Эту историю нам поведала одна удивительная женщина, экскурсовод и историк-краевед от бога. Всю жизнь она занималась загадками маленького городка, на берегу Азовского моря. Ейские тайны после придирчивого взгляда со стороны талантливого человека, тщательного исследования и анализа документов, рассказов свидетелей открывались и становились общедоступными.
Казалось, что эта красивая и умная женщина могла рассказать обо всех достопримечательностях портового и купеческого городка, когда-то благословлённого великим графом Воронцовым. На любой, даже самый сложный вопрос публики, она знала ответ. Её легенды и документальные истории увлекали внимание и становились интересными пересказами за семейным столом. Именно за эти качества руководство городка уважало и любило этого почитателя истории, именно за талант и надёжность ей поручали порой проводить экскурсии для самых важных и значимых гостей.
Так однажды к нам в город пожаловал мэр Риги. Молодой симпатичный парень с жёлтой копной волос на голове был печален и уныл. Рассказы об истории и краеведении его не сильно занимали, поездка в шикарном автомобиле по улицам старинного городка ему была в тягость. А наша знакомая из кожи вон лезла, чтобы захватить внимание чужестранца. В один миг её состояние непонимания собеседника достигло апогея, и она спросила, что ему было бы интересно. Посетитель вдохновился и рассказал историю про своего деда. Оказалось, что семейные корни большого руководителя столицы Латвии находятся в Ейске. Дедушка с бабушкой жили в одном из старых домов, и всё было бы хорошо, если бы не война. В город вошли фашисты, и дедушка ушёл в партизаны. В одной из боевых вылазок его схватила зондеркоманда, впоследствии его расстреляли и закопали в братской могиле. Юноша хотел побывать на этом месте.
Милая экскурсовод оказалась в замешательстве. Об этой истории она знала всё до мелочей. Но современный город поглотил и многие старинные здания, и братское захоронение, на месте которого, сегодня находится церковный зоопарк с небольшим прудом. Единственным местом, куда перенесли останки расстрелянных фашистами партизан, оставалась площадь Революции, которая объединила могилы погибших в начале 20 века во время ноябрьского переворота с погибшими в годы Великой Отечественной войны.
Автомобиль передвигался по мостовой улице в сторону захоронения, а у историка в голове одна мысль: «Есть ли на мраморных плитах фамилия деда молодого мэра Риги?». Чем ближе подъезжала машина к Площади Героев, тем большее волнение наступало в салоне. Сердце парня трепетало от возможности прикоснуться к истории своей семьи, к героическим дням дедушки. Сердце экскурсовода клокотало от возможного конфуза перед большим гостем.
И вот развязка истории. Большая площадь, в центре горит вечный огонь. Вокруг море гвоздик и венков. От центра в левую и правую сторону расположены мемориальные мраморные плиты, на которых тысячи имен погибших в годы революции и Великой Отечественной. Медленно читая фамилию за фамилией, пара передвигалась от одной плиты к другой. Напряжение нарастало. На предпоследней плите среди сотен других имен была высечена фамилия деда высокопоставленного гостя из Прибалтики. Слёзы гордости и трепета катились по щекам мэра. Слёзы от нервного стресса и длительного волнения катились по щекам экскурсовода. Молодой парень быстро подошёл к машине и достал огромный букет, который возложил рядом с гвоздиками. На фоне Вечного огня ярко пылал огромный красный из роз символ памяти.
Затем такой же букет он возложил к могиле умерщвлённым в душегубке детям из интерната. А потом долго и подробно рассказывал по телефону своей матери о путешествии в Ейск и о том, как он побывал на могиле своего деда-героя. Его лицо было светлым и счастливым. Память о наших предках – она и в Прибалтике ПАМЯТЬ!
