На данном этапе развития литературы мы находимся на границе между постмодерном и новой эпохой, отголоски которой уже слышны, но не имеют силы. Постмодерн возник, как реакция сознания на тот беспредел, что показал о себе человек в мировые войны. Особенности постмодерна в литературе вполне соответствуют общественному состоянию психики и самосознания человечества после пережитого. Открывшаяся бездна тьма души человека заставила философию, психологию и литературу переосмыслить очень многое из человекознания. Литература, конечно, реагирует образно, иррационально. Здесь играют на сознание читателя и разломанная структура, и фрагментарность исполнения текста, и безликость героя, бессмысленность сюжетных ходов, отсутствие начала и конца, выверт наизнанку человека, но с изнаночной стороны ничего кроме грязи и пустоты обнаружить не удается. И постмодерн справился со своей задачей – дал оценку человеку, времени, дал возможность обществу снова и снова пережить совместно возникший после мировых войн экзистенциальный вакуум, который нельзя вылечить.
Прошел век. Время меняет общество, его порядки, меняет обыденность и цели так стремительно, что мы находимся в совершенно ином положении, нежели писатели и читатели времен первых двух мировых войн. А российская литература все тащит на себе традиции постмодернизма, до сих пор бравируя им и даже эпатируя, не замечая, что читателя для отжившего свой век постмодернизма нет. Читатели живут иной жизнью, нежели предлагает им литература, которая до сих пор ковыряется в прошлом – советском, военном, и туда дальше в века – литература, не способная ни рассказать о сегодняшнем дне, ни указать путь в завтрашний день, ни показать героя нашего времени. Бесплодные тексты об умершей эпохе.
Почему так происходит? Почему писатели словно ослепли, игнорируя потребности и человека сегодняшнего дня? Разве не писателю реагировать на происходящее, словно лакмусовая бумажка?
Переход в новое время, в нового героя настолько разителен и требует силы воли взамен пропагандируемого литературными мастерами безволия, зависимостей, бесцельности, он требует знаний уже не психологии, но эзотерики, транспсихологии, переосмысления духовных практик взамен отрицания религии. Беспросветность уже неактуальна, жизнь требует серьезного, а не ироничного отношения к вопросам о смысле бытия. Еще раз, не бессмысленности, а ответов на те вопросы, которые ныне задавать считается наивно и пафосно. От писателей нового поколения требуется та «новая искренность», о которой стали много говорить, но осмелится на которую никто не решился.
"Бунтари эпохи постмодерна рисковали нарваться на подавление и визг; на шок и отвращение, ругательства и цензуру, на обвинения в социализме, анархии, нигилизме. Теперь угрозы иные. Новые мятежники будут художниками, готовыми идти на риск и встретиться с зевотой, с закатывающимися глазами, прохладными улыбками, подталкиванием под ребра, пародиями талантливых комиков и всем известным "О, как это банально!" Им нужна будет готовность принять обвинения в сентиментальности, в сверхнаивности, мягкости. Готовность быть обманутыми миром мошенников и зевак".
Д.Ф.Уоллес
Итак, речь идет о метамодерне, как направлении культуры, как вектор литературы 21 века.
Знаете, что жанр автофикшн, который так активно ныне пропагандируется, как новый жанр, возник скорее как реакция на отсутствие направления в литературе. Предлагая лишь себя и свою жизнь в качестве художественной прозы, писатель расписывается в авторской импотенции, словно бравируя «я не могу описать эпоху, я не могу понять происходящее в мире, я не знаю, кто он, человек нашего времени, я понятия не имею, какие вопросы стоят перед обществом, и какие конфликты необходимо решить через отражение их в литературе, поэтому я просто напишу про то, что вижу – себя». Нельзя не отметить, что и в этом жанре есть ценнейшие произведения, но ценны они тем, что личность писателя оказалась в своем глубинном исполнении универсальной, архетипичной, а не типичной, а описываемые им события личной жизни затронули пласт общественного конфликта, отобразили проблематику общества и нашли ей решение или же показали определенное отношение, которое можно иметь.
