Солнечные лучи только что показались из-за гряды гор. Туман рассеивался, унося с собой ночную дрему и открывая вид на селение, расположенное у самого подножия горы. Серая с черными пятнами по склону и белой шапкой ледника на вершине, гора Конг-Ла, приютившая у своего основания маленькую деревеньку, была лишь одним из массивов в цепи высочайших гор планеты – Гималаев. Маленькие домики из природного камня жались друг к другу, как будто живые существа на холодном и пронизывающем ветру. Домишки были самые что ни на есть примитивные, сложенные в форме прямоугольников, с маленькими оконцами и пологими крышами. Ниже домов на склоне были видны небольшие клочки обрабатываемой земли, которые, как покрывало, скроенное из разного размера лоскутков, прикрывали часть склона. Именно там гора была наиболее пологой и имела подходящий для земледелия слой почвы. В этих суровых местах, в атмосфере, лишенной привычного количества кислорода и давления, на порядок отличающегося от обычных мест проживания человека, жизнь была особенно трудна. Плюс ко всему отсутствие полноценной растительности, скудная почва, дающая малые урожаи, за которые приходится бороться, – все делало жизнь здесь почти невозможной, во всяком случае, для тех, кто не рожден в этом поднебесном мире – Горный Тибет, Гималаи – обитель богов, по соседству с которыми живут люди, которые, несмотря на трудности и лишения, не уходят из этих мест. Норбу быстрым шагом шел по тропе, которая, светлой змейкой извиваясь, уводила его от родного селения. Он поднялся на возвышенность, с которой была видна вся деревня, и напоследок обернулся. На сердце было щемящее чувство разлуки с родным местом, где он провел детство. Солнце уже поднялось так высоко, что освещало вершину Конг-Ла; лучи солнца отражались от заснеженного пика, отчего он казался горящим. Норбу хорошо знал все погодные приметы, связанные с Конг-Ла. Он мог безошибочно определить, когда маленькое облачко у вершины горы могло перерасти в бурю, а когда суровая, казалась бы, облачность, скрывающая вершину, сменится ясным солнечным днем. Чувство тяжести расставания с родными краями было мимолетным, Норбу повернулся спиной к деревне и бодро зашагал по тропе, что поднималась и затем должна была пойти вниз вдоль ущелья, по которому бежал бурный поток кристально чистой воды с ледника. Впереди ждало что-то большое и светлое. Норбу чувствовал это всем своим существом. Он ждал этого момента, и, когда отец сказал ему, что его ждет учитель и наставник Дорджоб и он может отправляться к нему, свет вспыхнул внутри и теперь горел негасимым радостным пламенем, согревая и наполняя силой в пути. Он целый год не видел своего учителя. Он общался с ним только в своих мыслях и снах. Молодой ученик со старанием изучал те книги, которые дал ему учитель и которые он бережно хранил. Завернув их в полоски материи, он нес эти книги за спиной, чтобы вернуть и спросить о том, что они поведали ему, так как некоторые места в них были ему непонятны. Впереди его ждал мир знания, завораживающего, открывающего великие тайны и дающего силу и уверенность. Детство прошло, порой казалось, что эти годы были вынужденной временной остановкой на пути, вернее – остановкой в деланье чего-то очень важного и необходимого, а чего именно, он и надеялся узнать от своего учителя. Норбу с детства был не такой, как все дети в их деревне. Он мог так же беззаботно и самозабвенно играть и смеяться со своими сверстниками и так же, как они, трудился и помогал родителям в их нелегкой повседневности, но он мог и с радостью отказаться от любых детских забав, если представлялась возможность посидеть с деревенскими стариками, слушая их рассказы. Он любил забиться куда-нибудь в укромное место и читать, да он единственный, пожалуй, из всех ребятишек в деревне умел читать и даже писать. Как он сумел выучиться этому, взрослые только гадали. Норбу часами мог сидеть, наблюдая звездное небо и размышляя над тем, как устроено мирозданье. Порой он, закончив все дела, уходил в горы и смотрел в бескрайнее звездное небо; щемящее чувство будоражило душу, он искал ответ, как все это живет, кем, почему и с каким замыслом создано. Пытаясь постигать окружающее, он читал книги, которые к нему попадали. Старые свитки порой приоткрывали ему какие-то части тайны, но порой казались непонятны и загадочны. Лишь в обществе своего учителя Дорджоба он бывал спокоен, и его жажда знания получала живительную энергию познания. Норбу чувствовал, что глубину познания вещей, событий и окружающего его мира невозможно познать только чтением книг, какими бы мудрыми и старыми они ни были. Мудрость приходила только от внутренней работы и общения со своим наставником.
