На исходе рабочего дня ординатора отделения оперативной хирургии капитана медицинской службы Гулянина срочно вызвали в операционную.
По коридору в сторону операционного блока стремительной походкой прошёл небольшого роста, сухощавый молодой человек с открытым располагающим лицом и добрыми, внимательными глазами, в которых читалось какое-то особое, неподдельное участие. Он, как говорили ветераны госпиталя, был почти точной копией своего знаменитого прадеда фронтовика, в послевоенные годы снискавшего славу выдающегося военного хирурга. Даже назвали капитана Михаилов, в честь знаменитого прадеда, и лишь отчество было другим.
Вызов в операционную – дело обычное.
Работа отделения оперативной хирургии отличалась от деятельности других отделений уже тем, что операции там не планировались и не обсуждались заранее, а, порой, приходилось их выполнять немедленно, буквально, как говорится, «с колёс». Доставили пострадавшего в катастрофе – срочно на стол, доставили с прободной язвой, тоже немедленно оперировать, ну и так далее, всего не перечислишь. Ну а с началом спецоперации по демилитаризации и денацификации Украины, тем более всё нужно было делать молниеносно – и принимать раненых, порой, доставленных прямо из районов боевых действий, и оказывать им помощь срочно, поскольку часто были случаи, не терпящие отлагательств.
В предоперационной, дежурная медицинская сестра кратко доложила:
– Девушку привезли санинструктора. Героическую девушку. Когда эвакуировала раненого и начался обстрел, закрыла раненого собой… Ну и осколки в спину… Помощь врачебную оказали на полковом медпункте, но решили эвакуировать не в медсанбат, а сразу к нам… Возможно, в медсанбате хирургов нужного уровня нет…
– Только без этого, «возможно – невозможно», говорите, по существу. – строго оборвал Гулянин, – И короче. О подвигах потом…
– Карточка передового района в предоперационной…
Пока Гулянин облачался в хирургический халат, шапочку-колпак, пока надевал бахилы и медицинскую маску, медсестра зачитывала всё, что записано в карточку ещё на полковом медицинском пункте. Гулянин подошёл, сам ещё раз пробежал те моменты, которые особенно обеспокоили, и решительно ступил в операционную.
Светила ярким даже, как казалось, слегка отдававшим небесной синевой светом бестеневая лампа. На столе лежала лицом вниз девушка. Уже был дан наркоз, и всё готово для начала борьбы за её жизнь.
Сейчас Гулянин не думал ни о подвиге девушки, оказавшейся в его руках, ни о том, каковы негодяи нынешние бандюги, с которыми ведут бой наши воины, он думал только о том, каковы повреждения и как спасти раненую, поскольку в эти минуты самым главным врагом была занесённая над ней острая коса преисподней, коса смерти.
После детального осмотра он понял, операция предстоит сложная. Действительно, вряд ли могли справиться с таким объёмом хирургического вмешательства в медсанбате.
Он сам начинал службу после окончания Военно-медицинской академии именно в медико-санитарном батальоне. В мирное время там серьёзной работы для хирурга не было по определению, а потому с радостью воспринял перевод сначала в гарнизонный госпиталь, а затем и в Москву. Быстро завоевал уважение и снискал добрую славу способного, даже, как всё чаще начинали говорить о нём, талантливого хирурга. Те, кто ещё помнил его прадеда, или слышал о нём от старших товарищей, говаривали что правнук уверенно идёт по стопам прадеда. Такие разговоры были приятны, но он не очень любил их, полагая, что преждевременные похвалы вредны. Он работал над собой, памятуя рассказы прадеда, использовавшего каждую передышку между боями, каждый вывод соединения на пополнения, для работы в находившихся поблизости госпиталях.
Операция была сложной, но никаких подводных камней он не предполагал, работал точно, и, наконец, смог с уверенностью повторить любимую фразу своего прадеда:
– Будет жить!
Домой возвращался поздно. Постепенно рассасывались пробки. Москва по-прежнему поражала обилием поганых западных реклам. После того, как сделал в минувшие дни и нынешним вечером несколько серьёзных операций, спасая молодых ребят, получивших ранения именно от цепных собак этих вот стран, ценности которых нагло кричали с рекламных щитов, да ещё на всех, теперь уже не партнёрских, а вражеских языках, это всё казалось более чем странным. Он даже представил себе с горькой усмешкой, как было бы, если бы с сорок первом, когда враг стоял у стен Москвы, на улице Горького рекламировали бы, скажем, баварское пиво или ещё какую-то германскую продукцию.
Утром он заглянул в палату интенсивной терапии к своей вчерашней пациентке. Она лежала на животе и потому ей потребовались некоторые усилия, что повернуться и приподнять голову. Хотелось взглянуть на хирурга, спасшего, как она понимала в силу своих знаний в медицине, ей жизнь.
– Ну как наши дела? – спросил Гулянин.
– Спасибо, доктор… Когда я смогу вернуться к своим?
Вот это поражало не только в ней, поражало в каждом, кого доставляли из района боевых действий. Все просились назад, к своим боевым товарищам.
– Будете себя хорошо вести, скоро отпустим, – с улыбкой ответил он и прибавил: – Всё будет хорошо, но полечиться всё-таки надо.
– Конечно, буду послушной, – изобразив что-то похожее на улыбку, ответила девушка.
Накануне было не до того, чтобы рассмотреть её, но теперь Гулянин заметил, что у его пациентке очень милое лицо. Его не портило даже то, что ей приходилось немножко напрягать его, поворачивая голову в неудобном положении.
Те, кто поступал из районов боевых действий, обычно неразговорчивы, но всё же на вопросы своих спасителей – хирургов, отвечали, когда не очень охотно, а когда и довольно живо, если это касалось чего-то наболевшего.
– Слышал, что вы получили ранение, когда выносили с поля боя раненого? – спросил Гулянин.
– Ну что вы, доктор, теперь у нас есть замечательные средства, замечательная техника. Не выносила – вывозила. Есть такие транспортёры переднего края. Слышали?
– Конечно. Когда служил в войсках не просто видел…
Он не стал уточнять, когда и где служил.
– Так вот… Положили мы раненого и стали эвакуировать. Да, видно, заметили нас недобитки, что в рощице засели. Ну и из гранатомёта…
Девушка даже показала свои знания оружия, сообщив, что стреляли из старого советского гранатомёта АГС-17 «Пламя» или из украинского аналога, созданного не так давно на «незалежной», КБА-17.