Почему же мы никак не перейдем в новую эпоху – эпоху метамодерна, если общество готово к ней? Я вижу три причины: отсутствие философской базы, отказ от невроза и замена надличностных переживаний литературной техникой.
Не секрет, что мы не знаем, куда идем. У нас нет больше опоры: ни церковь, ни революции, ни технического прогресса – ничто не дает нам веры в светлое будущее, ничто не указывает нам пути с четко прописанными заповедями. Тревожность вседозволенности отражается в сюжетах, не ведущих никуда, ни с чего не начинающихся – пугающем сюрреализме происходящего. Нереальность реальности. Реальность стала зыбкой, пустой, больше ни секрет ни для кого, что рождение-рост-школа-дом-работа-отношения-смерть и все вариации этого сценария – пустое, скучное, душное и черное повествование, у которого нет смысла. Реализм исчерпал себя в том виде, в котором он существует: он рождает чернуху литературы, маргинальное повествование или попытки сбежать в прошлое.
Не случайно магический реализм, фэнтези встали во главу, потому что бессознательно наш разум ищет выход за пределами этой душной реальности. Это ни что иное в своей сути (не содержании), как поиск духовности, постановка вопросов, лежащих за пределами понимания психологии и социологии. Актуальные темы искусства не в социальном аспекте: они сменяются быстро, а в духовном. В сущности, это поиск нового бога, это необходимость новых целей для человечества, вместо приевшихся царства божия или нирваны, а это очень большие, громоздкие вопросы, это пафос, на который мы не осмеливаемся, все еще пораженные постмодерновым сознанием, высмеивающим подобные вопросы.
И здесь нужен писатель-философ, который не только поставит вопрос о будущем, а начнет строить теории и идейные конструкции. Литература всегда шла в ногу с философией или религией. Где философия сегодня? Литература питалась философией и поддерживала ее постулаты образной формой. Нельзя сказать, что философия умерла, но связь философии и литературы оказалась прерванной. Словно мы так увлеклись методом блогинга – рассказом о себе, что забыли о писателе-пророке, рассказывающем читателям о жизни, о писателе-философе, формулирующим концепции понимания происходящего в мире. Писатель больше не создает откровений, он описывает реальность в рамках собственной личности.
Писателю метамодерна нужна смелость взвалить на себя ответственность и начать мыслить за целое поколение. А для этого требуются глубокие знания, исследование истории, психологии, философии, искусства, здесь мало того, что ныне принято считать «своим мнением», личным опытом. Перед писателями метамодерна стоят глобальные вопросы – в сущности создать чуть ли не новую концепцию жизни.
Результаты современного творчества выглядят таким образом, будто всех творческих людей поголовно вылечили, и теперь они в состоянии счастья и покоя выдают нам свои творческие бестселлеры, которые не способны привести читателя к катарсису.
На самом деле большая проблема в том, что для многих в современном обществе, в котором там громко звучат концепции «уникален каждый», «каждый может творить/писать», «раскрой в себе творческий потенциал», писательство становится поиском самоидентификации, эдаким хобби. Что в корне отличается от сути творческого акта, где творчество является результатом поиска смысла жизни. А поиск смысла жизни запускается как раз невротическими переживаниями конфликта между психической нестабильностью, неспособностью адаптироваться к нормальному течению жизни и адаптацией, необходимой для выживания в обществе.
Творческий процесс отчасти психический процесс со всеми вытекающими из него психофизическими закономерностями. Взнуздать обычного человека в творчество – научить писать, объяснив структуру создания произведения искусства – это все равно что создать франкенштейна, объявив его человеком, пойти в обход человеческой природы.
Дать свободу творить каждому, «право писать» стало большой ошибкой, обманом этого каждого, ведь мы словно стерли простую мысль, что талант – это дар, который дается избирательно. Талант – способ справится с невыносимой внутренней структурой, которая дается в нагрузку к таланту. То есть чисто психически это врожденная структура личности, в которой недаптивность и талант находятся в сложной зависимости и работают на одновременный поиск личных смыслов, затрагивая исторические смыслы, и выражение этого поиска в искусстве.
