Кэтрин Болфинч Обретая прощение

Прощать своих друзей труднее, чем своих врагов.

Ирвин Ялом

Глава 1


Я сорвалась с места, теряя в лужах обувь. Бежала по сырой земле, сбивая босые ноги в кровь. С каждым шагом все больше утопала в грязи. Ветви голых деревьев разрывали тонкую ткань домашнего платья, царапали оголенные плечи. Но я не замечала боли. Не замечала злобный смех охотников, доносящийся откуда-то издалека. Не замечала и того, что острый камень, попавшийся на пути, разодрал кожу на ступне.

Страх сковывал тело. Хотелось остановиться, упасть лицом в грязь и разрыдаться от обиды и отчаяния. Слезы душили, осознание того, что я осталась одна в этом мире пугало, доводило почти до безумия. Но я продолжала переставлять ноги, как сумасшедшая, боялась не успеть. А смерть все ближе подтягивала свои щупальца ко мне, желая схватить в свои лапы, предать мое тело огню. Я бежала, сквозь ужас, окутавший туманом земли Франции этой ночью. Самой худшей ночью в моей жизни.

До меня доносился пробирающий до костей вой. Лунный свет пропадал за черными облаками, лишь изредка дразня проблескивающей надеждой на спасение. Ветер нашептывал проклятья в мой адрес, или это я посылала их на тех, кто гнался за мной? Не могла понять. Продолжала бежать, прихрамывая на одну ногу, оставляя за собой кровавый след. Плевать, что они выследят меня. Плевать на мою смерть.

На горизонте замаячил огонек. Совсем немного и я окажусь у цели. Еще немного, Айлин. Я смогу! Смогу! Обращалась к себе, зарывала страх поглубже. Детям сейчас была нужна их мать.

Подъездная дорога к поместью встретила необычайным жаром. Я с ужасом оглядела пространство. Смотрела на дом, объятый огнем. Упала на колени пред горящим памятником моей прежней жизни. Молила, чтобы там не оказалось девочек. Хотелось вбежать в дом, забрать их, но я не могла. Безысходность хватала меня в свои сети – погибну даже не успев войти.

– Амели! – голос срывался на громкий крик, тут же уносясь куда-то вдаль по бескрайним полям пригорода. Словно в бреду я осмотрела поляну, ища три маленькие фигурки. Осознание неизбежного медленно прокрадывалось ко мне. Их нет. Девочек нигде нет. Я закричала еще раз, на сей раз громче, до хрипоты в голосе. – Ирен! Селин! – кричала, уже не скрывая своей истинной сущности. Умирала внутри, когда в окне тонкие пальчики, возможно, в последний раз поднялись к небу.

Я побежала к дому, наплевав на дышащий огнем ветер. Хотелось лишь вытащить их из этого ада. Избавить от ужаса, что им пришлось пережить сегодня. Вся моя прошлая жизнь разрушилась, унося с собой еще три маленьких жизни, едва я успела сделать несколько шагов. Крыша, объятая огнем, затрещала точно так же, как трещала моя душа. Поместье, словно карточный домик под дуновением ветра, рухнуло вниз. Слезы душили, заставляли захлебываться неизбежностью. Я упала в грязь, убитая своим горем, безысходностью и предательством. Как он предал меня, так и я предала своих дочерей. Я не успела. Не успела спасти то, что давало мне надежду на жизнь и силы бежать сквозь жуткий вой и ржание лошадей. Осталась лишь пустота и внимательный взгляд, сливающийся с ночной мглой.


***

Холодный пот струился по спине, дрожью отдаваясь в теле, когда я распахнула глаза из-за накатившей паники. Слезы солеными дорожками скатывались по щекам. Ком в горле отсекал возможность нормально дышать. Перед глазами все еще стояла картина горящего особняка, в носу застрял запах гари и дыма, а слух улавливал треск горящих деревянных балок поместья. Дом разрушился, унеся за собой надежду, что еще была жива в моей душе. Ощущение чужого взгляда так и впивалось в затылок, словно скрепка, скрепляющая бумагу. Но это было всего лишь наваждением, остатками сна или, вернее сказать, воспоминаний? В любом случае, позади меня сейчас только глухая стена. И с того дня прошло двести пятнадцать лет, никто уже не охотился на нечисть с такой одержимостью. Единственное, что осталось неизменным – вина и боль, съедающие меня изнутри каждый день моей вечной жизни, преследующие черной тенью, заставляющие жить дальше с огромной душой вместо сердца.

