанного этой стране сталинистского режима позволило Никите Хрущеву с наименьшими политическими потерями подавить его. Но это не все. В разгар военных операций в зоне канала, зная о негативном отношении к ним США, Хрущев решился на мастерский ход – угрозу применить силу, – а затем и на ядерный блеф.

5 ноября 1956 года министр иностранных дел СССР Шепилов направил телеграмму председателю Совета Безопасности, в которой потребовал срочного созыва Совета для обсуждения вопроса о невыполнении Великобританией, Францией, Израилем решения Специальной чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи ООН и о немедленных мерах по прекращению агрессии против Египта. В этой же телеграмме содержался проект резолюции, в которой предусматривалось, что если требования о прекращении агрессии не будут выполнены, то все члены ООН, и прежде всего СССР и США, окажут Египту военную помощь. Советское правительство заявляло, что оно «готово внести свой вклад в дело обуздания агрессоров, защиту жертв агрессии, в дело восстановления мира путем посылки в Египет необходимых для этих целей военно-воздушных и военно-морских сил»³⁷. Отметим, что ни военно-воздушных, ни военно-морских сил, готовых для действий в районе Ближнего Востока, у Советского Союза тогда не было.

В ночь с 5 на 6 ноября глава советского правительства направил послания главам правительств Англии (Антони Идену), Франции (Ги Молле) и Израиля (Бен-Гуриону), в которых заявил о своей «решимости применением силы сокрушить агрессоров и восстановить мир на Востоке»³⁸.

Этот ядерный ультиматум – первый и единственный такого рода ультиматум в ядерную эпоху – в общем-то замалчивается в западной литературе. Любопытно, что в раскрытых уже английских архивах как раз документы, фиксирующие реакцию на этот ультиматум и оценку возможного советского поведения, остались засекреченными.

Случайная удача позволила автору этих строк найти в английских архивах документ, проливающий свет на британскую (и, возможно, французскую) реакцию на ультиматум³⁹. Речь идет о меморандуме, подготовленном британским Комитетом начальников штабов для правительства Новой Зеландии накануне суэцкой авантюры:

«Коммунистический блок не оставил свою долгосрочную цель установления мирового коммунистического господства… Советские лидеры пришли [однако] к заключению, что при современном оружии массового уничтожения глобальная война может привести к взаимному разрушению на совершенно неприемлемом уровне. [Советский] блок поэтому, если иметь в виду обдуманный акт политики, не начал бы глобальной войны и не пошел бы на рассчитанный риск там, где он считает, что существует опасность глобальной войны в результате этих действий. [Советский] блок поэтому предполагает, что политика «мирного сосуществования» представляет наилучшие возможности для расширения его влияния… Риск глобальной войны, следовательно, проистекает в настоящее время из ошибочного расчета. Это могло бы произойти в двух случаях:

а) антикоммунистические государства могут неправильно оценить реакцию другой стороны при данной сумме обстоятельств…

б) две стороны могут оказаться вовлеченными в спор, который в своей основе не был спором между ними. Из-за своей поддержки неблоковых стран или через «политику» конкурентного сосуществования [советский] блок может оказаться глубоко вовлеченным в споры между западными и неблоковыми странами, например между Англией и Египтом…

Мы заключаем, что:

а) в условиях отсутствия радикального изменения политической или военной ситуации глобальная война как акт намерен ной политики в наибольшей степени невероятна в ближайшие пять, возможно, десять лет. Несмотря на это, остается возможность глобальной войны из-за неправильных расчетов;

б) в настоящее время ограниченные войны, прямо вовлекающие китайско-советский блок, наиболее вероятно могут быть результатом неправильного расчета».

Итак, Сталин был предсказуем, но Хрущев мог «неправильно рассчитывать» свои действия. СССР, по оценкам, вряд ли был готов пойти на риск ядерной войны. Но что, если «этот мужик», Никита Хрущев, не блефует? Что, если он действительно не понимает степени риска? А что, если США не поддержат союзников? Лучше отступить.

Профессор Уолт Ростоу, бывший советник в администрации Эйзенхауэра, с которым автор встречался в Остине (Техас) 17 сентября 1990 года, рассказал: «Оценка возможного поведения Хрущева американской администрацией была примерно такой же, как об этом свидетельствует найденный вами документ. Об этом мне говорил приближенный к президенту Эйзенхауэру Генри Кэбот Лодж, бывший в то время постоянным представителем США в ООН»⁴⁰.

Суэцкий кризис оказался звездным часом для советской политики на Ближнем и Среднем Востоке и личным триумфом Никиты Хрущева. Привожу почти полную запись беседы с тогдашним министром иностранных дел СССР и кандидатом в члены президиума ЦК КПСС Д.Т. Шепиловым, возможно, в то время последним из живых политических лидеров СССР той эпохи⁴¹. Оставляю некоторые подробности нашей беседы просто потому, что они характеризуют советских участников той исторической драмы и атмосферу тех дней.

Д.Т. Шепилов. Англичане и французы вели себя бесцеремонно. Начались угрозы, ультиматумы и т. д. Но в конце концов Суэцкий канал был построен на костях и крови египтян. Насер произвел на меня очень хорошее впечатление с первой поездки, с первого знакомства как очень честный человек, который действительно любит арабскую землю, арабский народ. Я был на одном митинге. Никогда не забуду – сотни тысяч людей и Насер выступал с речью: «Если нужно, я отдам всего себя, всю свою кровь, каплю за каплей, за дело освобождения арабских народов… А если Насер не выполнит своих обещаний – казните Насера!» Буря, рев стотысячной толпы! Было что-то мистическое во всем этом. Я почувствовал, как он популярен. Он возглавлял группу новых людей, разночинцев, которые пришли к власти и хотели освободить страну от иностранного господства. В числе главных мер была национализация Суэцкого канала. Акт был совершенно законным. Когда последовали ответные энергичные опасные меры со стороны Запада, мы решили предотвратить здесь военное столкновение. Главная наша линия заключалась в том, чтобы не допустить военного конфликта в этой очень чувствительной зоне мира.

Но у Хрущева все было по настроению: сегодня – так, завтра – по-другому. Поэтому можно было ждать любых неожиданностей. Я, забегая вперед, расскажу один эпизод. Когда Лондонская конференция пользователей канала заканчивалась, я вдруг получаю шифротелеграмму за подписью Хрущева и Булганина: «На одной из последних пресс-конференций разделайтесь как следует с империалистами, дайте им как следует…» Когда все кончилось, победа осталась на нашей стороне, мы оказались вместе с Индией, Индонезией, Цейлоном, предложения Даллеса не были приняты. Тогда я подумал: «Зачем я буду в итоговой пресс-конференции обострять отношения?» Я провел пресс-конференцию спокойно. Когда вернулся в Москву, позвонил Хрущеву, он говорит: «Ну, приезжайте ко мне».

