В Москве у неформатной Золушки жили друзья. Несколько. И не первый год жили. Они всегда ждали и звали. Но о приезде им сказано не было. «Возможно, чуть позже?» – так думала Аня, делая первые шаги по московской земле. В джинсах, кроссовках и очках. Сейчас они были лишними. Это не про вещи. Да простят друзья такие мысли в отношении них. Сейчас Аня была в другой Москве, не в той, где жили они. Добрые и хорошие. Они ее любят. Приютят. Согреют. Только этого тепла ей сейчас не требовалось. Совсем. Почему? Хороший вопрос! Только ответа на него искать не хотелось.
Мечталось побороть привычку «туго заплетать косички». Как в анекдоте с девочкой, которая постоянно улыбалась. И год, и два, и семь. Оказалось, что ей просто косички туго заплетали все семь лет. Так и с Аней. Люди привыкли видеть ее постоянно улыбающейся. Это очень помогало, и в работе тоже. Людям комфортно и спокойно, когда им улыбаются. Поэтому серьезное выражение Аниного лица вводило окружающих в состояние ступора. Внушало тревогу, что случилось страшное. А если еще и непоправимое? И с надеждой ее спрашивали:
– Что у тебя случилось, Ань?
– Ничего.
Надежда, что страшное касается только Ани, не оправдывалась. Тогда в вопросе уже слышался испуг:
– Тогда почему у тебя такое лицо?
– А! Просто косички сегодня не туго заплела. Ну, понимаете, волосы устают, если их постоянно туго заплетать, – Аня пыталась изобразить улыбку, – волосы, говорю, устают.
– Какие косички, Ань! Я тебя сроду с косичками не видел, – человек искренне недоумевал и еще сильнее пугался, что от него что-то скрывают.
– Зеркало есть? – Аню ситуация забавляла всё сильнее.
– Нет, а что? – человек запутывался окончательно.
– Хотела убедиться: неужели нет косичек? Потому что я-то чувствую, что они есть! И хронически туго заплетены, представляешь?
– Издеваешься?
– Есть маленько, ты прости, – она брала собеседника под руку. – Настроение неважное сегодня. А в остальном – всё хорошо. И миру ничто не угрожает.
– А косички-то при чем?
– А косички, они всегда в тему! Ты это учти и запомни, – она хлопала по плечу и отпускала собеседника самостоятельно додумывать проблему до конца.
Делая первые шаги по московской земле, Аня радовалась, что не чувствует косичек. И их отсутствие никого не напрягает.
Сейчас было утро. И предстояло много дел. План действий минимум: устроиться на работу (не факт, что удастся быстро пристроить привезенные текстики), чтобы не продавать вещи и не доставать «НЗ». После работы найти фитнес-зал, который окажется по карману. План действий максимум – это минимум плюс вспомнить о душе и обходить стороной ЦУМ на Петровке, Столешников и еще несколько переулков. «Клянусь, клянусь, клянусь!» – Аня забыла, какую руку надо поднять, поэтому подняла обе. Чтобы точно не забыть клятву, на левой руке был поставлен крестик.
Мысли про работу не были шуткой или выдумкой. Ехала Аня подготовленной. Нашла через Интернет людей. Точнее, одного человека. Ее звали Майя. Майя состояла на госслужбе. В мэрии московской. Не начальство, но чиновник средней руки, который еще не забыл о проблемах простых людей, и помнил, что для счастья им нужны как минимум две вещи: хлеб и что-то от Армани, – а полное счастье начинается с трех предметов: хлеб и что-то от Армани и Прада.
Аня с Майей сначала здорово болтали в аське, потом с тем же удовольствием продолжили болтать по телефону. И Аня поняла, что у нее появилась подруга новой генерации. Их связывает непонятно что. Точнее понятно – ничего их не связывает кроме удивительно сходного по составу словарного запаса, одинакового способа построения фраз, усталости от накопленной успешности. Или неуспешности? Вот-вот! И этот знак вопроса их тоже связывал. В общем, они, одинаково прикалываясь, ныли и хотели что-то изменить в своей жизни. Но в одиночку было страшновато, поэтому решено было объединиться. Они обсуждали шмотки и книги, фильмы и концерты. Ближний Анин круг отодвинулся куда-то на периферию. Возникло непреодолимое желание выпить кофе лично, а не синхронно заочно. И тут Аню шарахнула мысль о заваленности жизни брендовым барахлом. А с кем поделиться? Ну не с теми же, кто физически рядом, учитывая, что они и сами такие же захламленные. Лучше уж с такой же захламленной, но физически далекой подругой. Если что – поставила в игнор и живи спокойно дальше. И пар выпущен, и круг общения в общем не пострадал.