– Считаете, что видели, в кого стреляют?
– Конечно, на бортах транспортёра переднего края красные кресты. Их нельзя не заметить. Ну вот когда стали рваться гранаты, осколки и полетели…
– И вы закрыли собой раненого?
Девушка стушевалась. Тем, кто способен на подвиг, всегда присуща скромность. Но как-то отвечать надо было, и она ответила:
– А как бы вы поступили?!
Что он мог сказать? Заявить, что да, конечно, именно так, а не иначе? Но он знал хорошо пословицу: не хвались идучи на рать.
Да, он поступил бы также, конечно, также, но говорить об этом не мог, потому что есть человеческие поступки, о которых можно рассуждать, относительно себя, только совершив их, а не похваляться в способности совершить.
– Да, я понимаю. Любой бы поступил на вашем месте также. Поступил бы. А вы уже поступили! – заметил он.
– Меня сразу на полковой медпункт, а потом сюда, хотя должны бы в медсанбат.
Видно, она ждала разъяснений каких-то, которые косвенно могли дать понять о том, в каком на самом деле она находится состоянии и насколько серьёзны ранения, но Гулянин перевёл разговор на её самочувствие и сообщил, что если всё пойдёт хорошо, скоро переместят в обычную палату.
Вернулся в ординаторскую. Сел за стол. Решение начало складываться ещё накануне. Теперь сложилось окончательно. Взял стандартный лист бумаги, стал быстро писать чётким, каллиграфическим почерком. Этот почерк – тоже в прадеда, писавшего, не в пример некоторым медикам, очень разборчиво.
Положил листок в папку и отправился к начальнику отделения. Понимал, что разговор предстоял трудный и, возможно, даже бесполезный, но настроил себя твёрдо, по-боевому.
Начальник отделения, полковник медицинской службы Войнов, сорокалетний среднего роста крепыш с суровым волевым лицом, сидел за двухтумбовым столом и что-то писал. На стене, между двумя шкафами, уставленными разными книгами и какими-то папками, висел портрет прадеда Михаила. Его поместил здесь один из предшественников Войнова, ученик знаменитого хирурга. Все, кто впоследствии сменял его на этом посту, оставляли портрет, потому что являлись либо его учениками, либо с особым почтением относились к легенде госпиталя, прадеду Михаила.
– С чем пришёл Миша?
– Прежде всего, доложить о состоянии прооперированной вчера раненой. Всё в норме.
– А что ещё? – спросил Войнов, поняв, что, сколько бы не был важен доклад, есть и другая проблема.
Гулянин положил на стол лист бумаги.
– Да ты садись, садись… Та-ак, что ты здесь изобразил…
Он стали читать, вполголоса пробежав шапку: «Начальнику отделения оперативной хирургии полковнику медслужбы Войнову Е.А.»
И возвысил голос:
– «Прошу Вашего ходатайства перед вышестоящим командованием о направлении меня на службу в медсанбат одной из мотострелковых дивизий, участвующих в спецоперации по демилитаризации и денацификации Украины, поскольку я не только имею опыт службы в медико-санитарном батальоне, но и приобрёл в госпитале опыт и навыки хирурга, способного делать серьёзные операции, что сейчас необходимо на переднем крае».
Войнов положил рапорт на стол, посмотрел с прищуром на Гулянина и сказал:
– Задал задачу… А ты знаешь, что в медсанбате для тебя должности нет, дорогой мой.
– То есть как? – переспросил Гулянин.
– Очень просто… Ты у нас на какой должности? Ординатор. Категория – подполковник. А в медсанбате подполковник – командир батальона. Кто ж тебя направит на капитанскую или майорскую должность? Это понижение…
Войнов пытливо посмотрел на молодого ординатора:
– Ну, что скажешь? И потом… Рвался в госпиталь рвался, а теперь в медсанбат?! Госпиталь – школа хирурга…
– Я рвался в мирное время. А теперь – война. Между прочим, прадед мне рассказывал… Когда группа выпускников военно-медицинского факультета второго меда получила направление в воздушно-десантный корпус, который находился на пополнении личным составом в Приволжском военном округе, начальник санитарного отдела округа предложил желающим назначение в госпитали, которых немало было в городе. Мол, сразу в дело, сразу к операционным столам. Вы ж хирурги! Никто не согласился. Рвались в боевой строй. Мало того, когда воздушно-десантная бригада оказалась на Волховском фронте, в перерывах между действиями в тылу врага, прадед работал в одном из хирургических госпиталей, что был поблизости от места дислокации. Учился у госпитальных хирургов. И там, после одной из сложных операций, которую пришлось срочно сделать самостоятельно. Все хирурги были заняты. Начальник госпиталя предложил перевести его к себе. Прадед сказал, что в госпиталь только после войны.
– Это я всё читал… Вон томик мемуаров прадеда твоего, на почетном месте в шкафу, – сказал Войнов. – Ну что ж, логично. А рапорт… Рапорт подам по команде. Но сразу скажу. Будет отказ. В конце концов, в медсанбатах у нас отличные хирурги…
– Знаю, всё знаю. Ребята замечательные. Грамотные хорошо подготовленные, – сказал Гулянин и после короткой паузы уточнил: – В теории. Но что важно для хирурга? Опыт, а опыт даётся при работе под руководством опытного специалиста. Согласен, что госпиталь – школа хирурга, но вот прадед мой любил повторять, уж не знаю чьи слова, что война вообще школа для хирурга. На у то, что говорил наш великий Пирогов о войне, вы и сами знаете…
– Знаю, конечно, знаю, – кивнул Войнов, – Пирогов говорил, что «война – это травматологическая эпидемия». Всё, рапорт подпишу… Не беспокойся, припишу ходатайство, а сейчас готовься. Сообщили, что уже везут новую партию раненых.
– Вот, вот… Не со всеми ведь справляются медсанбаты. А может когда-то и такое случится, что времени на доставку не будет, что тронуть с места раненого нельзя, что может хирургу надо, к примеру, из медсанбата в полковой медпункт спешить, а не раненого туда эвакуировать.
– Может, может…
Если бы тогда Гулянин знал, что как вводу глядел, если бы знал, что подобные случаи действительно не единичны и ему уже вскоре придётся встретиться с одним из таких. Встретиться один на один, в полковом медпункте, встретиться без наставников, встретиться так, как его прадеду довелось однажды ещё до начала боевых действий делать сложнейшую хирургическую операцию, когда не раскрылся парашют, и десантник упал комом, уцелев только благодаря наметённому сугробу у простого сельского плетня. А в боевой обстановке бывало всякое – тогда бывало, а почему не могло быть и теперь.