На читателя действует не сама форма искусства, которой ныне массово обучают, а иррациональная составляющая, дающая ту незримую силу или попросту эмоцию, которая захватывает читателя и оказывает на него то воздействие, которое мы теперь называем катарсисом. Мы вычеркнули всю иррациональную часть из творчества, из творческого человека, заменили на технику. А невротический импульс творчества подменили личной арттерапией через писательство.
Не только невроз является необходимой частью творческого процесса. Но и метафизика. Убрав невроз и метафизику из процесса творчества, сегодняшние творцы лишились связи с чем-то глубинным, что лежит в области метапотребностей, архетипичным, духом человеческой культуры. И это еще одна причина, по которой никак не произойдет выхода из заданных нашим временем рамок культуры. Требуется толчок куда более сильный, нежели изучение правил литературы, интересные повороты сюжета, актуальные (больные) темы общества – толчок иррациональный и метафизический.
Вдохновение, сакральность творческого процесса, озарения свыше объявлены пережитком прошлого, труд поставлен во главу угла. Садись и пиши. Учись и твори. Будто научить обезьяну палкой сбивать бананы. И сколько бы ни было исследований творческого процесса, в литературной поп-культуре утверждается нечто от обратного.
Могу предположить, просто потому что избранность писателя и надличностные переживания в качестве необходимых составляющих творческого процесса плохо продаются на курсах по писательскому мастерству, не позволяют реализоваться новой общественной программе по уникальности каждого.
«…люди с высокой степенью самоактуализации… как если бы они ощущали некую высшую реальность, лежащую за пределами человеческого сознания, а не основывали свои оценки на житейском опыте, который, как известно, зачастую страдает однобокостью и предвзятостью»
А.Маслоу
«Мой мозг только приемное устройство. В космическом пространстве существует некое ядро откуда мы черпаем знания, силы, вдохновение. Я не проник в тайны этого ядра, но знаю, что оно существует…»
Н. Тесла
«Вдохновение – лишь узкий ручеек в обширном потоке вечного знания; оно превосходит разум в большей мере, чем разум превышает достоверность чувств».
Шри Ауробиндо
Невроз, о котором я упоминала выше, ведет к поиску смысла жизни, а поиск смысла может привести к особым состояниям сознания, тому что Ролло Мэй называл "встречей", Абрахам Маслоу "пиковым переживанием", Ф.М. Достоевский говорил, что момент озарения перед припадком эпилепсии открывал ему мир и так далее, примеров множество. Вычесть подобные переживания из процесса писательства – это лишить процесс самой сути, оставив лишь форму. Об этом много рассуждали философы и психотерапевты, но сейчас даже говорить об этом стало неловко, словно пытаешься коммунистам, сжигающим церкви – «религия – опиум для народа» – объяснить бога.
Пока мы рассуждаем о метамодерне, как об определенной форме искусства, мы не сможем сдвинуться с мертвой точки, перестать оплакивать отмирающий постмодерн в его последних судорогах. Здесь необходимо иное сознание, особый способ мышления. От писателя требуется принципиально иной подход к процессу творчества взамен полностью выхолощенного современного. Не суть в жанре, в теме, не суть в идее – речь идет о новом восприятии действительности. И здесь в помощь к имеющимся наработкам писательства – философия, надличностные переживания и иррациональный импульс, которые гонит не всех, но избранных талантливых по пути творчества.
Вся жизнь вокруг – иллюзия. Вы должны создать концентрированную реальность, чтобы вырвать читателя из иллюзии его бытия, чтобы его бессмысленному существованию не по главам, без идеи, без сюжетной линии придать смысл подлинного. Это век новых смыслов, отсутствие которых мы наблюдаем в окружающем нас общественном пространстве. Век постмодернизма закончен, постмодернизма, который лишь фиксировал бессмысленность происходящего. Начинается новый век – век, в котором смысл должен быть найден. И кем, если не нами?