Его наставником и учителем был лама Дорджоб – старый тибетец с лицом, иссушенным ветрами и солнцем высокогорья, маленьким и сухим почти до изнеможения телом, но глазами, излучающими спокойную силу знания и наполненными чистотой новорожденного ребенка. Норбу мало разбирался в иерархии духовных служителей, и потому, когда отец объяснял ему, что лама Дорджоб служит в самой Потала. Норбу не удивлялся, пока родители не показали ему эту величественную твердыню Тибета. Показали, конечно, на открытке. Норбу повстречался со своим будущим учителем в одном из небольших Храмов близ Гяца – центра, куда он со своими родителями ездил на базар за необходимыми вещами и для посещения храма. Тогда и произошла их первая встреча. Норбу стоял на площадке перед храмом и вращал молитвенные колеса. Он никак не мог оторваться от этого занятия и, прислушиваясь к шуму ветра и смешивающегося с ним поскрипыванию от вращения барабанов, старался понять, как улетают молитвы с колес и куда они улетают. Норбу закрывал глаза, с силой поворачивал барабаны и видел, как с их поверхности слетают диковинные птицы и улетают ввысь. Он все быстрей и быстрей вращал барабан, и целые стаи невиданных птиц улетали, разбрызгивая перья света со своих крыльев. Душа почему-то ликовала от этого света. Норбу весь был охвачен порывом, в котором пытался что-то понять из всего виденного, но знание ускользало, не давало облечь себя в человеческие понятия, оно оставалось на уровне какого-то внутреннего света, который чувствовала душа мальчика.
В этот момент его и заметил настоятель монастыря и, по-видимому, был несколько удивлен. Он пригласил родителей Норбу вместе с ним зайти в стены монастыря и затем о чем-то беседовал с отцом и матерью Норбу. Предложив мальчику тем временем посмотреть красочные таблички с рисунками, которые дал ему, отведя в соседнею с залом комнатку.
После разговора отец подошел к Норбу и сказал, что настоятель предлагает Норбу погостить в монастыре.
Именно после знакомства с настоятелем монастыря жизнь изменилась. Учитель Дорджоб стал для Норбу источником света. Знания и мудрость жизни, которые он получал, делали его не просто счастливым – это стало его жизнью.
Теперь Норбу спешил: он целый год не видел своего любимого учителя и мог общаться с ним только в своих мыслях и чудесных снах-видениях, в которых они встречались. Все книги, данные ему учителем, были прочитаны и изучены, большую часть он помнил наизусть. Но некоторые места, как ни бился его ум, он не смог постичь.
Только возле своего учителя ему было спокойно, и ему казалось, что старый настоятель знает все на свете, все тайны мироздания, которые так манили и постигать которые было самой заветной мечтой мальчика. Поэтому все книги и задания, которые он получал, были для него как самое драгоценное в его непростой и суровой жизни. Тяжелый повседневный труд в деревне, заброшенной высоко в горы, где за каждое благо нужно было выполнять работу. Семья Норбу была бедна, у него были младший брат и старшая сестра. Немного земли в огороде, которую всей семье постоянно нужно было обновлять и беречь. Мать с отцом постоянно трудились, они были необыкновенными, и Норбу их очень любил. У него был только один отец, в отличие от других семей в их деревне. Но он любил наблюдать за тем, как мать смотрит на отца и заботится о нём. И отец был всегда бодр и радостен, несмотря на тяжелый труд. Надо заметить, тяжелая нужда обходила их семью. И они жили лучше и счастливее многих более сильных и больших семейств в деревне. Также Норбу любил следить за игрой света от предметов и живых существ: он с детства видел ауры всего, что окружало его – как живого, так и неживого. Конечно, неживое имело совсем другие тона и цвета, намного слабее и более трудноуловимые по сравнению с живым. И особенно с аурой человека.