На следующий день вскоре после очередной операции начальник отделения сам заглянул в ординаторскую и сообщил:
– Собирайся… Идём на ковёр к начальнику госпиталя. Переполошил всех своим рапортом…
Гулянин знал, что начальник госпиталя суров, требователен. Но знал и то, что он в тоже время чуток и справедлив. В начальственном кабинете бывать приходилось, но бывать разве что при приёме и сдаче дежурств.
Уже перед самой приёмной Войнов предупредил:
– Если предложит сесть, значит, всё нормально, не будет распекать, а если… Ну да сейчас убедимся.
Зашли. Войнов доложил о прибытии. Начальник встретил суровым взглядом. Сесть не предложил. Напротив, сам встал и, выйдя из-за стола подошёл к офицерам.
– Так что же, товарищ капитан медслужбы, вы полагаете, что без вас хирурги медсанбатов не справятся со своими обязанностями?
Начало не предвещало ничего хорошего. Гулянин возразил, как можно деликатнее:
– Я так не считаю. Просто думаю, принесу пользу, имея опыт службы и в медсанбате, и в отделении оперативной хирургии госпиталя.
– Не думаете ли вы, что в Главном военно-медицинском управлении не учтено то, о чём вы написали в рапорте? Вы должны знать, что наша военная медицина более чем достойно и организованно встретила Великую Отечественную, показала себя на десять голов выше военной медицины фашистской Германии. Так вот, и в настоящее время всё отработано в совершенстве, учтён и опыт войн и военных конфликтов.
– Я всё это знаю и вовсе не считаю, что кто-то не справится без меня…
Он хотел снова сослаться на прадеда, но счёл в данном случае более чем не корректным – словно бы старается защититься авторитетом знаменитого хирурга. Предпочёл промолчать.
– То-то же, – сказал начальник госпиталя.
Он вернулся за стол и неожиданно сказал:
– Присаживайтесь, товарищи офицеры.
Войнов сделал Гулянину знак одними глазами, мол, кажется, пронесло.
– Ваш порыв похвален – продолжил начальник госпиталя: – Я посоветовался с руководством. Принято решение в порядке исключения командировать вас на время спецоперации в медсанбат той самой дивизии, в которой служил ваш прадед. Её не так давно, как говорится, возродили. Не сомневаюсь, что вы не уроните честь госпиталя, принесёте пользу медсанбату, ну и приобретете ещё больший опыт. Сделаем так. Для более успешной работы, возьмёте с собой хирургическую бригаду. Но только на добровольной основе, поэтому не надо настаивать на том, чтобы отправились в командировку те, кто постоянно ассистирует вам. Будем считать шефской помощью медсанбату. Оснащены медсанбаты по последнему слову. Вы поразитесь, как всё усовершенствовано даже за то короткое время, пока вы служите в госпитале. Но самое главное, конечно, не оснащение – самое главное это люди: – и закончил неожиданно резко, но уже мягче: – Желаю удачи и, конечно, вернуться живым и здоровым.
Гулянин встал, вытянулся и сказал:
– Благодарю вас. Доверие оправдаю.
Начальник вышел из-за стола, крепко пожал руку Гулянину и Войнову и снова довольно сухо сказал:
– Не задерживаю.
– Думал откажет, – проговорил Войнов, когда они вышли из кабинета. – Понимаю, что дело благое. Многие бы хотели вот так как ты, туда, где главные события. Но мы в армии. В армии главное дисциплина. В армии главное не то, что хочу, пусть и хочу на передний край борьбы, а то, что нужно для общего дела.
Возвратившись в отделение, Войнов приказал собрать операционных сестёр. Когда все расселись на стульях в кабинете, объявил причину вызова и попросил встать желающих отправиться в командировку. И тут же пожалел о том, что собрал коллектив, потому что встали все. Ну а в этом случае решение было одно – поедут именно те, кто постоянно работал с Гуляниным.
Когда они остались одни с начальником, Гулянин проговорил:
– Кто бы сомневался, что вызовутся все.
– Да, порой мы недооценивали свою молодежь, – ответил Войнов.
Ну а у Гулянина осталась ещё одна проблема, причём проблема важная. Как сообщить родителям о своём решении? Ведь он отправлялся не на курорт. Он ехал туда, где стреляют и, как показали боевые действия, с особым садистским наслаждением стреляют нелюди, с которыми идёт война, именно по медицинским подразделениям. Отец одобрит. Он сохранит при себе свои тревожные мысли, но одобрит, хотя ему, как никому другому пришлось уже в детстве испытать тяжесть потери родного человека. Так получилось, что его отец – дед капитана медслужбы Гулянина – избрал не медицинскую профессию. Окончив Военную академию имени Дзержинского, стал учёным, занимался испытаниями новой техники, защитил кандидатскую диссертацию, был удостоен вместе с группой товарищей Премии Ленинского комсомола и трагически погиб при выполнении ответственного и секретного задания, связанного именно с новейшей боевой техникой. Его сын – отец Михаила – окончил суворовское военное училище и пошёл по стопам своего отца. Он достиг немалых успехов. Каких? Об этом в семье толком и не знали, точнее знали лишь в самых общих чертах.
Михаил Гулянин, несмотря на то, что уже капитан и далеко не юноша, оставался холостым. Как-то всё не получалось встретить ту единственную, которую – он точно знал – встретил именно на фронте прадед и с которой прожил счастливо всю свою долгую, исполненную тревог и испытаний жизнь.
За ужином собралась вся семья. Не было только младшего брата, суворовца того самого училища, которое окончил отец. Пятнадцатилетняя сестрёнка жутко ему завидовала и жалела, что не родилась мальчишкой.
Михаил не спешил выкладывать новость, не зная, на кого и какое она произведёт впечатление.
Мама возмущалась тем, что одна из её приятельниц сетовала на специальную операцию, которая, де, привела к закрытию иностранной фирмы. А в той фирме работали и дочь её, и зять.
– Ну как это можно? – говорила она. – Не желает даже слушать, что было бы, если б мы не упредили этих бандитов. Твердит, что теперь, видите ли, нечем будет платить за учебу в институте внучки.
