Дом был старым и каким-то неухоженным. Если бы Агате пришло в голову написать роман о привидениях – они бы обязательно обитали в таком вот доме…
Но привидений не было. В доме жил мужчина с собаками. Барон Эрик фон Гиндельберг. Бывший канцлер их королевства – Великого Отторна.
«Жил-был бывший канцлер… Странно как-то жил…» Раз в неделю приходил кто-то: убирал и готовил. Наверное, женщины из соседней деревни. В те часы, когда в доме находились посторонние, становилось еще тише. Агата не знала, как такое возможно… Чудно́.
Завтрак барон готовил сам. Заливал пшеничные хлопья молоком и щедро посыпал ягодами. Иногда жарил пышный – на зависть любой хозяйке – омлет. Или подавал свежайший творог. Судя по вкусу, закупались они у одного и того же фермера.
Собакам готовил явно кто-то посторонний. Такое ощущение, что призрак. Может, она все-таки поторопилась, решив, что в доме нет привидений?
«У бывшего канцлера были две большие черные собаки, и Призрак готовил им еду. Кашу с мясом…»
По крайней мере, Агата «призрака» не то, что не видела, она его и не слышала-то ни разу! Призраки, они ведь обожают наполнять дом жуткими, леденящими душу звуками. По крайней мере, она думала о них именно так. А этот призрак был тихий. Но он был, наверное, потому что представить себе бывшего канцлера готовившим еду собакам… не получалось.
За неделю у них с Эриком фон Гиндельбергом выработалось четкое расписание – точность выполнения можно было проверять по минутам.
В шесть утра он вставал – Агата всегда просыпалась, когда полы начинали скрипеть под тяжелыми мужскими шагами и собачьими лапами. Хозяин дома вежливо здоровался с собаками, иронично беседовал с Гроном, нежно с Эльзой. Кстати, Агата заметила, что даме разрешалось капризничать. После еды собак выпроваживали наружу.
В семь пятнадцать барон стучал ей в дверь. Негромко. Аккуратно. Но как-то очень выразительно.
«Да, я отдаю себе отчет в том, что вы в моем доме, в постели, из которой вам запрещено вставать без крайней необходимости, – говорил этот стук. – Я понимаю, насколько это все двусмысленно. Но я должен о вас позаботиться. И знаете, мне это приятно…»
– Войдите, – отзывалась Агата…
И в звуках ее голоса слышалось:
«Я, наверное, должна протестовать. И требовать, чтобы меня отправили в больницу. Или домой. И вообще, я в ночной сорочке при постороннем мужчине! Просто ужас! Но… Обо мне так давно никто не заботился. Я уже и забыла, что так бывает… Мне так спокойно рядом. И так хорошо пишется… Как никогда…»
– Вы принимали лекарства? – спрашивал он, всегда поворачиваясь к ней спиной, пока она ела.
– Да, – отвечала она этой спине.
– Доктору все еще не нравятся анализы вашей крови.
– Спасибо за ягоды.
– Я заметил, что их вы едите. В отличие от выпечки, которую оставляете нетронутой.
– Я еще и шоколад люблю. С орехами, – призналась она.
– Доктор пока запретил. Подобная пища может спровоцировать кашель.
– Я понимаю.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь… – вдруг сказал он. – Как я понял, великий писатель у вас в семье – это ваш супруг?
– Совершенно верно.
– И книги выходят под его именем. И к вам, официально, это не имеет никакого отношения.
– Людвиг – замечательный выдумщик и рассказчик. Слушать то, как он рассказывает в лицах свою историю, как проживает ее вместе с героями… Это просто удовольствие. Но… он не умеет переносить свои слова и мысли на бумагу. Совсем. Получается слишком шаблонно. Деревянно. Просто никак.
– И? Вы сначала стенографируете?
– И это тоже. Стенографирую, уточняю те места, которые понятны ему как писателю, но не совсем понятны мне, как слушателю. Договариваюсь о структуре книги.
– А потом вы художественно оформляете его байки?
– Истории…
– Простите.
– Ничего. Людвиг искал неболтливого филолога записать его книгу. Того, кто в перспективе мог бы научить его писать. Так мы познакомились.
– И как? Получилось?
– Что именно?
– Научить.
– Нет.
– Что дальше? Ваша первая книга имела успех? То, что ваш муж впоследствии стал знаменит и популярен, мне известно. Интересно, однако, как все начиналось?
– Да. Мы попали в целевую аудиторию. Патриотизм, жизнь за короля, идея служения – все это пришлось по вкусу нашим читателям.
Плечи хозяина дома ощутимо напряглись.
– Нет-нет… – огорчилась Агата, – Вы не подумайте. Мы писали от всего сердца! Как-то даже по-детски искренне. Ну… Мне так кажется. Первая книга. Там было все: ненависть к войне, гордость за наших солдат. И мое сиротство. И то, что Людвиг чувствовал себя увечным и никому не нужным… И…
Агата задохнулась и надсадно закашлялась. Хозяин дома поспешил к ней, подал стакан с питьем. Проследил, чтобы она выпила.
