– То есть вы позволили ему застрелиться?
Час спустя мы вновь были в кабинете лорда Таггерта. И все усилия по выслеживанию убийцы нисколько не реабилитировали нас в глазах комиссара.
– Довольно трудно было остановить его, сэр, – ответил я, – учитывая, что у него в руках был заряженный револьвер.
На самом деле я был рад, что он выстрелил в себя, а не в меня.
– Вы уверены, что это тот самый человек, который убил наследного принца?
– Да, сэр. Его оружие проверяют сейчас. В течение двадцати четырех часов мы точно будем знать, из этого ли револьвера произведен роковой выстрел.
Комиссар помолчал, обдумывая мои слова.
– И нет никаких оснований предполагать более широкий политический контекст?
– Мы не имеем возможности узнать, было ли это нападение разгневанного фанатика-одиночки или начало чего-либо более серьезного, сэр.
Таггерт снял очки, устало потер переносицу.
– Есть идеи, джентльмены?
Я ждал этого вопроса, что никак не помогало найти ответ. Идеи у меня имелись, но не более чем предположения, допущения и смутные догадки – и ничего сколько-нибудь убедительного. В то время как лорд Таггерт желал слышать ответы, и моя работа состояла в том, чтобы их предоставить.
– У нас есть несколько предположений, сэр, но ничего конкретного.
– Ну рассказывайте.
– Во-первых, и на данной стадии расследования это самая вероятная версия, – убийца был религиозным фанатиком, имевшим зуб на наследного принца. Проблема в том, что мы не знаем причины преступления.
– А кто может знать, что в головах у религиозных фанатиков? – фыркнул Таггерт. – Потому их и называют фанатиками. Кроме того, сам факт, что он застрелился, отчасти предполагает, что у него точно не все были дома, Сэм.
Несокрушим деликатно кашлянул.
– Хотите что-то добавить, сержант? – обернулся к нему Таггерт.
– С вашего позволения, сэр, есть некоторые… проблемы с этой теорией.
– Например?
– Несколько фактов, сэр. Когда его загнали в угол, убийца, перед тем как попытаться бежать, сжег в мусорном ведре какие-то документы. Вероятно, уничтожал улики. Их уничтожение предшествовало попытке бегства, что предполагает наличие тайной организации.
Таггерт задумался.
– Вы спасли документы?
– Нет, сэр. К тому моменту, как мы появились в комнате, они уже обратились в пепел.
– Итак, на данном этапе ваша теория есть чистый домысел?
– Да, сэр.
– Есть еще письма, сэр, – добавил я. – Те самые, которые принц хотел нам показать.
– Вы сумели их заполучить? – оживился комиссар.
– К несчастью, нет, сэр. Мы обратились к дивану и адъютанту принца. Даве заявил, что ничего об этом не знает. Адъютант подтвердил, что принц показывал ему письма еще в Самбалпуре, но они были написаны на неизвестном ему языке. Мы попросили разрешения обыскать покои принца, но Даве отказал нам в этом. Он был неумолим: апартаменты в отеле – суверенная территория Самбалпура.
– То есть писем у вас тоже нет, – проворчал комиссар. – Вице-король чрезвычайно обеспокоен всей этой историей. Ничто не должно поставить под угрозу срыва идущие нынче переговоры. Учитывая деликатность вопроса, вы должны представить нечто большее, чем корзину, полную пепла, если мне придется просить не закрывать дело.
– Есть кое-что, сэр, – сказал я. – В номере убийцы мы нашли обрывок газетной страницы. Со следами ружейного масла. Мы думаем, в эту газету заворачивали револьвер.
– И?
– Думаю, это была посылка, сэр. Некто доставил убийце оружие именно для этого покушения. Обязательно нужно продолжить расследование.
Комиссар вздохнул:
– Этого недостаточно, Сэм. Вице-король хочет, чтобы следствие поскорее закончилось. Если вы не представите конкретных доказательств, тогда – есть у вас зацепки или нет – я буду вынужден закрыть дело.
Мы молча побрели обратно в мой кабинет.
Зацепки.
Комиссар произнес это слово пренебрежительно – как будто письма и другие указания на наличие заговора можно просто выбросить из головы.
Но я не мог просто так взять и забыть; они засели у меня в голове, как камешек в ботинке. Они преследовали меня так же навязчиво, как алкоголика тоска по выпивке. Потому что мне казалось, что за ними стоит невысказанная правда и, более того, попранная справедливость
А я всегда стремился к справедливости. Всегда, но особенно после войны. Она научила меня только одному: в этом мире очень мало справедливости, и все, что я могу сделать для достижения ее, видимо, хорошо.
– Ладно, – изрек я, усаживаясь на свое место. – Человек хочет конкретных фактов. Значит, предоставим их.
Выдвинув ящик стола, я вытащил папку с обрывком газеты и памфлетом, в котором Несокрушим заподозрил религиозный трактат.
– Мы должны это перевести, – объявил я.
Несокрушим уставился на клочок газеты – сторону с картинкой и английской надписью «НГЕР 99К».
– Можно взглянуть, сэр?
Я протянул ему газету.
– Я знаю, что это! – вдруг воскликнул он, просияв, как француз в винном погребе. – Я ведь был уверен, что видел это раньше.
– И?
– Это реклама швейных машин, сэр. А конкретно, модели «ЗИНГЕР 99К». – И тут же лицо его потускнело. – Не уверен, что это может нас куда-то привести.
– Почему бы и нет… – задумался я.
