Сергей Мельников Однодневки. Они только открывают двери

В прошлой жизни Семёна было жарко. Там гнулось раскалённое добела железо в бензиновой гари, невыносимая боль разрывала лёгкие. Мозг, оглушённый этой болью, думать был неспособен. Холодная рука держала его запястье, и кто-то устало и тихо считал пульс – очень медленно, будто сердце вот-вот остановится, и почему-то в обратную сторону. В паузах между цифрами голос искушал, сулил освобождение от мучений, требовал немедленного решения, но как можно на что-то решиться, когда каждая клеточка мозга пылает от боли? В последнюю секунду, между единицей и нулём, Семён сдался.

Ему не соврали: боль исчезла, но не всё остальное. От грубого удара в спину он вылетел из машины «Скорой помощи» и уже сам, подгоняемый тычками, под злобное шипение незнакомого седоусого мужика ходил между кричащими и стонущими людьми, ловил трясущиеся запястья и считал. Он не сразу понял смысл этих действий, а, когда понял – ужаснулся, но было поздно.

Тогда Семён почувствовал себя обманутым. Он с яростью кинулся на седоусого, но с тем же успехом можно было колотить кулаками в бетонную стену. «Я тебя, что ли, на работу брал?! Иди людьми занимайся!» – отрезал тот и полез за сигаретами.

Семён сделал всё, что от него требовалось. Вскоре ночную тишину нарушал лишь треск остывающего железа. Потом он сидел в «скорой», глядя отупевшим взглядом на свои измазанные сажей, трясущиеся руки, а седоусый гнал по тёмной дороге. Машина прыгала на ухабах, в приоткрытое окно врывался свежий воздух, трепал волосы, тушил горячку. Понемногу шок отпускал, и Семён думал, что сейчас его могло не быть уже в живых, а значит не всё так плохо.

Мимо с рёвом сирен пронеслась целая вереница: пожарные, полиция, реанимобили. Рокот мотора их скорой рикошетил в окно от пролетающих встречных машин. Седоусый посигналил, но скорость сбрасывать не стал. Семён подумал, что так и не знает, как зовут водителя, и его именем тот не поинтересовался. Было в этой мелочи что-то холодное и неуютное, будто теперь он безвозвратно потерял человеческую сущность и стал безымянной функцией.

Водитель обернулся через плечо и кинул ему на колени пачку влажных салфеток.

– Вытрись, на чёрта похож!

Семён тёр лицо, пачка кончилась, но последняя салфетка была почти такой же грязной, как первая.

– Как звать тебя хоть? – спросил седоусый, не отрываясь от дороги.

– Семён.

– А я Иван Ильич. Будем знакомы. Тяжёлая ночка.

Семён не ответил – не мог говорить. Торг закончился, на горизонте замаячила депрессия.

Они въехали в старый двор. Синие всполохи заметались по кустам перед старой пятиэтажкой, облупленной стене, морщинистым лицам за пыльными окнами. Водитель перегнулся в салон и протянул ему связку ключей.

– Подъезд этот, квартира тридцать первая, четвёртый этаж. Всё, что там найдёшь, теперь твоё. Договор завтра привезу. И вот ещё… – Он пошарил по карманам и протянул ему пятитысячную купюру. – Держи на первое время, пока наши жлобы на аванс расщедрятся, ноги протянешь. Потом отдашь. Сейчас отдыхай, пейджер при себе держи. Как запищит – бегом вниз. Усёк?

– А зачем пейджер? – удивился Семён, крутя в руках коробочку с крошечным экранчиком. – Смартфоны же есть.

– Чтоб отмазки твои тупые не слушать, поколение зэт! – отрезал Иван Ильич. – Начальство расходы оптимизирует.

Семён открыл сдвижную дверь. Тёплой волной накатил запах цветущей сирени и чего-то неуловимого, чем всегда пахнет в пыльных южных городках. Он выбрался из машины, одёрнул слишком короткие штанины, из-под которых торчали тонкие лодыжки.

– Прости, брат, на такую каланчу форму специально заказывать придётся, – рассмеялся Иван Ильич. – Пока ходи так, а я начальство потереблю. Всё, отдыхай.

Семён сделал шаг, но остановился.

– Всегда будет так тяжело? – спросил он, не оборачиваясь.

– Привыкнешь, – ответил Иван Ильич и повернул ключ зажигания. – Цени, что имеешь, Сём, считай, что тебе повезло. Добро?

– Добро, – кивнул Семён без энтузиазма. – Вы б люстру выключили – бабок переполошите.

– Так разошлись уже все, – усмехнулся Иван Ильич. – Мы ж ни за кем – шоу не будет.

И впрямь за грязными стёклами никого уже не было. Семён поднялся на четвёртый этаж, вставил ключ в замок, качнулся на цепочке легкомысленный брелок-бабочка. В двери напротив моргнул глазок, но никто не вышел.



