Новелла написана для СИ конкурса «Нереальная Новелла 2017».
Выставлялась также на конкурс «Антология ужасов».
Прочитал и подумалось: – «Не оскудел Самиздат талантами!» Не подкачал автор – и сюжет замечательный и написан так, что не оторваться. Как бы жена не звала на кухню, чтобы помочь ей в чём-то. Про деревенские «страсти-мордасти» мне так же, как и автору, не понаслышке известно. Приходилось быть свидетелем подобного. Но участником – никогда. Как-то без меня всё случалось: то опаздывал бывало, то уезжал раньше времени. По всему видать берегли меня «нечистые силы». А то, что существует подобное, в это верю. И в рассказ написанный верю. В то, участником чего оказался мальчонка-несмышлёныш. Который донёс до нас историю, приключившуюся с ним в детстве и следующую попутно на протяжении жизни. Что хочу сказать вам, кто прочитал, но выводов не сделал. Помните сказано в писании: – «Не приемли имене Господа Бога твоего всуе!» Он, если поминать его без надобности, может не откликнуться, если позовёте, когда нужда приспичит. Так и «нечистой» – не след тревожить её, ибо сказано: – ««Не буди лихо, пока оно тихо». Нарушили ребятишки завет этот и вот, что из этого получилось. Даже вспоминать боязно. А почему произошло такое? Потому, что веру в слова старших потеряли. Думали, что сказки всё это. А на поверку вот как обернулось. Отсюда следует: – «Почитай своих родителей словом и делом, люби их и заботься о них. В этом откроется, как заря, благословение Божье – мир в сердце, долголетие…'. Да, что это я вам проповеди читаю. Откройте скрижали Моисеевы и учите самостоятельно. И чтите написанное всегда и везде. А то приключиться с вами то-самое, что с ребятами в рассказе приключилось. А вам это надо? То-то же! Спасибо за науку автору не забудьте сказать.
Грошев-Дворкин Евгений Николаевич
Когда я был маленьким, со мной произошла довольно странная история, научившая меня не совать нос, куда не следует. Случилось вот что. В конце апреля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, гулял я со своими друзьями: Андреем, по кличке Пончик, и Аркашей. Детьми еще совсем тогда были. Несмышленыши, можно сказать. Впрочем, ныне в России и многие взрослые не многим смышленее нас в детстве. Андрей мой ровесник, а Аркаша на два года старше нас. Они оба родились в этой деревне, а я приехал из другой, но это нисколько не мешало нашей дружбе.
Скучая, мы прошлись по дороге, асфальтовой петлей охватывающей фруктовый сад, где стоял наш дом. Дошли до совхозной фермы, за которой тянулся лес.
– Может, в лес сходим? – предложил Аркаша. – Я там еще ни разу не был.
– Да что там может быть интересного? – спросил Андрюха.
– Да что угодно!
– Пойдёмте лучше на карьер! – возразил Пончик.
– Боитесь? – Аркаша посмотрел на нас снисходительно и добавил: – А чего мы на карьере не видели?
– Кто боится? Мы?
Признаваться в том, что в лес идти боязно, совершенно не хотелось.
– Пошли в твой лес, – сказал я. – Только аккуратно надо, чтобы мать не узнала.
Мать была весьма строгая и если бы узнала о походе в лес, то, как минимум устроила бы мне месяц домашнего ареста. Хотя, если бы узнала про поход на карьер, то влетело бы мне нисколько ни меньше.
– Мне тоже попадет, если мать узнает, – Андрюха всегда был солидарен со мной.
– Не боись, не узнает! – авторитетно уверил Аркаша. – Главное, чтобы с фермы нас никто не заметил.
– Ну, пошли, – согласился я. Шансов быть замеченными кем-то в лесу было гораздо меньше, чем на карьере.
Мы осторожно прокрались мимо фермы и углубились в лес. По лесу тянулся овраг, разделявший нашу деревню на «старую» и «новую». «Старую» деревню построили еще при Сталине, и она пережила Вторую мировую войну. Новая же, из щитовых домиков, обложенных кирпичом, строилась на наших глазах. Потом она разрослась, обзавелась несколькими длинными улицами. Но это было уже потом. Изначально же получилось две примерно равные части, рассечённые оврагом с протекающим в нем неглубоким ручьем. Ручей тек из старого пруда, отделенного дамбой от озера, выкопанного дорожными строителями. На противоположном от озера конце ручья, за фермой был тот самый лес.