Автор. Он на «вы» или на «ты» был с вами?

Д.Т. Шепилов. На «вы»… Первое время он относился ко мне очень хорошо. Принимал мои советы. «Ну что вы спрашиваете? Действуйте, решайте сами», – и в международных делах, и в идеологических вопросах. Он сам искал встреч со мной и ставил вопросы. С ним было интересно. Он был великолепный рассказчик с феноменальной памятью.

Автор. Он был малограмотный?

Д.Т. Шепилов. Он был практически неграмотный. Читать он еще научился, а писать нет. Но память у него была потрясающая. Это был самородок. Но на глазах шла эволюция человека, имеющего беспредельную власть. Он почувствовал вкус к власти, и начались все эти изобретения его: то ракеты к горлу Соединенных Штатов на Кубу, то от Сухуми до Якутска сеять кукурузу… Он относился очень ревниво ко всем. Малейшее возражение – и следовали меры, вплоть до организационных. («Организационные меры» на партийном жаргоне означали снятие человека с поста. – А.В.) Скажем, идет президиум ЦК. Начинается спор по вопросам металлургии. Тевосян говорит ему: «Никита Сергеевич, я же лучше тебя знаю! Я же все-таки у Круппа работал». За эту фразу Тевосян был снят с работы, направлен послом в Японию, затем заболел.

Короче говоря, бонапартизм. В этой связи он, конечно, накуролесил… Но первое время он почти каждое воскресенье приезжал ко мне или один, или с Ниной Петровной (жена Н.С. Хрущева. – A.B.), или даже со всем семейством. Мы гуляли, обсуждали проблемы. А теперь он вызывает меня после Лондонской конференции. «Слушайте, а почему вы не выполнили директиву мою и Николая? Почему вы по морде не вдарили империалистам?» Я говорю: «Никита Сергеевич, не было необходимости. Конференция прошла хорошо, мы выиграли, канал остался у египтян. План Даллеса о создании ассоциации пользователей каналом провалился. Зачем же нам обострять отношения? Выиграли в одном и портить отношения с другими странами, с теми же Соединенными Штатами? Не было нужды». – «Да, вы – опасный человек, вы – опасный. Вы что, хотите сами внешнюю политику вести?» Я говорю: «Я сам не хочу вести, я хорошо понимаю, кто у нас руководит внешней политикой. Ну не было, поймите, по совокупности обстоятельств, уверяю вас, что не было необходимости устраивать такой мордобой». «Нет, нет, нет! Вы – опасный человек. Поэтому мы за то, что вы так хорошо провели конференцию, отметим это дело, а за невыполнение нашей директивы – тоже отметим, но по-другому». Впрочем, в тот момент «оргвыводов» не последовало.

Автор. А вы знали тогда, к моменту этой конференции, что между США, с одной стороны, и Англией и Францией – с другой, были серьезные разногласия?

Д.Т. Шепилов. Конечно знал. Мы понимали значение этих разногласий. Особенно остро складывалась обстановка для ан гличан. Я приехал на знаменитую Даунинг-стрит. В нарушение протокола вышел на улицу Иден – умница, обаятельный, влиятельный политик. Но не чувствовал он, куда идут события. Он говорил: «Господин министр, вы поймите, отдать Суэцкий канал арабам, Насеру с его бурным темпераментом – это для нас, англичан, – вот… – И он провел рукой по шее. – Вот что такое для Англии Суэцкий канал. Поэтому я вас прошу понять, почему мы так резко реагируем на позицию Насера о национализации канала». Я говорил ему, что нельзя же так, все-таки это – египетская территория, канал построен египтянами, что за ними – право национализации. Вы можете обговорить свои условия, но не больше.

Автор. Вы уже знали, на какие меры СССР может пойти в противодействии англичанам и французам?

Д.Т. Шепилов. С самого начала я был твердо и категорически настроен, что ни при каких условиях нельзя довести это дело до военных осложнений. Что касается Хрущева, то с присущим ему темпераментом и колебаниями и его «мы им еще покажем кузькину мать» он был способен на что-то необычное. Но когда начинался трезвый и спокойный разговор, он понимал.

Автор. Советский ракетно-ядерный ультиматум – это продуманный блеф?

Д.Т. Шепилов. Конечно. Было твердое решение не доводить дело до военного конфликта. Но кое-какие меры психологического порядка я продумал и осуществил. Скажем, послов Франции, Англии и Израиля я вызывал ночью. Представьте – ночь, красные от бессонницы глаза, необычность обстановки, суровый тон, предупреждение. Русский язык богатый. Ведь слово «предупреждение» не обязательно означает, что мы будем действовать.

Автор. Но они не были в этом уверены?

Д.Т. Шепилов. Они не были уверены. Очень скоро мы почувствовали, что они начинают искать пути, как выпутаться из этой истории. На пользу дела пошла и экстравагантность Хрущева: «Черт его знает, что он может выкинуть…» И вот я из этого исходил. Мы, конечно, использовали психологический фактор до конца. Но твердо, твердо про себя имели в виду: ни в коем случае не допустить войны.

Автор. А у вас не вызывало опасения, что такая «политика на грани» чревата непредсказуемой реакцией с той стороны? А вдруг та сторона решится нанести упреждающий удар?

Д.Т. Шепилов. Тогда это было невозможно. В основном из-за американской позиции. У Англии кишка была тонка, а США из-за них начинать войну не хотели. У США не было веских и серьезных оснований, чтобы идти на военный конфликт. Это вот и сыграло важную роль.

Автор. Я хотел бы в подтверждение вашей мысли и правильности этого расчета привести один документ, который я нашел в английских архивах. Его авторы, оценивая намерения Советского Союза, как раз и высказали такую мысль: эмоциональность нового русского руководства придает элемент непредсказуемости, ошибочного расчета при развязывании ядерной войны. Меморандум был подготовлен недели за две до кризиса и, видимо, отражал точку зрения британского командования и британского правительства.

Д.Т. Шепилов. Я тоже исходил из того, что вот эта якобы неуравновешенность Хрущева, якобы отсутствие ответственности за каждое слово – то, что было у его предшественников, – и давали основания думать, что СССР будет готов вмешаться.

Автор. Но не считаете ли вы, что успех вот такого рода «политики на грани», а затем неправильная оценка Хрущевым президента Кеннеди после встречи в Вене подтолкнули его на такой авантюристический шаг, как размещение ракет на Кубе? Не действовал ли он под впечатлением суэцкого успеха?

Д.Т. Шепилов. Я думаю, что вы правы. Хотя меня уже не было в политике, я был уже в ссылке в Киргизии. Кеннеди мог пойти на конфликт, он был достаточно решительный человек, бывший моряк, человек с твердым характером.