Вот и поделилась Аня с Майей. А та почему-то поняла, хотя пару минут назад обе пели оду брючкам от Армани. А тут, оказывается, у обеих в душе – тоска… по юбкам. Шутка. Накопилась усталость от формы. Зарабатываешь деньги – тратишь. Обсуждаешь, как потратила. Думаешь, на что еще хочешь потратить. Опять зарабатываешь. Иногда идешь не в модное кафе или ресторан, а на концерт. И на концерте почти слезы. Потому что восторг в душе случается неожиданно. Аня делилась с новой Интернет-подружкой:
– Случайно послушала Берлиоза. Какая-то струна зазвучала внутри. Хотя меня в детстве не тренировали слушать классику. Спасибо школе, после которой я знала, что эту фамилию можно найти у Булгакова. А тут – такой однофамилец! Знаешь, Май, чего-то захотелось захотеть. Но не успела понять, чего именно, – после концерта зашли в сушечную, выпили сливового и съели роллов – тут же забыла про Берлиоза.
– У меня было то же самое! – с неожиданной экспрессией в голосе «зазвучала» Майя. – Только здесь в Москве, на концерте Башмета. И потом тоже в сушечную ходили!
– Майя, так я тоже не самого Берлиоза слушала! Получается, на нас с тобой Башмет одинаковое действие оказывает! Или роллы со сливовым? Май, вот почему мы не можем только о музыке поговорить? Почему тут же обязательно гастрономическая тема возникает?
И так было постоянно. Только промелькнет что-то в душе – как комфорт и модная привычность возникают и возвращают к себе. «Лучшее – враг хорошего», – этим удавалось девочкам себя успокаивать всегда.
Был такой случай. У Ани появился очередной мальчик. Относился к ней с пылом-жаром. Но, поскольку он «пока никто и звать никак», считать его родным хотелось, но не моглось. А циничного и состоятельного любителя комфорта, который поддерживал в отношениях постоянную температуру 36,6, хотелось не считать родным, но не получалось. Пылкость мальчика была такой притягательной, что решено было выяснить отношения с мистером Комфортом.
– Знаешь, я, кажется, влюбилась. В не тебя, – сказала Аня одним комфортным вечером.
– Да-а?! И где ты с ним была? – он оторвал глаза от плазмы и хотел поставить стакан с виски на пол, но вместо этого добавил еще напитка, льда, отхлебнул и обратно откинулся на диван. Полулежал и, не отрываясь, смотрел на Аню. Злости во взгляде не было. Было умиление.
– Я не расслышал, что ты сказала, – получилось как-то по-отечески. Правда, виски Комфортный глотал в более быстром темпе.
«Сказать, что нигде, что гуляли по набережной, сидели на скамейке?»
И вместо этого Аня сказала:
– Хочешь чаю?
– Да, спасибо. Видишь, ты сама всё про свою влюбленность поняла, дорогая.
Что такое «журавль в небе»? С чем его едят? И когда его едят? А тут – синица. В смысле квартира в виде минидворца, у каждого – машина. Общая любовь к хорошим винам и кухне. Да, тебя любят условно. Как элемент комфорта. А там ты – смысл жизни. Но ведь любой женщине под тридцать понятно, что так любят все мальчики в двадцать три. А в сорок мальчики любят уже себя и комфорт. Так если через несколько лет разницы никакой не будет, то зачем что-то менять? Тем более есть тайное опасение, что в комфортную жизнь может попасть уже другая девочка, чуть-чуть моложе. Лет на пятнадцать-семнадцать – не больше! Хотя кто его знает, какой уровень комфорта будет предложен…
Встреча с Журавликом случилась в маршрутке. Так бывало, что Аня бывала иногда без машины. Вот и тогда – заранее объявили, что трудовой коллектив собирается испить на работе шампанского. Испили быстро. Аня вышла на улицу. Было не поздно. Не ночь. И не холодно. И вообще было как-то всё равно. Она шла мимо остановки, и перед ней остановилась маршрутка. Молодой парень открыл дверь, посмотрел на Аню и подал руку. Аня почему-то поняла, что маршрутка идет в ее сторону. Подала руку парню и зашла в салон.