Обстоятельства
Эту историю мне рассказал родной дядя, во время своего восьмидесятилетнего юбилея. Когда он вспоминал события того времени, по его мужским щетинистым щекам текли слёзы…
В послевоенные годы нужно было отвлечь детей от холода и голода, от разрухи и потери близких. Быстрыми темпами открывались школы, в которых не хватало ни учебников, ни тетрадей, ни чернил, ни тепла, ни учителей. В одном далёком узбекском ауле открылась такая восьмилетка. В одном классе за партами сидели родные сёстры и братья, порой с разницей в возрасте четыре, пять лет…
Меня посадили в шестой класс. Вместе со мной учились две сестры по фамилии Кондрашовы: Зоя и Надя. Они были абсолютно разные. Одна худая-худая, в ней что-то было дистрофичное, но личико было умным и милым. Другая была полной противоположностью, отличалась круглым лицом, крупной талией, такая девочка-квадрат. Девчонки оказались большими трудягами, и в учёбе они были лучшими из нас. У них всё спорилось, хватали они с лёту любой учебный материал. Учителя радовались их успехам, но и ученики были довольны близким знакомством со школьницами-умницами. Они не были зазнайками и всегда приходили одноклассникам на помощь в трудную минуту. За это их все ребята уважали.
Наступила жутко холодная зима. До школы необходимо было добираться пешком несколько километров. С девчонками-сёстрами начались какие-то непонятные истории. Один день в школе Зоя, а Нади при этом нет. На следующий день в школу приходит Наденька, а Зойка остаётся дома. Потом опять худышка приходит, а её сестра отсутствует. И так продолжалось несколько дней, пока учитель математики Панайот Николаевич, грек по национальности, очень интеллигентный и добрый человек, не заинтересовался этой ситуацией. Начал он расспрашивать старшую: «В чём проблемы, что случилось?». Та в ответ либо молчала, либо говорила о каких-то волшебных болезнях сестры. На следующий день учитель опросил младшую, та ничего вразумительного не сказала.
Тогда математик решил сходить к директору школы. Рассказав о непредвиденной и необычной ситуации, они вместе решили посетить дом школьниц. И вечером того же дня отправились к девочкам по трескучему морозу директор, учитель математики и то ли комсорг, то ли профорг.
Такой бедноты наши посетители не видели давно. Оказалось, что отца наших одноклассниц убило на войне. В доме кроме сестёр еще жила младшая детвора. Мать делала всё, что в этой ситуации возможно. Нанималась на несколько работ, брала подработку домой, но денег хватало только на пропитание. Поэтому у старших её дочек было пальто одно на двоих. Вот и ходили они в школу по очереди. Одна прослушает уроки, а потом другую дома учит. На следующий день сёстры менялись местами.
Стыдно стало директору с коллегами за создавшуюся ситуацию. Что делать? Вокруг разруха, голод, холод. Сами еле-еле концы с концами сводят. А одежду в то время найти было ох как нелегко. Выход из ситуации придумал то ли профорг, то ли комсорг, он предложил обратиться на предприятие. Пришли наши ходоки к начальнику железной дороги. Он был тронут обстоятельствами, связанными с девчонками, но решить вопрос с амуницией не мог. На помощь пришёл начальник склада. Он выписал на мать спецодежду: фуфайку и ватные штаны. А заодно принял её на работу обходчицей.
Со следующего дня одна из сестёр пришла в школу в огромной ватной фуфайке и тяжёлых рабочих, но очень тёплых штанах. На неё невозможно было смотреть без улыбки, но ни один ребёнок в школе не смеялся над ней. Все понимали и сочувствовали…
А через несколько лет Зоя стала учителем, хорошим педагогом, таким, что её назначили управлять всей системой образования района. А её старшая сестра бросила школу, быстро вышла замуж, а потом до самой старости заведовала почтовым отделением в ауле…
Мой дядя стал орденоносцем, прославлял шахтёрскую работу на всех уровнях, но всегда он говорил с теплотой и нежностью о своих послевоенных учителях, и всегда на его жестких, мускулистых щеках текли мужские слёзы…
Первоначально мы не заметили никакой строгости в пересечении границы города. Большие КПП с медленно передвигающимся транспортом. Военные, которые периодически досматривали автотранспорт, не более того. Наш автобус, к примеру, даже не досматривали, в салон вошёл автоматчик оглядел всех поверх голов и был таков.
Так мы впервые попали на территорию атомного города. По большому счёту город как город. Дома типовые, магазины, как в обычных населённых пунктах, люди дышат тем же воздухом, живут теми же идеями и проблемами. Мы побывали в храмах и монастырях, в ледяной пещере и сходили в музей ядерного оружия. Несколько раз пересекали границу на автобусе, выезжая на различные экскурсии, и ни разу у нас не попросили документы, паспорта, справки.
