5

Цюрих прижался к озеру, съежившись под ледяной свинцовой тучей.

– Меня зовут Леонард, – объявил Берр, поднимаясь с кресла в кабинете Куэйла с решимостью человека, готового ринуться в драку. – Я надуваю мошенников. Будете курить? Пожалуйста, травитесь.

В его голосе так радостно и забавно звучали интонации заговорщика, что Джонатан, который курил очень редко и всегда потом сожалел об этом, послушно взял сигарету. Берр достал из кармана зажигалку, щелкнул крышкой и дал ему прикурить.

– Вы, наверное, думаете, мы вас подвели? – начал он с самого щекотливого пункта. – Какое-то недоразумение с Огилви в Каире, если я правильно понимаю.

«Это вы ее подвели», – чуть не сорвалось с языка Джонатана. Но осторожность взяла верх. Сдержанно улыбаясь, он произнес только:

– Ничего непоправимого, я уверен.

Берр долго думал о том, как поведет этот разговор, и решил, что наступление – лучшая защита. Какой бы неприглядной ни представлялась ему роль Огилви во всем этом деле, сейчас было не время для обличительного спича.

– Нам платят не затем, чтобы мы были безучастными зрителями, Джонатан. Дикки Роупер загнал багдадскому вору кое-какие опасные «игрушки», включая килограмм обогащенного урана, случайно упавшего с российского грузовика. А Фрэдди Хамид уже давал ему целый караван машин для незаконного провоза через Иорданию. Что нам оставалось делать? Подшить дело в папку и закрыть глаза? – Берр не без удовольствия увидел на лице Джонатана выражение бунтарской покорности, напомнившее ему его самого. – Послушайте, Джонатан, если бы ваша Софи сама не проболталась Фрэдди, никто бы ее и пальцем не тронул.

– Она не «моя» Софи, – вставил Джонатан с излишней поспешностью.

Берр сделал вид, что не слышит.

– Вопрос в том, как нам упечь нашего приятеля. У меня есть кое-какие соображения на сей счет, если вам интересно. – Он ласково улыбнулся. – Вот именно. Вижу, что вы уже догадались… Я простой йоркширец. А наш друг мистер Роупер – знатная персона. Ну что ж, тем хуже для него!

Джонатан почтительно рассмеялся, и Берр поздравил себя с тем, что благополучно перескочил через убийство Софи.

– Пойдемте, Джонатан, я угощу вас ланчем. Мы вас не очень беспокоим, Реджи? Что поделаешь, пока мы в одной связке. Хороший вы парень. Я замолвлю словечко.

В спешке Берр оставил зажженную сигарету в пепельнице Куэйла. Джонатан загасил окурок, с грустью думая, что прощаться ему не хочется. Куэйл был простодушный и несколько суетливый малый, имевший привычку вытирать губы носовым платком, который доставал, на шпионский манер, из рукава, или ни с того ни с сего угощать печеньем из особой коробочки. За шесть недель вынужденного ожидания Джонатан успел привыкнуть к их странному, сумбурному общению. Реджи Куэйл, как теперь выяснилось, тоже.

– Спасибо, Реджи, – сказал он. – За все.

– Милый друг! Это вам спасибо! Попутного ветра, сэр. Семь футов под задницей!

– Благодарю. Того же самого.

– С транспортом все о’кей? Тачка подана? Все схвачено? Прекрасно. Закутайтесь потеплее. До встречи в эфире.

– Вы всегда всех благодарите? – спросил Берр, когда они оказались на мостовой. – Профессиональная привычка?

– О, мне просто нравится быть вежливым, – парировал Джонатан. – Если вы это имеете в виду.

* * *

Как всегда в оперативной работе, Берр был не в меру педантичен. Он заранее выбрал ресторан, тщательно изучив его накануне вечером: это была загородная траттория на берегу озера, где обитатели «Майстера» вряд ли могли появиться. Он приглядел столик в углу и за десять франков (бережливый йоркширец!) старшему официанту зарезервировал его под вымышленным именем Бентон. Но и это было еще не все.

– Если мы столкнемся с кем-нибудь, кого вы знаете, а я нет, Джонатан, и этот кто-то, по-вашему, замешан в игре, ничего мне не объясняйте. На самый крайний случай – я ваш старый сослуживец из Шорнклифа, а потом болтайте себе о погоде, – сказал он, во второй раз демонстрируя, между прочим, хорошее знание биографии Джонатана. – Успели за эти дни по горам полазить?