– А на бесплатный не могла поступить? – возмутился отец. – Зачем такие специалисты, которые зачёты и дипломы получают за деньги? Здоровый лоб сидит в тепле под защитой наших парней и тоскует по заморской фирме?
– Да он ли один! – воскликнула мать.
– Шёл бы воевать, – ворчливо заявил отец.
Вот тут Михаил и воспользовался ситуацией:
– Действительно! Долг каждого быть в это время на переднем крае борьбы со злом. Так?
Ну, конечно, все почти хором ответили, что верно.
– Вот и я послезавтра отправляюсь со своей бригадой на усиление медсанбата, кстати, прадедовской дивизии.
Наступила пауза. Вот уж не ждали, так не ждали. Первой отозвалась сестрёнка-Алёнка. Гулянин, кстати, так её и называл обычно.
– Это же здорово! Какой молодец. Эх, ну почему мне только пятнадцать лет?! Я бы поехала с тобой хоть медсестрой.
– Что б стать медсестрой, надо учиться, да ещё как! – Михаил поспешил перевести разговор в иную плоскость.
– Ну хоть кем… Кем бы взяли…
– Там не нужны неучи! – парировал Гулянин: – Там нужна высокая подготовка. Там нужны подлинные профессионалы. Именно потому я и подал рапорт. Опыт службы в медсанбате плюс опыт хирурга отделения оперативной хирургии. Конечно, и мне учиться и учиться, но прадед всегда говорил, что война – это школа для хирурга.
– Ну что ж, решение, достойное мужчины, – проговорил отец.
Мать была в растерянности. Она просто не знала, что сказать. Только и смогла вымолвить:
– Ты, главное, береги себя, сынок, – и приложила к глазам платочек.
– Мой рубеж боевой, не линия огня, мой передний край, – операционный стол, – твердо сказал Михаил: – И давайте не будем об этом. Прадед недаром рассказывал, как не хватало на первых порах опыта, как он сам учился при каждой возможности, как работал в госпиталях, если удавалось. И как учил товарищей делать сложные операции, которые освоил сам.
– Звонила Лариса, – неожиданно сказала мама. – Спрашивала, куда ты подевался. Совсем не заходишь и даже не звонишь.
– Завтра загляну. Звонить не хочу… На пустую болтовню нет ни время, ни желания.
Лариса, дочь одной из приятельниц мамы. Он встречался с нею и всё было нормально, хотя и не очень нравились её компании, её общество. Но теперь, после начала грозовых событий, когда приходилось постоянно оперировать, а потому разговаривать о людьми оттуда – с переднего края борьбы со злом, Гулянин стал ощущать что-то чуждое, отталкивающее в среде, далёкой от той, в которую хоть и немного, хоть поверхностно, но окунулся в госпитале.
Он понимал, что его в семье Ларисы считают выгодным женихом, да одно время и не прочь был подумать об устройстве семьи, а то ведь друзья иногда подшучивали, мол, оправдывает он свою фамилию. Гуляет Гулянин и всё попусту.
Утром он побывал в госпитале, осмотрел свою пациентку, разрешил перевести в обычную палату, пригляделся к ней и вдруг подумал: «Вот ведь, и красавицей не назовёшь, если в классическом стиле, но какое же обаяние? Какая внутренняя сила! И в тоже время, какая женственность в этой хрупкой девушке. Да, это совсем другой сорт людей!»
Домой вернулся во второй половине дня. Собрал всё необходимое для командировки и решил всё-таки заглянуть к Ларисе. Ведь как никак почти жених.
Позвонил и предупредил о визите.
– Ну наконец-то. Жду, жду, жду, пропащий! – был ответ.
Жила неподалёку, в том же микрорайоне. Прогулялся пешком по знакомым с детства местам. Микрорайон уже не новый – постройки поздних советских времён.
У Ларисы в гостях были её подруги.
– Сейчас выпровожу, – шепнула она. – Вот только чайку попьём. А то приволокли торт. Без чая прогонять неудобно.
– Да ради бога! – сказал Гулянин.
Подруги заканчивали какой-то свой, давно начатый разговор, заключавшийся в стенаниях по поводу того, что вот теперь летом и поехать будет некуда.
– Вот уж некстати, – говорила одна, вся из себя моднючая, с большими, почти как у Мальвины из мультфильма, ресницами, вероятно, и взрощенными умышленно, поскольку и назвали её, кажется, Мальвиной.
– Ну надо же как не повезло, – вторила другая, Агния, несколько иного вида, но столь же накрученная. Собственно, Гулянин особо к ним не присматривался. Знал, что это её однокурсницы, и что все учатся платно, собственно, как и сама Лариса.
Он сначала не хотел говорить при них о том, куда уезжает уже завтра, но когда Агния высказала опасение, что вот, мол, могут забрать в армию её братца, отчисленного из института после участия в прошлогоднем митинге навальнят, сказал специально:
– Я бы всех таких в строй, и в самое пекло!
– Сам бы пошёл, а то в Москве сидишь, – заявила Агния.
– А я иду. Иду уже завтра… Командирован в медсанбат гвардейской дивизии. Сам подал рапорт!
Немая сцена, завершённая восклицанием Мальвины:
– Нее-но-ор-мальный.
– Ты что? – побледнела Лариса. – Это правда?
– Таким не шутят.
Она бросила резкий взгляд на подруг и те, поняв, что дальнейшее их присутствие нежелательно, стали поспешно собираться.
Когда закрылась дверь за ними, Лариса спросила:
– Зачем же ты сам-то? Понимаю, если б послали.
– Давай не будем об этом. У каждого своё понимание долга, – и прибавил: – Не хочу высокопарных слов, а потому не будем.
– Ведь там могут убить. Вон, говорят, что эти самые, как их там, нацики, за медиками охотятся.
– Могут, как могут любого. А могут любого ранить, а я вот хочу тех, кого могут ранить, спасать, потому что чувствую в себе силы делать это, потому что сумел приобрести опыт.
Пауза затянулась. Ему вдруг стало как-то очень душно в комнате, как-то неуютно и некомфортно рядом с Ларисой. Спас приход её матери. Она обрадовалась, увидев гостя. Но Лариса тут же ошарашила:
– Миша завтра уезжает на войну.
Мать что-то хотела сказать, но посмотрела на его жёсткий, суровый взгляд и произнесла явно не ту фразу, что была готова сорваться у неё с языка:
– Что ж, доченька, на то Миша и кадровый военный!
– Ну мне пора! – сказал Гулянин, – Ещё дел много. Собраться надо и вообще.
