Лети лети вдаль над уровнем неба
Где бы ты не был, назад не смотри
Лети лети, не жалея нисколько
Это в памяти только, я прошу не сбейся с пути.
Лети лети, лети лети
Лети лети…
LOBODA
В день, когда увидела его во всей красе, мне исполнилось 16 лет. Я смотрела на его улыбчивое конопатое лицо, любовалась мощными плечами и сильными руками. Слушала раскатистый смех. Считала быстрые шаги. И понимала, что влюбляюсь. Любил ли он меня тогда? Девочку, созревающую в женщину? В его женщину? Его мечту? Его жизнь? Не знаю. Но то, что, повзрослев, остро чувствую его присутствие за тысячи километров, это точно.
Его запах. Его смех. Его быстрые шаги. Просыпаясь утром, уже знаю, что вечером или ночью он примчится в мой город. Пробежится по пыльным улицам. Покачается на качелях. И, тихонько забравшись на восьмой этаж, постучит в моё окно. «Что, опять?» – удивлённо подняв бровь, муж посмотрит на меня с улыбкой. Потом ещё долго будет разводить руками и шутить о том, какая необычная женщина ему досталась. Мол, где бы ты ни находилась, куда бы ни шла, ни ехала, ни ползла, дождь всегда идёт следом. Как преданный хозяйке пёс. Как давний друг. Как пылающий запретной страстью любовник.
Когда начинается жара, меня практически не существует. То есть я живу, хожу, что-то делаю, но меня нет. Физически не выношу высоких температур. Моя погода летом – пасмурное небо, прохлада и дождь. Муж, обожающий солнце, зачастую превращающее город в пустыню, долго не мог понять моих печалей. Дождь для него – тоска, скука и хандра. И только пару лет назад, когда лично наградил меня почётным званием «женщина дождя», смирился с такими странными нашими отношениями.
Устав от зноя, решительно «заказываю» дождь. Мне снятся его шумные сны. Гремит эхом вдалеке дикий хохот. Слышатся быстрые, бьющие чечётку шаги. И он идёт, бежит, ползёт на мой зов (хотя ни один прогноз погоды не обещает прохлады и дождей). Натягивая знамёна облаков на стёкла неба, он прячет солнце за шторами и тянется ко мне за поцелуем. И даже муж, застукав нас у раскрытого окна, спокойно признаёт очередное поражение. Потому что только летний дождь способен вернуть меня к жизни. Потому что дождь для меня не просто прогноз погоды. Это моя медитация. Это состояние моей души…
Это был Гром. Для одних – ужасный и грубый, для других – гонец, несущий плохие вести. А для неё он был самым желанным мужчиной на всём белом свете. И врывался в ее жизнь всегда неожиданно. Неизменно приносил в её жизнь темноту и пустоту. Если это был день, то своей мощью он закрывал солнце, погружая всё вокруг в кромешную тьму. Если это была ночь, то была без звёзд и луны.
Он прижимал её к земле, поджигая сухую траву волос и пронзая тело вспышками молний. Ни поцелуев. Ни ласки. Ни одного нежного слова. Гром поднимал голову, закрывал глаза и улыбался с неба, тихонько рыча от удовольствия. Вытряхнув её душу, как шкатулку с драгоценностями, как опытный вор, всегда уносил с собой самую ценную вещицу. Он забирал с собой кусочек её сердца.
И не знала она, что же любит в нём больше: грозный взгляд, дикий хохот или эту блаженную улыбку? И думала, что так будет всегда – их тайные встречи, невозможное будущее вдвоём и безудержная страсть. Но на то он и Гром: блуждая по небу, вгоняет в краску неопытных барышень и запугивает своей мощью сильных и смелых мужчин. У него были только свои планы и желания. Увы, ни она, ни её тлеющая после пожара душа, ни драгоценности сердца не помещались в его жизни, как бы она ни пыталась разместить и переложить их правильно.