Я бросила взгляд на часы. Еще двадцать минут до шести. Тихо поднялась с кровати, стараясь не разбудить Итана. Прокралась в ванную комнату, включив воду в душе. Из-за низкой температуры, тело покрылось мурашками, но я игнорировала это ощущение. Слез уже не скрывала, они утекали вниз вместе с водой, смывая все чувства, но при этом будто сыпали соль на открытую рану. Как я бы хотела сейчас остаться без сердца. Перестать чувствовать, стать обычным безжизненным роботом, что живет изо дня в день по одной программе. Но не могла, такого еще не придумали, поэтому, я сделала воду холоднее, надеясь, что это отрезвит, вернет меня в реальность. Села на пол душевой кабины, обхватив себя руками. Больше не было сил переживать, скрывать правду, упиваться болью. Вечность подразумевала потерю близких людей, но меня никто не спрашивал, просто прокляли, заставив скитаться по миру.

Когда в соседней комнате прозвенел будильник, я отключила воду. Убеждала себя, что все в порядке. Получалось откровенно плохо. Я подошла к раковине, оперевшись на тумбу, вгляделась в отражение большого круглого зеркала. Ничего не изменилось. Абсолютно ничего. Мне двести сорок три года, а я все так же ненавидела себя до истлевших уголков сознания, до съедающего чувства вины. И все еще выглядела на те двадцать восемь, в которых застряла, как вечное напоминание о самом ужасном дне моей жизни. Те же русые волосы, завитые беспорядочными кудряшками. Те же густые брови и аккуратный нос. Те же зеленые глаза с оранжевым обрамлением вокруг значка – знак принадлежности к ковену. По крайней мере, так считали в девятнадцатом веке. Сейчас все удивляются и делают комплименты. Разница поколений в действии.

Я поправила волосы, пытаясь придать им опрятный вид. В глаза бросилось помолвочное кольцо с большим изумрудным камнем. Снова захотелось разреветься – рано или поздно он тоже покинет меня. Уйдет, оставшись лишь тенью в моих воспоминаниях. Я проглотила подступающие слезы, сейчас не время для истерики. Итан, наверняка, уже встал, и ему совершенно точно не нужно было это видеть.Вдох. Выдох. Успокаивая разыгравшиеся чувства, что беспорядочно кружили внутри, словно ураган Катрина, уничтожая на своем пути все живое. А на краю сознания, дразнящим огоньком мелькала мысль, ведьмы не видят сны без причины. Это всегда знак. И причем, не очень хороший.

Мысль неожиданно прострелила рвущуюся наружу панику – скоро день памяти у моих девочек. Всего три недели. Может, сон просто напоминание? Но разве я могла о таком забыть? Никогда бы не позволила себе этого. Вода смешалась со слезами на полотенце, когда я вытерла лицо. Какие бы чувства меня не преследовали, пора надевать каждодневную маску сарказма и хорошего настроения. Итану нельзя знать правду обо мне. В первую очередь для его же блага. А во вторую…кто в двадцать первом веке поверил бы в то, что его невеста – ведьма? Звучало по большей степени, как начало очень плохого и старого анекдота.

Я вздрогнула, когда в ванную комнату вошел сонный Итан в черной шелковой пижаме, со встрепанными каштановыми волосами. Стало легче. И все же на этом пути я не одна. Хоть он и не знал всего, но жизнь всегда становилась проще, когда рядом кто-то был. Мужчина окинул меня взглядом больших карих глаз.

– Доброе утро, милая, встала раньше? – поинтересовался он, подойдя ближе. Я кивнула, выдавив из себя какое-то подобие хорошего настроения. Итан поцеловал меня в щеку, мило растянув пухлые губы в улыбке, не заметил моей растерянности. – Сделаешь мне кофе?

– Конечно. – он еще раз поцеловал меня. Я вышла из ванной. Кровать в спальне так и манила лечь обратно, укутавшись в одеяло, как в кокон. И провести так целый день, смотря глупые сериалы и фильмы, отвлекаясь от сосущей в груди пустоты, что забирала в себя все силы.