Уже на улице, когда не спеша шли по бульвару, Гулянин, чтобы избежать каких-то разговоров, которые могли ему не понравиться, стал рассказывать об операции, которую сделал совсем недавно и о подвиге хрупкой девчушки, потрясшем его.
И не удержался:
– Вот такая у нас молодежь! Раньше я думал, что все такие вот, как твои Агнии и Мальвины. Ан нет… Мы считали, что герои остались в прошлом. Прадед рассказывал мне, как во время одной операции начался налёт врага. А порядок был такой – всем в укрытие, кроме оперирующих бригад. Ведь операцию прервать нельзя… И вот разрыв бомбы, палатку снесло взрывной волной, посыпались комья земли, а медсестра, молоденькая медсестра-москвичка, кстати, раскинула халат и склонилась над раненым, чтоб защитить операционное поле… Вот так.
Лариса молчала. В ней происходила какая-то внутренняя борьба. Она была вроде, как и из компании этих самых подруг, и в то же время не потеряла что-то важное, доброе.
Они остановились неподалёку от дома Гулянина.
– Ну что ж, до встречи, – сказал он.
– А когда она будет?
– Только после победы.
Перелёт был недолгим. Путь тот же, по которому раненых доставляли в Москву, только в обратном порядке. Из Чкаловского на прифронтовой аэродром самолётом, а затем вертушкой до самого расположения медсанбата.
Огляделся. На стоянке огромные машины с красными крестами на бортах. Дальше большие палатки – сортировочные, перевязочные, операционные, госпитальные и прочие. Кругом порядок, чистота. Дорожки разметены от снега.
Дежурный по медсанбату, встречавший вертолёт, выяснил цель прибытия Гулянина и указал на палатку управления:
– Комбат на месте. Доложите ему.
В палатке встретил подполковник с внимательными, слегка покрасневшими от бессонницы глазами. Гулянин протянул командировочное предписание и представился.
– Подполковник медслужбы Благов, – ответил командир медсанбата, протянул руку для приветствия и сообщил: – Мне уже сообщили о вас. Значит, хотите поработать на прадедовском посту? Знаю, всё знаю про подвиги Сталинградского медсанбата, и вообще о нашей славной гвардейской дивизии.
– Да, вот так удачно вышло, что дивизию недавно возродили и вернули в строй. Этого я даже и не знал. Просто хотел поработать в боевых условиях, помочь, если смогу, ну и себя испытать.
– Хорошо, товарищ капитан, кажется Михаил…
– Можно без отчества, – поспешил сказать Гулянин.
Устав уставом, но как говорят, это ж не догма, и очень хорошо, когда верх берут добрые отношения, при условии, конечно, если это не мешают общему делу. Ещё в суворовском военном училище уловил Гулянин одну простую истину. Скажет, к примеру, офицер-воспитатель: «Миша, сделай то-то и то-то». И суворовец со всех ног бросается исполнить. А то вдруг: «Суворовец Гулянин, подойдите ко мне…». Ясно и без слов – провинился чем-то.
Разговор начался с отвлечённых тем. При таких разговорах собеседники как бы изучают друг друга, присматриваются.
Подполковник сел за походный стол и предложил раскладной Гулянину, который тут же задал вопрос:
– Когда приступить к работе?
– Так вот только отправили с вертолётом, что вас доставил, почти всех раненых, нуждающихся в длительном лечении. Пока спокойно. Затишье, кажется. Но всё обманчиво. Готовность постоянная. Так что пока введу в курс дела.
– Слушаю вас, – немного подобравшись, сказал Гулянин.
– Нас ведь с вами как учили… Я тоже военно-медицинскую академию окончил, только несколько раньше, чем вы… Так вот нас учили, что эвакуация раненых с поля боя проводится поэтапно. Так?
– Именно так, – подтвердил Гулянин.
– Санитары и санинструкторы оказывают самую первую, необходимую помочь на линии огня, затем выносят, ну или теперь вывозят на транспортёрах переднего края раненых в батальонные медицинские пункты. Там – доврачебная медицинская помощь, и снова эвакуация в полковой медицинской пункт, где оказывается первая врачебная помощь. Ну и только после этого – в медсанбат, где уже проводится квалифицированная медицинская помощь. А далее по решению врачей медсанбата, направляли в прифронтовые и тыловые госпитали. А что же теперь? Теперь многое усовершенствовано. Теперь не всегда, но в случаях медицинских показаний, такой порядок нарушается. Если необходимо, вертолёт может забрать тяжелораненого с полкового и даже, в экстренных случаях, с батальонного медицинского пункта и в госпиталь. А в особых случаях, с вертолёта – в самолёт и в плоть до Москвы, в самые лучшие госпитали.
– Это мне в общем и целом известно, – сказал Гулянин. – А кто же принимает решение на батальонных медпунктах, как сортировать раненых? Ведь основная-то сортировка проводилась в медсанбатах. Для того и существует приёмно-сортировочный взвод.
– Порой, даже на батальонном медпункте приходится сортировать. Вот тут и возникает важная проблема – навыки, навыки не только врачей, но и фельдшеров, и санинструкторов, – пояснил подполковник.
– Словом, ответственность возрастает на всех этапах, – заметил Гулянин.
– Не то слово…
Доклад о поступлении партии раненых прервал разговор.
– Приглашаю посмотреть, как идёт работа, ну а завтра приступите сами, – предложил командир медсанбата.
Они прошли в большую палатку, где облачились в необходимое хирургическое одеяние. Хирургические бригады уже приступили к работе – все моментально, по тревоге. Слышались приглушённые команды, бесшумно передвигались медицинские сёстры, передавая ассистентам необходимые медикаменты.
Гулянин шепнул:
– А оборудование-то почти как в госпитале. Я просто поражён…
– Наше военно-медицинское руководство даром время не теряло, – пояснил комбат: – Учтены и опыт афганской, и чеченской войн, и событий в Южной Осетии. Так что всё сделано и ещё многое, думаю, делается сейчас, когда приходит новый опыт…
Внезапно обстановка внесла коррективы.
Подошла девушка в белом халате и сообщила:
– Ведущий хирург просил доложить: доставили ещё двух раненых. Оперировать необходимо немедленно обоих. Он взял одного, а ещё один…
– Если позволите, я стану к столу!
Командир медсанбата посмотрел на Гулянина. Положение безвыходное. Взяться самому? Так ведь давно уже не делал операций. Попросил уточнить диагноз. Девушка перечислила повреждения.