– Немного.

– Где?

– В Бернских Альпах главным образом.

– Есть что-нибудь примечательное?

– Веттерхорн неплох в холодное время года, особенно если вы любите лед. Почему вас это интересует? Вы что, альпинист?

Если Берр и почувствовал издевку, то предпочел ее не заметить.

– Я? Да я на второй этаж поднимаюсь на лифте. А как насчет парусного спорта? – Он взглянул на окно, за которым неподвижным курящимся болотом лежало серое озеро.

– Здесь же лягушатник, – вздохнул Джонатан. – Но в общем неплохо. Хотя и холодно.

– А живопись? Кажется, акварель? Все еще увлекаетесь?

– Очень редко.

– Но иногда все же. А как поживает ваш теннис?

– Средне.

– Я серьезно.

– Обычный клубный уровень.

– Слышал, в Каире вы выиграли турнир.

Джонатан слегка покраснел.

– О, всего лишь эмигрантские забавы.

– Выполним сначала тяжелую работу? – предложил Берр. Что означало: сделаем заказ официанту – и сможем спокойно разговаривать. – Вы ведь сами готовите, не так ли? – Они сидели, скрывшись друг от друга за необъятным меню. – Вы на все руки. Я просто восхищен. Тип ренессансного человека в наши дни встретишь не часто. Кругом одни узкие специалисты.

Джонатан листал меню – мясо, рыба, десерт, – но думал не о еде, а о Софи. Он стоял тогда перед Марком Огилви в его огромном казенном особняке в зеленом пригороде Каира, окруженный стилизованной под XVIII век мебелью, принадлежащей Министерству труда, и репродукциями Робера, принадлежащими жене Огилви.

Он был все в том же смокинге, забрызганном, ему казалось, кровью Софи, и что-то кричал вне себя, но голоса своего почти не слышал. Джонатан набросился на Огилви, не выбирая выражений, холодные струйки пота бежали по рукам, стекая на ладони.

На Огилви был роскошный халат мышиного цвета с потертыми золотыми нашивками на рукавах, как у тамбурмажора. Миссис Огилви разливала поблизости чай, так что все, разумеется, слышала.

– Не распускай язык, старина! – оборвал его Огилви, указывая рукой на люстру, где, вполне возможно, был спрятан микрофон.

– К черту! Вы убили ее, слышишь, ты! Вы обязаны беречь информаторов, а не позволять забивать до смерти!

Огилви прибег к единственному спасительному средству в его профессиональном арсенале. Схватив хрустальный графинчик с серебряного подноса, он одним щелчком откинул крышку.

– Глотни чуть-чуть, старина. Боюсь, ты трясешь не то дерево. От нас ничего не зависело. Как и от тебя. Почему ты думаешь, что только тебе она поведала эту замечательную тайну? Почему она не могла выболтать ее дюжине лучших друзей? Вспомни старую поговорку. Секрет двоих остается секретом, если один из них мертв. Это Каир. Город, где все знают обо всем. Кроме тебя.

Миссис Огилви решила, что настал подходящий момент, и появилась с чайником и чашками.

– Сейчас ему было бы лучше подкрепиться вот этим, дорогой, – сказала она с интонацией воплощенного благоразумия. – Бренди излишне возбуждает.

– Надо отвечать за свои поступки, дружище. – Огилви протянул стакан. – Первейшая заповедь…

Между столиками ресторана с трудом пробирался калека. Он передвигался при помощи двух палок, поддерживаемый молодой женщиной. Его усилия смущали едоков, никто не притронулся к ножам и вилкам, пока несчастный не скрылся из глаз.

* * *

– Итак, вы разговаривали с нашим приятелем, по существу, только в день его прибытия. – Берр снова вернулся к Роуперу.

– Да, если не считать «доброе утро» и «добрый вечер». Куэйл просил меня не играть с огнем, и я выполнил просьбу.

– Но как же, был ведь еще один разговор… Вспомните… Перед самым его отлетом.

– Роупер спросил, не катался ли я на лыжах. Я сказал: «Да». Он спросил: «Где?» Я ответил: «В Мюррене». Он спросил: «Какой в этом году снежок?» Я ответил: «Чудесный». Он сказал: «Жаль, что у нас нет времени сорваться туда на пару деньков, моя девочка умирает от желания попробовать свои силы». Конец разговора.

– Она тоже была при этом – его девочка, как ее, Джемайма? Джед?