Автор. Как вы считаете, политику больше определял Хрущев или Булганин?

Д.Т. Шепилов. Внешнюю политику со всеми ее плюсами и минусами, конечно, определял Хрущев. Булганин… Это был очень недалекий человек, узко мыслящий, серый. Иногда у Хрущева, с его экстравагантностью, находились какие-то зерна разумного, субъективно или объективно Булганин не был способен ни на инициативу, ни на свежую идею.

Автор. А вашего предшественника Молотова как вы оцениваете?

Д.Т. Шепилов. Очень сложный вопрос. Молотов – член партии с IV съезда, был вместе с Лениным, человек как будто бы безупречный, работает день и ночь и т. д. О его участии в сталинских преступлениях мы не знали. Сложилась такая репутация, что это второй после Сталина человек. Я вспоминаю похороны Сталина. Стоит Жуков Георгий Константинович, держит подушечку с орденом. Все маршалы несли подушечки с орденами Сталина. Я подошел и говорю: «Как ты думаешь, кто?» Он отвечает: «Что тут думать, наверное, судя по тому, как все идет до сих пор, – Молотов. Но ты знаешь мое отношение к нему. Молотов – жесткий исполнитель, способный на очень тяжкие меры. Но, по-видимому, другого выхода нет». Но Хрущев смог оказаться наверху.

Затем бывший министр рассказал свою версию, как он оказался вместе с Молотовым, Маленковым, Кагановичем против Хрущева, проиграл и приобрел «самую длинную в стране фамилию» – «И-Примкнувший-К-Ним-Шепилов». Но это – за рамками темы.

Кейс Кайл в очень объемистом труде «Суэц. Конец империи на Среднем Востоке по-британски» смог отразить реакцию в западных столицах на советский ультиматум. В письме на имя Бен-Гуриона единственный раз в истории советское руководство ставило под вопрос само существование еврейского государства. Это было холодным душем для Тель-Авива. Французам и англичанам пришло послание: «Мы преисполнены решимости сокрушить агрессоров, используя силу, и восстановить мир на Востоке». В послании президенту США предлагалось действовать совместно, чтобы пресечь агрессию, на что, естественно, он отрицательно отреагировал, но не поддержал союзников.

Советники Антони Идена обратили внимание на шифровку английского посла в Москве Уильяма Хейтера, в которой он утверждал, что лишь ясное совпадение английских позиций с американскими «остановит этих людей (русских. – А.В.) от совершения опасных актов сумасшествия». Многие его советники разделяли эти опасения. Опасение «реальных советских действий» на Ближнем Востоке существовало. Американский посол в Париже Дуглас Диллон в два часа ночи был приглашен в Матиньон, где премьер Ги Молле спросил посла, что США будут делать, если на Францию обрушатся советские ракеты. По мнению посла, члены кабинета, собравшиеся в Матиньоне, «были напуганы до смерти». Диллон заявил, что США будут действовать в соответствии с договором НАТО, но в ответ на пожелание Ги Молле получить подтверждение этому из Вашингтона ответил, что сейчас в США проходят выборы и никакого ответа в течение нескольких часов не будет. И Иден и Ги Молле были готовы на прекращение огня, но – чтобы сохранить лицо – «под американским спонсорством», а не под советским нажимом. Американская разведка сообщила из Москвы о возможной посылке добровольцев на Ближний Восток и советской авиации – на сирийские аэродромы.

Три государства-агрессора были полностью изолированы. Египет и Израиль к утру 6 ноября уже согласились на прекращение огня⁴². Фунт стерлингов падал, подталкиваемый американцами, и Великобритании грозило банкротство. К вечеру 6 ноября Лондон и Париж, не имея поддержки Вашингтона, согласились на прекращение огня⁴³.

Уже 6 ноября 1956 года премьер-министр Великобритании Иден направил председателю Совета министров СССР послание, в котором сообщалось, что правительство Англии дало распоряжение своим вооруженным силам в Египте прекратить огонь в полночь с 6 на 7 ноября. В тот же день председатель Совета министров Франции Ги Молле направил Председателю Совета Министров СССР послание, гласившее, что Франция согласна на окончательное прекращение огня в Египте, как только подобное желание будет выражено Израилем и Египтом и как только вооруженные силы ООН будут в состоянии выполнить возложенные на них задачи. 8 ноября последовало такое же послание премьер-министра Израиля Бен-Гуриона, в котором сообщалось о прекращении израильскими войсками огня в Египте.

Видя, что успех достигнут, Советский Союз продолжал набирать пропагандистские очки. В связи с этим в Заявлении ТАСС от 10 ноября 1956 года указывалось, что советские люди не останутся пассивными наблюдателями международного разбоя и что, если агрессоры, вопреки решениям ООН, не выведут всех своих войск с территории Египта, советское правительство «не будет препятствовать выезду советских граждан-добровольцев, пожелавших принять участие в борьбе египетского народа за его независимость»⁴⁴. Это был малый блеф в дополнение к успешному большому.

Прекращение вооруженных действий против Египта в арабских странах отнесли за счет позиции СССР. Так, 6 ноября 1956 года в телеграмме председателю президиума Верховного Совета СССР президент Сирии Шукри Куатли писал: «Справедливая, благородная и смелая позиция, занятая Советским Союзом в отношении варварской и преступной агрессии стран-колонизаторов против Египта, встретила горячее одобрение со стороны арабской нации, жаждущей мира, свободы и суверенитета». «Ваши бессмертные решения принять политические и военные меры для того, чтобы приостановить агрессию в соответствии с существующими принципами ООН, – говорилось в телеграмме председателя палаты депутатов Иордании, – обеспечили Вам вечную дружбу и признательность арабского мира»⁴⁵.

В СССР предпочли замалчивать требование президента США Эйзенхауэра, направленное трем странам, прекратить военные действия и отвести войска с Синая и из зоны Суэцкого канала.

Не вызывает сомнений, что реакция на национализацию Суэцкого канала в правительстве Великобритании и Франции была последним серьезным всплеском имперских амбиций, тщетной попыткой помешать историческому процессу, который шел во всем «третьем мире».

Не только ради Суэцкого канала и свержения Насера пошли на «тройственную агрессию», обернувшуюся авантюрой, руководители Великобритании, Франции и Израиля. Англия бросила в бой значительные военные силы во имя сохранения Британской империи хотя бы в том виде, в каком она существовала в середине 50-х годов. Франция в Египте воевала за Алжир и колониальную империю в Африке. Израиль – за ослабление и возвращение в западный лагерь крупнейшей и опаснейшей для него арабской страны. Они политически проиграли войну на Суэцком канале и на международной арене. Вскоре Великобритания и Франция вывели войска из зоны канала, а Израиль – под давлением США – c Синайского полуострова. Спустя несколько лет Великобритания и Франция лишились практически всех своих колониальных владений.