На просторной кухне, я поставила металлический чайник на плиту, который тут же начал потрескивать. Большое окно открывало вид на лондонские улицы, дождь рисовал на стекле мокрые узоры. Сегодня Лондон тоже был не в духе, почти, как и всегда. Дождь остервенело бил в окно, направляемый ветром, что срывал желтые листья с деревьев. Лужи крупными потоками смывали грязь с обочин и тротуаров, заставляя жителей забавно перепрыгивать через них. Будто сама вселенная воспроизводила мои эмоции в жизнь, не щадя при этом других.

Я поежилась от понимания того, что скоро и мне придется оказаться в числе всех этих людей, так же прыгать через бесконечные лужи, удерживая равновесие с зонтом и сумкой наперевес. Перспектива остаться в кровати казалась все более заманчивой. Но я напоминала себе, что жизнь продолжалась, несмотря на все, что со мной было. Да и я обещала навестить Сару в приюте. А вечером концерт моего любимого музыканта, который я ждала целый год. Я шумно выдохнула. Сегодняшний день уничтожить не получится. Чайник на плите начал посвистывать, привлекая мое внимание.


***

Здание детского дома едва можно было различить сквозь плотную пелену дождя. Попытки управиться с зонтом не принесли результатов – при таком ветре от него ни капли пользы. Территория приюта встретила мрачностью и проливным дождем, затапливающим маленькие кустики и лавочки около круглого фонтана перед главным входом. Лысый охранник с поседевшими усами и добродушной улыбкой приветливо кивнул на пропускном пункте. Открыл входную дверь, пропустив меня внутрь. Документы не проверил – я была здесь частым гостем. Приходила к Саре, учила игре на фортепиано, мы разговаривали на французском. Целеустремленная девочка, всегда добивалась всего, чего хотела в кратчайшие сроки. Начала говорить французскими фразами уже после третьего занятия. Оказалось, что она читала книги по ночам. Меня всегда восхищала ее сила воли. Смотрела на нее иногда и понимала, что мне есть чему у нее поучиться.

В просторном холле, расходящемся в обе стороны, как обычно, царил полный хаос. Дети бегали туда-сюда, кто-то громко смеялся, кто-то сидел на подоконнике, задумчиво разглядывая пейзаж из окна, скрытый за толстой стеной дождя, кто-то спорил с воспитателями.

Я присмотрелась к толпе детей, выискивая рыжую макушку среди ребятишек. На другом конце заметила удаляющиеся огненно рыжие волосы. Улыбка расплылась по моему лицу, наблюдая за тем, как кудряшки подскакивали в такт быстрой ходьбе. Я сорвалась с места, пытаясь догнать подростка. Лавировала среди детей, обходя слишком большие группы и пропуская малышей. Боялась кого-нибудь случайно задавить. На ходу поздоровалась с воспитателем, побежала дальше, стараясь не выпускать из вида маячащие впереди яркие волосы. Наконец, догнала девушку, тронув ее за плечо. Сара недовольно выдернула наушник из уха, повернулась, явно собираясь сказать что-то обидное. Но потом заметила меня. Юное, покрытое рыжими веснушками лицо расплылось в счастливой улыбке, придав девушке задорный вид. Она бросилась мне на шею, стиснув в крепких объятиях.

– Айлин, ты пришла! – радостный визг, кажется, заглушил все остальные звуки. Я обняла ее в ответ. Внутри растеклось приятное тепло, заглушив нервное напряжение, не отпускающее с самого утра. Блаженно улыбнулась, закрыв глаза, позволив девушке почти повиснуть на мне. Медленно, но очень верно, становилось в разы легче.

– Привет, милая! – Сара неохотно отстранилась, затем еще раз стиснула меня в объятиях. Маленькая ладонь девушки крепко ухватилась за мою, упрямо потянув сквозь бесконечную толпу детей. Сара безошибочно ориентировалась в пространстве, толкнула неприметную светлую дверь, пропустив меня внутрь. Мы оказались в светлой комнате с большими окнами, кучей игрушек на полу. Стены увешаны полками, на которых стояло огромное количество книг на любой вкус – от Достоевского до сестер Бронте. Книга на длинной подвесной полке привлекла внимание яркими разноцветными буквами на корешке. Небольшое хобби Сары – вносить изменения в старые, потрепанные книги. К каждому прочитанному произведению она рисовала новую обложку, отражающую сюжет или понравившуюся мысль. Воспитатели не были против проявления творческой жилки у Сары. А я часто приносила ей новые краски и плотные листы, потом мы вместе придумывали дизайн и вместе смеялись с неудачных попыток.

