НОЧЬ НА РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО. Русская повесть девятнадцатого столетия (??!!). Соч. актера императорских московских театров К. Баранова. Москва. В Унив. тип., ч. I – 226; II – 199; III – 204 (8).
Еще новый роман, и вдобавок роман девятнадцатого столетия! Еще новый романист, новый рыцарь, выезжающий на литературное поприще с белым щитом. Soyez bien venu, beau chevalier!..[1] Ну, как не скажешь с остроумным Марлинским, что по сочинителей у нас не клич кликать: стоит крякнуть да денежкой брякнуть, так налетит их полторы тьмы с потемками?{1} Каков же этот роман, что приобрела в нем наша литература? спросят нас читатели, еще не успевшие насладиться сим новым произведением. Нетрудно отвечать на вопрос: двух слов было бы слишком достаточно для этого. Но мы хотим сказать кое-что побольше, сколько потому, что появление этого романа, прочитанного нами по обязанности, пробудило в нас с новою силою давно уснувшие мысли и чувствования, столько и потому, что мы часто слышим жалобы читателей на бедность библиографического отделения в «Молве».
Сколько говорили уже, что в литературном отношении наш век есть век романа, ибо-де все пишут романы и все читают романы. Это, однако, по зрелом размышлении, оказывается справедливым только отчасти. Правда: ныне гораздо более пишется романов, чем прежде; но это отнюдь не мешает процветать драме и даже лире. Посмотрите, например, на французскую литературу: Гюго – роман, драма и лира; Дюма – роман и драма; Делавинь – драма и лира; Альфред де Виньи – роман и лира; Ламартин и Барбье – лира, и пр. и пр. Отчего же у нас, за исключением нашего Шекспира-Байрона-Кукольника, всё роман да роман?