1
Подполковник Шаров Иван Иванович, молодой, высокий, подтянутый, с красивым умным лицом, имел привычку во время совещаний срываться с председательского места и ходить по кабинету. Так ему лучше думалось. Он заходил за спины подчиненным, вставал напротив и сверлил взглядом говорящих, создавая напряженную обстановку и дискомфорт у присутствующих. Каждый, кто брал слово или кого называл начальник, обязан был сразу подняться. Сесть обратно позволялось только после разрешения.
– Чему вы улыбаетесь, Николай Иванович? – Иван Иванович смешно насупил брови и впился глазами в подскочившего капитана. Шаров был убежден в необыкновенной силе своего взгляда.
– Никак нет, товарищ полковник, – грустно ответил капитан и обманул. Он действительно только что улыбался – не сдержался в ответ на смешную рожицу, показанную оперативником Кривицким, который сидел напротив Токарева, спиной к Шарову.
– Садитесь, – отреагировал начальник на умышленную ошибку подчиненного. Начальник уголовного рыска был падок на лесть. – Ждите, когда дойдет до вас очередь, и готовьтесь.
В городском отделе внутренних дел Шарова не любили. Слишком молодой подполковник, родственник губернатора, придирался к починенным и заносился перед начальством. Его назначили в отдел полгода назад и вскоре должны были перевести в Москву в главк на генеральскую должность, вслед за назначением губернатора в аппарат президента.
Токарев сел на место и закопался в своих бумагах, чтобы больше не видеть расстегнутую ширинку руководителя, из которой выглядывал уголок чего-то белого. Недостаток в одежде видели все, поскольку Шаров непрерывно передвигался. Лучше бы он сидел в своем огромном кожаном кресле под обязательным портретом и флагами. Этот белый уголок снижал значимость всего, что говорил подполковник, являлся своего рода компенсацией подчиненным.
– Докладывайте, Николай Иванович, как обстоят дела с колесами?
Шаров поймал выразительный взгляд Токарева ниже пояса, незаметно скользнул рукой, заступил за голову одного из присутствующих и вышел без недостатков в гардеробе. Он благодарно кивнул Токареву.
– Ищем, товарищ подполковник.
– Результаты?
– Пока, к сожалению, ничего.
– Что сделано?
– Работаем, согласно утвержденному плану. Замки на воротах гаража были вывернуты из петель. Опросили охранников ГСК, никто ничего не видел. Нашли пролом в стене, через который, видимо, производился вынос. Все следы занесены снегом, ничего не поймешь. Опросили местных гастарбайтеров: дворников, ремонтников и прочих – ничего. Прошлись по магазинам, торгующим колесами, и шиномонтажам в округе – никто не признался в покупке таких колес. Да и кому в феврале продашь ворованную летнюю резину «р-двадцать» на нестандартных дисках? Каждое колесо килограмм по двадцать. Тупик, – в качестве доказательства огромной работы Токарев перебирал в руках исписанные листки бумаги. – В этих гаражах постоянно что-то воруют. То инструмент, то колеса, то консервацию, то еще чего-нибудь. Я думаю, что если колеса не уехали из города, то весной мы их найдем.
– Весной? Вы смеетесь?
– Никак нет.
– Плохо работаете! Вижу, что вы рассматриваете кражу колес как пустяковое преступление, на которое не надо обращать внимания. Вы ошибаетесь, капитан. Это совсем не пустяк. Для нас нет незначительных преступлений! Заявление любого гражданина для нас сигнал к серьезной работе. Понимаете? Прошу вас остаться после совещания для индивидуальной беседы. У вас всё?
– Никак нет, не всё! Еще есть изнасилование. Потом телесные повреждения и ножевые ранения. Плюс три угона автотранспорта на нашей группе.
– Что там?
– Работаем. Значит, по порядку, по изнасилованию…
– Кривицкий, вы непосредственно работаете по краже колес из гаража по улице Передовиков? – перебил Токарева Шаров.
– Так точно, товарищ подполковник, – медленно поднялся старший лейтенант. – Работаю.
– Какие соображения?
– Гастарбайтеры, скорее всего, под заказ вынесли, но у них ничего не узнаешь. Они общинами держатся, все друг друга покрывают, вербовать среди них невозможно.
– А если нажать?
– Они же не отказываются, народ безотказный и даже услужливый, но ничего не говорят. «Не знаю, не видел. Да? Как только что-то будет – сразу сообщу, товарищу начальник. Да?» – Кривицкий похоже изобразил акцент и манеру южан. – И тишина.
Начальник поморщился и кивнул следующему.
– Садитесь, старлей. Бардин, докладывайте.
* * *
Общее совещание закончилось. В кабинете остались Токарев и Шаров. Подполковник с почтением и осторожностью относился к следователю Токареву. Возможно, из-за разницы в возрасте (капитану недавно исполнилось тридцать шесть, а Шарову было тридцать три), трудно сказать. Что-то в нем было такое, что вселяло уважение. Токарев, среднего роста, среднего телосложения, с обыкновенным лицом, среди прочих выделялся шапкой совершенно седых, белых, волнистых волос. Седина прибавляла ему возраст, а крестьянская манера говорить неторопливо, взвешивая каждое слово, – солидности. Некая внутренняя цельность, основательность и вместе с тем простота вызывали у людей симпатию. Только маленькие, глубоко посаженные голубые глаза смотрели всегда весело и хитро, выдавая природный ум.
