Сергей открыл глаза и сладко, не торопясь, с хрустом потянулся, пробуждая молодое сильное тело. Как прекрасен всё-таки первый месяц после дембеля! Никто чуть свет не заорет «Подъм!», не заставит топать в обрыдших кирзачах в солдатскую столовку, вталкивать в себя через силу недоваренную "шрапнель". И даже самый главный генерал не сможет ему ничего приказать. Больше того – над ним сейчас вообще не властен никто, кроме, естественно, Бога, если он есть. Поскольку вокруг, километров на триста, – ни единой живой души. Только нетронутая якутская тайга, зелёные отроги гор, хрустальной чистоты река и он – вот в этой старинной, но крепкой избе – полновластный её хозяин на целую неделю
За окнами – июнь, а вокруг – рай земной. Что хочешь, то и делай – спи, читай, загорай, рыбачь, слушай любимые записи! Только телека нет, но и в этом какая-то своя прелесть – никто не лезет с экрана в душу с дурацкими поучениями.
Кра-со-та! Особенно после голых, выжженных солнцем забайкальских сопок и вечно мутной, илистой Шилки за пять вёрст от казармы.
Обязанность же у него только одна – несколько раз в сутки спуститься к реке и записать в журнал отметки уровня воды и скорости течения. Потому как нынешняя «резиденция» его официально именуется «Гидропост номер один» и специально для этого создана в верховьях Олёкмы ещё полвека назад. Сергея же можно назвать «временно исполняющим обязанности радиста-наблюдателя», которые он принял на себя добровольно – отпустил на недельку в город деда и бабку, подменив их. Для стариков, проживших в тайге всю жизнь, каждый такой выезд в Олёкминск – маленький праздник и целое событие: встречи с родней и ровесниками, городские покупки и новости. А для Сергея – семь дней полной свободы, неги и заслуженной лени.
Что касается начальства из Гидрометеоуправления, то оно охотно пошло на такую рокировку из своих соображений: немолод уже Макарыч, семидесятый год пошёл, пора и о смене задумываться – вдруг внук приживётся на посту. Тем более что служил в радиовойсках, оператор первого класса.
Сергей в одних трусах вышел на улицу, разжёг печурку во дворе, поставил чайник и чугунную сковородку с духовитым, с вечера нажаренным сохатиным мясом. Новенькие «Командирские» часы показывали половину седьмого. Так рано можно было и не подниматься, но в очередной раз дал о себе знать армейский распорядок.
Над рекой медленно плыла тонкая полупрозрачная волна тумана, и тишину нарушали лишь едва различимые вдалеке перекаты. Сергей опять вспомнил, как в первое утро здесь, спустившись просто так, для знакомства, к реке, он вдруг услышал несколько сильных ударов по воде на ближнем плёсе, прикрытом деревьями. «Бьёт, – ёкнула душа, догадываясь, – большая рыба бьёт! И совсем рядом!»
А за чаем дед поведал ему среди прочих таежных новостей и эту: два года назад появилась на его участке какая-то огромная рыбина, скорее всего – таймень. Увидеть рыбу поближе, а тем более поймать Макарычу так и не удалось, но по тому, как гулко и мощно колотила она хвостом по воде, глуша мелочь и играя, можно было догадываться о её величине.
– Таймени-то, они до семидесяти килограмм бывают, как брёвна. Видно, такая «акула» у нас и завелась, – распалял старик рыбацкую страсть внука. – Но, ядрёна корень, хи-итруща-а-я – за столь времени ни блесну не взяла, ни мышь, ни в сеть не угодила. Вот, Сергуня, пытай счастье, может, тебе больше повезет. Но осторожней с ней – такая и с камня сдёрнуть может, и из лодки вывернуть, коли в рост стоять будешь. Ты уж поаккуратней.
Конечно, Сергей тут же, ухватив спиннинг, загорелся тайной надеждой подцепить королевский трофей, но вернулся к дому лишь с несколькими ленками – тоже неплохой добычей, но…
Теперь и он смирился с мыслью, что обычной снастью хитромудрую великаншу не взять. Однако есть ещё один способ – и Сергей его сегодня вечерком испробует. Так что, успокойся, душа, и жди своего часа.