Квартира была пустой: раскладушка и четыре почти не распакованные коробки с вещами. В шкафу с отслоившимся шпоном лежала одежда, слишком куцая для долговязого нового жильца. На кухне – эмалированная раковина с чёрными проплешинами, древняя мебель из расслоившегося ДСП, электрочайник и кружка с котом Леопольдом.

«Ребята, давайте жить дружно!» – взывал нарисованный кот.

– Было б с кем… – вздохнул Семён.

Теперь ему жить в этом городе, названия которого он не знал, в этой обшарпанной квартире, без родных, друзей, любимой девушки. Только он налил себе чаю, затрещал дверной звонок. Семён удивился: он никого не ждал. Пауза затянулась, и снаружи тактично покашляли.

– Добрый вечер, – раздалось оттуда. – Я ваш сосед напротив. Извините, что беспокою…

Семён открыл. На пороге стоял интеллигентного вида мужчина в очках и вязаной кофте. Он смущённо пригладил седые волосы, стриженные бобриком.

– Вы позволите войти?

Семён отступил на шаг, впуская гостя. Сосед бросил опасливый взгляд на дверь своей квартиры и перешагнул порог.

– Благодарю вас… Э-э…

– Семён.

– А по батюшке?

– Просто Семён.

– А я Борис Борисович, очень приятно. Вы, Семён, простите за вторжение. Понимаю, это очень провинциально, но я предпочитаю знать, кто живёт рядом.

Семён жестом указал на вход в единственную комнату.

– Проходите, присаживайтесь. Чай будете?

– Я бы не хотел вас утруждать.

Семён протянул ему свою кружку:

– Пейте, я только заварил.

Он усадил гостя на раскладушку, сам сел на полу напротив. Борис Борисович сделал глоток.

– Горячий. А как же вы?

– А я потом. Кружка у меня одна.

Повисло неловкое молчание. Семён улыбнулся, улыбка получилась вымученной.

– Ну что? За знакомство?

Он протянул кулак. Борис Борисович неуверенно посмотрел на него, потом сообразил, торопливо коснулся кружкой руки Семёна. Пока отхлёбывал, расплескал часть и покраснел до кончиков ушей.

– Простите, – смущённо сказал он, – Я сейчас вытру. Где у вас тряпка?

– Там же, где и вторая кружка: её ещё нет. Не переживайте, всё равно полы ещё не мыл. Позже спишу какую-нибудь старую футболку.

Где-то внизу хлопнула дверь подъезда, гость вздрогнул и втянул голову, напряжённо прислушиваясь к шагам.

– У вас всё в порядке? – спросил Семён.

Этажом ниже ключи зазвенели о бетон и женский голос чертыхнулся.

– Да, конечно, – с облегчением ответил Борис Борисович. – А почему вы спрашиваете?

– Вы так на дверь смотрели, будто за ней какой-то монстр прячется.

– Ну, в этом есть определённая доля правды… – Борис Борисович, казалось, только сейчас заметил, во что одет Семён. – А вы врач?

– Фельдшер. Работаю на скорой помощи, – соврал тот. Врать Семён не умел с детства, и ему сразу стало жарко.

– Прекрасная профессия. Это очень хорошо, что вы медицинский работник. Вы, как любой медик, обладаете здоровым цинизмом, с этим намного проще жить. Я вам завидую: вы видите человеческую натуру и снаружи, и изнутри, во всей её неприглядности. Вас не удивить, а значит, не разочаровать. А я – преподаватель. По сути, я вижу не людей, а личины, которые они себе выбрали.

Семёну нестерпимо захотелось выпить, но было нечего. А ещё в душе сидел страх, что запищит пейджер, и ему придётся пьяным ехать на вызов.

– Это так, не спорьте, – сосед заметно оживился. – Медик – самый лучший собеседник, с ним не нужно притворяться. Можно говорить о чём угодно. Ну чем вас удивишь? Ой! – он привстал с раскладушки. – Какой я дурак! Вы же, наверное, со смены, устали, а тут я со своими разговорами. Вы извините, я пойду.

В подъезде снова раздались шаги, и Борис Борисович испуганно обернулся.

– Борис Борисович, – сказал Семён. – У меня и правда был тяжёлый день, но не физически, а морально. Я лучше поговорю с вами, чем буду пялиться на пустую стену. Чай ещё будете?

Сосед посмотрел в опустевшую кружку и поднял глаза на Семёна.

– Да, – улыбнулся он, – сделайте, пожалуйста, но себе. Теперь ваша очередь.