Мы рухнули на поскрипывающий от старости диван, покрытый старым цветастым пледом. Я стянула бежевый плащ, изрядно потрепавшийся под дождем, подоткнула ноги под себя. Сара развалилась рядом, подложив под бок подушку в форме тыквы. Оживленно начала рассказывать о последних событиях из ее жизни, активно размахивая руками. Я наблюдала за подростком, стараясь сохранить внутри то уютное тепло, что всегда возрождалось в моей душе, словно феникс, рядом с ней. Вот бы запаковать его. Устроить в темном уголке своей души, которой, по мнению многих, у меня не было, и доставать в самые тяжелые моменты жизни, чтобы почувствовать себя живой.

– Ты меня вообще слушаешь? – Сара придирчиво сощурила глаза, рассматривая меня. Я вернулась в реальность, заметив, что до этого момента мысленно отсутствовала.

– Прости, малышка, приснился дурной сон и до сих пор меня мучает. – призналась я, опустив глаза в пол. Червячок с именем чувство вины вылез из недр сознания, насмехаясь надо мной, прокричал: «Дурной сон? Вот как ты это называешь?» Привычным действием задавила его внутри, покачав головой, выбросила ненужные мысли. Сейчас не время раскисать и жалеть себя.

Сара сочувственно сжала мою ладонь.

– Может, подсознание хочет, чтобы ты отпустила все, что тебя тревожит? Отпустила боль? – тихо предположила Сара. Я непонимающе подняла на подростка взгляд, что своими словами попала мне прямо в сердце. Ничего не знала, но почувствовала и поняла. Внезапно неизмеримое чувство благодарности накрыло меня с головой, становясь только больше из-за мягкой улыбки Сары. Чистая душа, способная успокоить мое черное, дырявое сердце, принести покой в мой мир. Я села ближе, притянула ее к себе. Прятала или пряталась в объятиях.

– Спасибо. – девушка поддерживающе похлопала меня по спине. – Иногда я думаю, что из нас двоих ты старше и мудрее. – тихо проговорила я. Сара рассмеялась.

– Айлин Барлоу раскрыла мой секрет! Спасайтесь, кто может! – прокричала девушка, пряча лицо в ладонях. Я рассмеялась следом, выуживая из сумочки новую упаковку акриловых красок. Сара восторженно взвизгнула, подскочив с дивана, запрыгала вокруг себя. А я любовалась радостным лицом девушки. Как мало нужно для счастья. И как приятно его дарить.

– И за какие мои заслуги ты появилась на пороге приюта десять лет назад? – любовно осматривая коробку, спросила она, метнув взгляд на диван. Я пожала плечами. Задумалась. Как можно было пройти мимо огромных зеленых глаз, смотрящих на тебя с такой надеждой и верностью за толстыми прутьями забора? Мимо растрепавшихся рыжих кудрей и тихого слова: «Мисс», заслезившегося взгляда, когда подошедшая воспитательница взяла в ладонь тоненькие пальчики, вцепившиеся в забор. Вот и я не смогла пройти. Будто бы жизнь давала нам шанс наладить отношения с миром. Давала мне шанс. С тех пор приходила каждый вторник, проводила с ней время – иногда час, иногда целый день. Она никогда не спрашивала о моем прошлом, о том, что привело меня к ней. А я никогда не спрашивала о ней. Думала, если посчитает нужным, то расскажет сама. Часто порывалась забрать ее к себе, но каждый раз прерывала себя из-за мыслей о Амели, Ирен, Селин и малыше Томе. У меня не было права на ошибку. Не было права на заботу о ком-то маленьком, живом и беззащитном, зависящим от меня полностью.

– Это за какие мои заслуги я встретила тебя. – прошептала я, наблюдая за тем, как Сара открыла тюбики с краской и достала маленький блокнот из кармана.

– Мы же можем отложить французский на десять минут? – мирно полюбопытствовала Сара, зеленые глаза умоляюще скользнули по мне. Я не раздумывая, согласилась, заметив, как девушка довольно притопнула ногой.