– Да, тут лучше бы в госпиталь! – сказал комбат: – Так ведь не довезти, даже вертолётом…
– Ну так вот он я, – сказал Гулянин. – Считайте, что направили в госпиталь.
Сказать-то сказал, причём, сказал уверенно, да только не мог не признаться самому себе, что подобных операций пока самостоятельно не делал. Ассистировал Войнову, бывало, поражался четкой работе начальника отделения, но сам… Правда, теоретически был готов.
И тут же вспомнил и первую серьёзную операцию прадеда, проведённую в простой сельской больнице, где оставалась лишь медсестра, а хирург давно ушёл на фронт. Тогда удалось спасти десантника, у которого не раскрылся парашют. Вспомнил и другой эпизод – уже во время учёбы в госпитале, куда прадед ходил в свободное от службы время.
Но подробности потом, потом, потом… Сейчас к столу. Немедленно к столу.
Через минуту поступил доклад:
– Бригада готова!
Комбат кивнул:
– Приступайте…
Остаток дня Гулянин провёл у операционного стола. Конечно, он привык в отделении оперативной хирургии к неожиданным вводным, но там всегда были рядом более опытные наставники.
Несколько раз подходил к его столу командир медсанбата. Гулянин обратил внимание на то, как внимательно наблюдает он за работой.
Ну что ж, это вполне оправдано.
Вечером комбат пригласил в штабную палатку. Сказал прямо:
– Признаться, размышлял, кого это и зачем прислали. Медсанбат укомплектован по штату. Что за командировочный? Убедился… Работать можешь.
То, что комбат перешёл на «ты», говорило о признании способностей. Они были по разрядам в равных должностях, но комбат и постарше, да подполковник, а Гулянин пока капитан.
– Я ведь тоже хирург, во всяком случае, был хирургом, ну а потом постепенно заела административная работа, – признался комбат.
Он сказал как-то очень не по-военному, именно, административная, а не командная, а ведь медсанбат воинское подразделение и как в каждом воинском подразделении во главе стоит командир.
Заглянул заместитель по военно-политической работе.
– Заходи, заходи, Сергей Леонидыч, – сказал комбат, – Поздравь Михаила с первой успешной операцией в боевой обстановке.
– История повторяется, – заметил Гулянин, чтобы увести разговор от своей персоны.
И рассказал целую историю. Случилось это с его прадедом на Волховском фронте. Военврач 3 ранга Гулянин подал рапорт с просьбой разрешить ему поработать в ближайшем госпитале, пока воздушно-десантная бригада занималась боевой подготовкой в районе станции Хвойной, готовясь к будущим действиям в тылу врага.
Работа давала очень много, ведь опыта то было кот наплакал. Ассистировал хирургам в институтской клинике. А в боях? В боях то, в тылу врага, только первая помощь.
И вот однажды он немного задержался на службе и пришёл в госпиталь, когда все хирурги уже приступили к плановым, заранее подготовленным, даже, если нужно, прошедшим обсуждение, операциям. Поинтересовался у дежурного по госпиталю, к кому посоветует в ассистенты напроситься. А тот отмахнулся, мол, не до того – все хирурги заняты, а в новой партии раненый, которому в дороге стало плохо, и нужно срочно оперировать. В предоперационную отправились вместе. Сразу стало ясно – возобновилось кровотечение, вот-вот может наступить шок.
Гулянин попросил карточку передового района, пробежал глазами все записи вплоть до тех, что сделаны в медсанбате, где раненому уже оказали квалифицированную врачебную помощь. Прикинул свои возможности. Понял, что подобных операций ещё не делал. Но ведь и сержанта Черныха пришлось оперировать на грани своих возможностей. И тогда промедление смерти было подобно, да и теперь, похоже так.
– Я могу прооперировать! – твёрдо сказал дежурному. – Доложи начальнику госпиталя.
Дежурный только руками развёл:
– В том то и дело, что начальник и главные специалисты на совещании в Хвойной. Сам Вишневский проводит.
– А комиссар госпиталя?
– И комиссар там.
– Ну что ж, тогда тебе решение принимать, – сказал Гулянин и, прибавил уже официально: – Товарищ военврач третьего ранга, разрешите оперировать мне! – а медсестре, не дожидаясь ответа дежурного, поручил: – Готовьте раненого к операции. Я переодеваюсь…
И справился с операцией!
– Интересно рассказываешь, – заметил комбат.
– Прадед всё в мемуарах описал.
– Слышал о его книге, – сказал замполит майор Котов.
– Так она у меня с собой. Могу дать почитать.
– Стоп! – Котов сделал жест рукой. – А если, как минутка свободная выпадет, читать её вслух всем нашим? Вот это будет здорово. Какая связь поколений. Пусть каждый осознает наследниками каких героев все мы являемся! И к чему нас это обязывает.
Комбат поддержал идею…
Первая ночь на фронте. Попытался представить, какой таковая ночь была у его прадеда? Если точно, то первую фронтовую ночь он встретил в самолёте, а утро уже после завершения первого боя с немцами. Там всё иначе. Лес, сильный мороз и раненые на снегу, на подстилках из елового лапника. Даже представить себе трудно, как люди выдерживали такую обстановку.
Он вспомнил рассказы деда, вспомнил его военные мемуары, томик которых не забыл взять с собой. Он ведь как учебник. Нет, конечно, хирургия шагнула далеко вперёд и как наставление по проведению операций воспоминания не годились, да и не таковой была их главная задача. Это скорее учебник стойкости, мужества, самопожертвования и милосердия.
Засыпая, он подумал об одной фразе, которую часто повторял прадед: «Война для хирурга – тяжёлый долгий день у операционного стола». Он почему-то сказал день, но ведь операции порой приходилось делать круглые сутки.
А утром и для него начался сплошной, нелёгкий день у операционного стола, хотя, конечно, он не мог не признать, что и раненых меньше, и оснащение медсанбата многократно выше, чем в Великую Отечественную войну.
Когда выпадало время, смотрел новости по телевизору и видеоролики в интернете. Однажды за таким просмотром застал его командир медсанбата. Сказал с усмешкой:
– Тоже иногда поглядываешь, что там знатоки великие выдают?
– Да, уж, если б не касалось всё это величайшей трагедии, которой является война, можно было бы назвать забавными, – отозвался Гулянин.