В 50–60-х годах волны антизападного национализма на Ближнем и Среднем Востоке то вздымались, то опускались, сменяясь обычной для региона междоусобицей, но в целом нарастали. Пока Москва поддерживала арабов против Запада и одновременно (хотя и с оговорками) против Израиля, ставшего в глазах арабов символом «поселенческого колониализма» и «форпостом Запада в регионе», влияние и престиж СССР были высоки. Кризис и разочарование друг в друге наступят позднее. Пока что отношения в целом укреплялись, расширялось сотрудничество, затрудняемое или прерываемое иногда из-за репрессий против коммунистов и идеологических споров, кажущихся сейчас смешными.

Для американской администрации неспособность Великобритании и Франции удерживать позиции Запада в регионе, рост влияния и престижа СССР были в высшей степени тревожными сигналами и подталкивали к действиям. 5 января 1957 года президент США Д. Эйзенхауэр обратился к конгрессу со специальным посланием о политике Соединенных Штатов в странах Ближнего и Среднего Востока, которое получило впоследствии название «доктрина Эйзенхауэра». Президент охарактеризовал положение в регионе как «критическое» и потребовал позволить ему использовать там вооруженные силы США в любой момент, когда он сочтет это необходимым, не испрашивая разрешения конгресса. Президент настаивал также, чтобы ему были предоставлены полномочия оказывать странам данного региона военную и экономическую помощь. Одновременно он призвал арабские страны отказаться от сотрудничества с Советским Союзом и его союзниками. Ни для кого не было секретом, что «доктрина Эйзенхауэра» была направлена против СССР.

Советское правительство быстро на нее отреагировало. Уже 13 января 1957 года было опубликовано Заявление ТАСС в связи с посланием президента США конгрессу. «Доктрина Эйзенхауэра» была названа «грубым вмешательством в дела арабских стран», она «противоречила принципам и целям ООН» и «таила в себе серьезную угрозу миру и безопасности в районе Ближнего и Среднего Востока». Советское правительство заявляло, что цели «доктрины Эйзенхауэра» носят «явно корыстный характер» и заключаются в том, чтобы навязать региону «режим некоего военного протектората и отбросить развитие этих стран вспять на многие годы». Советская угроза арабским странам – «клеветническое измышление», так как Советский Союз заинтересован лишь в том, «чтобы в районе Ближнего и Среднего Востока, расположенном в непосредственной близости от его границ, существовал мир, а страны этого района добивались успехов в укреплении своей экономической и политической независимости». Предполагаемое правительством США использование своих вооруженных сил на Ближнем и Среднем Востоке, отмечалось в Заявлении ТАСС, может привести «к опасным последствиям, вся ответственность за которые целиком ляжет на правительство США»⁴⁶.

11 февраля 1957 года советское правительство предложило свой проект «Основных принципов Декларации правительств СССР, США, Англии и Франции по вопросу о мире и безопасности на Ближнем и Среднем Востоке и невмешательстве во внутренние дела стран этого района». Эти принципы должны были включать:

1) сохранение мира путем урегулирования спорных вопросов исключительно мирными средствами на основе переговоров;

2) невмешательство во внутренние дела стран Ближнего и Среднего Востока, уважение их суверенитета и независимости;

3) отказ от всяких попыток вовлечения этих стран в военные блоки с участием великих держав;

4) ликвидацию иностранных баз и вывод иностранных войск с территории стран Ближнего и Среднего Востока;

5) взаимный отказ от поставок оружия этим странам;

6) содействие экономическому развитию стран Ближнего и Среднего Востока без каких-либо политических, военных или иных условий, несовместимых с их достоинством и суверенитетом⁴⁷.

Можно заметить, что в заявлениях советского правительства содержалось немало конструктивных элементов, на которых после соответствующей доработки и согласования могли бы основываться важные договоренности, направленные на укрепление мира и безопасности на Ближнем и Среднем Востоке. Но в целом принятие подобных предложений означало бы существенное отступление Запада и ослабление его позиций. Немало позитивных идей содержалось и в заявлениях США. Но вряд ли и в Москве, и в Вашингтоне думали о чем-либо большем, нежели о пропагандистских выигрышах в духе холодной войны. Учитывая атмосферу, которая господствовала в западных столицах в те дни, совсем не удивительно, что Дж. Ф. Даллес отвергал советские инициативы как игру, направленную на то, чтобы заставить Запад признать за СССР статус великой державы на Ближнем Востоке. Впрочем, можно предполагать, что в тот период, успешно используя антизападную риторику и добиваясь серьезных политических успехов в регионе, советское руководство действительно было не слишком заинтересовано в реальных договоренностях с Западом, которые могли бы ограничить свободу действий Москвы.

В августе 1957 года сирийский министр обороны Халид аль-Азм подписал в Москве соглашение о военном и экономическом сотрудничестве. После его возвращения в Дамаск три сотрудника американского посольства были объявлены персонами нон грата якобы за участие в заговоре с целью государственного переворота и возвращения к власти смещенного прозападного диктатора Адиба Шишекли. Все еще помнили о перевороте против Мосаддыка в Иране и роли США в этом перевороте. Поэтому возможность участия спецслужб США в действиях против сирийского правительства воспринималась почти как нечто само собой разумеющееся. Вскоре Халид аль-Азм назначил начальником генштаба Афифа аль-Бизри – офицера, известного своими прокоммунистическими симпатиями. В Вашингтоне и в других западных столицах складывалось мнение, что коммунисты вот-вот возьмут власть в Сирии. Доклады посольств и спецслужб из Бейрута, Багдада и Аммана преувеличивали влияние и силу коммунистов Сирии и возможности Советского Союза вмешиваться в сирийские события.

В конце августа на Ближний Восток был направлен личный посланник президента Эйзенхауэра Лой Гендерсон, представитель США в Совете Багдадского пакта. Он вел переговоры с руководителями Ирака, Иордании, Турции, Ливана, видимо, о возможном вмешательстве в Сирии. В своих мемуарах президент Эйзенхауэр писал, что в американской администрации был достигнут консенсус по поводу того, что «настоящий режим в Сирии должен уйти, в противном случае коммунисты скоро полностью возьмут власть в свои руки».

Турция сконцентрировала войска вдоль сирийской границы, американский 6-й флот был подтянут в Восточное Средиземноморье, США стали перебрасывать оружие в Иорданию, Ирак и Ливан.

СССР вел интенсивную пропаганду против Турции, США и Багдадского пакта и направил ряд жестких нот турецкому правительству.