Спустя час я попрощалась с Сарой, пообещав позвонить на днях. Мы часто созванивались среди недели, рассказывали друг другу о переживаниях, событиях, просто болтали ни о чем часами. Она буквально была моей поддержкой и опорой. Хотя все должно быть с точностью наоборот, но в этом ребенке было столько счастья и любви к жизни, что в ее присутствии не хотелось быть злым, грустным или недовольным. А мудрости научить она и сама могла кого угодно.

– Мисс Барлоу, можно вас? – возле выхода меня поджидала воспитательница Сары, словно сошедшая со страниц книг – темные волосы, заплетены в тугой пучок на затылке, карие глаза, спрятаны за толстой оправой строгих очков, юбка в клетку, достающая почти до пола, руки чинно сложенные на животе. Именно так описывали учителей в художественной литературе.

Я приветливо улыбнулась, бросила взгляд на наручные часы. Женщина взяла меня под локоть, немного уведя от двери. Воровато осмотрелась по сторонам.

– Хотела поблагодарить вас за щедрое пожертвование. – заговорчески прошептала женщина, уперев взгляд куда-то в стену позади меня. – В этом году нам хватит отправить отстающих мальчиков в первый класс. Спасибо, что заботитесь об этих детях. – показалось, что в ее глазах мелькнули слезы, но я не успела ничего ответить, как в следующую секунду она коротко склонила голову, отпустив мою руку и скрылась в одной из многочисленных дверей.


***

Итан встретил меня около подъезда, скрываясь от дождя под большим черным зонтом. Русые волосы успели намокнуть и теперь небрежно свисали в разные стороны, наводя беспорядок в привычно идеальном стиле Итана. Его губы изгибались в очаровательной улыбке.Рука покоилась в кармане брюк. Мужчина глядел на то, как я приближалась, перепрыгивая через многочисленные лужи на высоких каблуках. Вот это было бы шоу, если бы я окунулась в одну из них. А если бы существовал какой-нибудь ведьминский таблоид, то от кричащих заголовков со всех сторон я бы не спряталась: «За двести сорок три года она так и не научилась ходить на каблуках!» И кто их вообще придумал?! Сплошное мучение. Но такое красивое…

– Прекрасно выглядишь, милая!

– Спасибо, ты тоже ничего. – я кокетливо улыбнулась, обхватив предплечье мужчины. Итан придержал дверь, пропустив меня вперед, сложил зонтик, шутливо брызнув в меня каплями. Я рассмеялась, качнув головой. – Как прошел день? – в ответ он тихо фыркнул, а улыбка в мгновение сползла с лица. Может, я спросила что-то не то? День не задался? Но обычно он делился переживаниями, рассказывал о «сложных» клиентах. Итан работал налоговым менеджером – помогал своим клиентам разбираться с налоговой системой и обязательной процентной ставкой. Иногда попадались тяжелые случаи, большие задолженности, поэтому в такие дни у него отсутствовало настроение и желание говорить о работе. Возможно, сегодня тоже такой день.

Я опустила этот вопрос. Возникшая тишина не давила. Все-таки мы два взрослых человека. Захочет, расскажет сам. Не любила лезть в чужие души и выворачивать их ради ответов. Молча открыла дверь квартиры, что встретила нас полной темнотой. Итан позади меня включил свет, помещение озарилось светом, показав белую, в тон паркета, мебель. Сбросив мокрые туфли на старый коврик, я поморщилась от неожиданности.

– Тебе хватит часа, чтобы собраться, Айли? – бросив взгляд на часы, собралась ответить, но Итан уже скрылся за поворотом на кухню. Интересно, что с ним сегодня происходит? Обычно его молчание длилось максимум тридцать минут. И он никогда не уходил, не дождавшись ответа. Его поведение, по меньшей мере, странное. Может, узнал что-то обо мне? Вряд ли. Мои ночные кошмары сто процентов остались незаметными. Он крепко спал, а все, кто мог знать что-то обо мне, либо давно мертвы, либо думали, что мертва я. Да и я не раскрывала правду о себе никому из людей после замужества. А это было аж в тысяча семьсот девяносто седьмом году. Тогда ведьм считали реальностью. Боялись, ненавидели, охотились. Муж не побоявшись, принял меня, но как оказалось, ненадолго.

