– Я принес вечерние выпуски, – доложил Казимир, входя в дом.
На него сразу налетели две взволнованные женщины и отобрали ворох свежих, вкусно пахнущих типографской краской листков. Развернув первую же газету, Амалия увидела на первой полосе, на самом верху, где обычно публиковали только самые громкие, самые важные новости, заголовок:
«Русское дело
Кровавое убийство аристократа в Париже»
Статью сопровождали две фотографии – особняка, в котором произошло преступление, а также господина средних лет с ухоженными усами – жертвы неизвестного убийцы. Лицо как лицо, со слегка прищуренными глазами, черты правильные – не за что зацепиться; увидишь такого месье на улице, и через мгновение его образ выветрится из памяти. Волосы, судя по всему, темно-русые, зачесаны назад, открывая высокий лоб, одежда выглядит безупречно. Жил человек, носил графский титул и сделал этот снимок у модного фотографа, не подозревая о том, что его изображение однажды увидит вся Европа – в сообщении о сенсационном убийстве… Амалия на ходу начала читать текст и едва не налетела на Александра.
– Саша! Ну что ты, честное слово…
Она вернулась в гостиную и села на первый попавшийся стул. Напротив нее устроилась взволнованная Аделаида Станиславовна. Строчки так и прыгали перед ее глазами: «Убит граф Павел Ковалевский, 36 лет от роду… следствие поручено знаменитому комиссару Папийону… деньги и ценные вещи исчезли, что позволяет предположить убийство с целью ограбления…»
– Слава богу, это ограбление! – вскричала старая дама, опуская газету.
– У них есть свидетель, – подала голос Амалия, дочитывавшая свою статью. – Неизвестно, кто именно, но журналисты уверяют, что некто видел человека, который выходил из особняка вскоре после убийства.
Александр, облокотившийся о спинку ее стула, прочитал несколько строк поверх ее плеча и нахмурился.
– Скажи, мама… неужели ты и впрямь думаешь, что он мог сделать это? Множество ударов каминной кочергой… да еще ограбление!
– Саша, в данном случае неважно, что думаю я, да и все мы, – с некоторым раздражением ответила Амалия. – Понимаешь, есть сумма фактов, которая выглядит крайне подозрительно: один человек поссорился с другим и пообещал его убить, а вскоре номер два был убит, у номера же первого нет алиби. – Амалия перевела дыхание. – И почему Миша секретничает? Что ему стоит просто сказать, что он был там-то и там-то? В конце концов, мы все взрослые люди!
– Может быть, боится тебя огорчить? – предположила Аделаида Станиславовна.
– Он должен понимать, что меня куда больше огорчает то, что в данной ситуации мой сын оказывается совершенно беззащитен перед законом, – вздохнула Амалия. – Саша, дай-ка мне телефон.
Сын выполнил ее просьбу. Баронесса сняла трубку и попросила соединить ее с номером Михаила.
– Алло, Миша… Ты видел вечерние газеты?
– Еще нет. А что, в них уже написали, что убийца – я?
– По-твоему, это смешно? – рассердилась Амалия. – Если Папийон тебя арестует, огласки не избежать! Ты хоть понимаешь, что тебе придется уйти из армии?
– С какой стати? Я никого не убивал!
– Мы тебе верим, но следствие не привыкло полагаться на слова. Может быть, ты скажешь наконец, где был с одиннадцати вечера до четверти третьего?
– Гулял.
– Где, по Парижу? Случаем не возле графского особняка, где кто-то той ночью видел убийцу?
– Я – не убийца.
– Кто-нибудь может подтвердить, где ты был и что делал?
– Мама, прости, я не могу продолжать разговор. Это бессмысленно.
Из трубки доносились гудки.
– Что Миша говорит? – взволновалась старая дама.
– Сказал – гулял, – сухо ответила Амалия. – Ему кажется, что все происходящее несерьезно, поскольку сам прекрасно знает, что никого не убивал. Хорошо бы и комиссар Папийон разделял его уверенность… Потому что, если он решит, что Михаил имеет к убийству отношение, нам всем придется очень туго.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – вздохнула Аделаида Станиславовна. – Прежде всего мы не знаем, кого именно видел свидетель. Да и вообще, может быть, никакого свидетеля нет, а его выдумали газетчики?