10 сентября 1957 года председатель Совета министров СССР направил послание премьер-министру Турции, в котором подчеркивалось, что, принимая во внимание близость района Ближнего и Среднего Востока к советским границам и учитывая интересы своей государственной безопасности, СССР не может пройти мимо развития событий, чреватого возникновением вооруженного конфликта в этом районе. Правительство Советского Союза обращалось к турецкому правительству с призывом не принимать участие в вооруженной интервенции против Сирии и содействовать ослаблению напряженности на Ближнем Востоке и предупреждало, что Турция «могла бы навлечь на себя лишь большие несчастья, если бы она стала руководствоваться советами тех иностранных кругов, которые отнюдь не заинтересованы в поддержании мира на Ближнем и Среднем Востоке»⁴⁸. В том же духе было выдержано и заявление ТАСС о положении на Ближнем и Среднем Востоке от 19 октября 1957 года. СССР призвал ООН немедленно вмешаться в происходящее, с тем чтобы «пресечь возможность возникновения и развертывания войны». В случае нападения на Сирию, говорилось в заявлении ТАСС, она не останется одинокой, ибо тогда Советский Союз «примет все необходимые меры к тому, чтобы оказать помощь жертве агрессии»⁴⁹. В советской и западной пропаганде тон накалялся. Но Советский Союз вмешиваться не собирался, хотя соответствующие жесты были сделаны.

В сентябре советская военно-морская эскадра посетила сирийский порт Латакию с дружественным визитом. К концу сентября руководители арабских государств, которые планировали участие в антисирийских действиях, под давлением собственного населения, настроенного решительно антизападно, должны были отказаться от непопулярных и, возможно, опасных по внутренним соображениям действий. Оставалась только турецкая карта. Но разыгрывать ее и в политическом, и в военном отношении было чрезвычайно опасно.

В качестве дружеского жеста Насер 13 октября перебросил по воздуху египетские войска в Сирию. 24 октября маршал Константин Рокоссовский, прославленный полководец времен Великой Отечественной войны, был назначен командующим Закавказским военным округом. Начались комбинированные маневры сухопутных и военно-морских сил в Закавказье и районе Черного моря. Кризис достиг апогея.

Но и СССР, и США стремились избежать столкновения. Хрущев неожиданно появился 29 октября на приеме в Москве, устроенном по случаю национального праздника Турции, и высказался за мирное решение конфликта. В западных столицах отказались от прямого вмешательства в дела Сирии. Кризис пошел на убыль.

Международное давление на Сирию в конце октября прекратилось. Но внутри Сирии обстановка оставалась в высшей степени нестабильной, баланс сил был неясен. Сирийское руководство и сирийское высшее офицерство, опасавшееся коммунистов, решились пойти на объединение с Египтом. 1 февраля 1958 года возникло государство, названное Объединенная Арабская Республика.

Казалось, что политический процесс шел в сторону укрепления арабского единства под знаменем панарабизма и, возможно, расширения границ этой республики за счет новых стран. Прозападные режимы в Ираке, Иордании, Ливане чувствовали опасность. Тесное сотрудничество было налажено между хашимитскими династиями[5] в Ираке и Иордании.

В Ливане, принявшем в 1957 году «доктрину Эйзенхауэра», антизападные и пронасеровские настроения были сильны. Страна вползала в гражданскую войну.

В Восточное Средиземноморье начали стягиваться вооруженные силы США и Великобритании. Обсуждались планы интервенции в Сирию с возможным привлечением иракской армии.

В июле 1958 года премьер-министр Ирака Нури Саид, дядя короля, отдал приказ иракским войскам направиться в Иорданию. Предполагалась возможная совместная операция против Сирии в случае, если над Ливаном нависнет угроза победы сторонников Насера. Вместо этого бригада под командованием Аб-дель Керима Касема вошла в Багдад и осуществила переворот. Монархия была свергнута, Нури Саид повешен, король Фейсал II убит. 14 июля 1958 года была провозглашена Иракская Республика. Вскоре Ирак вышел из Багдадского пакта, переименованного потом в Организацию Центрального договора – СЕНТО. Насер совершил секретный визит в Москву.

Правительства Ливана и Иордании обратились к Западу за помощью. Американские войска уже 15 июля были высажены в Ливане, а 17 июля в Иорданию через воздушное пространство Израиля были переброшены британские войска. Гамаль Абдель Насер, только что побывавший в Москве, снова вылетел туда, чтобы узнать о советских намерениях. Но Хрущев явно не собирался вмешиваться. Были лишь объявлены совместные советско-болгарские маневры на болгарско-турецкой границе.

Правила поведения СССР и США на Ближнем Востоке становились почти ритуальными. Делались заявления, устраивались угрожающие демонстрации, но одновременно принимались все меры, чтобы избежать прямого столкновения.

Никита Хрущев 19 июля 1958 года направил политические послания главам правительств США, Англии, Франции и Индии. Советское правительство опровергало утверждения западных держав о «вмешательстве ОАР во внутренние дела Иордании и Ливана» и квалифицировало ввод туда британских и американских войск как «грубое нарушение Устава ООН и неспровоцированную агрессию». Вместе с тем советское правительство призывало немедленно созвать совещание глав правительств СССР, США, Англии, Франции и Индии при участии Генерального секретаря ООН, чтобы незамедлительно принять меры по прекращению конфликта⁵⁰.

Советское правительство сделало и достаточно резкое предупреждение Анкаре, которая предоставила США право использовать военную базу в Инджирлике как перевалочный пункт для американских войск, перебрасываемых в Ливан.

Начались обычные взаимные обвинения, обмен нотами, заявлениями в ООН. Западные державы положительно высказались по поводу послания Хрущева, но ставили дополнительные условия, которые были отвергнуты советским правительством. Ни западные державы, ни Советский Союз не были готовы к встрече и не стремились к ней.

За время ливанского и иорданского кризисов США и Великобритания продемонстрировали готовность к решительным действиям во имя поддержки своих союзников. Прозападные правительства в Ливане и Иордании сохранились. Советский Союз проявил осторожность в смысле практических акций, но продемонстрировал разнообразие антизападных политических шагов и богатую палитру пропаганды, завоевывая все больше сторонников в арабском мире, 2 октября англичане вывели свои войска из Иордании, а 25 октября США – из Ливана.

Образование ОАР было воспринято в Москве со смешанными чувствами. С одной стороны, это был акт, как бы укрепляющий «антиимпериалистические» силы на Ближнем и Среднем Востоке. Но, с другой стороны, с левыми силами в Сирии, с сирийскими коммунистами связывались большие идеологические надежды, им больше доверяли. В этом смысле Насер еще вызывал подозрения, советские лидеры не могли расстаться со своими предубеждениями против его «мелкобуржуазного национализма». В Сирии, как и в Египте, он продемонстрировал, что не потерпит существования независимых политических организаций, в том числе коммунистических.