Он зашел за ней. На улице было почти тепло, но не повод, чтобы расстегивать куртку. А его куртка была расстегнута. Не очень хорошая, но модная куртка. Джинсы тоже не для тепла. Гардероб был такой универсальный, варианта «и зимой, и летом модный парень я». Придумывается легенда «я – морж». И самое худшее, что случается, – это мороз зимой максимум на несколько дней. В эти по-настоящему зимние дни легенда не спасает, и таким парням приходится прогуливать институт и все вечеринки, потому что «реально холодно». Этот мальчик был не из гламурных. Не тонко-стильный, а, скорее, наоборот – очень даже конкретно-крепкий. Стрижка не модная, а просто копна кудрей. Аня в тот день оделась как-то по-девчачьи: короткий пуховик, джинсы, высокие сапоги и мало косметики.
Пока она искала деньги, услышала, как парень сказал: «Два». Она еще подумала: «Странно, он – один, и где же девушка?» И ей стало как-то неприятно, что он, оказывается, не один. Хотя в салоне кроме них по-прежнему никого не было. Так получилось, что они сели напротив друг друга. Случайно получилось. Почти коленки в коленки. Пока он говорил это свое «два», она нашла деньги и сказала про себя: «Ну и ладно!» Кому и почему сказала – сама не знала. Протянула купюру, а он ее не передал. Подержал в руках и положил в карман.
Она напряглась: почему это он не торопится передавать ее деньги, а потом поняла! Он заплатил за себя и за нее… а ведь ее почему-то задело, как он сказал «два». Хорошо так сказал «два». Что она даже позавидовала той, кто эта «два». И руку он тоже подал хорошо. Хороший мальчик. Ей стало спокойно и приятно, что «два» – это она. Просто так приятно. Без потом.
Мальчик смотрел на нее, но делал вид, что звонит по телефону, что ему надо срочно всем позвонить. А она смотрела в окно. Он смотрел на нее, будто сосредоточившись на звонке. А ему, как назло, никто не отвечал. Он набирал следующий номер. Опять тишина. Третий. Наконец, кто-то ответил. Аня опять почему-то напряглась. «Девушка или нет? Нет, говорит с другом», – она успокоилась. Мальчик говорил про какую-то вакансию. По его разговору Аня поняла, что он очень молодой мальчик.
– Ну ты где? Я сейчас подъеду в офис. Ты не знаешь, Серый нашел работу? Нам человек нужен во вторую смену. Я бы его взял. Позвони ему, пусть меня найдет.
Аня посмотрела на него внимательнее. Высокий молодой мальчик. С пухлыми, как у ребенка, щечками и ямочками. Спорт помогал уравновешивать любовь к вкусной и здоровой пище, но уже сейчас было понятно, что со временем спорт проиграет и мальчик раздобреет по типу «русский богатырь». Его бы назвать Хома (от «хомячок»), а она его сразу окрестила Журавликом. Была в нем какая-то мечта или полет юношеский. В общем, бросалось в глаза, что крылья ему еще никто не подрезал.
Они на секунду встретились глазами. Глаза карие. Большие, карие и неравнодушные. Еще секунду, и он бы обязательно что-то сказал или спросил. Но Аня отвела глаза в окно. Он попросил остановить на следующей остановке и стал опять кому-то звонить. Телефон казался каким-то слишком маленьким в этих больших и очень мужских руках. Пожалуй, именно руки были в нем самыми взрослыми. А в остальном – мальчик. Милый-милый. Мальчик с кудряшками, ямочками на щеках и теплыми карими глазами.
Аня нащупала в кармане зажигалку, крепко сжала ее в кулаке. Через пару секунд отпустила и достала бумажный носовой платок и ручку. Написала номер своего телефона. И продолжила смотреть в окно. Перекресток уже был виден. Сейчас будет остановка. Машина стала тормозить. Журавлик уже поднялся. Аня протянула ему платок. Он не понял, в чем дело, но обрадовался и постарался как взрослый радости не выдать. Еще он не знал: выходить ему или остаться. Но всё-таки вышел из маршрутки. Машина тронулась. Следующая остановка была Анютина. Она попросила остановить раньше остановки, за светофором. И стала с улыбкой считать про себя: «Раз, два, три, четыре, пять». Зазвонил телефон. Она этому не удивилась. Номер был из неизвестных ей.