Тропа все дальше и дальше уводила от родных мест. Она то спускалась вниз вдоль ущелья, то поднималась через груды скатившихся валунов, то, петляя, пересекала ледяные ручьи ледников. Мальчик почти бежал по ней, не останавливаясь, и только молодой, сильный, закаленный организм мог вынести такой темп и такое расстояние в этом высокогорье. Всю дорогу Норбу разговаривал с учителем, задавал ему вопросы, порой он слышал голос и видел его добрые мудрые глаза. Он не удивлялся, он многому уже не удивлялся, он знал, что его наставник может все. Предстоящая встреча давала дополнительные силы. Но солнце готовилось нырнуть за горы, и Норбу чувствовал, что у него мало времени и нужно найти место для ночлега, более того, ожидалось ненастье, может быть, даже буря. Нужно было спешить, нужно было пройти еще несколько километров. Там, за поворотом горного отрога, будет небольшая пещерка в скале недалеко от тропы, в ней и планировал мальчик провести ночь. Взглянув на последние лучи заходящего солнца, Норбу с сожалением подумал, что к месту ночлега он подойдет, когда будет уже темно. Жаль, не будет времени собрать хоть какой-то хворост для костра. Ночь в горах наступает быстро, и становится сразу очень темно, если только луна не засияет на небосклоне. Но, увы, луны не было, ветер и стремительно мчавшиеся облака, как черные, зловещие, огромные драконы, закрывали небо. Звезды если вначале и показывались, то вскоре полностью закрылись. Но вот уже знакомый уступ скалы немного вверх от тропы, и, радуясь, запыхавшийся мальчик почти вбежал в пещерку и даже рассмеялся от какого-то чувства внутренней победы. Как ни был бесстрашен молодой ученик, но все-таки ночевать в бурю в горах на открытом месте… Такое и взрослому порой не под силу.
– Учитель, я успел! – радостно крикнул мальчик, увидевший в сознании улыбающееся лицо учителя. В темноте Норбу решил немного устроиться и постараться на ощупь приготовить ужин. Впереди под ногой что-то захрустело. Норбу руками потрогал пол и обомлел. На полу был приготовленный для костра хворост. Мальчик взял себя в руки и спокойно достал огниво. Через мгновенье в пещерке горел огонь, унося чистые детские мысли благодарности и почтения дорогому учителю. Мальчик приготовил себе тсампу: налил толику воды в прожаренную ячменную муку, перемешанную с солью и мелкими застывшими кусочками жира. Немного помял, и получилась вкуснейшая тсампа. Маленький походный, видавший виды чайничек, в котором закипала вода. Немного сушеного мяса, которое бережные материнские руки завернули в лоскут ткани. У Норбу немного защемило на сердце: он вспомнил лицо матери. Но он отогнал тоску, вспомнив глаза отца, светившиеся радостью за сына. Впереди, там, в будущем, где ждал его учитель, было светло. Поужинал быстро. В свете затухающего костерка Норбу почистил песком свою миску, допил чай. Пожитки мальчика состояли из кожаного мешочка с ячменной мукой, четок, которые он сам сделал, маленького чайничка, чашки, деревянной миски – и все. Все это имущество умещалось за пазухой широкого плащ, подпоясанного кожаным ремнем с красивой пряжкой. Этот ремень подарил ему отец, в дорогу, он сказал, что это семейная ценность, которую нужно беречь. Она принесет Норбу удачу и будет беречь его на жизненном пути.
Насытившись, мальчик прилег рядом с теплыми догоравшими углями. Завтра будет трудный день, нужно будет пройти основную часть пути, главное – успеть до полудня спуститься к ущелью, а уж там вдоль живительного ручья останется подняться до небольшого перевала. И уже на спуске, после ночевки в маленьком селеньице, останется всего день пути по наезженной трассе, ведущей в Гьяце, а уж оттуда родственники довезут его в сам центр Тибета, в священную Лхасу. Снаружи пещерки слышалось завывание ветра. Только бы не испортилась погода до такой степени, что невозможно будет идти. Норбу решил выглянуть наружу. Ветер снежной крошкой ударил в лицо, но он успел заметить, как на небе еле заметно мелькнули несколько звездочек. Норбу улыбнулся. Он понимал, что к утру непогода пройдет. Он вернулся к чуть мерцающим уголькам догоревшего костерка. Угольки казались живыми, благодаря пробегавшим по ним волнам мерцающих всполохов. Краем глаза Норбу заметил внутри пещеры еще откуда-то взявшиеся сверкающие угольки.