В последний день всё шло как обычно, готовились к отъезду на железнодорожный вокзал. Мы собрали все вещи, а так как с нами был маленький сын, то одежды было много. Зная, что документы на ребёнка у нас не проверяли ни разу, упаковали их и уложили на дно чемодана. Свои же паспорта оставили при себе.
Вдруг на границе города потребовали всех выйти из автобуса и приготовить документы. Мы в надежде на то, что данная акция – абсолютная формальность, пошли вместе с сыном к стойке контроля. Нас с женой представитель власти быстро пропустил, а вот с ребёнком произошёл казус. Его не выпускали за пределы пункта контроля. Мы начали объяснять ситуацию, что свидетельство о рождении в автобусе в чемодане, что в наших паспортах вписаны данные сына, но блюстители порядка ничего не хотели слышать.
Корбаска
В 1939 году внезапно по приказу Сталина летную боевую дивизию из Кировограда в Украине начали перебрасывать в Узбекистан. Серёже тогда едва исполнилось два года, и всё что будет описано в этом повествовании, ему рассказала мама, Софья Михайловна, жена военного лётчика по воле судьбы…
Эшелоны стояли на вокзале, готовые к отправке. На открытых платформах были закреплены разобранные зелёные с красными на боках звёздами фюзеляжи самолётов. Отдельными стопками были прикручены крылья и другие механизмы. Всё это было накрыто зелёными брезентовыми покрывалами так, что виднелись лишь лопасти от винтов.
Нас сопроводили в вагон с деревянными полками, где уже были расквартированы жёны лётчиков-офицеров с детьми. Дорога предстояла длинная, практически через всю бесконечную Россию и такой же бескрайний жаркий Казахстан. Поэтому у каждого пассажира было много чемоданов, корзинок, уезжали навсегда. Многие брали с собой самое ценное, нажитое нелёгкими годами после гражданской войны. Но большие скарбы составляли практически необходимые в далёких краях вещи. Вагон был захламлён, в таком уплотнённом месте дышать было практически нечем. А тут маленький ребёнок, едва начавший говорить и ходить…
Первые сутки прошли нормально, все пассажиры были знакомы друг с другом, поэтому в замкнутых условиях больших проблем в коммуникациях не происходило. По очереди бегали на станции за водой, помогали друг другу при необходимости.
На вторые сутки ни с того ни с сего у маленького Сержика, так ласково называли сына командира, началась какая-то болезнь. На весь поезд нашёлся один фельдшер, но и он ничего толком сказать не мог. Мамаши быстро отстранились от болезненной семьи, недавно ласковые и доброжелательные женщины смотрели на семью с больным ребёнком как на врагов народа. О помощи можно было забыть. Никто даже приближаться не хотел к Софье Михайловне. День ото дня Сержику становилось всё хуже и хуже. Лекарства и медицинская помощь, которую мог оказать поездной фельдшер, не помогали. Стало очевидно, что до конца поездки двухлетний мальчик не доживёт. Он несколько суток ничего не ел, лицо стало пепельно-серым, температура не спадала. При всём при этом Серёжа перестал говорить.
При пересечении границы с Казахстаном фельдшер объявил Софье Михайловне, что мальчишке осталось жить несколько часов. Вдруг Сержик начал произносить какие-то невнятные слова: «Корбаски, корбаски, очу корбаски…» По его интонации мать всё поняла. Но где её взять? Мамашки в вагоне отвернулись и с презрением и ненавистью смотрели в их сторону, у них воздуха не допросишься. Один выход, ждать очередной остановки.
В это время вдалеке показались глиняные дома, налепленные один на один. Вокруг пустыня, покрытая белоснежным солевым налётом, изредка попадались израненные кустарники. Кое-где виднелись перевёрнутые баркасы. Поезд остановился в городе Аральске, что находится на берегу знаменитого высыхающего озера. Невыносимая жара и тяжёлый перегретый воздух мгновенно оцепили весь состав. На перрон никто даже не сделал попытки выйти. В вагонах было прохладней.