Позавтракав, Сергей присел на крылечко, обращенное к реке, и достал сигарету. Сизый дымок потянулся прямо вверх – воздух, напитанный утренним солнцем, был неподвижен. И вдруг в этой тишине ухо уловило какой-то негромкий звук, похожий на пение. Сергей прислушался – точно кто-то поет. «Может, транзистор в доме, но я же его как будто выключил?» Он не поленился – встал и зашёл в избу: приёмник молчал. «Вот тебе и один на триста километров! – усмехнулся он. – Но кто же это? Моторные лодки с рыбаками снизу до поста не поднимаются – пороги не пускают. Промысловиков летом нет, да и не будут они с включёнными магнитофонами или приёмниками по тайге бродить, как и не будут распевать сами песни – не в привычке это лесных людей. Туристы? А что, чудаки с рюкзаками сейчас везде шарахаются. Забросились, небось, в самое верховье реки на вертолёте и сплавляются на «резинке». У таких и музыка весь день горланить может…»
Он посидел еще минут пятнадцать, внешне неторопливо куря, а внутренне невольно напрягаясь: странный звук не исчезал, но и не приближался. Нельзя было различить и слова с мелодией, хотя явственно слышалось – звучит всё-таки песня. Временами создавалось ощущение, что она вообще доносится с ближнего плёса, но просто негромка и поэтому кажется далёкой. «Привал устроили? А может, это перекат? Вода чуть спала, вот он на камнях и «запел». Или расщепленное дерево на ветру? Но ведь ветра-то нет…»
В конце концов любопытство и желание проверить свои предположения подняли Сергея с крыльца во второй раз. Он обул сапоги, прихватил на всякий случай ружьё и зашагал по тропинке, ведущей по-над берегом к мыску, скрывающему плёс.
По мере того, как Сергей приближался к месту, где река делала изгиб и широко разливалась, пение становилось громче. Уже стало понятно, что звучит высокий и чистый женский голос, выводящий чуть грустную и одновременно светлую мелодию без слов. В протяжности и плавных переливах её действительно было что-то и от пения струй, огибающих камни перекатов, и от шелеста крон на ветру, и от перезвона лёгких дождевых капель. Песня эта настолько органично вплеталась в окружающий зелёно-голубой мир тайги и реки, что Сергей невольно поддался её незатейливым чарам и мысленно зауважал неведомую вокалистку. Что же, и среди туристов бывают люди, очень тонко чувствующие природу и её настроение.
Ещё немного – и Сергей определил: звук доносится с берега где-то в начале плёса. Одновременно он подумал и о том, что, пожалуй, неловко вдруг вывалить из леса к незнакомке в такую рань. А вдруг она голышом купается? Да и вообще напугаться может – наверняка же не думает встретить человека в такой глуши. Поэтому, чтобы как-то подготовить таинственную певицу и её друзей, видимо, ещё спящих, Сергей специально наступил пару раз на сухие сучки и громко кашлянул. У берега тут же раздался всплеск, оборвавший пение. «Taк и есть, голышом! В воду сиганула!» Он потоптался на месте, давая туристке время прийти в себя и добраться до одежды, и нарочно громко произнес:
– Не пугайтесь. Я наблюдатель с гидропоста, тут, поблизости. Услышал ваше пение и вышел на голос. Вы так хорошо поёте. Одевайтесь, я подожду.
Ответом ему было молчание. «Видно, точно перепугалась. Своих будит». Постояв ещё немного, Сергей двинулся к берегу. Вынырнув из кустарника на терраске, он удивленно замер – на берегу не оказалось ни палатки, ни лодок, ни даже костровища. И вообще – никаких следов присутствия человека или кого-либо ещё. Внимательно приглядевшись, он лишь заметил, что большой горбатый валун, наполовину торчащий из воды недалеко от берега, густо усеян сверху сияющими каплями. Видимо, с него и нырнула в омут неведомая певица. Или обдала его брызгами, ударив крыльями по воде, поскольку у Сергея сразу же не осталось сомнений в том, что это была какая-то птица. Он хоть и усмехнулся над самим собой, но все же подивился столь полной иллюзии: «Никогда не слышал, чтобы птица так по-человечьи пела! – И тут же опять поиронизировал в свой адрес: – А многое ли ты, горе-следопыт, видал и слыхал в настоящей тайге!? Не зря же слышались только звуки без слов, видимо, птицы их ещё не освоили, а вот воображение у тебя, парень, точно богатое».
Уже возвращаясь к дому, он услышал раз за разом несколько знакомых ударов по воде: «Ага, и акулка наша проснулась. Уж не попала ли ей в зубки нырнувшая птичка? Жалко было бы такую солистку потерять. В следующий раз, если запоет, надо будет незаметно подкрасться… Интересно, кто это? Может, выпь?»
Утреннее происшествие долго не выходило из головы, но к середине дня мысли Сергея всё сильней стала занимать Большая Рыба. Она устойчиво вытесняла неведомую певицу и в конце концов полностью её перевесила. Это было естественным – Сергей готовился к вечернему выходу на лов и наполнялся на его счёт надеждами, как надуваемый детский шарик. Кажется, он действительно нашел способ померяться с «акулой» силой и хитростью. Не берет приманку – и не надо. Есть и другие средства, например, острога. Он вспомнил про неё ещё при деде, но уже после его отъезда отыскал в сарае и тщательно заточил тяжёлый трезубец на длинном древке.