В призывно блестящем свежими сочными листочками лесу мы обнаружили сруб из потемневших от времени бревен. И что самое интересное, ни окон, ни дверей в срубе не было совершенно. А крыша этой странной хижины была двускатная, крытая заросшей мхом и лишайником дранкой. Клеть эта видом своим вызывала мысли о весьма почтенном возрасте.
– Прямо избушка на курьих ножках!
– Только вот ножек что-то не видно.
– Пойдем отсюда? – предложил я. – Что тут интересного? Сарай какой-то.
– Сараи так не строят, – солидно заявил Аркаша. – Это другое что-то.
– Может, тут мельница была? Или кузня, – предположил Андрюха. – В них окон не делают.
– А двери где? Дверей тоже не делают в кузнях?
– А двери с другой стороны, – не сдавался Андрюха.
Мы обошли непонятную постройку со всех сторон, но никаких дверей не нашли.
– Может, это немцы построили, во время войны? – высказал догадку Аркаша. – Слышали же пословицу: что русскому хорошо, то немцу погибель.
– Не слышали, – признался Андрюха.
– Вот пойдете в школу, там и услышите.
– А что, немцы без дверей живут? – не поверил я. – Немцы, что, по-твоему, не люди?
– Может и живут. Кто их знает. Ты много немцев видел?
– Я нет.
– И я нет, – пожал плечами Пончик.
– Вот видите, – торжествовал Аркаша. – Немцев не видели, а спорите. Немцы же не такие, как русские.
– Можно подумать, что ты много немцев видел, – обиделся я.
Зазнайство Аркаши, который уже учился в школе, начинало меня раздражать.
– Видел! У деда на фотографии, – победно объявил он. – У него несколько фотографий с войны.
Мы с Андрюхой промолчали, не зная, что на это возразить.
– Вдруг фашисты тут во время войны построили амбар или лабаз! Или для пленных партизан карцер – поэтому и без дверей. Надо поискать вокруг. Глядишь, чего и найдется интересного!
Побродили вокруг да около, помочились, по детскому обычаю на угол этой непонятной постройки. Вот тут и случилось что-то странное. После акта мелкого хулиганства, которое в том нежном возрасте актом хулиганства вовсе не являлось, откуда-то из-под крыши дома вылетел сгусток то ли тумана, то ли дыма. Не могу точно описать, что это было. По плотности похоже на туман, а по форме – на вытянутый язык дыма или пламени.
И это, сохраняя форму вытянутого языка дыма, облетело вокруг постройки и подлетело к вербе. А дальше, просто втянулось в ветку вербы. Прямо как шмыгнуло в ветку. Трудно подобрать слова, если честно. Как если струйка дыма от горящей веточки идет, расширяясь в стороны – снять это на кинопленку и промотать бы в обратную строну. Вот тогда будет очень приблизительно похоже на то, что видели мы.
– Что это такое было?
Обалдевшие, постояли, глядя на всё это.
– А я откуда знаю?
– Видел, как в ветку втянулось?
– Ага.
– Думаешь, оно в ветке?
– Сейчас посмотрим!
Мы сломали ветку и перочинным ножом Аркаши расщепили ее, пытаясь понять, что это такое было. Ветка как ветка. Ничего сверхординарного.
– Нечистое тут дело, – вслух высказал общее мнение Аркаша.
– Пошли отсюда, – предложил я.
– Да, пора делать ноги, – поддержал меня Андрей.
– С вами каши не сваришь! – Аркаша бодрился, делая вид, что ему не страшно, и он уходит лишь потому, что уступает нам. – Всего вы боитесь! Как дети малые!
Не отвечая на обидные реплики, мы ускоренным шагом покинули лес, больше не заботясь о том, увидит нас кто-то или нет. Тем более что, уже начало вечереть, и лес в ранних весенних сумерках казался каким-то неприветливым и даже зловещим. Спешно идя обратной дорогой, мы встретили Бырю, шофера ЗИЛа, жившего неподалеку от этого леса.