На станции оказался ресторан, в котором Софье Михайловне удалось купить немного конской колбасы, жёсткой, твёрдой и с не очень приятным запахом. Но как её давать больному умирающему мальчику, который несколько суток крошки во рту не держал? Софья Михайловна отрезала кусок такой, что его проглотить нельзя, но в рот Сержику он поместился. Мальчишка начал сосать этот горько-солёный кусок копчёного мяса. Глаза у Серёжки заблестели, появился легкий румянец на щеках. А через сутки мальчонку уже было не узнать. Он начал улыбаться. И только иногда повторял: «Хочу корбаски». Мама отрезала небольшой кусочек копчёности и помещала за щёчку малышу…
Когда через сутки в вагон пришёл фельдшер, он не мог поверить своим глазам, на него смотрело очень худое, но розовощёкое лицо Сержика, а рядом сидела счастливая мама.
Провидец
Эту историю мне рассказал дядя Серёжа, человек ребёнком переживший войну, смерть своего отца, военного лётчика…
Воинская часть моего отца, после переброски с прекрасного местечка из-под Кировограда, расположилась в жаркой, бесконечно-ровной степи в Узбекистане. Место было безлюдным. Вокруг ни кишлаков, ни аулов. Дерево найти в этом месте было проблематично. Редкие небольшие кустарники, да море всевозможных колючек. Иногда к нам забредали вечные путешественники этих земель: ишаки и верблюды. Взлётную полосу оборудовали в солончаках. Самолёты укрывали тёмно-зелёными брезентовыми одеялами, которые на солнцепёке нагревались так, что можно об них было обжечь руки. Работать механикам в чёрных комбинезонах было нелегко. От повышенной температуры тело покрывалось испариной, а внутренняя часть амуниции от пота промокала так, что её можно было выжимать. Жара угнетала всех…
Зной донимал и женщин, которых разместили в нескольких километрах от воинской части, в небольшом лагере, состоящем из маленьких домиков, разбитых на небольшие комнатки. Хатки были сделаны из глины, так называемого самана, поэтому в них было прохладно летом и достаточно тепло зимой. Все здания были побелены грубой извёсткой. Издалека они казались выросшими посреди жёлтой степи белыми грибами. В таких грибках жили жёны военных со своими детьми. Редко, в основном в праздничные дни, лагерь оживал. На побывку приезжали мужья. Этот день для семьи был праздником. Стол накрывали сразу несколько семей, друживших между собой. Хотелось угостить чем-то вкусненьким, свеженьким, домашним…
Так как вокруг лагеря не было ничего, то и продукты купить было негде. Редко приезжал полевой чипок, в котором было сплошное однообразие. Единственной радостью у хозяек стал старик-узбек, который раз в неделю привозил на тачке вкусные фрукты и овощи, да узбекский свежий хлеб и южные сладости. Продавец всегда был одет в одну и ту же одежду: серый затёртый ватный халат, подвязанный красным выцветшим поясом, на голове темная облезшая тюбетейка с кое-где оставшимся национальным орнаментом, на ногах чёрные пыльные кожаные сморщенные сапоги, со сбитыми и стёртыми каблуками. Лицо продавца было очень смуглым, покрытым большими морщинами. Узкие вдавленные глаза выдавали в нём мудреца. От него всегда пахло восточными пряностями и домашним очагом.
Женщины гурьбой набрасывались на привезённые угощения и с быстротой ветра скупали практически всё. Старик же был их главным глашатаем, привозил с собой последние новости, прочитанные в газетах или услышанные по громкоговорителю, установленному в ауле, рассказывал различные интересные истории из жизни односельчан, так что время, проведённое с узбеком, многие относили к положительной части проживания в невыносимой местности.