Конечно, орудие было не по сезону – острогой лучат рыбу в тёмные осенние вечера, разжигая на лодке костёр или устанавливая фару и освещая ими сонную рыбу. А сейчас стоят ночи, которые не зря зовут белыми, они почти и не заявляют о себе: так, чуть сгустятся на пару часов сумерки – и всё. Но зато давно не принимавшая в себя дождей река прозрачна настолько, что даже в самых глубоких местах видно до дна без всякого огня. Главное в том, чтобы не спугнуть рыбу тенью лодки…
Поразмышляв ещё немного, Сергей сделал кольцевой надрез на конце древка и привязал к нему длинный шнур с наплавом – так, что острога приобрела вид китобойного гарпуна. «Прямо сюжет из романа "Моби Дик", – пошутил он опять над собой и столь серьёзными приготовлениями, – большая охота на большого кашалота». А на плёсе вновь раздалось несколько ударов, словно рыбина подтвердила, что принимает его вызов.
Когда завечерело настолько, что обитатели водной стихии, по мнению Сергея, должны были если не впасть в сон, то хотя бы прийти в относительное спокойствие, он надел спасательный жилет и, стараясь делать это как можно тише, завёл лодку вдоль берега чуть повыше плёса. Потом стал медленно сплавляться по течению, пристально вглядываясь в погустевшие, но всё равно хорошо просматриваемые прозрачные струи. Правая рука его сжимала острогу, чуть приспущенную в воду.
Время от времени внизу заостренными, вытянутыми вдоль течения полешками проплывали силуэты ленков и некрупных тайменей. Тёмные со спины, они тускло сверкали боками, уходя в сторону, когда оказывались очень уж близко к килю лодки. Те же, что находились на глубине, никак не реагировали. Сергей тоже их не трогал, чтобы не вспугнуть главной добычи.
Он понимал, что вероятность встречи с Большой Рыбой, если она не стоит неподвижно где-то в любимой яме, не слишком-то велика – надо, чтобы пересеклись движение лодки и её собственное. Поэтому Сергей раз за разом заводил дедовскую плоскодонку за плёс и опять сплавлялся, методично «прочесывая» достаточно широкий разлив.
Небо над лесом стало вновь медленно светлеть, когда он заметил, что наперерез лодке, над самым дном движется большая светлая тень. «Она!» – вспыхнуло в голове, и Сергей изо всей силы сжал древко, моля судьбу лишь о том, чтобы пути их сошлись.
Счастье улыбнулось Сергею, и на какой-то миг Большая Рыба оказалась прямо под лодкой. Он стремительно выбросил руку вниз, целясь в самую середину мерцающей в глубине светлой спины, но в последний миг, видимо почувствовав движение остроги, рыба резко вильнула в сторону, и трезубец лишь одним своим жалом зацепил бок добычи, скользя по нему и вспаривая затрепетавшую плоть. Рыбина резко метнулась вверх, почти вылетев на поверхность, и Сергей с ужасом вдруг увидел, что это была… женщина! Да, настоящая, живая обнажённая женщина! Она отчаянно заколотила руками и ногами по воде, вновь уходя на глубину, и от бедра её потянулся, расплываясь, тёмный след крови. От ужаса Сергей дико закричал, а потом упал за весла и, чуть не сгибая их и задыхаясь, погнал бешеными рывками лодку к дому. Выпрыгнув на берег, первым делом бросился к движку генератора, с ходу дёрнул стартер, и лишь когда мотор огласил своим треском округу, а в сумрачной избе вспыхнула ламп, перевёл дух и огляделся по сторонам. Никто его не преследовал, но он торопливо заскочил в дом, закрыл дверь на крючок и тяжело опустился на стул лицом к окну.
Внутри его всё смешалось. Пытаясь успокоиться, он закурил, но огонёк сигареты продолжал трепетать между пальцами маленьким красным мотыльком.
Что же это было?! Кого он ударил острогой?! Утопленницу? Но откуда она здесь взялась, почему плыла против течения, а потом и вовсе повела себя живее любой живой? Кого тогда?! Русалку! Но их же нет, они же – выдумка. Или не выдумка? Не могла же она ему почудиться – слишком уж реально всё произошло.
Подливая масла в огонь, память услужливо преподнесла две детские, такие сказочно-безобидные в прошлом, но сейчас вдруг зловеще прозвучавшие строчки: «Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит…»
«Леший. Русалка. Ожившая утопленница. Утащит!» Как пожалел он в эти минуты, что рядом нет деда и бабки, что отпустил их не на три дня, как они поначалу хотели, а на целую неделю.
Сергей так и не смог лечь в постель до утра, осунувшись за остаток ночи, словно за несколько голодных и бессонных суток.