Когда ливанский и иорданский кризисы сошли на нет, оказалось, что коммунисты были против гипотетического объединения арабских стран. Иракские и сирийские коммунисты вели интенсивную антинасеровскую кампанию. Насер ответил широкой антикоммунистической и антисоветской кампанией в своих органах массовой информации, а затем отправил коммунистов за решетку и в Египте, и в Сирии.

В Советском Союзе нехотя вступили в полемику с египетскими органами пропаганды. Еще 27 января 1959 года Хрущев в Отчетном докладе XXI съезду КПСС сказал: «Мы, коммунисты, и все прогрессивные силы, естественно, симпатизируем тем, кто сражается за социальную справедливость. Мы не отрицаем, что у некоторых лидеров ОАР есть идеологические различия с нами. Но по вопросам борьбы с империализмом, укрепления политической и экономической независимости стран, которые освободились от колониализма и борются против опасности войны, наша позиция совпадает с их позицией»⁵¹.

В январе 1961 года «Правда» перепечатала информацию из итальянской коммунистической газеты «Унита» о том, что египетские власти арестовали 200 коммунистов и сочувствующих им и выслали их в район, где уже в течение нескольких лет находятся 800 «борцов за демократию»⁵².

29 мая 1961 года была опубликована статья по поводу смерти Фараджаллы Хелу – лидера ливанских коммунистов. Он был арестован в Дамаске, и его «пытали до смерти в египетской секретной полиции»⁵³. Советские газеты приводили заявления международных организаций, требующих освободить Хелу. 31 мая «Правда» дала ответ на антикоммунистические выпады «Аль-Ахрам» и «Аль-Мусаввар» в статье за подписью «Комментатор», то есть санкционированной международным отделом ЦК КПСС⁵⁴.

Тем временем в Сирии широко распространилось недовольство объединением с Египтом. Оно усилилось после издания Насером декретов о национализации собственности сирийской средней и крупной буржуазии. 28 сентября 1961 года высшее офицерство Сирии совершило антинасеровский переворот, и Сирия вновь стала независимой. Удар по панарабским иллюзиям и по гордости Насера был велик. Но президент ОАР реалистически оценил тот факт, что за переворотом в Сирии не стояли ни Советский Союз, ни коммунисты, и вновь вернулся к прагматической политике сотрудничества с СССР.

Советское руководство понимало, что необходимо делать ставку на Египет, ибо это была ключевая, самая влиятельная, самая стратегически важная страна арабского мира.

Непросто развивались отношения СССР с послереволюционным Ираком. Попытки наладить с ним тесное сотрудничество принесли Москве много горечи и разочарований. После первоначальной эйфории в связи с приходом к власти режима Касема в советском руководстве возобладали обеспокоенность и тревога. Все более неопределенной становилась внутренняя ситуация в Ираке. Когда в Багдаде отмечали первую годовщину революции, кровь текла по улицам Киркука, крупного города на севере Ирака. Там происходили столкновения между курдами и туркоманами (туркменами). В них вмешались местные коммунисты, или те, кто называл себя коммунистами, и стали сводить счеты со своими политическими противниками, «реакционными элементами». В Мосуле были убиты сотни баасиcтов. Касем подавил волнения силой.

Но коммунисты и их союзники осуществляли террор против политических противников и посредством возглавлявшихся полковником Махдауи революционных трибуналов, через которые прошли сотни, другие говорят – тысячи людей. Многие были казнены.

Опасаясь коммунистов и не доверяя им, иракский диктатор начал их преследовать. Некоторые из них были приговорены к смертной казни. Но пока сохранялся этот режим, коммунисты не решались открыто выступить против него.

Коммунистический террор в Ираке не вызвал никакого отклика, ни одного слова осуждения или неодобрения ни в одном советском издании.

Расплата пришла и в арабском мире, где усилиями и западной, и насеровской пропаганды образ коммуниста слился с карикатурой «мясника-убийцы», в том числе в самом Ираке.

Летом 1961 года возник кувейтский кризис. В связи с событиями в Персидском заливе, произошедшими летом 1990 – зимой 1991 года, нелишне вспомнить тогдашнюю позицию правительства СССР по отношению к Кувейту.

19 июня 1961 года Великобритания отказалась от договора 1899 года о протекторате над Кувейтом. Через шесть дней Касем заявил, что Кувейт – «неотъемлемая часть Ирака». Саудовское правительство настаивало на том, что Кувейт – «часть Саудовской Аравии». 1 июля по просьбе шейха Кувейта британские войска высадились в княжестве. 6 июля Касем заявил, что, хотя «объединение», точнее, «воссоединение» Ирака и Кувейта остается официальной целью правительства, оно будет достигнуто мирными средствами. Советское правительство, подыгрывая руководству Ирака, воспротивилось приему Кувейта в ООН.

Когда режим Касема 8 февраля 1963 года пал, СССР быстро переменил позицию. 7 мая 1963 года Совет Безопасности единодушно рекомендовал принять шейхство в члены ООН.

Потеряв всякую социальную опору, нанося удары по всем направлениям, Касем обрек себя на гибель. Новый переворот не заставил себя ждать. Некоторые советские дипломаты, работавшие в тот период в Ираке, да и многие уцелевшие иракские коммунисты утверждали, что у компартии были силы, чтобы этот переворот осуществить самой. Почему она не решилась на переворот, пока остается тайной. Возможно, что Советский Союз был против, возможно, что компартия уже потеряла поддержку в вооруженных силах. Правительство Касема было свергнуто группой, в которой доминировали члены партии Баас[6]. Пост президента занял генерал Абдель Салям Ареф, а бригадный генерал Ахмед Хасан аль-Бакр, связанный с баасистами, стал премьер-министром; Али Салех ас-Саади, генеральный секретарь иракской партии Баас, – заместителем премьер-министра, министром внутренних дел и командующим так называемой национальной гвардией – вооруженными силами радикального крыла партии. Третьим лицом в правительстве был полковник Салех Махди Аммаш, министр обороны.

Начались массовые аресты и уничтожение без суда и следствия коммунистов и насеристов, осуществлявшиеся в основном национальной гвардией. Это был кошмар арестов, пыток, расстрелов, охвативший все слои общества.

Масштабы убийств были таковы, что 16 февраля 1963 года ЦК КПСС пошел на редкий шаг и опубликовал официальное заявление, осуждавшее «кровавый террор» против иракских марксистов и коммунистов.

9 марта военный генерал-губернатор Багдада Рашид Муслих заявил, что три лидера коммунистической партии – Салям Адиль, Мухаммед Хусейн Абу галь-Ис, Хасан Увейни – казнены. 14 марта состоялась массовая демонстрация перед иракским посольством в Москве, сопровождавшаяся угрозами и битьем стекол (редчайшая форма протеста в те годы, выражавшая глубокую обеспокоенность советского руководства). В июле были казнены члены политбюро ЦК ИКП Джамаль аль-Хайдари и Мухаммед Салех аль-Абаджи.