Конечно же, уши старика становились и последней инстанцией в тяжёлой неустроенной жизни дамочек, которые жаловались на несносные условия и на жесточайшую жару, которая многих донимала больше всего, на назойливых насекомых, которые не давали покоя никому, а средств избавления от них в лагере не было. Старик же в ответ только усмехался: «Как вам повезло, как вам всем повезло!». Не могли понять женщины такого сарказма продавца и иногда в грубой форме ругались с ним, обращали внимание на его неграмотность и несмышленость…
Практически каждый приезд узбека сопровождался жалобами на зной, песчаные бури и огненное солнце, выжигающее всё пространство. Продавец выслушивал женщин, не перебивал их, а когда гневный запал заканчивался, повторял: «Как вам повезло, ой, как вам всем повезло!»…
Потом внезапно началась война, и в первые дни войны Кировоград был стёрт с лица земли немецкой авиацией. Город был в руинах, не осталось ни одного высотного целого дома, от бывшего воинского гарнизона не осталось ничего. Информация, которая доходила до военных в Узбекистане, была тревожной и печальной. Оставшиеся родственники и знакомые остались без крова, от красивых благоустроенных домов ничего не осталось. Военный аэродром превращен в усыпанную воронками землю.
И в это время женщины вспомнили продавца-узбека и его слова: «Как вам всем повезло!». А ведь реально «повезло»!
Две истории
У моих родных дяди Серёжи и тёти Томы отцы с первых дней войны ушли на фронт. Перед отъездом они оба пришли попрощаться со своими семьями. Серёжа, которому в тот момент было четыре года, и тётя Тома, которой едва исполнилось три года, очень хорошо помнят эту последнюю встречу со своими папами…
До войны Борис, а именно так звали отца дяди Серёжи, был кадровым военным и не просто военным, а служил в лётном полку. Часть была боевой и лейтенанта Винокур, часто вызывали по тревоге. Время было напряженное, отдыхать было некогда. Часть базировалась в Южном Казахстане, вблизи города Чимкента. Как кадровый офицер Борис перевёз к месту службы и свою семью.
С первых дней войны полк должен был принять участие в боевых действиях. Последний вечер перед отлётом на фронт для семьи Винокур был счастливым. Папа в кожаном бушлате, черноволосый, молодой, улыбчивый, обнимал по очереди детвору. Серёжка, взгромоздившись на коленки, шарил ручками по папиному бушлату. Шоколадка, найденная в кармане кожанки, была поделена на кусочки и роздана детям. Счастливые от сладкого угощения дети повисли на плечах родителя. Только мама была печальной и грустной.
Ленинградский фронт, медаль «За Отвагу», ранение и госпиталь. Сначала один, потом другой. Ранения были страшными и несовместимыми с жизнью. Бориса перевезли в Чимкент поближе к семье. Детвору в больницу не пускали, а вот мама от кровати отца не отходила, так он и умер практически у неё на руках. Сладкая коричневая шоколадка и красивое мужественное лицо отца остались в памяти Серёжи до старости…
Пётр – огромный мужчина, проработавший всё время на заводе, не отличался рвением и коллективным разумом. Человек, который своей силой и умом добивался поставленных целей. Так и в семье: глава так глава. Буквально всё держалось на нём. После объявления фашистами войны на сборном пункте сразу дали понять, что такие люди нужны фронту. Дали три часа на сборы и прощание с семьей. Дети: Тамара, девочка с рыжими красивыми волосиками, и Геннадий, парень весь в отца, крупный, смышленый, помнили последний день, как отец с мамой Аней собирали вещи, как долго прощались. Матери с двумя детьми на руках было несладко: сначала смену в шахте взрывником, а потом подручной разнорабочей в колхозе: кому дом побелить, кому огород вскопать, кому навоз убрать. Голод был дикий, а кормить детей нужно было. Тамарка, как могла, старалась помочь родительнице…
Петр прослужил всю войну рядовым. За боевые заслуги награждён орденом Красной Звезды. Прошёл с боями Украину, пол-Европы, и без единого ранения дошёл до Чехословакии, Все его ждали дома, ведь после победных салютов он должен был вернуться с фронта к своей семье, детям. Но Тамара своего папу так и не дождалась, больше она его никогда не видела… Он после войны женился на другой женщине, а старая семья осталась ему не нужна…
Дядя Серёжа и тётя Тома не видели после войны своих отцов, но память о последней встрече осталась навсегда. Они пронесли эти мимолётные воспоминания о последних мгновениях перед войной, проведённых со своими папами, через всю свою жизнь.