Солнце ещё не успело проклюнуть небо над сопками, а его уже накрыли тяжёлые лохматые тучи, тянущие за собой густые свинцовые пряди дождя. Быстро скатываясь в долину, тучи поглощали остатки вчерашней синевы, превращая утро обратно в ночь. Казалось, прошли какие-то минуты, и тяжёлые капли гулко забарабанили по крыше, занавешивая окна снаружи кривляющимися мутными шторками. В доме стало совсем тоскливо и неуютно. И вдруг, словно желая до самого предела усилить это ощущение и заставив Сергея вздрогнуть и вскочить на ноги, по крыше резанул пулемётными очередями град! Ледяные шарики заскакали над его головой, как тяжелые мячики, покатились вниз по железным листам кровли и желобам стоков. «Огород! Огород побьёт!» – вдруг прорвалась реальность в его мозг, заставив Сергея броситься в сенцы и выскочить на крыльцо, словно он чем-то мог помочь. Но сразу же с десяток тяжёлых градин так врезали по голове и спине, что Сергей, захватив затылок ладонями, метнулся назад, под защиту крыши. А потом, припав к косяку, словно побитый мокрый пёс, бессильно наблюдал, как безжалостная белая картечь косит уже зацветшую картошку, вырубает капусту, огурцы и прочую огородную мелочь, за которыми бабка так просила его присмотреть.
Град и дождь закончились так же внезапно, как и начались. Довольные тучи поспешно поползли вниз по реке, рассеиваясь на глазах. И почти сразу же засияло солнце, отражаясь в миллионах сверкающих шариков, рваной скатертью накрывших часть долины вокруг гидропоста.
– Точечный удар, блин! – Сергей, невольно вспомнив военный термин, угрюмо сплюнул на землю и поддел сапогом несколько градин – Как специально! Что за место такое проклятое – то Она, то этот град! А может, и впрямь специально? Она? В отместку?
Он прошёл было в огород и начал, время от времени поглядывая на реку, выбирать градины из грядок. Но под ними было такое сплошное чёрно-зелёное месиво, что Сергей понял: бесполезно, на всем урожае – большой крест. «В отместку. Точно, в отместку». Ему стало совсем нехорошо и, вернувшись к дому, чтобы чем-то отвлечься, Сергей торопливо ухватил топор и начал громко и хрястко колоть сосновые чурки.
Запыхавшись и присев отдохнуть, он прикрыл глаза, чтобы не видеть разора на подворье, и почти сразу же услышал голос. Да, голос. Он опять доносился с ближайшего плёса, только был на этот раз намного тише и тоскливей. Сергей потряс головой, отгоняя наваждение. «Нет, точно голос. – И тут в мозгу его вспыхнула догадка: – Так это, наверное, Она. Она вчера и пела! Никакая не птица, а Она. И потом – в воду. Русалки же во всех сказках поют. Приманивают. Приманят – и утаскивают!»
Он поспешно вошел в дом, вдруг вспомнив, как поступали в таких случаях сказочные герои, – отыскал вату и плотно заткнул оба уха. А потом снял со стены двустволку и прямо с крыльца отдуплетился в сторону плёса.
День прошёл, как в кошмарном сне, абсурдность которого подчеркивали измочаленные зелёные стебли, торчащие между белых, торжествующе сияющих градин. Не лучше была и проведенная в полудреме ночь с ежечасным ожиданием зловещей гостьи или даже целой компании нечисти.
Солнце и утро немного оживили Сергея, да и уставший от постоянного напряжения организм не то чтобы успокоился, а как-то утратил остроту страха. Впервые за последнее время почти нормально поев, он присел на крыльцо, покурил и, словно подначиваемый невидимым крошечным бесом, потянулся к уху раз, потом второй, и конце концов всё же вытащил из него вату. Над рекой звенела лишь тишина. Чуть подождав, Сергей освободил и второе ухо. Ни-че-го. Никаких посторонних звуков. «Молчит А может, она того… от потери крови? Я же здорово её зацепил. Если, конечно, русалки от этого умирают…»
Почти поверив в своё предположение и набравшись смелости, он спустился к реке, снял показатели и записал задним числом такие же цифры в пропущенные графы журнала. Потом, пытаясь себя ещё чем-то занять, долго и бестолково тыкался из угла в угол, включал и выключал то магнитофон, то транзистор, без всякой жажды пил холодный перестоявший чай. А внутри его в это время почти незаметно, исподволь зрело, подталкивая, какое-то ненормальное, нездоровое любопытство Будто кто-то еле слышно шептал в обретшие слух уши: «Пойди посмотри. Молчит же. И по воде не бьет. Может, точно кровью истекла или смоталась подальше».
Наконец, не в силах сопротивляться самому себе, он закинул за плечо ружьё и, неумело, первый раз в жизни перекрестившись, двинулся к плёсу. «Подкрадусь потихоньку, гляну сначала через кусты. В прошлый раз она же не заметила, пока сам не шумнул».
Уже подойдя совсем близко к знакомому месту, он уловил напряженным слухом негромкие звуки, доносящиеся от воды, и одновременно каким-то шестым чувством ощутил: Она там. Казалось, что где-то у того самого камня тихо шмыгает носом маленький ребёнок, никак не могущий успокоиться.