– Если бы это было обычное дело, – поморщилась Амалия, – я бы уже сейчас все знала от Папийона. Но теперь, когда он подозревает Мишу, ни слова мне не скажет.
Баронесса взяла другую газету и принялась читать сообщение о гибели графа, которое начиналось заверением, что столь громкое убийство наверняка станет делом века.
– А вот еще подробности, кстати. Убийца прихватил с собой деньги, драгоценности и какую-то фарфоровую фигурку. Зачем?
– Дорогая, не вижу смысла себя изводить, – примирительно сказала мать. – Ты же сама всегда говорила, что Папийон – один из лучших полицейских Франции. Может быть, просто предоставить ему разбираться с этим делом? Уж он-то наверняка рано или поздно все узнает.
– Кажется, месье Дусе интересуется балетом, – невпопад проговорила Амалия.
Ее мать и Александр переглянулись.
– При чем тут… – начал сын.
Но баронесса уже поднялась с места.
– Велите Антуану приготовить машину. Я спущусь через четверть часа.
К счастью, модельер был дома и сумел ее принять. В нескольких словах Амалия дала понять старому денди, что ее сыну угрожает большая опасность, и спросила, знает ли владелец модного дома, где живет мадемуазель Корнелли.
– Она снимает апартаменты на бульваре Османа, – кивнул Дусе и объяснил, где именно поселилась балерина.
– Вы не знаете, сегодня она выступает?
– Сегодня – нет, насколько мне известно. – И модельер добавил, испытующе глядя на баронессу: – Вы уже пытались поговорить с префектом?
– Боюсь, в данных обстоятельствах это будет истолковано не лучшим образом, – честно ответила Амалия. – К тому же я не настолько хорошо знакома с префектом, чтобы узнавать у него детали полицейского расследования.
– Его жена заказывает у меня платья, – задумчиво промолвил мужчина, – и… гм… подруга тоже. Если вам угодно, я мог бы попытаться навести справки через них.
– Вы меня чрезвычайно обяжете, сударь.
И Амалия улыбнулась самой очаровательной улыбкой, на которую была способна в это мгновение, когда ее сердце сжималось от тревоги.
От Дусе она прямиком направилась к балерине, но той не оказалось дома. Консьерж сообщил, что мадемуазель Корнелли встает не раньше одиннадцати утра, а возвращается не раньше часа ночи. Исключением являются только дни, когда объявлены matinées[4].
Вернувшись к себе, Амалия еще раз перечитала все имеющиеся в ее распоряжении газеты и задумалась. Слуга, обнаруживший тело, весь предыдущий день отсутствовал. С утра вторника граф был в доме один. Также в особняке не было никого, кроме него, и в тот момент, когда туда забрался убийца. Совпадение? Или человек, совершивший это преступление, был хорошо осведомлен обо всем, что творилось в доме Ковалевского, и выбрал самое удачное для нападения время? Но если целью было ограбление, почему тогда просто-напросто не дождаться, когда граф отправится в клуб, и не ограбить пустой дом, абсолютно ничем не рискуя? Зачем вору убивать – ведь во Франции за убийство полагается смертная казнь?
Или главной целью злодея было все же убийство языкатого и малоприятного аристократа, а все остальное – только для отвода глаз? Или, допустим, убийца вовсе не собирался грабить свою жертву, а сделал свое черное дело и ушел, деньги же и драгоценности впоследствии присвоил кто-то другой, к примеру, тот же слуга, который обнаружил тело?
Но если речь шла об убийстве, кому оно могло быть выгодно? Наследникам графа? Или тут замешано что-то личное, никак не связанное с деньгами? Кто… да, да, кто совсем недавно говорил при ней, что не следует спускать обиду, когда можно за нее покарать?
И до чего же скверно, что Михаил поссорился с графом и угрожал ему буквально за несколько часов до того, как…
«Стоп!» – сказала себе Амалия. Еще одно совпадение, как и в случае с домом, в котором нет слуг? Нет, господа, если совпадений слишком много, это уже система.
Решившись, баронесса пододвинула к себе громоздкий телефонный аппарат.
– Миша!
– Да?
Боже, какой у сына недовольный голос!
– Я хотела кое-чего спросить. Кто присутствовал при твоей ссоре с графом Ковалевским?