Нашу беседу прервал стук в дверь. Несокрушим открыл. Перед ним навытяжку стоял наш пеон[26] Рам Лал. Тертый калач лет шестидесяти, седой, небритый, сутулый – такая сутулость приобретается, если всю жизнь сидишь на табуретке в ожидании вестей, которые нужно доставить. Несмотря на долгие годы службы, Рам Лал так и не освоил толком английский, и мои разговоры с ним обычно скатывались в трясину пиджин-бенгали, языка жестов и изрядной доле криков и тыканий пальцем.
– Инспектор капитан сахиб, – отсалютовал он. – Бумашка прибыл. – И пеон вручил мне маленький белый конверт. Ни штемпеля, ни марки. Я вскрыл письмо. Внутри два листка бумаги, на них несколько строчек, написанных синими чернилами. Буквы непонятные, для меня полная тарабарщина, но я знал, где уже видел точно такие же, – на обрывке газеты с рекламой «Зингера».
– Знаешь, что это такое? – передал я листки Несокрушиму.
– Предостережения, которые посылали принцу Адиру? – просиял он. – Может, боги благоволят нам?
– Кто дал тебе это? – спросил я пеона.
– Кии?[27]
– У меня нет на это времени, – вздохнул я. – Несокрушим, спроси его на бенгали.
– Ке томаке еита дило?[28]
– Дежурный сержант.
– Ступай поговори с дежурным сержантом, – велел я Несокрушиму. – Выясни, кто это принес.
Сержант, кивнув, двинулся к дверям, пеон засеменил следом.
Некоторое время я рассматривал клочок с рекламой швейной машины, затем снял трубку телефона. Сделал несколько звонков, чтобы получить нужный мне номер, но у меня было предчувствие: немножко везения, обрывок газеты вкупе с присланными листками, которые, как я подозревал, были письмами, полученными принцем накануне гибели, – и, возможно, этого будет достаточно, чтобы убедить комиссара не закрывать дело.
Несокрушим вернулся через десять минут в сопровождении констебля из местных – парня с копной черных волос и щетинистыми усами.
– Это не дежурный сержант, – заметил я.
– Нет, сэр. От дежурного сержанта было мало толку. Письмо доставил какой-то оборванец, которому, наверное, заплатили несколько анна[29] за услугу. Это констебль Бисуол, он из Бхубанесвара. Думаю, он может помочь нам перевести письма, сэр.
– Отлично. – И я протянул конверт констеблю. Он вытащил листочки, быстро прочел, кивнул.
– Ория, – сказал он.
– Язык Ориссы, – пояснил Несокрушим. – На нем говорит большинство населения Самбалпура.
– Большинство населения?
– Простой народ. Как и утверждал полковник Арора, при королевском дворе на нем не говорят.
– Вы можете это перевести? – обратился я к констеблю.
– Да, сэр, – улыбнулся он. – В обоих письмах одно и то же: «Ваша жизнь в опасности, уезжайте из Самбалпура до двадцать седьмого дня Ашада».
– Когда это?
– Вчера, – ответил Несокрушим.
Я сидел в кабинете один, когда зазвонил телефон. Этого звонка я ждал – на том конце провода дама по имени мисс Кавендиш из калькуттского офиса компании «Швейные машины Зингера». Поблагодарив за то, что она перезвонила, я спросил:
– Не могли бы вы сказать, в каких газетах, выходящих на языке Ориссы, вы недавно размещали рекламу?
– Это чрезвычайно сложный вопрос, капитан Уиндем, – солидно и чопорно ответствовала она. Даже по телефону можно было учуять запах ее пудры. – Мне нужно связаться с нашим представителем в Каттаке. Могу я перезвонить вам позже?
– Разумеется. Жду с нетерпением.
После чего я согнал Рама Лала с его табуретки в коридоре.
– Найди Банерджи, – приказал я. – Скажи, чтобы пришел ко мне в кабинет.
Он улыбнулся, демонстрируя оставшиеся зубы, закивал головой в этой характерной индийской манере.
– Внизу много Банерджи, сахиб. Какой вы хотите?
– Несокрушим Банерджи. Сержант.
– А, Сурендранатх-бабу́[30], – ухмыльнулся вестовой. – Тик аче[31].
Несокрушим явился ровно в тот момент, когда позвонила мисс Кавендиш.
– Капитан Уиндем? У меня есть для вас информация. Оказывается, мы размещаем рекламу только в двух газетах, выходящих на языке Ориссы. Боюсь, однако, что произнести их названия мне не по силам. Если хотите, могу прочитать по буквам.
– Да, пожалуйста. – Я схватил ручку и блокнот, пока она медленно выговаривала буквы. Первая газета называлась «Даиник Аша». Услышав название второй, я не смог сдержать довольной улыбки. «Самбалпур Хитеишини».
Самбалпур.
– Когда в последний раз публиковали эту рекламу?
– Это еженедельные газеты. Последний номер вышел в прошлый понедельник.
Я поблагодарил, повесил рубку и передал блокнот Несокрушиму.
Он почитал, усмехнулся.
– Итак, есть вероятность, что убийцу прислали из Самбалпура.
– Похоже, что так, но нужно удостовериться. Пока у нас только догадки. Обрывок газеты, в которую, как мы думаем, завернули то, что мы считаем орудием убийства. Вероятно, газета напечатана в Ориссе, возможно, в Самбалпуре.
– Но вкупе с письмами-предупреждениями ювраджу это ведь определенно указывает на связь с Самбалпуром?
– Мне нужны номера обеих газет за прошлый понедельник, – распорядился я. – Найди эту рекламу и, главное, сравни с текстом на оборотной стороне. Потом выясни, где продают эти газеты. Начни с «Самбалпур как-там-его».
– Хорошо, сэр.
– А я тем временем, – сказал я, собирая бумаги, – еще раз потолкую с лордом Таггертом. Покажу ему, что мы нашли.