По спине Сергея снова прокатился зябкой волной страх, но любопытство было уже сильнее. Он подобрался к самому краю кустарника и осторожно раздвинул листву.
Обнажённая, Она сидела на валуне к нему спиной и, уткнувшись лицом в колено согнутой ноги, тихо плакала. Вторая нога, обмотанная какими-то бурыми листьями или водорослями, была осторожно вытянута вдоль камня. Волна русых волос, падающая с чуть тронутых загаром плеч на мокрый камень, тихо подрагивала.
Сергей застыл в изумлении, хотя и ожидал увидеть нечто подобное. Да, перед ним во второй раз была настоящая живая русалка, и это происходило не во сне или разыгравшемся воображении, а в самой реальной действительности. Словно что-то почувствовав, она стала медленно поворачивать лицо к берегу. Сергей быстро отшатнулся за густую ветку краснотала, продолжая наблюдать в просветы между багровыми листьями.
Она была молода – лет восемнадцать, не больше – и красива. Даже опухший от слез маленький прямой нос и тёмные круги боли и обиды под большими голубыми глазами лишь делали её красоту более трогательной.
Ещё раз всхлипнув, она вдруг негромко произнесла обычным человеческим голосом:
– Ну что, так и будешь в кустах сидеть?
Сергей вздрогнул от неожиданности и чуть было не рванулся прочь, но, невольно сделав пару шагов назад, всё же сумел остановить себя.
– Я же знаю, что ты там. Боишься? Как острогой бить, так смелый, – Она опять беззащитно шмыгнула носом.
Сергей медленно выпрямился и чуть показался из-за кустов.
– Что, сказок начитался? Думаешь, сейчас схватит – и на дно.
– Н-нет, не думаю, – Сергей наконец-то обрел дар речи. Не зная, как дальше продолжить, но почему-то желая сказать ей что-то приятное, он вдруг неожиданно для себя спросил: – А это вы тут так хорошо пели позавчера утром?
– Я… Да, наверное, зря! – В глазах её темнела обида. – Я ему – песню, а он мне – острогой в бок.
– Простите, я же не… Так это вы… для меня пели? – Соблюдая приличия, он отвел глаза от её обнаженного тела.
– А для кого же ещё! Не для деда же твоего, тем более что он уехал.
– Но почему для меня?
– Почему… – Она, всхлипнув, отвернулась. – Потому, что дурак ты! Вот почему! Русалки поют тем, кто им нравится.
Сергей опять надолго замолчал.
– Ну что, так и будешь истуканом на берегу торчать? Не съем я тебя, не бойся. Посмотри лучше, что ты мне с ногой сделал.
Спустившись вниз и поняв, что, не замочившись, на валун не перебраться, Сергей нерешительно потоптался на берегу, потом скинул сапоги и побрел к камню.
Она обернулась посильнее, показав маленькие красивые груди. Сергей не выдержал и потянул с себя рубаху.
– Вот, наденьте.
– А зачем? – Она впервые чуть улыбнулась – Разве у меня некрасивое тело или плохая кожа?
– Н-нет, очень красивые. Но я же мужчина, а вы девушка…
– Опять боишься. Ну, ладно уж, давай. – Она быстро окунула рубаху в воду и, ставшую полупрозрачной, застегнула на одну пуговицу пониже груди.
– Простите ещё раз, что я вас так. Я же не знал, я думал, что это рыба большая. – Сергей чувствовал, как его медленно втягивает в эти голубые омуты глаз, но ничего не мог с собой поделать.
– Смотреть надо лучше! – Она произнесла это уже примирительно. Потом, поморщившись, чуть согнула в колене раненую ногу и приподняла водоросли вверх от колена. – Вот как разукрасил!
Увидев край глубокого кровавого рубца, Сергей невольно заволновался, словно перед ним была обыкновенная, случайно пострадавшая по его вине девчонка.
– Вот действительно идиот! Так располосовал. Очень больно?
– Немного есть.
– Как бы заражения не получилось! Может, я за аптечкой сбегаю. Антибиотиком присыплем, перевязку сделаем…
– Антибиотиком! – Она опять улыбнулась. – Ты забыл, кто я?
– А что, что же тогда? – он в который уже раз растерянно затоптался в воде.
Вместо ответа она стала медленно разматывать водоросли на ноге и, глянув ему прямо в глаза, наконец-то негромко произнесла:
– У вас, людей, кажется, есть такая пословица: «Куда бьют, туда и целуют…»
– Н-не понял, – он невольно помотал головой, хотя уже понял всё.
– Туда и целуют, – повторила она и показала пальцем на самый конец раны у колена.