– Алё, – Аня была уверена, что это Журавлик.
– Ты можешь вернуться? – голос был бы очень взрослым и серьезным, если бы не был таким взволнованным. Такими волнительно мужественными бывают мужчины лет до двадцати пяти.
Аня прикрыла трубку рукой и попросила остановить маршрутку. А в трубку спросила:
– Зачем?
– Ты вышла?
– Да. Я уже почти дома. Так зачем возвращаться?
– Выходи за меня замуж.
Ей захотелось съязвить, что, может, лучше усыновить? Но сдержалась. Рука уже голосовала. Она еще тянула время какими-то глупыми вопросами и приколами. Вышла из машины. Он ее не видел. Было так смешно, как он сосредоточен на телефоне и ловит каждое ее слово. Она нажала кнопку. У него на лице – ужас. Он нажал повтор вызова. Она сбросила. Он помедлил и опять попытался позвонить. Она опять сбросила. Он никого не видел вокруг. Она за его спиной сказала:
– Гав!
Ей сейчас тоже было примерно двадцать.
Они гуляли. Он рассказывал, что работает, что у него большие планы. Он охранник, но, конечно, не рядовой, а самый старший среди самых младших начальников.
Он рассказывал о прекрасном будущем, потому что в этом возрасте у незолотых мальчиков настоящее непрезентабельно, а прошлого еще нет. Почти нет. А такого прошлого и настоящего, чтобы с гордостью рассказать о нем тридцатилетней женщине – нет совсем. Есть только будущее. Мечты о будущем, которые воспринимаются реальнее прошлого и настоящего вместе взятых. Очень искренне они, эти мечты о будущем, воспринимаются.
Так они стали встречаться. Он хотел ее видеть каждый день. Поэтому звонил каждый час. Поэтому через день они виделись. Видеться с Журавликом было приятно, потому что минимум дважды за свидание он делал ей предложение. Конечно, абсолютно серьезно. Кратно предложениям он признавался ей в любви. Средняя скорость – одно предложение-признание в час. Потому что больше двух часов на встречу она ему подарить не могла. Да и гулять дольше становилось совсем холодно.
Надо отдать Журавлику должное, он не настаивал на долгих пеших прогулках. Он звал ее на дискотеку и в кафе, но Аня боялась встретить там знакомых. Поэтому они дышали свежим воздухом и смотрели на звезды. Потом шли в кафешку. Аня узнала, какие заведения дешевые, и тянула Журавлика туда. Во-первых, опять же из соображений конспирации. А во-вторых, и так ясно почему. Было очень трудно придумывать поводы, чтобы не есть совсем или почти не есть. Когда Аня просила чай с лимоном, он приносил чай с лимоном и пять круасанов. Это было так трогательно. Аня ела, но ей было стыдно, не понятно за что. Однажды она попыталась заплатить за себя. Он обиделся. Сильно обиделся, а как объяснить, что обижаться не надо, и при этом еще сильнее не обидеть – Аня не знала. Вот. А ужинать хотелось. Она пила с Журавликом чай, иногда ела круасаны, а потом уходила. Журавлик просил ее остаться. Но голодная женщина очень убедительна в аргументации, почему ей надо уйти.
Еще было очень трудно его убедить не звонить после десяти вечера и не присылать ночью сообщений. Пришлось приучиться отключать телефон. И придумать уже для комфортного мужчины объяснение, почему вдруг возникла необходимость отключать телефон на ночь. Паранойя с телефоном приобрела жуткие до комизма масштабы: Аня доставала симку из телефона, чтобы быть уверенной, что ее мальчики не свяжутся друг с другом через ее телефон.
И вот Журавлика собрались отправить в какую-то командировку. Неожиданную и непонятную. И на целый месяц. Ане было трудно представить, как она будет целый месяц без признаний-предложений. Надо было как-то ими запастись… Фантазии хватило только на логическое продолжение поцелуев. Для Журавлика это оказалось какое-то неожиданное счастье. Когда он уже опять обрел дар речи, спросил:
– Ты будешь скучать?
Она молчала. Одинаково глупо было и ответить ему, и промолчать. Молчать было честнее. Аня уткнулась в плечо Журавлика. У нее было чувство, что они больше не увидятся.
