Была весна. Природа оживала после зимних вьюг, зеленели поля, пробивались первые робкие листочки на деревьях, выстроившихся вдоль дороги, по которой ехал верхом молодой человек в полковничьем мундире русской армии. Ехал один по дороге от военных лагерей, ехал на последнее, прощальное свидание со своей возлюбленной, которое сам назначил ей у сенного сарая, что стоял на взгорке неподалеку от Волконского шоссе, соединяющего Царское Село с Санкт-Петербургом. Шоссе носило имя героя Отечественной войны 1812 года светлейшего князя Петра Михайловича Волконского. Близ шоссе находились летние военные лагеря. К ним лежал путь через небольшой городок София, построенный под руководством светлейшего князя.
Полковник, спешивший на свидание, не случайно выбрал это шоссе и сенной сарай, являвшийся хорошим ориентиром. О его существовании хорошо знала та, которой он назначил встречу. Сарай был отчетливо виден с дороги.
Вот и опушка небольшой рощицы. Дальше – крутой поворот. Здесь всадник съехал с дороги, пришпорив коня, поднялся на взгорок и обернулся.
По шоссе мчалась карета, мчалась лихо, плавно раскачиваясь на ухабах. Богатая карета, почти как царская.
Полковник спешился, поставил коня у коновязи. Сделал несколько шагов навстречу молодой женщине, покинувшей карету и почти бежавшей к нему навстречу, несколько запыхавшись на подъеме.
– Маля, милая! – назвал ее молодой полковник ласкательно уменьшительным именем, закрепившимся за ней: – Ты приехала! Ты все уже…
Она приложила пальчик к его губам, прижалась к нему, едва сдерживая слезы, которые душили ее, и произнесла скороговоркой:
– Я не могла не повидать тебя в последний раз… Как же это ужасно звучит: в последний раз!
– Что же делать. Я не принадлежу себе! – в который уже раз повторил полковник.
– Знаю, и все же… О, как тяжело, Ники, как мне тяжело. Я еще могу обращаться к тебе на «ты»?
– Маля, милая Маля, – ответил он, и голос его дрогнул: – Я же тебе говорил. И не устану повторять: что бы со мною в жизни ни случилось, встреча с тобою останется навсегда самым светлым воспоминанием моей молодости.
Он повторил почти дословно то, что уже писал в письме, прося об этой прощальной встрече.
– И ты, и ты, – говорила она, едва сдерживая рыдания. – И ты самое лучшее, что было у меня в жизни. Самое лучшее, что было, и лучше, что будет…
Он говорил ей о том, что она всегда может к нему обращаться с любыми просьбами, он всегда поможет, но только вот встреч более не будет – эта встреча прощальная.
И снова повторил:
– Я, как наследник престола, не принадлежу себе…
Им столько надо было сказать друг другу, но у него было очень мало времени. Он уехал из лагеря один, без сопровождения, без охраны, а потому не хотел тревожить тех, кто уже заметил его отсутствие.
Еще раз обняв ее, вскочил на коня и не оборачиваясь поскакал прочь.
Она же оперлась на коновязь и беззвучно зарыдала, глядя ему вслед и вспоминая, что еще хотела сказать на прощание, и сожалея о том, что так и не сказала.
А наследник российского престола цесаревич Николай Александрович мчался во весь опор к лагерю, словно боясь того, что не выдержит, что повернет коня назад и помчится к своей несравненной Мале – необыкновенной красавице, Матильде Кшесинской, которой в день их знакомства на выпускном концерте Театрального училища его отец, император Александр III, пророчески сказал:
– Будьте украшением и славою русского балета…
Вся душа его, молодого человека, протестовала против того, что произошло только что, но, как человек чести и долга, не видел для себя иного пути и не знал иного решения. Ведь он был не просто молодым человеком, он являлся наследником престола, что накладывало на него особые обязанности, что накладывало огромную ответственность. Он был продолжателем династии государей, и в нем, в его судьбе как бы фокусировались традиции пращуров, он оценивал их жизненные пути, их поступки и поступал так, как подсказывала ему его совесть…