Чувствуя, что пропадает, но, махнув на себя рукой, Сергей наклонился и осторожно прикоснулся губами к ране, ощущая солоноватый вкус. А потом, покрывая её поцелуями, стал медленно подниматься вверх по ноге. Рука его, скользя по бедру следом за губами, ощущала уже только шелковистую нежную кожу с почти неразличимой, тающей под пальцами ниточкой шрама, но сейчас это чудо совсем не поражало Сергея.
Потом он нес её на руках на берег, и горячий шёпот обжигал его ухо:
– Не торопись, милый, ты у меня первый…
Проснулся Сергей от того, что его обдала волна какого-то необыкновенно вкусного запаха. Открыв глаза, он увидел Её со сковородкой в руках, только что стряхнувшую очередной горячий блин на верх уже высокой янтарной стопки на краю стола. На Ней был лишь бабушкин фартук, небрежно прихваченный на тонкой талии узелком завязок, а чуть порозовевшее от жара плиты лицо стало ещё прекраснее. Сергей невольно зажмурился от такой картины, всё ещё окончательно не веря в реальность происходящего, но Она уже заметила, что он не спит.
– Вставай, вставай, засоня! Завтракать пора, а точнее – даже обедать! – Васильковые глаза её весело блестели.
Улыбаясь в ответ, Сергей демонстративно потянулся и произнес, шутливо оправдываясь:
– Поневоле тут засоней станешь, ночь с днём перепутаешь. Не поймешь, где сон, а где явь. Открыл глаза – вокруг лес дремучий, избушка почти на курьих ножках, и любимая русалка блины печёт. Прямо сказка.
– А что, тебе такая сказка не нравится? – Она игриво оглянулась от плиты.
– Очень даже нравится.
– Тогда вставай!
Сняв очередной блин со сковороды и смазывая её маслом, Она подошла поближе.
– Как ты сказал, какая там русалка блины печёт?
– Любимая, – повторил он.
– Да-а… – Глаза её засияли счастьем, и Она шагнула ещё ближе к кровати.
– А как поживает твоя нога? – спросил он, хотя с языка готовы были слететь совсем другие, переполненные нежностью и восхищением слова.
– По-моему, ты её полностью вылечил. Вот, посмотри. Она повернулась правым бедром, чуть изогнув его изящную линию. – Кажется, ничего и не осталось.
Приподнявшись, он прикоснулся самыми кончиками пальцев к тому месту, где была рана, и заскользил ими по золотистой коже, ощущая, как следом по её бедру побежали мурашки.
– А мне кажется, – он глянул снизу в её уже почти прикрытые веками глаза, – а мне кажется, что курс лечения ещё далеко не закончен. – И припал губами к ноге.
Сковорода, подпрыгнула несколько раз, гулко громыхнув по половицам.
После завтрака-обеда они почти весь день провалялись в постели, то лаская друг друга, то ведя бесконечные разговоры. Точнее, это были расспросы Сергея, на которые она пыталась ответить.
– А почему у тебя нет хвоста, ведь во всех сказках русалки хвостатые?
– А тебе такое «рыбное меню» очень бы понравилось? Потому и нет. И не должно быть. Сейчас первая неделя после Троицы. Она называется Русальной – нашей неделей. Мы выходим из воды в леса, на луга, на поляны и становимся обыкновенными девушками с обыкновенными ногами и всем остальным. И так до самой осени. Танцуем, поём, веселимся, качаемся на ветках, а когда начинает холодать, – снова возвращаемся в своё подводное царство. Вот тогда и становимся немного похожими на рыб.
– И не скучно зимой подо льдом?
– Нет, там интересно, там целый особый мир и есть свои развлечения. Но лето, конечно, лучше. И потом, только летом можно встретить любимого. – Она порывисто прильнула к нему, словно боясь потерять, положила голову на плечо. – Лю-би-мо-го.
– И утащить его под воду, – пошутил Сергей.
– Не надо так, – она не приняла шутки. – Я же тебе говорила, что никто никого насильно не тащит. Бывает, что мужчины уходят с русалками, но только по собственной воле. Если очень сильно полюбят. Но до осени ещё так далеко, а ты ведь тут на все лето?
– Да. Если бабка теперь не выгонит из-за огорода. Кстати, я всё хотел спросить, это твоих рук дело, град этот?
– Моих, – она негромко хихикнула и навалилась на него сверху. – Ну и видок у тебя был, когда градом отколошматило. А я думаю, мало ему, злодею, досталось! Тоже мне, китобой нашёлся с гарпуном! Хорошо, что увернуться тогда успела.
– Ну, ладно, я – злодей, но огород-то причем?
– Разозлилась. Потом, конечно, пожалела. Но я уже думала, как всё исправить, и сегодня ночью мы устроим танцы на огороде.
– Чтобы все окончательно затоптать?