Два уголька… нет… это были не угольки – это были… По спине мальчика пробежали мурашки, сердце бешено заколотилось, волна страха готова была поглотить сознание. Но мальчик силой воли взял себя в руки, и эта волна только ударила, но не смогла пробить сознание.
Из глубины пещеры на Норбу смотрели два светящихся глаза. Фигура существа была не полностью оформлена, напоминала глыбу или, вернее, колыхающийся сгусток чего-то, сгусток, который постепенно принимал форму наподобие человека. Глаза имели вертикальные зрачки, тело уродливой непропорциональной формы с широкой грудью, слишком тонкой шеей для такой массивной головы и какими-то длинными, кривыми, непропорциональными руками.
Существо присело, и похоже было, что оно готовится к прыжку. Норбу машинально сжал кулаки и тоже присел, собрав все свое мужество и волю десятилетнего подростка. Вдруг в пещерке стало светло, чудище попятилось, закрывая глаза лапой, и растворилось в стене пещеры. Норбу обернулся. Колыхающееся светлое облако за спиной угасало. В оставшемся светлом колыхании глаза учителя с любовью смотрели на мальчика. Норбу в изнеможении сел на пол пещеры, погрузившейся в темноту. «Спасибо, дорогой учитель», – прошептали чуть дрожащие губы подростка. На сердце было спокойно и радостно. Сон мальчика был безмятежен, он так и заснул с улыбкой на лице, вспоминая своего наставника.
Утро встретило Норбу свежим дыханием горного воздуха, умиротворенной тишиной и чуть брезжащими лучами встающего светила.
Весь день Норбу летел как на крыльях, не замечая подъемов, спусков, камней и преград. Все существо мальчика ликовало. Та радость, которая пришла с видением учителя, не проходила. Норбу почти бежал по дороге, и вот, еще когда солнце светило довольно ярко и до заката оставалось еще около 4 часов, мальчик наконец пришел в Гьяце. Он быстро нашел дом Торжуна – брата его матери. Торжун должен был отвезти Норбу до Лхасы и проводить до Паталы к учителю. От Гьяце, где жила семья Торжуна, до Лхасы было еще не близко, и притом шумные и многолюдные улицы Лхасы были незнакомы мальчику. Он первый раз должен был быть в Лхасе, и, конечно, без сопровождения взрослого, ему было бы это не под силу. У дяди были прекрасные лошади, и дом его был не такой, как у родителей Норбу. Дядя был служащим в компании, продававшей продукты, которые привозились из Индии, и слыла богатой и преуспевающей.
Лхаса встретила шумом улиц, потоком машин, людей, повозок, мотоциклов, запахами всевозможных яств, гари и еще чего-то невиданного и будоражащего душу мальчика, никогда не покидавшего высокогорья, где он прожил свои десять лет. И где он знал все о местности, природе, быте и труде людей, его окружающих. Но здесь все было не таким. Дворец-монастырь Потала блистал в лучах утреннего солнца. Дворец резиденция Далай-ламы, расположенный на высоте 3 767 метров над уровнем моря, представлял собой величественнейшее сооружение, это был самый высокогорный дворец в мире. Свое название дворец получил от имени священной горы в Индии, где, по преданиям, обитает бодхисатва Авалокитешвара. По старинной легенде, Потала был возведен Туфанньским правителем – царем Сронцангамбо – в VII веке для его принцессы Веньчэн. Дворец претерпел почти полное разрушение от военных действий, но после утверждения пятого далай-ламы верховным правителем Тибета дворец восстановили и в дальнейшем достраивали и укрупняли, в итоге на свет появилось такое величественное сооружение. После дворец ни разу не разрушался и лишь в 1959 году был несколько поврежден во время тибетского восстания против китайского вторжения на Тибет, даже китайские хунвейбины в 60—70 годах не посмели повредить дворец. Белые первые ярусы – Белый дворец – переходят в верхние, из красного кирпича, – Красный дворец, расположенный на самом верху горы Марпо Рив. Дворец выполнял функции религиозного и административного центра Тибета. Но прежде всего он был местом жительства Далай-ламы и штата его обслуживания, а также правительства Тибета. Во дворце обучались монахи и светские администраторы. Проводились как светские, так и религиозные важные церемонии. Дворец всегда был местом религиозного паломничества, но в наше время является, скорее, местом паломничества туристов со всего мира. Религиозная жизнь во дворце приняла формы более скрытые, и в монастыре значительно сократилось число монахов. Осталась только небольшая часть, поддерживающая жизнь дворцового комплекса и обслуживающая статуи и погребальные ступы почивших Далай-лам, выдающихся религиозных деятелей и наиболее уважаемый артефакт Поталы – статую пятого Далай-ламы.