– Здорово, шпана, чего такие заполошные? Курили небось? – подозрительно посмотрел на нас.
– Здравствуйте. Нет, мы не курим, – мы поспешили обойти его.
Оглянувшись, я увидел, что он как-то слишком пристально смотрит нам вслед.
– Пацаны, что-то он как-то смотрит на нас. Как бы родителям не рассказал, – заволновался я.
– Не обращай внимания, он странный слегка, но безобидный – успокоил Аркаша, – живет один, ходит в лес с деревьями разговаривать.
– Понятно, – сказал я, а сам подумал: «Ничего себе – безобидный!».
– Дома не трепитесь, – предупредил Аркаша. – Я у деда про сарай спрошу, он должен знать, что это такое в лесу.
После мне стал сниться непонятный туман. Стоило заснуть, как передо мной вставал странный сарай и лес, постепенно затягивающийся туманом. При этом возникало странное чувство непонятного страха. И так до тех пор, пока не просыпался, задыхаясь застрявшим в горле беззвучным криком.
Аркаша назавтра пришел молчаливый и на эту тему говорить не желал. Лишь через пару дней он скупо рассказал нам, что дед на расспросы его выпорол и запретил приближаться к лесу.
– А мне тот туман снится, – сказал я.
– И мне тоже, – глядя в сторону подтвердил Андрюха.
– Мне тоже снится, – признался Аркаша, – но лучше никому про это не говорить. Нечистое там что-то, в срубе этом.
Потом и брат стал украдкой жаловаться на непонятные страшные сны.
– А что приснилось то? – расспрашивал я.
– Не помню. Туман какой-то летает и страшно очень, – жаловался он.
Первого мая наша семья (я, младший брат, мать и отец) поехала в деревню Почаевка. Родители решили там отпраздновать Первомай в компании с сестрой отца – тетей Ниной, ее мужем Василием и дочкой Лариской. Во всей округе они были нашими ближайшими родственниками. К ним на праздники еще бабушка приехала, и отец очень хотел с ней повидаться. Выехали засветло. Не успели проехать по шоссе двенадцать километров, отделяющих нашу деревню от крупной трассы, как отец встретил кого-то на поле. Они там отмечали праздник.
Папенька на пару часов к ним присоединился, правда, пить отказался, что совершенно на него не было похоже, но тогда он еще не злоупотреблял алкоголем. Начало уже темнеть, когда мы тронулись в дальнейший путь. Доехали до трассы. Спокойно поехали по ней. Там минут сорок пути. Уже почти подъезжали к Почаевке. Было совсем темно. Я сидел на заднем сидении рядом с младшим братом.
Оглянулся и в свете фар едущей следом машины увидел сгусток тумана, летящий за нами. Минут тридцать эта странная туманная струя тянулась следом.
– Паш, ты что-нибудь видишь сзади машины странного? – решил проверить себя.
Он, наморщив лоб, пристально всмотрелся в заднее стекло.
– Туман какой-то за нами летит. Мне такой же снился, – испуганно сказал он.
– Не бойся, мы его уведем от деревни, и он не найдет обратную дорогу! – продолжая следить за странным явлением, обрадовал брата я.
Потом наплывающий со спины свет, удар и темнота. Когда очнулся, то только зеленый огонек на приборной панели светился и очень болел живот.
Грузовик вылетел на встречную полосу, и лоб в лоб столкнулся с нашей машиной. Что удивительно, за рулем машины оказался Быря. Что еще удивительнее, кроме меня в этой аварии никто не пострадал. У меня же двойной перелом левого бедра, левое колено разбито, и все лицо посечено осколками стекла. Врачи еле спасли левый глаз. Зато отец радовался, что не выпил на поле, а то бы тоже под суд попал. Прямо ликовал весь.