– Эх ты, темнота, ничего-то ты не знаешь! Конечно, если ты начнешь там свой рок долбать, то так и получится. Но любому дремучему крестьянину было известно ещё сто лет назад, что там, где танцуют русалки, всё идет в рост. Они даже специально их на свои луга заманивали. Были такие способы.
– Но я же не дремучий крестьянин.
– Это я уже поняла. – Она опять счастливо хмыкнула – Ты очень современно, а особенно сексуально образованный молодой человек. А ну, признавайся, сколько русалок у тебя было до меня? – Пальцы ее побежали к нему в подмышки. – Признавайся, китобой, а не то защекочу! Защекочу насмерть!
– Я не лебедь, я не гусь, я щикотки не боюсь, – продекламировал он сквозь смех детским голосом стишок, переворачиваясь вместе с нею и оказываясь наверху. – И русалок тоже. Особенно таких красивых, любимых, единственных.
– Правда?
Когда транзистор голосом ведущей негромко известил о том, что наступила полночь, Она коснулась его плеча губами и тихо шепнула.
– Мне пора.
– На огород?
– Ты стал догадливым.
– Расту. А мне туда можно?
– Лучше посмотри отсюда. Мне-то ты не помешаешь, а вот другим…
– Слушаюсь, о, великая колдунья, и повинуюсь! – Он сел на кровати в позе восточного сказочного джина и шутливо склонил голову в поклоне.
– И правильно делаешь, умнейший, – в тон ему заметила Она. – Пока! – И выскользнула за дверь.
Сергей встал, попил воды и опустился на стул, припав лбом к холодному стеклу. Белая ночь продолжала властвовать, и полночь в её объятиях была не темнее раннего вечера.
Она вышла на середину огорода и стала потихоньку раскачивать золотистую волну волос за своей спиной. И почти сразу же в избу донеслись звуки то ли заклинания, то ли песни, похожей на ту, что Сергей услышал на реке в первое утро. Песня становилась всё громче и громче, и вдруг её стали подхватывать один за другим далекие и чистые девичьи голоса. Прошло ещё немного времени, и голоса начали приближаться. И было в их прекрасном неземном пении что-то такое, что заставило Сергея, уже забывшего в последние дни про страх, знобко свести плечи и невольно потянуть на них наброшенное на спинку стула одеяло.
Он отвлекся лишь на мгновение, но когда снова поднял глаза, то рядом с Ней стояли, а точнее – уже медленно двигались по кругу ещё несколько обнаженных девушек с длинными распущенными волосами. Все они выглядели вполне земными и реальными, но в то же время было такое ощущение, что русалки не ступают ногами по изуродованной земле, а плывут над ней, скользя по самым верхушкам обломанной ботвы.
Темп песни-заклинания начал нарастать, и в такт ему убыстрялся хоровод. И вот девушки уже стремительно летели над тёмными рядами и грядами, сливаясь в золотистое телесное кольцо, над которым плескался нимб развивающихся волос. Внезапно это кольцо совсем оторвалось от поверхности и, вычертив несколько спиралей над огородом, уплыло куда-то за лес. Вместе с ним растворилась вдалеке и песня.
Проводив загипнотизированным взглядом новое чудо до самого горизонта и ещё не придя в себя, Сергей сломал несколько спичек о коробок, пытаясь прикурить. Когда это ему удалось, глубоко затянулся пару раз и, успокаиваясь, вышел на крыльцо. Её нигде не было видно. «Точно, с ними улетела». Он перевёл взгляд на огород. И опять замер: стебли и соцветия поднимались с земли, вылезали между чёрных комьев и вообще материализовались откуда-то из небытия с такой скоростью, что это было заметно на глаз. Он не успел докурить сигарету, а на огороде и грядках уже всё густо зеленело и исходило манящими запахами. «Чу-де-са! Опять чудеса. Но почему же Она улетела с ними? Куда улетела? Или так было нужно?»
Постояв еще минут пять, он вошел в избу и лёг на кровать, но, конечно, долго не мог успокоиться, а уж тем более – уснуть. Всё прислушивался, не идёт ли Она? Странно, но за эти несколько дней Сергей, оказывается, так привык осязать и видеть её рядом, слышать её дыхание и голос, что теперь разом почувствовал себя погруженным в какую-то пустоту. Её не хватало так остро и мучительно, что он окончательно осознал всё, что произошло, и мысленно подписал себе приговор: «Да, братец, ты точно влюбился. Втюрился всерьёз и надолго. И в кого – в русалку! Что делать-то теперь будешь? Девчонка она, конечно, замечательная, и будь обычным человеком, – на руках бы в ЗАГС унёс. А тут… Хотя, до конца лета вон ещё сколько времени, может, всё и образуется. Вдруг удастся её превратить, расколдовать как-нибудь, волшебника или фею какую отыскать. Раз уже в сказку попал, то по её законам и жить надо. Вернётся – расспрошу как следует».
Она появилась на рассвете Разгоряченная, но какая-то тяжелая, навалилась на него, обрывая полудрёму, принялась жарко целовать.