– Простите меня, – опустил он голову, когда приступ прошел. – Я глупец. Совсем забыл про голосовой покой, который вам прописал доктор. Еще раз простите. Отдыхайте. У нас еще будет возможность поговорить, когда вы поправитесь.
Поклонился – и вышел.
Она писала и писала. Хорошо еще, что доктор привез ей все черновики и наброски, что были в доме. Их якобы конфисковали как улики. Агата никогда не умела восстанавливать текст, над которым уже работала. Только путалась и злилась. В конце концов, приходилось переписывать. Но это был уже другой текст, всегда хуже изначального.
Дальше день шел как обычно. Обед, после которого к ней пускали собак… Агате все хотелось спросить, кто варит еду огромным зверюгам. Неужели все-таки сам барон, лично? Вот уж вряд ли. Почему именно этот вопрос не давал ей покоя?
Полдник, ужин… По часам…
А вот вечер этого дня был не таким, как обычно. Потому что с доктором, который ежедневно навещал их, приехал следователь. Тот самый, что допрашивал ее, когда… сколько же времени назад это было? Восемь дней всего прошло. Даже не верится.
Агата вздохнула, глядя на то, как мужчина выбирается из машины, почти нежно прижимая к себе портфель с документами. Захотелось сбежать, спрятаться. Забиться в угол – и никуда не выходить, пока чужие не уйдут.
Аккуратно складывая черновики, больная улыбалась своим мыслям. Получается, что доктора, барона, Эльзу и Грона она записала в «свои».
Вздохнув, женщина осторожно встала, чтобы попытаться одеться. И хотя голова немного кружилась, сделать это было необходимо. Следователь, безусловно, явился по ее душу. Не будет же она встречать его в ночной сорочке и халате.
Одежда у нее была. Три дня назад господин барон отлучался почти на двое суток. С Агатой оставались доктор и Эльза. Вернулся хозяин с огромным чемоданом.
– Вот, – сказал он со странным выражением лица. Если бы это было возможно, Агата сказала бы, что барон фон Гиндельберг… смутился.
– Что это? – Агата, улыбаясь, отложила в сторону исписанные листы бумаги. Писательница искренне была рада его возвращению! Чуть больше, может быть, чем ей самой того хотелось…
– В столичном дамском магазине меня заверили, что здесь все, что может вам пригодиться.
– Вы ездили так далеко? В Лаутгард?
– Официально – вы пропали. Следовательно, поблизости покупать женские вещи в дом холостяка, да еще и вашего размера… Это все равно, что давать объявления в газеты – госпожа Агата фон Лингер у меня в доме.
И вот теперь она достала из шкафа платье. Одно из тех, что приобрел ей тогда барон. Простое, но довольно элегантное, в клетку, с небольшим бантом под воротничком.
Размер, как ни странно, действительно подошел. И… Платье ей шло. Она взглянула на себя в зеркало, ловко убрала волосы и, вполне довольная своим внешним видом, тихонько вышла, чтобы спуститься вниз.
Широкая, черная, до блеска отполированная бесшумными призраками лестница была удивительным образом похожа на своего хозяина. Удобная и прочная, идеально вписанная в архитектуру дома. Ни одна ступенька не скрипит. Эта лестница была тоже… «своя».
– Я не думаю, что это хорошая идея. – Барон говорил отрывисто, не скрывая своего недовольства.
– Факт хищения отравляющего вещества доказан, – раздался голос следователя. – Выйти на преступников, которые успешно выкрали из хранилища министерства обороны «Водяную Смерть», да еще и в таком количестве – первоочередная задача!
– Разве вам кто-то мешает заниматься расследованием? Нет. А женщина – ни при чем!
– Кроме самого факта кражи нам ничего не удалось узнать. Большой временной промежуток, в который могли украсть отраву. Последняя проверка проводилась шесть месяцев назад. И – по документам – все было на месте.
– То есть вам не удалось узнать, когда было совершено преступление?
– Когда, кто… Каким образом… Неясно.
– Безобразие.
– Господин барон, единственно, что доподлинно известно – отрава была использована против госпожи фон Лингер. В ее доме.
– Я запрещаю говорить об этом с Агатой… фон Лингер! Она чудом осталась в живых. И делать из нее приманку – это слишком опасно!
Агата остановилась. Замерла. Что-то такое… удивительное прозвучало в его голосе…
– И вообще – это дело министерства обороны, – гневно продолжал господин барон. – Почему им занимаетесь вы – следователь уголовной полиции не такого уж и большого городка?
– Во-первых, моя биография, мой опыт и мои допуски по линии министерства обороны позволяют мне заниматься этим делом, господин барон, – голос у следователя был нарочито спокойным. – А во-вторых, вводить в глубинку нового персонажа посчитали нецелесообразным. Это может спугнуть наших умельцев.
– Вот здесь вы правы, – признал хозяин дома. – Ход хороший. Но…
– В любом случае я должен буду сообщить эти новости госпоже Агате фон Лингер.
– Давайте позже.
Голос барона прозвучал весьма недовольно, и Агата представила, как скривилось его лицо.
– Ты думаешь, если она узнает об этом позже, ей будет легче? – насмешливо спросил доктор.
Повисло молчание.
Агата сделала еще несколько шагов и решительно постучала.