Всё время, пока закипала вода, Семён старался не считать, но цифры упрямо лезли в голову. Он то и дело встряхивался, как лошадь, отгоняющая слепней, но в голове опять звучало: «Десять… Девять… Восемь…»

Одновременно со свистком запиликал пейджер. Сосед решился, наконец перейти к делу.

– Знаете, Семён, я совершенно беспомощен перед любыми видами хамства… – начал он, повысив голос. Семён вернулся, протянул ему кружку с чаем.

– Вы извините, срочный вызов, так что это снова вам. Я вернусь часа через два, можете оставаться здесь. Мне почему-то кажется, что домой вам идти не хочется.

– Семён, это неудобно, – возразил Борис Борисович, – ведь вы меня совсем не знаете.

– Ничего ценного здесь нет… Кроме этой кружки. Могу вам её подарить. Если надо будет уйти, просто захлопните дверь.

Когда Семён, ещё более опустошённый, вернулся с вызова, в квартире было пусто. Помытая кружка с Леопольдом стояла на расстеленном полотенце.



Три дня подряд вызовов не было. Вещи так и лежали в картонных коробках. Надо бы их разложить, но Семёна не покидало чувство, что новая его жизнь долго не продлится. Так коробки и остались стоять вдоль стены в комнате без занавесок. Семён делал чай, варил пельмени в том же чайнике, высовывался из кухонного окна, рассматривая пустую дорогу с редкими тусклыми пятнами фонарного света. Иногда думал начать курить, но в магазине у витрины с пачками сигарет впадал в растерянность и уходил без них. Пару раз спускался погулять на тёмный бульвар с чахлыми деревцами и вытоптанной землёй вместо газонов. Растрескавшийся асфальт давно не чинили, не для кого: жизни на бульваре не было. Это столичные бульвары, к которым он привык, были всегда полны людей. Здесь, в маленьком провинциальном городке, люди не тратили время на пустые прогулки.

Сосед не появлялся, и Семёна это расстраивало. В городке он знал двух человек: Ивана Ильича, водителя скорой, и Бориса Борисовича, перепуганного соседа напротив. С Иваном Ильичом говорить было не о чем, он резко пресекал любую рефлексию, а Борис Борисович куда-то запропастился. Но в тот вечер, когда Семён решился позвонить в квартиру напротив, сосед сам появился на его пороге с пакетом в руке.

– Меня вывозили на дачу, – сказал он, извиняясь. – Я не мог вам сообщить: я не знаю вашего телефона. Не помешаю?

В комнате он достал из пакета небольшую картонную коробочку.

– Я подумал, что одна кружка в доме – к одиночеству. Тем более вы мне её подарили. Вот, купил вам…

Семён открыл коробку, внутри лежала кружка с Карлсоном, влетающим в окно.

– Я искал что-нибудь с ангелом. Вы же, врачи, как ангелы: прилетаете, когда совсем плохо, спасаете жизни, но, представляете, в магазине ничего такого не было. Ангелы почему-то непопулярны.

– Я фельдшер, – поправил Семён.

– Это неважно. Карлсон, он ведь тоже прилетал, когда Малышу было плохо и грустно… Семён, – Борис Борисович тревожно заглянул ему в глаза, – я вас не обидел? Я не хотел сравнивать вас…

– Всё в порядке, – успокоил его Семён. – Пойду поставлю чайник.

Снова запищал пейджер. Когда Семён вернулся домой после вызова, там было пусто. На расстеленном полотенце стояли две мытые кружки: с Карлсоном и Леопольдом.



В эту ночь удалось поспать всего пару часов. Вместо будильника снова разбудил экстренный вызов. Зевая и ёжась от предрассветного холода, Семён спустился. Скорая уже стояла под подъездом с погашенными мигалками. Хмурый Иван Ильич пожал протянутую руку.

– Сейчас вместе пойдём. Клиент, похоже, под наркотой. Сам можешь не справиться.

Скорая промчалась по пустым улицам в постепенно сереющих сумерках. Семён зевал до боли в челюстях.

– Соберись, Сём, – попросил Иван Ильич, – наркоманы очень опасны, это не шутки.

Он затормозил перед двухэтажным бараком с колонкой во дворе. Вытащил из-под сидения монтировку и сказал Семёну:

– Набери седативное и иди за мной. Вперёд не лезь, пока я не скажу! Добро?

Они вошли в подъезд, пропитанный вонью ржавых труб и трухлявого дерева, поднялись по рассохшейся лестнице на второй этаж. В тёмном коридоре Иван Ильич, подсвечивая фонариком в телефоне, нашёл нужную дверь и предостерегающе вытянул руку. Семён встал сбоку у стенки. Иван Ильич осторожно провернул круглую латунную ручку, но дверь не открылась. Тогда он врезался в неё плечом. Треснули доски, дверь громко стукнула в стену. Иван Ильич вошёл внутрь, Семён за ним.

Загрузка...