– Что, потерял небось? Или нет?
– Конечно, потерял. Думал, насовсем улетела
– Не надейся, от меня не очень-то легко отделаться, – попыталась Она пошутить. – Хотя теперь… – Вздохнула и добавила уже серьёзно и грустно: – Нужно было так. Улететь. В эту ночь мы все должны были собраться у того большого озера, что за перевалом. Знаешь?
– Знаю. Оно Лебединым называется. А у вас что, Вальпургиева ночь сегодня?
– Что-то вроде этого, только не для ведьм, а для русалок. Главный праздник Русальной недели. – Она опять вздохнула.
– А почему так грустно?
– Потому что сегодня был мой последний праздник. И неделя последняя. Но ты об этом…
– Как это последняя? – не понял он.
– Последняя вообще. Я думала, что мы с тобой до осени…
– Как, последняя неделя?! Ведь сегодня уже воскресенье… – Обожжённый этой мыслью, он подскочил и сел на кровати. – Почему последняя?!
– Потому что русалками бывают только девушки, которые не знали настоящей любви. А я узнала. С тобой. Мне это сказали на празднике. Тот, Кто Управляет Всеми, сказал. Я не хотела тебе рассказывать, да вот не смогла умолчать.
– И что, что теперь с тобой будет?! – в его вопросе прозвучало столько горечи и одновременно боязни за неё, что Она грустно улыбнулась, успокаивающе провела ладонью по его волосам и постаралась произнести как можно спокойнее:
– Я просто уйду под воду. Совсем уйду, навсегда. Завтра на рассвете. Какое-то время я ещё буду здесь, попрощаюсь со своим плёсом, с рыбами своими, с любимыми местами. Потом поплыву вниз по Олёкме, по Лене, по морю Лаптевых – к далекому Месту в тёплом Океане, где со мной должно произойти что-то новое, но это знает только Тот, Кто Управляет Всеми. А моё место займёт другая девушка. Может, даже красивее и лучше. Но давай больше не будем об этом, у нас с тобой ещё целые сутки.
– Я… – голос Сергея дрогнул. – Я не хочу тебя терять. Я понял это сегодня ночью, когда тебя не было.
– Не надо, милый. Лучше прижми меня крепко-крепко и молчи. Молчи, милый. Поцелуй меня вот сюда и сюда…
Они вышли из дома, когда небо на востоке стало светлеть. Уже недалеко от плеса она повернулась к нему, потерянно молчавшему, и попросила:
– Возьми меня на руки. Помнишь, как ты нёс тогда на берег… Здесь уже близко, тебе ведь не будет тяжело?
Сергей поднял её и прижал к груди так, чтобы она не видела его повлажневших глаз.
По-детски прильнув к нему, Она то ли успокаивала, то ли снова убеждала и его, и себя:
– Тебе сейчас плохо. И мне тоже. Но это у тебя пройдет. Я знаю, пройдет. Гораздо хуже было бы с твоей мамой, если бы ты вдруг… Ты ведь у нее один, одна надежда. Она бы просто не перенесла, если бы с тобой такое случилось… – Шею Сергея обожгли две горячие капли, заскользили вниз под рубахой. – И у меня тоже пройдет. В конце концов, многие русалки уходят одни – и ничего…
Он осторожно спустился с нею к воде. Она хотела было соскользнуть с рук, но Сергей тихо произнес:
– Погоди. Не торопись. – И прямо в брюках и сапогах побрел к валуну.
– Но я всегда, я всегда буду помнить тебя! – Она спешила сказать то, что ещё не успела. – Ты самый лучший, самый красивый на свете, самый любимый!..
Сергей встал на край валуна и закрыл ее горячий шепчущий рот долгим-долгим поцелуем. А потом, не разнимая губ, шагнул в глубину. Она отчаянно пыталась разорвать объятия и вытолкнуть его на поверхность, но Сергей сжимал ёе сильнее и сильнее, медленно опускаясь на дно в ореоле серебряных пузырей…
Выйдя из вертолета и не увидев встречающего внука, Макарыч нутром почувствовал неладное. Оставив старуху с сумками во дворе, он торопливо зашагал вдоль берега. Едва дед вышел к плёсу, как в глаза ему бросился свежий, глубоко вдавленный в песок след сапог, ведущий к валуну. Обратного следа не было.
– Сергуня… Как же ты так?! – прошептал Макарыч дрожащим голосом, медленно оседая на берег. – Как же ты так не уберёгся, Сергуня? Сдёрнул тебя таймень проклятущий с камня!.. Сергуня, что же я теперь матери-то твоей скажу… – И он, кланясь вперёд, уронил лицо в мокрый песок.
А на крыльце избы в тревожном ожидании сидела старуха, не замечая, что к подолу её выходной чёрной юбки прильнул длинный золотистый волос.