Учитель Норбу лама Дорджоб был одним из лам, служащих в Потале. Он не был настоятелем, но был очень образованным и уважаемым ламой, известным в религиозных кругах Тибета как один из высокодуховных лам. Дорджоб отвечал за сохранность и содержание ступ в храмовом комплексе. В его обязанности входило совершение религиозных церемоний, поддержание порядка и жизни всех восьми ступ и, конечно, главных святынь Поталы.
Красный дворец, казалось, был весь в сполохах: к солнечным лучам примешивалось сияние ауры строения. Норбу с дядей приехали очень рано и уже около часа ожидали встречи с учителем у стен дворца. Вот на дороге, идущей перед дворцом, показались первые туристы. Вот перед самим дворцом притормозил и остановился автомобиль, из которого вышли необычные люди. Норбу с интересом разглядывал приехавших, выходящих с важным видом из автомобиля. Двое мужчин, одетых в европейские костюмы, не спеша вышли из авто и стали с важным видом внимательно рассматривать великолепную архитектуру. С ними была женщина, одетая в строгий серый костюм. Она, вынув маленькую камеру, стала снимать панораму дворца. С приехавшими был еще мужчина невысокого роста, как видно, переводчик или гид, который услужливо открывал двери и как-то угодливо пытался рассказывать приехавшим на непонятном языке о дворце и показывал рукой на горы и в направлении близлежащих монастырей. Пожилой мужчина с тростью, вынув золотой портсигар, закурил, внимательно рассматривая верхние этажи Поталы, затем неспешной походкой двинулся к лестнице, ведущей внутрь дворца.
Норбу заинтересовал автомобиль, на котором приехали неизвестные, и он, встав, подошел поближе, чтобы получше рассмотреть такое, не виданное доселе, транспортное средство. Норбу видел автомобили не впервые. Конечно, в их селе автомобилей не было и к ним вряд ли мог добраться какой-то подобный механизм. Но он не раз видел грузовики, на горных дорогах натужно урчащие моторами, перевозя грузы через перевал. Видел он и автобусы, перевозящие людей, и даже несколько раз видел небольшие джипы с людьми. Но подобную машину он никогда не встречал. Вытянутое изящное обтекаемое тело поражало своими формами, но больше всего поразила мальчика передняя часть авто.
Узкие фары переходили в блестящий, сужающийся книзу радиатор, от которого вверх к стеклу расходились линии, как надбровья какого-то невиданного хищного монстра. Весь облик машины нес агрессию, чувство тревоги и беспокойства, во взгляде этого невиданного животного из другого мира был высокомерный холод и надменное презрение к людям и всему живому. Мальчик больше на чувственном уровне, чем на уровне размышления, видел и ощущал, что этот автомобиль прибыл из другого мира, который пришел завоевать их, изменить их жизнь. По сравнению с дворцом и всем вокруг машина была маленьким инородным пришельцем. Но это ничего не меняло. Та энергия, которая ее создала, те, кто стоял за производством этого механизма, были уверены в себе, в том, что рано или поздно, но смогут здесь все переделать на свой лад, и на смену духу гармонии с миром придет дух бесчеловечного господства холодного разума и эгоизма. Норбу невольно вздрогнул, когда ощутил на своем плече руку наставника.
– Учитель, – Норбу обернулся, но сдержал себя, чтобы не броситься и не обнять учителя, с улыбкой смотревшего на своего маленького ученика. Вместо этого мальчик отступил на несколько шагов, медленно и аккуратно достал белый кадык и, склонившись в почтении, став на колени, протянул учителю подношение.