Я просидела на обувной лавочке по меньшей мере минут десять. Все это время, пялилась в одну точку. Снова вспоминала ту ночь, горящую жизнь, смерть детей, предательство мужа. Все это словно большой комок лежал на моих плечах, а я тащила его два века, даже не думая о том, чтобы сбросить.

Но некогда раскисать, Айлин. Пообещала чувству вины, что непременно к нему вернусь. К вечному спутнику моей жизни, единственному, кто не покидал меня ни на секунду.

Итан гремел чашками на кухне. Я же направилась в душ, после целого дня под дождем хотелось привести себя в порядок. Заглушенные на время встречи с Сарой чувства снова выползли наружу, заставив меня обращаться к ним, смешивая слезы с проточной водой. На сердце что-то давило, будто невидимая рука со всей силы сжимала ненавистный слишком чувствительный орган. Зажала рот рукой, пытаясь не издавать звуков. Не хотелось, чтобы Итан видел эти слезы. Точнее, не хотелось объяснять их причину. Да и как такое можно объяснить без билета в крыло для особо буйных? Спустя чуть больше двух веков, оно болело ни на грамм меньше, чем в первый день. Время не лечит, лишь отправляет воспоминания в сюжеты ночных кошмаров. И меня многие бы не поняли, как это, лить слезы два столетия подряд по тем, кого уже давно нет? Но, что если я ответила бы, что они живы во мне? В моих воспоминаниях. В моих снах. Что если они умирали в моих снах, не позволяя зажить кровоточащей ране? Уже не так глупо и это можно понять, но нужно ли?

У меня не было роскоши долго плакать, снова подавила слезы. Вышла из душа, завернувшись в махровое полотенце. Пропустила вариант с укладкой, сразу рисуя небольшие стрелки, замазала синяки под глазами. Полюбовалась посвежевшим лицом. Ну не на двести лет, конечно, но тоже вполне сойдет. Потянулась к блеску для губ, но в последний момент передумала, схватившись за красную помаду, больше похожую на цвет крови – в тон платью.

– Айли, ты скоро? – недовольно крикнул Итан из гостиной. Видимо, он уже готов. Я прикусила губу, рассматривая результат в зеркало. Просто отлично, будто и всегда так жила.

– Пять минут! – вышла из ванной, как можно быстрее оказавшись в спальне. Не хотелось сегодня лишний раз злить Итана. Итак вытащила его на этот концерт силой. Он ведь совсем не фанат классической музыки. Согласился пойти только ради того, чтобы составить мне компанию. И с большим рвением сейчас уселся бы за проверку документации, которую все время приносил с работы.

Красное платье из атласа немного ниже колен, что я подготовила еще вчера, подчеркивало фигуру. Переливающееся на свету платье – полностью закрытый верх, целомудренная длина, но открытая спина. Красиво и не вызывающе. Оглядела себя в зеркале еще раз. Расплылась в улыбке, когда подошедший Итан положил руки мне на талию, притянул ближе к себе, оставив мягкий поцелуй на плече. Я же рассматривала нас. Молодые, красивые. Про такие пары обычно говорят «вся жизнь впереди» и это, наверное, правильно. Итан полностью готов к вечеру, классический черный костюм в полоску, прибранные назад волосы, любимые часы на запястье и, конечно, вежливая улыбка на лице, слегка покрытом колючей щетиной.

– Готова? – вместо ответа я повернулась к нему лицом. Нежно коснулась губами. Итан сжал мою талию, опустив ладони ниже.

– Может, пропустим этот концерт? – от наивно-умоляющего вида мужчины я рассмеялась, поцеловала его в щеку.

– Я ждала его целый год. – он нарочито грустно кивнул. Я снова рассмеялась, убежала в коридор за туфлями. Итан шел следом, бормоча что-то про такси.

Возле подъезда и правда уже ожидала маленькая желтая машинка. Дождь все также неистово колотился о землю, поглощая все привычные звуки города. Я быстрее направилась к машине, стараясь не запачкаться каплями грязи. Прыгнула в салон, спасаясь от безжалостной погоды. Итан втиснулся следом. Радость вязким ощущением разлилась по телу, будто я снова маленькая девочка, ожидающая подарок на Рождество.