Джонатан сделал вид, что роется в памяти, втайне снова и снова радуясь тому, как открыто она на него посмотрела. «Вы, наверное, здорово катаетесь, мистер Пайн?»

– Он называет ее Джедс. Во множественном числе.

– Он всем придумывает имена. Способ подкупить человека.

«Это, должно быть, совершенно восхитительно», – прибавила она с улыбкой, которая могла бы растопить вершину Эйгера.

– Говорят, довольно мила, – продолжал Берр.

– Если вам нравится такой тип.

– Мне все типы нравятся. Опишите ее.

Джонатан постарался изобразить на лице разочарование.

– Да не знаю… не знаю… довольно стандартная… черные шляпы с мягкими полями – замашки миллионерши… Кто она, кстати?

Берр тоже сделал вид, что его это мало заботит.

– Тип гейши высшего класса. Школа при монастыре. Верховая охота с гончими. Итак, вы с ним имели дело. Знайте, он вас теперь не забудет.

– Он не забывает ни о ком. Помнит всех официантов по именам.

– Но ведь Роупер не у каждого спрашивает мнение об итальянской скульптуре, не так ли? Это обнадеживает. – Кого обнадеживает и в чем, Берр не уточнил, а Джонатан не был расположен спрашивать. – Он все же купил ее. Не родился на земле человек, который мог бы отговорить Роупера от покупки вещи, на которую лег глаз. – Берр утешился огромным куском телятины, отправив его целиком в рот. – Спасибо за проделанную работу. А одно наблюдение, в ваших докладах Куэйлу, выше всяких похвал. Это телохранитель-левша, с часами на правой руке, меняющий вилку и нож местами, когда голоден, это классика!

– Фрэнсис Инглис, – как выученный урок произнес Джонатан. – Спортинструктор из Перта, Австралия.

– Его зовут не Инглис, и приехал он не из Австралии. Это Фриски – бывший британский наемник, и за его мерзкую рожу дают большие деньги. Это он научил мальчиков Иди Амина, как получать добровольные признания с помощью электропробойника. Наш приятель любит англичан, особенно с темным прошлым. И не любит доверять тем, кто от него не зависит, – прибавил Берр, намазывая масло на разрезанную пополам булочку. – Так вот, – продолжал он, ткнув ножом в сторону Джонатана. – Как вам удалось узнать имена всех посетителей Роупера, если вы работаете только по ночам?

– Сейчас всякий, кто идет в Башню, должен расписываться в специальной книге.

– А околачивание вечером в вестибюле?

– Герр Майстер считает это моей прямой обязанностью. Я болтаюсь туда-сюда и спрашиваю о чем хочу. Я всегда должен быть на глазах, в этом моя работа.

– Что ж, расскажите о посетителях, – предложил Берр. – Там был какой-то австрияк, как вы его назвали. Три отдельных визита в Башню.

– Доктор Киппель, из Вены. Он был в толстом шерстяном пальто.

– Он не из Вены, не Киппель и совсем не австриец. А скромный поляк, если поляка можно назвать скромным. Говорят, он какой-то новый царек польского дна.

– Господи, что общего у Роупера с польским дном?

Берр выдавил из себя полную сожаления улыбку и промолчал. Его целью было раздразнить Джонатана, а не просвещать его.

– А что насчет коренастого парня в блестящем сером костюме и с густыми бровями? Называет себя Ларсен. Швед.

– Знаю только, что он Ларсен и швед.

– Он русский. Три года назад был большой шишкой в советском Министерстве обороны. Сейчас руководит неким процветающим агентством, продающим физиков и инженеров Восточного блока западным фирмам. Двадцать тысяч долларов в месяц, многие на это клюют. Ваш господин Ларсен своего не упускает. Попутно торгует оружием. Если вам нужно купить пару сотен танков Т-72 или несколько ракет типа «Скад» у русских из-под прилавка, мистер Ларсен к вашим услугам. Биологическое оружие идет на «ура». А что это за британцы, похожие на военных?

Джонатан припомнил двух типов в английских блейзерах с нарочито развинченной походкой.

– А что они? – вопросом на вопрос ответил Джонатан.

– Они действительно приехали из Лондона, но зовут их не Форбс и не Лаббок. Штаб-квартира у них в Бельгии, а специализация – поставка военных инструкторов великим безумцам мира сего.

«Брюссельские парни», Джонатан почувствовал, что начинает следить за нитями, из которых Берр плел замысловатый, но узнаваемый узор. «Солдат Борис». Кто следующий?