Благо, в Почаевке была больница, куда меня и довезли на какой-то машине, остановленной отцом. Я долго пролежал в этой больнице. Потом меня выписали и еще дома полгода в гипсе лежал. Вся левая нога загипсована, от ступни до таза. После того, как гипс сняли, еще почти год ходить не мог. Постепенно научился с костылями перемещаться. Потом начал ползать и вставать на одном месте, а однажды сумел сделать шаг и с тех пор ходил. Только шрамы на лице остались на всю жизнь, да колено время от времени напоминает о себе болью.
На суде Быря вообще не смог объяснить, как и зачем он там оказался. Не помнил совершенно, ни как машину брал, ни зачем туда поехал. А это сорок минут езды от нашей деревни, тем более без путевки и на трассе, где ГАИшники шастают. Говорил на суде, что лег спать дома, а очухался уже за рулем, и видел только сильный туман, а встречной машины не видел в тумане совсем, хотя ни отец, ни мать тумана никакого не видели. А брата из-за его малолетства и потрясения от аварии про туман никто и не спрашивал.
Учитывая «активное сотрудничество со следствием» и «раскаяние в содеянном» водителю дали то ли пять, то ли шесть лет. На зоне с ним какой-то несчастный случай произошел, и он не вернулся в деревню. Там и похоронили где-то его, вдали от родных мест.
Когда меня привезли из больницы, то я узнал страшную новость о нелепой гибели Аркаши. Той ночью, когда мы попали в аварию, он полез на комбайн за аккумулятором. Не знаю, зачем ему понадобился этот неподъемный ящик. На свинец собирался перетопить? И с комбайна сверзился с аккумулятором в руках. Голова между асфальтом и аккумулятором. Кто представляет себе комбайн, тот поймет, что после такого падения от головы остается. Хоронили Аркашу в закрытом гробу. Мне родители не рассказывали, а вот пришедший навестить Пончик выложил с порога.
Через несколько лет мы с Андрюхой, повзрослев и набравшись смелости, опять пошли в тот таинственный лес, надеясь понять, что же произошло тем апрельским днем. Никаких следов сруба там не было. Когда у старожилов стали расспрашивать, то все отнекивались и советовали не касаться этой темы. Не касаться, так не касаться, тем более тем и других тогда хватало. Урок был воспринят мною в полной мере – если просят не лезть не в свое дело, то лезть туда совершенно не стоит.
А вот Андрюха не успокоился, и продолжал приставать к старикам с расспросами. Через пару дней он внезапно умер во сне. Причиной смерти врачи назвали врожденный порок сердца. Когда я смотрел на тело друга, лежащее в гробу, то ясно понял, что потревоженное нами нечто не успокоится на этом. Нам с братом после похорон Андрюхи опять начал сниться непонятный пугающий туман. Но теперь в нем, скрываясь по пояс, стояли мертвые Аркаша с Андреем и звали меня к себе.
Через неделю умер дед Садовников. Его дом стоял по улице следующим за пустым домом Быри. Я понял, что туман на этом не успокоится и будет убивать одного жителя деревни за другим. Пытался рассказать родителям, предупредить о грозящей опасности, но меня не слушали. А потом умер брат. Просто задохнулся во сне. Теперь родители меня наконец-то внимательно выслушали. Выслушали настолько внимательно, что следующие полгода я раз за разом рассказывал эту историю врачам в психиатрической больнице в областном центре. По правде говоря, там под действием лекарств, туманящих сознание, я и сам стал все меньше и меньше верить в эту историю. Тем более что, туман мне сниться перестал. Консилиум признал мое состояние стабильным и меня выпустили из опостылевших стен этого «дома скорби».
Забирали меня оттуда тетя Нина с мужем. От них я узнал, что семьи у меня больше нет. Родители сгорели в пожаре. Он начался в том самом лесу, и огонь перекинулся на деревню. Сгорели дома Быри и деда Садовникова. Из людей, кроме моих родителей никто не пострадал. Причиной возгорания послужил совхозный бензовоз с заполненной под завязку цистерной, на котором отец въехал в лес. В деревню я потом попал очень не скоро, только когда выпустился из детдома. Приехал посмотреть на ветшающий дом и побывать на могилах брата и друзей. На месте пожарища был лишь молодой древесный подрост, выросший на пепле погибших родителей и пышные заросли иван-чая.