Люди за окном вечно куда-то спешили. Так забавно наблюдать за ними, когда у самой за плечами целая вечность. Они постоянно суетились, боялись жить так, как мечтали. С одной стороны, я их понимала, жизнь очень коротка, ответственности наваливалось немало. А с другой, не нужно ли тогда тратить ее на что-то стоящее их внимания и желаний? Я обернулась на Итана – он ведь даже не задумывался о том, что в любой момент может что-то произойти. Просто работал, жил, скоро сыграет свадьбу. Он был счастлив. И это главное.

Машина медленно остановилась около старинного здания в готическом стиле. Возможно, оно не на много старше меня по возрасту. Так забавно, ведь если вдуматься, то большинство исторически и архитектурно важных строений, возводилось при мне, либо незадолго до моего рождения. И получалось так, что и я, и мир просто застыли на одном месте. Всем казалось, что все менялось, улучшалось, где-то, наоборот, шло вниз по лестнице развития. Но на самом деле внутри человек оставался таким же, как много веков назад. За исключением лишь моды на те или иные чувства, события и одежду.

Я выбралась из машины. Дождь перестал отплясывать по земле и прохожим, можно обойтись без зонта и выдохнуть. Все-таки вечерний воздух после прошедшего ливня – лучшее, что было придумано вселенной. Итан подставил мне локоть, я обхватила его. В полном доверии следовала за мужчиной через массивные двери театра. Внутри, едва сдержала желание открыть рот в удивлении. Словно попала в средневековый замок – серые стены, украшены красными бархатными портьерами, круглые колонны, разделяли пространство на секции, мрачность царила в каждом уголке этого места, массивные люстры, свисающие с потолка, лишь немного устраняли пустоту.

Довольно быстро мы прошли в зал, заняв свои места. Кажется, Итан был очарован этим местом не меньше, чем я. Все это время он восторженно разглядывал интерьер, не произнося ни слова. Я довольно улыбнулась, возможно, когда-нибудь он полюбит классическую музыку.

Ровно в семь вечера свет погас, погрузив зал в полный мрак. За большим роялем появился темный силуэт. Да, без представлений и объявлений. Вот так пугающе просто и загадочно. Я, как завороженная, в полном предвкушении, наблюдала за игрой бликов на крышке старинного инструмента, за напряженной спиной музыканта. Плавные пальцы опустились на клавиши. Зазвучали первые аккорды. Мрачно. Тяжело. Пугающе громко. Все тело покрылось мурашками, из-за чего я неприятно поежилась, чувствуя холод. А следом меня насквозь пронзила тысяча разрядов молний, заставив мою душу выворачиваться навстречу этой мелодии.

Говорила душа. Именно так можно было назвать эту игру. Казалось, что еще мгновение и сердце разорвется на части от тоски за кого-то невидимого, неощутимого, но невероятно близкого. Слезы сами текли по щекам. Я вытерла их тыльной стороной ладони, продолжила наблюдать за трагедией, разворачивающейся в нескольких метрах от меня на сцене. Какое-то странное наваждение убеждало меня в том, что если я пригляжусь чуть сильнее к происходящему, то непременно увижу длинные пальцы, скользящие по черно-белым клавишам. Лицо мастера, скрытое темнотой. Думалось, что если увижу все это, то непременно смогу пощупать его боль. Мысль показалась мне такой резкой и наглой, что я сильно зажмурилась, продолжив только слушать. И в этот момент появилось осознание такое четкое и простое. Я все чувствовала. Так ярко, словно это происходило со мной. Не видела лиц других людей, но уверена, большинство тоже плакали. Сопереживали. Не стеснялись своей боли. Тосковали. И непременно любили.

Мелодия затихла так же резко, как началась. Возникшую на мгновение тишину разорвали громкие аплодисменты. Я вздрогнула от неожиданности. Открыла глаза, заметив уже пустующий за роялем стул. Расстроено поджала губы. Конечно, я не надеялась увидеть пианиста. Его никто и никогда не видел, не знал, как он выглядел, где жил и как оказался на сцене. А если и знал, то молчал об этом. Но теперь я отчетливо понимала, что душе не нужно лицо, как и творчеству. Может быть, именно поэтому моя душа так рвалась на части, слушая его музыку?

Итан помог мне подняться с кресла, привычным движением опустил руку на талию, подтолкнул к выходу. В последний раз я расстроено окинула взглядом сцену, столкнувшись со взглядом подсвечивающихся черных глаз.


Загрузка...