Север
Я все-таки подвожу ее к подъезду и осторожно ловлю за ладонь, когда девушка без слов тянется к ручке.
– Не знаю, во сколько закончу, – говорю ей, удерживая не месте, – но я постараюсь захватить тебя.
– Хорошо.
– Хорошо?
Я приближаюсь и целую ее. Она не стерва, а ведьма, другого объяснения у меня нет. Ведь я на грани зависимости от ее тепла и тихой улыбки. Яна так редко улыбается, намного чаще усмехается или иронически кривится. Впрочем, это тоже действует на меня, как все ее колючки и защитные титановые панцири. Я начинаю понимать ее и узнаю всё лучше и радуюсь каждый раз как ребенок, когда успеваю угадать, как именно она сейчас посмотрит или поведет плечами.
Есть лишь одно но. Когда я вижу ее защиты, эхом приходит противная мысль, что они появились не просто так. Кто-то долго и изощренно старался… В такие моменты я хочу обнять ее покрепче и никуда не отпускать. Даже против ее воли.
– Да, хорошо…
Яна собиралась добавить еще что-то, но мой настырный язык не позволяет. Она все же прикрывает глаза и отдается моему упорству. Я вновь угадываю, как расслабляется и тает ее тело в моих руках, самый настоящий воск, податливый и мягкий. Может, эта тропинка и самая примитивная, но она не заставляет меня петлять понапрасну и раз за разом приводит к цели. Желание, жажда… тут Яна проигрывает и тянется ко мне.
– Тебе пора, – она не придумывает ничего лучше, как сцепить железные пальцы на моем подбородке.
– Моя челюсть, Яна.
Только ей вчера и не досталось от брата.
– Увидимся.
И она выпорхнула прочь.
А утро портится вместе с хмурой рожей Стаса. Напарник на три смены стаскивает картонные коробки с погрузчика и чертыхается после каждого второго движения.
– Что тут? – спрашиваю я у него, не торопясь с помощью.
– Бухло. Коробы, где этикетка наклеена в правом углу, бросай в сторону.
Таких оказывается процентов пятнадцать. Я вскоре догоняю, что мы сортируем товар – что-то более ценное, которое спрятали в общей куче. Коробки со скошенными наклейками не тарахтят и намного легче.
– Так что тут?
– Догадайся, – Стас подмигивает, выдерживая интригу.
Коробки приходится нести в подвал. Причем в дальнюю комнату, дверь которой оснащена кодовым замком и наваренными листами железа. Я еще не бывал здесь, хотя спускался вниз довольно часто.
– Придержи дверь, она захлопывается.
Я наваливаюсь на холодную поверхность и слежу за тем, как Стас, ругаясь и кряхтя, заруливает груженую тележку внутрь.
– Ты кстати больше не вышибала, – сообщает мне Стас. – Тебе сказали?
– Нет.
– Тогда с повышением.
Стас нетерпеливо машет рукой, чтобы я уже отстал от двери и подошел к нему.
– Что я теперь буду делать?
– Разъезды, Север, – он достает складной нож и вспарывает клейкую ленту на первой коробке. – Там разъяснить, тут напугать.
– Как в той гостишке?
– Примерно.
– С тобой в паре?
– Ага. Ты поэтому глуши порывы пристрелить меня. Тебе надо бы наоборот – мне спину прикрывать. Тогда я смогу ответить тем же, напарник.
Тугие, стянутые пачки банкнот. Охранник вытаскивает их из коробки блоками и складывает в выдвижной ящик стеллажа. Так еще один пазл встает на свое место. Почему терпят Стаса? Потому что Стас предан, как собака. Его можно оставить в запертой комнате с наличкой. Без камер и смотрящих.
– Бери следующую и помогай, – распоряжается парень.
Я обращаю внимание, что купюры словно только что выплюнул банкомат. Не измятые и выуженные со дна кармана. Не те, последние деньги, которые приходят к барыгам от наркоманов, нет, если не брать в расчет «Пиранью», которая обслуживает середнячков обычной программой стрип-бара, то бизнес Марка смотрит в сторону толстых кошельков. Дорогие интерьеры, дорогие девочки, дорогие удовольствия. Марк слишком хорошо знает, что такое последние деньги, чтобы брать их.
– Тут хранилище? – спрашиваю я у Стаса.
– Нет, это на расходы.
Зря я столько думал о брате. Стоит выбраться из подвала, как властный голос Марка ударяет по ушам. Правда босс забывает о своем недовольстве, когда замечает меня. Он разворачивается и направляется ко мне.
Отлично.
– Иди за мной, – бросает Марк и проходит мимо, направляясь к служебной двери.
Я шагаю за ним, любуясь на широченную спину. Тело тут же отдается приливом из услужливых отголосков, ноют и крутят ссадины и синяки, которые брат весьма расточительно раздал вчера. Марк же вышагивает ровно и стремительно, будто не было ни пьянки, ни драки.
– Выспался? – неожиданно интересуется Марк.
Брат резко разворачивается, решив проверить. Он придирчиво смотрит на мое лицо, зацепившись за глаза. Марк замирает, будто впервые заметил что-то существенное, и я вдруг догадываюсь в чем дело. У меня глаза матери.
– Да, один в один, – я киваю ему.
– Откуда ты знаешь? Ты последний раз ее видел…
– Фотографии, Марк. Есть такая вещь, знаешь.
Марк молча толкает дверь на выход и спускается по железным ступенькам. Его машина ждет в первой линии, и Марк подходит к задней двери, открыв которую, достает темный чехол для одежды.
– Переоденься, – распоряжается он.
Расстегнув молнию, я нахожу светлую рубашку и свободный дорогой пиджак на двух пуговицах.
– И какая легенда для матери?
– Ты же вроде на юриста учился, – Марк взмахивает ладонью, поторапливая меня.
– Недоучился.
– Диплом никто проверять не будет.
Я стягиваю через голову фирменную футболку клуба и надеваю выбранную братом одежду. Марк вновь придирчиво оглядывает меня с ног до головы, и я отчетливо улавливаю его напряжение. Или это… Он нервничает? Он умеет?
– И еще одно, – говорит Марк. – Если у тебя есть какие-то претензии к матери, то затолкай их себе поглубже в глотку прямо сейчас.