– А этого припоминаете? Вы его не описывали, но, мне кажется, он был среди джентльменов, которых наш приятель принимал на первом этаже в конференц-зале.

Говоря это, Берр вытащил из бумажника небольшую фотографию и передал через стол Джонатану. На ней был человек за сорок с узкими, поджатыми губами и унылыми, невыразительными глазками. Кроме того, у него были круто вьющиеся черные волосы и нелепый золотой крест огромных размеров на груди. Снимок был сделан в яркий солнечный день и, судя по тени, чуть ли не в полдень.

– Да, – сказал Джонатан.

– Что «да»?

– Он раза в два ниже всех остальных, но они считались с ним. В руке черный портфель, слишком большой для его роста. Носит ботинки на платформе.

– Швейцарец? Или англичанин? Как полагаете?

– Скорее какой-нибудь латиноамериканец. – Джонатан вернул фотографию. – Впрочем, кто его знает. Может быть, араб.

– Его зовут Апостол, хотите верьте, хотите нет. Апо – для краткости. – «Или мистер Аппетит, для солидности», – подумал Джонатан, вспомнив, что кричал Коркоран своему боссу из-за двери. – Он грек. Эмигрировал в Америку. Доктор права в Мичигане. Великий и досточтимый. Прохвост из прохвостов. Адвокатские конторы в Нью-Орлеане, Майами и Панама-сити, все безупречно респектабельные местечки, как вы, без сомнения, знаете. Помните лорда Лэнгборна? Сэнди?

– Конечно. – Ну как Джонатан мог забыть до противности конфетного молодого человека с конским хвостом на затылке и вечно угрюмой женой под боком.

– Тоже чертов законник. Адвокат Роупера. Апо и Сэнди вместе обделывают дела. Весьма прибыльные, надо сказать.

– Понятно.

– Ничего вам еще не понятно, вы только начинаете понимать. Кстати, как ваш испанский?

– Хорошо.

– Должно быть, больше чем хорошо. Я не прав? Восемнадцать месяцев в Мадриде, с вашими способностями… он должен быть абсолютно безупречен.

– Немного разговорился, и только.

Наступила короткая пауза: Берр откинулся на спинку кресла, пока официант убирал со стола тарелки. Джонатан, к своему удивлению, чувствовал внутренний трепет: в нем проснулось долго дремавшее желание действовать. Казалось, он все ближе подбирается к незримой цели.

– Надеюсь, не спасуете перед десертом? – воинственно спросил Берр, когда официант вручил каждому карту вин.

– Боже упаси.

Они принялись за пюре из каштанов со взбитыми сливками.

– А Корки, майор Коркоран, ваш брат солдат, его подручный, – сказал Берр тоном человека, который приберег лакомство на закуску. – Что вы о нем выяснили? Почему вы смеетесь?

– Он очень забавный.

– А что еще?

– Подручный, как вы и сказали. Мажордом. Он все подписывает.

Берр схватился за последнее слово, словно только его и ждал целый вечер.

– И что же он подписывает?

– Регистрационные бланки, счета…

– Счета, письма, контракты, отказы, требования, гарантии, отчеты, фрахтовые ведомости, чеки, – возбужденный Берр не в состоянии был остановиться, – докладные о транспортных расходах, разрешения на грузовые перевозки и длиннющий список документов, подтверждающих, что если где-то что-то не так, мистер Роупер здесь ни при чем, спрашивайте с его смиренного слуги майора Коркорана. Очень богатый человек – майор Коркоран. Сотни миллионов на его личном счете, только завещаны они Роуперу. Нет ни одного грязного дела, обделанного Роупером, которое не было бы скреплено подписью Корки. «Коркс, быстрее сюда! Читать не надо, только подпись, дружок. Хороший мальчик. Заработай еще десять лет тюрьмы Синг-Синг!»

Страстность, с которой Берр произнес этот монолог, резкие перепады голоса, когда он передавал речь Роупера, дали новый толчок их ровно текущей беседе.

– По документам он чист, – признался Берр, приблизив бледное лицо к Джонатану. – Можно смотреть за двадцать последних лет, и ничего не найдешь, кроме пожертвований в пользу церкви. Да, я ненавижу его. Допускаю. Но у вас не менее веские причины. После того, что он сделал с Софи.

– О, с этим нет проблем.

– Точно нет?

– Не имеет ко мне отношения.