– Я приеду, как только смогу, – он был уверен, что именно это его обещание ее сейчас осчастливит.
– Хорошо, – Аня сказала это вслух, а сама подумала: «Зачем?»
Он примчался через три недели. Она уже забыла это странное прощание. И им было очень весело, и радость была. А потом опять вспомнились те странные драматические переживания при прошлом расставании.
Показалось, что всё вернулось на круги своя. И скорость та же. И то же ощущение себя как центра мироздания. Журавлик приехал на три дня. Потом ему надо было уехать еще на неделю. Он всё рассчитал: у них будет три свидания. Три настоящих свидания, точнее, три дня вместе. Потом он уедет. Потом приедет, и они поженятся. Но Аня отправила его в первый же вечер домой, к родителям, потому что надо же и маму порадовать. Но наутро опять возникло это странное ощущение жизни после жизни. И Аня отказалась от встречи. И на третий день тоже. Перед отъездом Журавлик позвонил:
– Я люблю тебя! Когда мы увидимся? Я так соскучился! Можно я сейчас приеду?
– Но не нужно, – Аня заваривала зеленый чай.
– Почему? – он спрашивал так, будто от ее ответа зависело, жить ему или нет.
– По кочану, да по капусте, – она посмотрела в зеркало.
– Я не понимаю, – он говорил уже очень тихо.
– И слава Богу. Я сама тебе позвоню, хорошо?
– Ты хочешь, чтобы мы расстались?
– А мы уже расстались, ты разве не помнишь?
– Когда?!
– Тогда.
– Послушай, – Журавлик играл в мужчину, – я вернусь через неделю, и ты мне всё расскажешь. Если я виноват – я всё исправлю. И если не виноват, я тоже всё исправлю. Я тебя люблю и хочу, чтобы ты была со мной. Всегда.
– У нас было «всегда», дважды. Третьего «всегда» не наступает.
Когда через неделю по возвращении Журавлик ей позвонил, она не ответила. Она вертела в руках зажигалку и смотрела на телефон. И не выпускала зажигалку из рук. Телефон звонил долго. Потом снова звонил долго. Потом была пауза. Аня не стала перезванивать. Потом опять был долгий звонок. Она отключила телефон. А на следующий день поменяла номер.
На какое-то время «тишина и покой воцарились в Муми-доле». «Старое» комфортное счастье приобрело какую-то новую остроту. А потом Аню стали посещать странные мысли.
Раньше молодые мальчики в ее жизни появлялись часто. Молодым мальчикам очень нравятся еще молодые, но уже самостоятельные женщины. Ведь это рядом с мужчиной-комфортом она была маленькой, глупенькой и финансово ослабленной. Хотя машина у нее была своя, квартира тоже была (от родителей), и даже дважды в год отдохнуть она могла на свои. Поэтому для мальчиков Аня была вполне самодостаточной и очень привлекательной особой. И они появлялись часто. А после «журавлика» почему-то иссякли. Или замечать их Аня перестала. И в комфорте стало как-то тоскливо. Появилась привычка гулять пешком одной по вечерним улицам. Сидеть одной в кафе и ужинать в полном одиночестве. Зайти одной в кино. После работы поехать к себе, сказав, что устала. Из-за любви к «журавлику»? Аня много думала об этом. Поняла, что нет. «Журавлик» был только поводом. Даже купила себе диск Берлиоза «Гарольд в Италии». Приходила домой и слушала. В общем, в один момент всё это и было выложено Майе. После паузы Майя написала: «Приезжай!» Аня испугалась, поблагодарила и сказала, что подумает. Обязательно подумает. Завтра.
Сейчас будет очень смешной момент. Потому что решение ехать в Москву Аня приняла вдруг, когда поняла, что хочет поработать дворником. Но не в родном, конечно, городе, а в Москве. За служебное жилье (чтобы не снимать квартиру). Так бывает. Вдруг захочется уставать физически. Работать руками. И на свежем воздухе. И стоило об этом подумать и написать Майе, как появилась возможность. Майя потрудилась и добыла Ане место дворника в тихом центре столицы. Сборы были стремительны, потому что такое место ждать не будет. В общем, в пятницу вечером образовалась вакансия, а в понедельник утром Аня должна была на нее трудоустроиться, и она-таки шла на нее трудоустраиваться.