– Всё знают…, – проговорил комбат, – И рассуждают о том, что вот командование то не так сделало, там недодумало, там недобомбило… А сами то многие и дня в армии не служили. Вот, думаю, дай им волю, так они и нас бы учили, как хирургические операции делать – не тот инструмент взял, не так осколок извлёк, не так шов наложил.
– Что верно, то верно. С другой стороны, конечно, хотелось бы понять смысл происходящего, – заметил Гулянин: – Вот, хотя бы, что сейчас происходит и когда ждать раненых.
– А в отделении оперативной хирурги знали, когда ждать?
– Ну нет, конечно, откуда же… На то и оперативная.
– Так и нам не узнать, даже если примерно станет известна боевая задача частей дивизии. Кто знает, как она пройдёт и удастся ли провести всё малой кровью. К этому можно только стремиться, а итог зависит от многих факторов и один из них талант командира.
– И не только талант, но боевой опыт, – прибавил к сказанному комбатом Гулянин. – Это, наверное, как у нас. Штудировали теорию, а практика то, какая практика в мирное время? Ну хорошо, периодически бывали на учёбе в госпиталях. Ассистировали хирургам, но… в любом случае это не фронтовая учёба. Так и командиры. Отрабатывали задачи на учениях, серьёзно отрабатывали, а тут реальный противник с реальными своими решениями и действиями, зачастую непредсказуемыми.
– Ты прав, Миша, тысячу раз прав, – заметил Благов. – Войска приобретают боевой опыт, приобретают его и командиры. Бои разгораются, становятся более напряжёнными, а меньше становиться и двухсотых тоже, как слышал, гораздо меньше, чем в первые дни. Если хирург допустит по неопытности ошибку, и операция пойдёт не по плану, то, сам знаешь, по головке не погладят. А если ошибётся командир, если что-то не оценит точно, что-то не уяснит и недодумает?
– Да, жертв будет побольше, чем при неудачной хирургической операции, – заметил Гулянин: – Отсюда и вопрос об ответственности, высокой ответственности за жизни людей. И у кого она выше, нужно ещё посмотреть.
– И смотреть не надо. Когда речь идёт о жизни людей, не обсуждается – больше или меньше ответственность – она неизмерима. Да… Ты сегодня, Миша, работал без бронежилета? Это не годится…
– Стесняет движения, – попытался объяснить Гулянин.
– Никаких разговоров, – нахмурился комбат.
– Неужели по медсанбату могут случайно ударить?
– Э-эх… Не случайно, а специально! Просто пока Бог миловал. А вот у соседей наших прямо во время операции… Были потери…
Комбат не стал уточнять среди кого потери – среди раненых или медперсонала, а Гулянин спрашивать не стал.
– Так что бронежилет надевать обязательно. Это приказ, – повторил комбат: – Не с людьми воюем, – пояснил он.
Снова начался долгий операционный день. Неожиданно от взрыва покачнулась палатка. Град осколков изрешетил её полы, взмахнув руками, рухнула на пол операционная сестра. Уткнулся в край стола хирург.
Вот оно боевое крещение.
К счастью снаряды упали за пределами площадки, на которой расположился медсанбат. До палаток долетели лишь осколки. Но враг явно вёл пристрелку.
– Продолжаем работу! – громко скомандовал ведущий хирург.
Многие хирургические операции, уже начатые, нельзя было прекращать ни на минуту. Это могло привести к гибели раненого.
Гулянин в бронежилете подошёл к столу. Минно-взрывное осколочное ранение, перебита лучевая кость. Нужно спасать ногу.
Да, он уже был опытным хирургом, но он оперировал больных. Оперировать истерзанных осколками и прошитых пулями пациентов ему не приходилось.
– Подарками Ельцина бьют сволочи, – проговорил ведущий хирург, когда Гулянин доложил о завершении операции.
– Не понял? – переспросил он.
– Кто вооружил Украину? То есть отпустил её из союза со всем советским вооружением? Ельцин в надежде что она и ударит по России. Сколько нашей боевой техники осталось! Надо было всю забрать. Всю…
– Там же вроде всё делили, – с сомнением сказал Гулянин.
– Всё, да не всё. Долг-то внешний Россия на себя весь приняла, вот и надо было заявить – долг принимаем за всех, но и вооружение извольте вернуть…
Потом, помолчав, прибавил:
– Вот этим, советским вооружением бьют и калечат наших ребят.
Да ты не обращай внимания… Надо выговориться после того, что увидел. Ребята у нас все молодые… Многие с такими рваными ранами и не встречались прежде, да и сестрёнки – тоже не встречались.
– Когда мы вступали только на эти русские земли украинные, да, да, именно русские украинные земли, всё было чин по чину – на боратах «Торнадо» наших, как и положено, красные кресты. Но встретились мы с нечистью, что хуже зверья. Именно по крестам бьют. Когда колонна идёт, выбирают прежде медицинские машины, чтобы некому было оказывать помощь раненым, ну а как разместились на местности, тут и артиллерия в ход пошла и даже Точка-У.
– И неужели наши не могут пресечь?
– Ещё как пресекают. Да только одних множат на ноль, другие появляются. А какие молодцы наши бойцы и командиры! Какие молодцы!
И это тоже отметил про себя Гулянин, решив всё-таки выбрать время и почитать некоторые главы из военных мемуаров. А то ведь в минувшие годы как-то уже очень ослаб интерес к военным мемуарам о Великой Отечественной. Вон до развала-то целая военно-мемуарная редакция в Военном издательстве работала. Сколько выпускали воспоминаний фронтовиков! Казалось бы, после выхода мемуаров маршалов победы и писать некому, да и читать никто не будет, мол, все полководцы и военачальники выписались, а остальных читать не интересно. Ан нет. Ещё как интересно. И опыт, опыт представлен в книгах.