– Николай Иванович, вам же известно, чьи колеса подрезали? – подполковник сидел за приставным столом напротив Токарева и запускал на столе пропеллером карандаш.
– Говорят, любовницы нашего…
– Вот именно! – перебил подполковник и перестал крутить, вместо этого он теперь сопровождал каждое утверждение ударом тупой стороной карандаша по столу. – И он каждый день звонит и настойчиво интересуется. Когда? Почему до сих пор? Чем вы там вообще занимаетесь? Всякие другие вопросы задает. Он и фотографии колес нам передал, и заявление она написала. Что еще-то вашей группе надо?
– Иван Иванович, мы ищем, но вы же понимаете…
– Не понимаю, потому, что меня никто там не поймет! Вы что думаете, там кто-то дает мне говорить? Колеса должны быть найдены до конца следующей недели, лучше до дня Советской армии. Как хотите. Трясите таджиков, шиномонтажников, пусть землю роют. Откуда хотят, но колеса возвращают. Мне все равно, но приказ должен быть выполнен. Смотрите только, без коррупции и самоуправства. За такие вещи сейчас сразу из органов. Ясно?
– Те колеса по пятьдесят тысяч штука стоят!
– В Интернете уже по шестьдесят пять.
– К тому же они совсем новые и без примет.
– Тем лучше. Найдете – честь вам и слава. Не справитесь – не взыщите. Как вы это решите, меня не интересует, но преступление должно быть раскрыто в строгом соответствии с УК и УПК РФ, а имущество возвращено владельцу. Вопросы есть?
– А изнасилование, угоны и остальное?
– Тоже должны быть раскрыты. Всё, идите работать.
Токарев с отсутствующим видом поднялся.
– Сядьте, Николай Иванович. Чуть не забыл, есть одно дело. Простое. В субботу женщина принесла заявление о пропаже сына. Некто Свекольников Эдуард Романович, восемьдесят первого года рождения, уроженец нашего города, не женат, не судим, работник собеса. Ушел в четверг утром на работу и не вернулся. Я заявление вам отписал. Зайдите в канцелярию, получите. Организуйте проверку обстоятельств. Опросите мать, коллег по работе, родственников, сами знаете, что делать. Дело открывать, думаю, нет оснований, так что подготовьте официальный ответ. И не затягивайте с этим. Давайте, работайте. Завтра утром жду отдельного доклада.
– По пропавшему парню?
– По колесам, капитан. Свободны.
* * *
Каждый понедельник, после традиционного совещания, повторялась одна и та же история. Токарев возвращается в кабинет своей группы, молча подходит к подоконнику, смотрит в окно. Те несколько минут, которые продолжается созерцание пейзажа, Николай Иванович борется с искушением написать рапорт об увольнении и наконец-то прекратить свои страдания. «Ну, напишу. Ну, уволюсь. Куда потом? Что дальше? – думает он. – Дальше ничего, кроме большого разгромного разговора с Валентиной о семейном бюджете. Надо пережить понедельник, будь он проклят!»
Оперативники, капитан Солнцев и старший лейтенант Кривицкий, перекладывают свои документы, ожидая начала утренней планерки и получения заданий.
– Ладно! – Токарев несильно хлопнул ладонью по подоконнику, обернулся, сказал с напускной бодростью: – Господа офицеры, все слышали директиву верховного командования? Приоритеты расставлены однозначно.
Офицеры приготовили блокноты, ручки и замерли в ожидании.
– Алексей Николаевич, – обратился он к пожилому оперативнику в очках, капитану Солнцеву. – Потребуются ваши связи, такт и деликатность. Есть мнение, даже уверенность, переходящая в твердую убежденность, что к краже колес и их последующему сбыту неизвестным, но заранее несимпатичным лицам причастны шиномонтажи вокруг улицы Передовиков. Понимаете меня?
Солнцев кисло кивнул.
– А раз так, необходимо встретиться с Вадиком Сысоевым и намекнуть ему, что если он отказывается выдать похитителей, продавцов и покупателей, то самое меньшее, что мы можем для него сделать, – позволить просто вернуть колеса или компенсировать стоимость украденного. За это мы замнем дело, и его бизнес продолжит работать, как прежде. Более того, мы не возражаем, если он сам разберется с негодяями, накажет их. Поставит, например, их на деньги. Разумеется, насилие исключается.
– Четыре колеса по шестьдесят пять? Это…
– Двести шестьдесят тысяч, – подключился к расчету Кривицкий.
– Ого! – заерзал Солнцев. – Немало!
– Согласен, – кивнул Токарев. – Так у него, слава богу, восемь точек и два магазина. Короче, до конца недели пусть ищет, но в пятницу вопрос должен быть закрыт. Начальство настроено решительно, а встречать праздник со взысканием нам с вами ни к чему. Ясно?
– Ясно, Николай Иванович.
– Замечательно. После этого я прошу вас разобраться с заявлением о пропаже человека. Вот, Алексей Николаевич, заявление. Снимите себе копию. Там телефон заявительницы, матери. Созвонитесь с ней, поговорите. Опросите соседей, если успеете, сходите на работу. Начальство говорит, ничего хитрого тут нет, но мне интуиция подсказывает, что не так все просто с этим пропавшим.