– Несколько членов клуба. А что?
– Назови мне их, пожалуйста.
– М-м… сейчас вспомню… Там был маркиз де Монкур, потом один промышленник, Фуре, и двое наших: Владимир Феоктистов и господин Урусов.
– Феоктистова я знаю, он родственник посла. А Урусов кто такой?
– Поверенный графа. Он пытался вмешаться и прекратить ссору.
– У кого-нибудь из этих людей были… скажем так, разногласия с графом?
– Что ты имеешь в виду?
– В данном случае – причину, по которой можно пожелать прикончить своего ближнего.
– Не думаю, чтобы у кого-то из них имелась такая причина. Урусов – хороший знакомый графа, они давно дружат. Феоктистов не являлся другом Ковалевского, просто изредка общался с ним в клубе, только и всего. Не могу себе представить, чтобы у него появился повод избавиться от графа. Фуре – буржуа до кончиков ногтей, добродушный, спокойный месье. Он сейчас увлечен автомобилями, ничего, кроме них, его не интересует. Как видишь, совсем не такой человек, чтобы кочергой проламывать голову спящему.
– Ты ничего не сказал о маркизе.
– Потому что это просто смешно. Если бы ты знала Монкура, то поняла бы, почему.
– Я его не знаю, так что расскажи мне о нем.
– Хорошо. В общем, он неплохой человек, но у него властная мать, и она испортила ему характер. Маркиз сделался таким суетливым, боязливым… Понимаешь, Монкур из породы людей, которые вечно тревожатся без всякого повода и постоянно пытаются всем угодить. Из-за этого его за глаза называют флюгером, хотя это не вполне справедливо. Просто ему не повезло с семьей, и…
Пауза.
– Что?
– Ты знаешь, я сейчас кое-что вспомнил. Граф недавно выиграл у него пятьдесят тысяч франков.
– Для обычного человека это огромные деньги. А как насчет Монкура?
– По-моему, для него тоже. Маркиз так и не смог выплатить свой долг.
– Теперь граф убит, и Монкур больше ничего ему не должен… – задумчиво промолвила Амалия. – Ты не знаешь, где он живет? Я хотела бы побеседовать с ним.
– Недалеко от графа, буквально через два дома от него живет, в желтом трехэтажном особняке.
А вот это очень и очень интересно. Уж не окажется ли истинная подоплека этой истории банальнее некуда? Монкур проиграл слишком много денег, занервничал, узнал, что граф остался в доме один, а тут еще ссора Ковалевского с Мишей… Одно к одному, и соблазн слишком велик! Всего-навсего и нужно-то, что забраться в дом к соседу и прикончить того, сымитировав ограбление…
– Сколько лет Монкуру?
– Двадцать два, кажется.
– Можно его назвать нервным человеком, склонным к истерике? Может быть, чтобы он, пусть чисто теоретически, в сложной ситуации потерял голову и нанес спящему двадцать ударов вместо одного?
– Мама, ты требуешь от меня слишком многого, – вздохнул Михаил. – Я сказал тебе то, что думаю, и… и я понятия не имею, способен ли маркиз совершить столь гнусное убийство. Конечно, Монкур слабый человек и слишком много проиграл… но, черт возьми, это же не повод, чтобы действовать таким образом!
– К твоему сведению, людей убивали из-за куда меньших сумм, чем пятьдесят тысяч франков, – сказала Амалия. Баронесса поколебалась, но потом все-таки решилась и спросила: – Скажи, ты не хочешь перебраться к нам? Мы выделим тебе комнату, любую, какую хочешь. Просто у меня душа не на месте, когда ты не с нами. К тому же случилось такое…
– Мама, честное слово, ты зря беспокоишься, – проворчал сын, но по его голосу Амалия поняла, что он тронут. – Я не убивал графа, хотя первый готов признать, что тот был мерзавцем. А в ту ночь я просто решил прогуляться. В конце концов, есть у меня такое право?
«Уж не прогулялся ли ты до бульвара Османа?» – подумала Амалия. Но, зная характер сына, остереглась задать этот вопрос вслух.
В любом случае завтра она вплотную займется собственным расследованием. Если Михаил не хочет отвечать на ее вопросы – что ж, придется узнать ответы на них от других.