Восстание курдов, начавшееся еще при Касеме, тогда Советским Союзом было поддержано. Курдская проблема обеспечивала рычаг давления на любое иракское правительство, если возникала такая необходимость. Но само восстание, как показало дальнейшее развитие событий, приобрело собственную динамику и совершенно не контролировалось из Москвы. 16 июня СССР официально обвинил иракское правительство в геноциде «беззащитных миролюбивых жителей курдских деревень и городов». В заявлении говорилось, что иракское правительство проводит политику, «которая противоречит элементарным человеческим правам и Хартии ООН»⁵⁵. Через четыре дня «Правда» напечатала статью за подписью «Комментатор» «Остановить преступления в Ираке»⁵⁶.

К осени 1963 года, хотя дипломатические отношения между двумя странами сохранялись, антииракская пропаганда в советских органах массовой информации была жесткой и непримиримой по тону.

Но уже летом 1963 года произошел глубокий раскол в партии Баас, более умеренные элементы, как и их временные союзники из числа насеристов и Движения арабских националистов, отошли от Саади. Успешный военный переворот генерала Абдель Саляма Арефа 18 ноября 1963 года был обеспечен расколом в иракской партии Баас на три соперничавшие фракции. В Москве переворот восприняли со вздохом облегчения. Хотя новое правительство отнюдь не симпатизировало коммунистам, оно распустило национальную гвардию. Ослабление репрессий против коммунистов, во всяком случае прекращение их физического уничтожения, облегчило положение Хрущева.

Советское правительство стало подталкивать Багдад и курдов к примирению и приветствовало прекращение «братоубийственной войны против курдов» в телеграмме, направленной Хрущевым Арефу 15 февраля 1964 года⁵⁷.

На западе арабского мира национально-освободительная борьба народов Северной Африки привела к провозглашению в 1956 году независимости бывших французских протекторатов Марокко и Туниса, сохранивших, впрочем, тесные связи с Западом. В Алжире шла кровопролитная война за освобождение от французского господства. Советский Союз поддерживал временное правительство Алжирской республики. После провозглашения независимости Алжира в 1962 году и последовавшего за ним резкого ухудшения франко-алжирских отношений советское руководство первым пришло на помощь правительству Бен Беллы, который к тому же заявил о своей приверженности «социалистическому выбору».

Однако, каков бы ни был «антиимпериализм» Ирака, каковы бы ни были советские симпатии к Алжиру, главной опорой хрущевской политики на Ближнем Востоке (как и в Африке) оставался Египет. Сотрудничество между двумя странами становилось все более тесным и увенчалось триумфальным многодневным визитом главы советского правительства в Египет. Гамаль Абдель Насер создал для него подходящую атмосферу, освободив из заключения большую часть коммунистов.

9 мая 1964 года Никита Хрущев, возглавивший большую партийно-правительственную делегацию, прибыл в Александрию на борту теплохода «Армения». Египет встречал гостя так, как не умеет встречать, пожалуй, никто в мире. Эмоциональный, восторженный накал людского моря далеко выходил за обычные нормы вежливости и вряд ли мог оставить равнодушным зарубежного политического деятеля. Прием был искренним. В глазах многих египтян Хрущев был лидером великой страны, который пошел на риск, чтобы остановить «тройственную агрессию» против Египта, предоставил египетским вооруженным силам современное оружие и сделал их могучими, оказал Египту крупную экономическую и техническую помощь, что позволило стране начать широкую индустриализацию, наконец, согласился помочь воплотить в жизнь народную мечту – построить высотную Асуанскую плотину.

Перед этим в Египте побывал китайский премьер Чжоу Эньлай. Ему был оказан нормальный, вежливый, немного холодный прием. Насер сделал ставку на Хрущева и не желал раздражать его братанием с китайскими соперниками.

Гамаль Абдель Насер вручил Хрущеву высший орден страны – «Ожерелье Нила». Хрущев сделал ответный шаг, наградив Насера и его тогдашнего сподвижника маршала Абдель Хакима Амера званием Героя Советского Союза и орденом Ленина к их немалому смущению и недовольству внутри Советского Союза. Из некоммунистических лидеров такой награды удостоился в 1963 году лишь президент Алжира Ахмед Бен Белла. Анатолий Громыко рассказывал автору этих строк: «С отцом, да и ни с кем другим Хрущев по этому поводу даже не советовался»⁵⁸.

13 мая 1964 года, нажав вместе на кнопку, Хрущев и Насер взорвали перемычку, чтобы направить нильские воды в отводной канал и позволить начать новый этап строительства ас-Садд аль-Аали – высотной Асуанской плотины.

Гамаль Абдель Насер, безусловно, импонировал советскому руководству. Его личное обаяние, такт и калибр государственного деятеля не могли не вызвать симпатий у Хрущева. Он стал ценным союзником и в арабском мире, и в Африке, и в Азии. Когда в Йемене в сентябре 1962 года произошла революция, скоординированная с Египтом, но республиканский режим оказался под угрозой со стороны роялистов, поддержанных Саудовской Аравией и Западом, Насер послал в эту страну экспедиционный корпус на помощь республиканцам. Египет был одним из столпов Движения неприсоединения, Организации африканского единства, а Каир стал Меккой для многих антизападных революционеров из арабских и африканских стран. Насер изгнал или «египтизировал» иностранный капитал, национализировал собственность крупной и средней буржуазии, провел две аграрные реформы, объявил о 50-процентной квоте «рабочих и крестьян» в органах власти, принял Хартию национальных действий, многие из формулировок которой были близки советским идеологическим штампам. Это позволило «Правде» писать в передовой статье, что «могучие революционные силы современности – мировая социалистическая система с ее растущей мощью, борьба пролетариата в странах капитала и национально-освободительное движение, сливаясь в один поток, наносят решающие удары по системе империализма и колониализма»⁵⁹.

Всем хорош был Насер, но… Вот если бы он, как Фидель Кастро, постиг «научный социализм» и стал марксистом, тогда наступила бы полная гармония в советско-египетских отношениях. Примитивная мессианская идея продолжала сидеть в голове Никиты Хрущева и временами прорывалась в его выступлениях.