– Что ж, продолжайте в том же духе. Я скоро вернусь. Подождите.

Застегнув пояс на брюках, Берр удалился в туалет, а Джонатан почувствовал какой-то странный подъем. Ненавидеть? До сих пор он не позволял себе этого удовольствия. Он мог прийти в ярость. Им могла овладеть скорбь. Но ненависть, как и страсть, если у нее нет благородного объекта, казалась ему чем-то низменным, а Роупер, листающий каталог «Сотбис», и его очаровательная любовница пока ему таковыми не представлялись. Однако, как бы там ни было, мысль о ненависти, поджигаемой убийством Софи, ненависти, которая, возможно, увенчается местью, – мысль эта начала занимать Джонатана. Это было как обещание великой любви в туманном будущем. И Берр сам себя назначил главным сводником.

* * *

– И все-таки почему? – продолжал Берр, усевшись с комфортом на прежнее место. – Вот о чем я не перестаю себя спрашивать. Почему он так поступает? Почему мистер Джонатан Пайн, безупречный служащий, с величайшим риском для своей карьеры крадет факсы и доносит на выгодного клиента? Сперва в Каире, потом – в Цюрихе. Особенно после того как вы на нас рассердились. И правильно сделали. Я тоже на нас рассердился.

Джонатан притворился, будто никогда не задавался таким вопросом.

– Это просто делаешь, и все.

– Неправда. Только звери живут инстинктом. Вы решились на это. Что вас побудило?

– Что-то подтолкнуло, наверное.

– Что подтолкнуло? Почему перестало подталкивать? Что могло бы снова подтолкнуть?

Джонатан вздохнул, но ничего не ответил. Им овладела непонятная ему самому злость.

– Если кто-то загнал целый арсенал оружия египетскому подонку – и он англичанин – и ты тоже англичанин – и назревает война – и Англия будет воевать на противоположной стороне…

– А ты еще вдобавок был солдатом…

– …это просто делаешь, и все, – повторил Джонатан, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.

Берр отодвинул в сторону пустую тарелку и перегнулся через стол.

– Что движет скалолазом? Что побуждает его идти на риск? Постоянно грызущая изнутри ненасытная крыса. И в вас живет крыса, причем огромная. Вы унаследовали ее от отца. Он ведь тоже был тайным агентом. Да вы и сами знаете…

– Нет, я не знал, – вежливо ответил Джонатан, чувствуя приступ тошноты.

– Его одели в форму только перед тем, как предать земле. Вам не рассказали?

На лице Джонатана появилась ничего не выражающая улыбка первоклассного служащего первоклассного отеля. Деланно спокойным голосом он произнес:

– Нет, не рассказали. Правда нет. Странно. А вы полагаете, должны были?

Берр покачал головой, как бы говоря, что действия гражданских чиновников остаются для него загадкой.

– В запас вы уволились раньше, чем выслужились, – рассудительно констатировал Берр. – Не всякий в двадцать пять решится оставить многообещающую военную карьеру ради того, чтобы стать ночным лакеем. Даже ради того, чтобы ходить на яхте, ползать по горам и путешествовать из страны в страну. Почему вы выбрали работу в отеле? Столько было возможностей… Почему отель?

«Дать себя уговорить?» – думал Джонатан.

«Или решительно отказаться?»

«Чтобы голова не болела».

«Сами занимайтесь вашим дьявольским ремеслом».

– Не знаю. Хотелось, быть может, покоя, – признался он с улыбкой, опровергавшей его слова. – В душе я обыватель и лентяй, если честно.

– Не верю, Джонатан, не могу поверить. Все эти последние недели я был незримо с вами, думал о вас очень много. Давайте поговорим о военной службе, идет? В вашей армейской карьере немало того, что меня поразило.

«Великолепно, – подумал Джонатан, голова его заработала. – Говорим о Софи – переходим к ненависти. Говорим о ненависти – переходим к отелю. Говорим об отеле – переходим к армии. Железная логика».

И все же он не мог ни в чем придраться к Берру. Его сила была в искренности. Он был умен. В совершенстве овладел искусством интриги, умел видеть сильные и слабые стороны человека. Но за всем этим скрывалось большое сердце, что знал Гудхью и что сразу почувствовал Джонатан. Поэтому позволил Берру вторгнуться в свою частную жизнь и поэтому одержимость Берра начала захватывать его, отдаваясь в ушах призывной барабанной дробью.

Загрузка...