Спасительный д'Артаньян
Историю, написанную великолепным и непревзойденным Александром Дюма о героях-мушкетёрах, знают все с детства. Вся наша дворовая малышня мечтала быть похожим на д'Артаньяна. Из прутиков и крышек от банок мы делали рапиры и фехтовали друг с другом. Каждый мальчишка хотел спасти своего короля, у каждого была любимая девочка – Констанция и три закадычных друга девиз которых: «Один за всех, и все за одного!»…
Как спасти родителей, которые голодные, со страшными ранами лежат в госпитале? Вокруг война, тяжёлая, кровавая, беспощадная. Фашисты без суда и следствия расстреливают евреев, славян, коммунистов, офицеров Красной Армии. Еврейская семья: мать, отец и десятилетний сын, – долгие годы проживающая в Польше, еле унесла ноги от нацистов, помогли советские солдаты. На подводах и в теплушках добрались до Ташкента. Не обошлось без проблем. Родители получили тяжёлые травмы и попали в местный госпиталь. Иностранцы, еле-еле понимающие речь, израненные и голодные, не могли выжить без особого ухода. Врач без стеснения сказал десятилетнему подростку: «Хочешь, чтобы родители выжили, приноси каждый день рис»
Парнишка был вынужден идти и воровать. Повезёт, принесёт врачу две миски риса, не повезёт, будет побит узбеками. Первый месяц жизнь по лотерее утомляла мальчишку, бегал он плохо, гематомы и синяки не сходили с тела. Но главная цель – спасти своих родителей, а значит любыми путями найти рис, несла подростка на рисовые склады и поля.
В один трудный день мальчишку снова поймали злые охранники, скрутили и волоком тащили по земле, но не успели избить, так как на них напала банда беспризорников. Отбитый у узбеков паренёк попал в хорошо управляемую местную группировку, которую возглавлял шестнадцатилетний Иван. Законы шайки были жестокие. За неповиновение могли убить. Всё, что наворовали и награбили за день, верхушка банды делила. Съестное поровну распределялось между всеми. Шмотки и драгоценности собирались в общаг.
В первый же вечер, вокруг костра малолетки рассказывали похабные истории и анекдоты. Мат и дикий хохот сопровождал действо. Чем глупее и извращённее история, тем более благодарна была публика. Внезапно главарь обратился к новичку: «Воровать ты не можешь, бегать тоже, давай рассказывай что-нибудь». Мальчишка, объяснил, что плохих историй не знает, но читал много исторических книг и мог бы их пересказать…
Всю ночь, не смыкая глаз, двести беспризорников слушали историю великого французского писателя о трёх мушкетёрах и д'Артаньяне. Десятилетний еврей, который выживал ради родителей, во всех красках, жестами и пантомимой, на ломанном русском языке, рассказывал о подвиге героев с рапирами, о подлых деяниях кардинала, о чести и дружбе, о любви и ревности, о смелых и отважных Атосе, Портосе и Арамисе… Никто не сомкнул глаз, вся детвора, открыв рты, в самых разных позах вслушивалась в историю. Костёр, оставленный без присмотра, догорел, и лишь красные яркие угли освещали пространство и счастливые лица беспризорников. Когда над горизонтом появилось солнце, а история подошла к концу, Иван со счастливой улыбкой сказал: «Ты хороший рассказчик, мы будем давать тебе рис, столько, сколько надо, только рассказывай!»
Последующие вечера были посвящены другим историям старшего Дюма о похождениях мушкетёров. Эмигрант из Польши пересказывал многонациональной воровской братии «Двадцать лет спустя» и «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя». Было всё: и смех и слёзы, и самодельные шпаги, разрезавшие воздух. Не было матерных выражений и похабщины. Бездомная детвора прониклась произведениями великого мастера.
Потом были пересказаны и другие интересные романы и рассказы, но настал момент, когда арсенал прочитанных книг у мальчишки был исчерпан и он начал придумывать свои истории.
Достаток риса сделал своё дело. Нашлись нужные лекарства, еды было достаточно, так что родители пошли на поправку. Вскоре их выписали. Паренёк вновь зажил своей счастливой семейной жизнью, но воровские вечера сделали своё дело… Мальчишка стал писателем…