10 мая на митинге молодежи в Каире Хрущев выразил восхищение «свободолюбивым египетским народом», который «успешно восстал против капиталистической эксплуатации», и добавил: «Перед молодежью вашей страны большое поле для трудовой деятельности. Социализм – это единственный путь, который позволяет в короткие исторические сроки избавиться от лишений и отсталости и обеспечить свободную и счастливую жизнь для всех тружеников. Желаю вам, молодым гражданам ОАР, вступающим на путь социалистического строительства, больших успехов на этом пути»⁶⁰. Официальная насеровская пропаганда уже говорила о египетском обществе как социалистическом, но высокий гость утверждал, что развивающиеся страны лишь «вступили на путь социалистического строительства». Это означало, что они предприняли только первые шаги в этом направлении, а как им, в том числе и Египту, идти дальше? Просто следовать советскому примеру. Упомянув такие «свершения Страны Советов», как национализация промышленности и коллективизация сельского хозяйства, Хрущев искренне сделал вывод, что «благодаря этому» Россия «из экономически отсталой страны превратилась в могущественную социалистическую державу». Короче говоря: следуйте за нами по «единственно правильному пути»⁶¹.

В Асуане Никите Хрущеву не понравилось выступление президента Ирака Абдель Саляма Арефа с его упором на арабский национализм и ислам. Хрущев отошел от подготовленного текста и стал говорить то, что у него действительно было на уме. По его словам, у СССР не было намерения помогать «арабам вообще». Советский Союз пришел на помощь египетскому народу, «который вступил в борьбу против империализма и колониализма… чтобы рабочий класс, крестьянство и трудящаяся интеллигенция и все прогрессивные силы нации могли двигаться более быстро вперед, строить новую жизнь». Таково, отметил он, было применение ленинской философии, которая одержала победу в Советском Союзе и которая в конце концов одержит победу «во многих других странах». Понятие «арабское единство» для него означало «братское единение всех арабских трудящихся, всех людей труда против империалистов и эксплуататоров, колонизаторов, монополий и за победу трудящихся». По сути, он предложил, чтобы лозунг «Арабы, объединяйтесь!» был заменен таким призывом: «Арабские пролетарии, арабские крестьяне, прогрессивная арабская интеллигенция, все люди труда должны объединиться в борьбе за свободу и независимость, за лучшую жизнь, за свои права против национальных и иностранных эксплуататоров!»⁶²[7]

Президент Насер в мягком ответе гостю повторял свои собственные соображения по поводу арабского единства. Он заявил, что этот лозунг «отнюдь не является расистским, а отражает глубокую историческую реальность». Арабы, по его мнению, всегда представляли единую нацию, которую отличало «единство материального существования, общее сознание, единое мировоззрение»⁶³.

В конце визита был назначен день отдыха – рыбалка в Суэцком заливе с яхты «Хуррия». На яхте находились Хрущев, Насер, Бен Белла, Ареф. Но Хрущев вновь эмоционально сцепился с арабскими лидерами по вопросам национализма и религии. О рыбалке забыли.

Вот что рассказывал автору покойный ныне переводчик, дипломат, литератор, нумизмат и коллекционер египетских древностей, интеллигентнейший Олег Ковтунович⁶⁴: «И Хрущев, и его окружение в советском руководстве считали, что арабские лидеры «слишком увлекаются» религией. И вот Хрущев решил их просветить. Тогда, на яхте он стал рассказывать: «Помню – был у нас один поп. А у него была любовница. Так вот – он ее убил, а тело расчленил. Видите, куда заводит религия и вера в бога». Его собеседники были смущены. Но Насер мягко сказал: «Видимо, религия здесь ни при чем. Бывают хорошие и плохие священники. Возможно, что некоторые коммунисты тоже совершают преступления…» Хрущев неожиданно обиделся. «Ну, свое говно малиной пахнет», – сказал он. Я долго мучился с переводом».

И все же итоги визита Хрущева выглядели для обеих сторон в высшей степени позитивными. Советский лидер одобрил, несмотря на эмоциональные взрывы, принципы арабского единства и право Насера строить египетское общество по своему усмотрению. Как обычно, он с энтузиазмом поддержал требование Насера вывести иностранные военные базы из региона, осудил Израиль как «базу империализма», поддержал арабскую позицию по поводу использования вод реки Иордан. Египет показал себя весомой частью «национально-освободительного движения», направленного против империализма, то есть против враждебного Советскому Союзу Запада. Сотрудничество с Египтом отвечало слившимся в тот период воедино и мессианским, и прагматическим установкам советского руководства.

Щедрость Хрущева не ограничилась Звездами Героя Советского Союза для двух египетских лидеров. Он обещал четвертьмиллиардный (в рублях) долгосрочный заем на экономические цели. Конкретные экономические объекты были согласованы во время визита премьер-министра Египта Али Сабри в Москву в сентябре того же, 1964 года. СССР принял обязательство оказать содействие в строительстве металлургического комбината мощностью более 1 млн т стали в год в Хелуане, теплоэлектростанции мощностью 200 тыс. кВт около Александрии, завода по переработке нефти в Суэце.

Никита Хрущев был свергнут 14 октября 1964 года в результате «тихого» заговора большинства членов политбюро. Недовольство его правлением вызывалось внутренними причинами. Партийный аппарат резко воспротивился хрущевским попыткам ослабить его контроль над обществом, скрытые сталинисты были недовольны разоблачением культа Сталина, массы – волюнтаристскими экспериментами, интеллигенция – его растущим авторитаризмом и хамством.

Отдадим должное Никите Хрущеву. Он соединил в себе и наивнейший мессианизм, и политический прагматизм. Он, видимо, лелеял мечту увидеть всех – и белых, и черных, и желтых – под красными коммунистическими знаменами. Но действовал он и в арабском, и во всем «третьем мире» чаще всего умело, соединяя и решительность, и осторожность, и мужицкую грубость, и государственный ум.

Отметим, что Хрущеву вплоть до его падения еще и везло. Не только потому, что, как отмечалось, его политический курс совпал с направлением общего исторического процесса в «третьем мире», в частности на Ближнем и Среднем Востоке. Он действовал как лидер огромной страны, наращивавшей свой индустриальный потенциал, как тогда казалось, быстрее Запада. Вместе с индустриальным потенциалом росли гигантская военная машина и военная мощь СССР. Еще не были закрыты возможности экстенсивного развития экономики. Еще не было видно дна «неисчерпаемым» богатствам СССР. Еще не полностью надорвалось сельское хозяйство, хотя СССР уже стал ввозить пшеницу. Еще не проявилась в полной мере неэффективность административно-командной системы, и потому робкие попытки экономических реформ были легко задушены. Запад еще только вступал в постиндустриальное общество информатики, компьютеров, услуг, и качественный разрыв его с советским обществом еще принципиально не сказался. В период правления Никиты Хрущева получили развитие советско-арабские экономические и культурные связи, опиравшиеся на растущие технико-экономические возможности Советского Союза. В 50–60-х годах были заключены соглашения об экономическом и техническом сотрудничестве Советского Союза с Египтом и Алжиром (в лице временного правительства Алжирской республики) (1958), Ираком (1959), Йеменом (1956), Сирией (1957) и Суданом (1963).