А на следующий день как раз и выпал момент, когда некоторое время не поступали раненые. Командир собрал короткое совещание. Сделал несколько сугубо профессиональных замечаний. Затем дал слово заместителю по военно-политической работе майору Котову. Тот отметил, что в нелёгкий боевой день все без исключения вели себя достойно. Затем объявил:
– Вы уже, наверное, заметили прибывшего к нам офицера. До сих пор представить его не удалось, потому как он сразу приступил к работе. Так вот, перед вами капитан медицинской службы Михаил Гулянин, командированный из военного госпиталя, одного из ведущих Московских госпиталей. Гулянин – праправнук выдающегося хирурга, прошедшего свои военные университеты в медсанбате нашей дивизии в годы войны. Прошу любить и жаловать. А теперь ему слово…
– Товарищи, – начал Гулянин и прибавил потеплевшим голосом: – Друзья мои боевые. После того как мне довелось оперировать доставленных в госпиталь раненых, я решил, что моё место здесь, на передовом рубеже, где прошёл школу хирурга мой прадед, памятью о котором я особенно дорожу. Существует особая незримая связь между дедом и внуком, но я не застал своего деда. Он погиб при испытании нового оружия, когда я ещё не родился. Заменил его прадед. Да, мне повезло, потому что совершенно бесценное общение с этим необыкновенным человеком даровано мне было до отроческих лет. Под влиянием прадеда я выбрал профессию хирурга, причем хирурга военного. Сразу оговорюсь, что упомянул своего прадеда не для того, чтобы, как говорят…
Гулянин сделал паузу, подбирая слова и сразу отметая обороты вульгарные типа: «примазаться к славе», или несколько напыщенные, подобные: «искупаться в лучах славы». Он так и не подобрал нужной фразы и продолжил просто, по существу:
– В медицине, особенно в хирургии особая мера достоинства – умение владеть в совершенстве скальпелем, скальпелем, который должен стать исцеляющим. Много в минувшие годы говорили, мол, не та уже теперь молодежь. А молодежь – это мы с вами, большинство из нас – и сама не знала, на что способна во имя Отечества. И я не знал. Конечно, все мы предполагали, что способны на подвиги, но одно дело предполагать, другое – совершать. Сегодня я был поражён отвагой тех, кто стоял под вражеским обстрелом у операционных столов. И, вспомнив рассказы прадеда о том, как работал он и его боевые товарищи в годы войны, предложил нашим командирам, – он нарочито бросил взгляд в сторону командира медсанбата и его заместителя по военно-политической работе, – проводить в свободное время небольшие экскурсы в годы войны, которые поможет сделать книга воспоминаний моего прадеда, изданная в последние годы советской власти. Вот эта книга, – Гулянин высоко поднял томик военных мемуаров, – я взял её с собой как учебник мужества и стойкости, ещё не представляя себе, как она может помочь всем нам ощутить великую, нетленную связь с героями жестокой войны с фашизмом. Ведь мы в большинстве уже даже не внуки, а правнуки тех героев, которые отстояли Отечество в суровые годы войны. И сегодня я увидел, что мы приняли эту эстафету. Извините, если получилось немного напыщенно, но ведь, по сути, верно.
Он раскрыл книгу на заложенной заранее странице и продолжил:
– Хочу вам прочитать отрывок, который целиком относится к тому, что произошло сегодня… Я не буду читать о том, как наши военные медики спасали раненых в ходе воздушно-десантных операций, о том, как воздушно-десантный корпус был в трудные дни лета сорок второго переформирован в гвардейскую стрелковую дивизию, в которой заново создан медсанбат, поскольку таковое подразделение в штате корпуса предусмотрено не было. Начну сразу с эпизода, о котором напомнили мне события нынешнего дня…
Безусловно всё или почти всё написанное прадедом, Гулянин знал едва ли не наизусть. Но в данный момент неоценимым воздействием могло явиться именно живое слово, слово фронтовика, тем более ему довелось встречаться с автором книг о прадеде полковником Дмитрием Теремриным, и помнил он, что писатель говорил не раз, какой это удивительный герой книги. Какая память! Когда читал текст, столько добавлял, что потом удалось записать его воспоминания с большой точностью и даже во многом с сохранением стиля изложения.
– Итак, читаю, – продолжил Гулянин: – И голос его зазвучал проникновенно и даже немного торжественно. … – То, что воюем с врагом без чести и совести, понял я ещё во время действий в тылу врага в районе Демянска и Старой Русы. Немцы три дня подряд предпринимали атаки на медицинский пункт, оборудованный нами на большой лесной поляне. Отражали атаки все, кто мог держать в руках оружие. И мне приходилось брать в руки автомат. Ну а на донской земле мы убедились в том окончательно. Нас нещадно бомбили и на острове в большой излучине Дона, и позже, когда медсанбат расположился в утопающем в зелени хуторе. Заметим – хуторе степном, а потому уже сам этот оазис привлекал бандитов Геринга. Поначалу мы, как и установлено, выкладывали красные кресты. Но это действовало на фашистов, как красная тряпка на быка. Нас демаскировали. конечно, и машины, на бортах и крышах были нанесены хорошо различимые красные кресты. Гитлеровские лётчики буквально охотились за ними. А укрыться в степи негде – только скорость и манёвр, манёвр и скорость. Ну и конечно бомбили нас с утра до позднего вечера. Не постоянно, конечно, но, увы, порой вражеские бомбардировщики нападали во время тяжёлых хирургических операций….
– Ну как у нас, – проговорила молоденькая девушка, которая сразу обратила на себя внимание Гулянина. Он не знал кто она, но всякий раз, когда встречался с нею, приветливо улыбался, и она отвечала доброй и тёплой улыбкой.
– Да, нынешний враг мало отличается по своей жестокости, – заметил Гулянин.
– Нередко даже превосходит фашистов, – вставил замполит и тут же поправился, – немецких фашистов, поскольку фашисты противостояли нам тогда и противостоят теперь. Продолжайте, Михаил…
– Привезли тяжёлого раненого, – возобновил чтение Гулянин. – Множественные осколочные ранения… Предстояло остановить кровотечение, сделать переливание, начать извлечение осколков. Жизнь раненого на волоске. А тут за окном сигнал: «Воздух». Никто из бригады не дрогнул. Ладно я, как говорят, мне положено… А девчонки? Они ж вчерашние школьницы. Ни одна не дрогнула. Продолжил операцию. Анечка Горюнова, как всегда, по одному взгляду, по одному жесту моему угадывала, ещё до команды, что подать. И тут – серия взрывов. Причём подряд. Буквально задрожала земля. И наконец где-то совсем рядом, чуть ли не за окном, так грохнуло. Со звоном вылетели стёкла, с потолка, хоть и занавешенного стерильными простынями, полетела в разрывы штукатурка. И тут Анечка раскинула полы своего халата и накрыла собой операционное поле, нависая над раненым. Она не думала о себе, не думала о том, что осколки могут впиться в спину. Ведь бомбёжка продолжалась. Я стоял напротив и едва удержался на ногах. Я глядел на неё с восхищением. Ни тени страха на лице.