Каждый раз, приходя в себя после разгула стихии, она думала о том, что могла быть счастлива с кем-то другим. Но Гром, видя одиночество и страх в синих глазах, не отпускал её от себя, раз за разом выжигая всё лучшее и чистое, таившееся в ней. И каждый раз, провожая его в дальний путь, она напрасно опять прощалась с ним, мысленно обещая себе новую жизнь. Ведь он, врываясь среди ночи, снова рушил её воздушные замки. Поджигал душу и опустошал с узорчатую шкатулку.
Но однажды Гром не пришёл. Напрасно ждала она, вглядываясь в сверкающие молнии на горизонте. День. Другой. Половинка её жизни прошла в ожидании сказки, но та так и не случилась. Зато ворвался в её жизнь другой Гром. Мягкий. Нежный. Желающий баюкать её по ночам, показывая строгую луну и звёзды, солнце и белые игривые облака.
И тогда она поверила в любовь. Перестала прятать шкатулку, оставляя отрытой и освещая её сиянием крохотную комнатку, где они счастливо жили вдвоём. Но каждый раз, слушая грозные раскаты вдали, она вздрагивала, со страхом вглядываясь в лица прохожих. Боялась снова встретить его и не устоять. Боялась сорваться в пропасть и снова разбиться о скалы его ледяной души. И каждый раз, когда думала об этом, её плечо обнимала твёрдая мужская рука, словно оберегая от тревожных мыслей. И тогда она верила, что всё будет хорошо. Ведь рядом был настоящий Гром. Сильный, смелый, любящий и обожающий её необычайной красоты воздушные замки…
…Он предлагал ей сердце и душу. Носил на руках. Бинтовал разбитые ноги. Зализывал сердечные раны. Клеил пластырем её изрубленную душу. Тосковал. Выл на луну. Ждал у порога, как верный пёс.
Когда она разбивалась, разлетаясь осколками по земляному паркету, Ветер всегда был рядом. Поднимал на небо, прикрывая от солнца её обнажённое тело. Кутал плечи в меха облаков. Стирал помаду с обиженных губ. Смывал с ресниц вчерашнее разочарование. Сушил бельё, болтая на верёвке яркие платки и сарафаны. Расчёсывал спутанные мужскими руками волосы. Чинил сломанные каблуки. И латал, латал, латал её сердце, износившееся от любвеобильности.
Наевшись страстей до отвала, она возвращалась в их дом уставшая и хмельная. Срывала у порога все свои маски. Валилась на выглаженные им простыни, пачкая белую ткань красной помадой. Смотрела на него, как провинившийся щенок. Плакала, вымаливая прощение, как бездомная кошка, просящая крошку хлеба. Заслужив пощаду, проваливалась в перину сна, чтобы утром начать всё с начала.
Он тихо ложился рядом, укрывал одеялом её озябшие плечи, целовал губы, заплетал косы, перевязывал раны. Разрешая этой женщине любить других, добровольно позволял убивать себя. Отдавая свою суть по частям, с каждым днём Ветер становился тише и тише. А потом, привычно срывая для любимой звёзды, словно спелые ягоды, внезапно стих. Оказалось, все эти годы он тайком кромсал своё сердце, пытаясь залатать её заношенную до дыр гулящую душу.
Провожая его до неба, она вспоминала, как Ветер носил её на руках. Бинтовал разбитые ноги. Зализывал сердечные раны. Клеил пластырем её изрубленную душу. Тосковал. Выл на луну. И ждал у порога, как верный пёс… «Забери моё сердце!» – кричала она, падая на крутых поворотах. «Забери мою душу!» – шептала одинокими бессонными ночами. Вот только всё это ему больше не было нужно…
Он так соскучился, что еле-еле дождался, когда я выйду из машины. И тут же, сильно пихнув калитку, бросился ко мне, выхватил из рук платок. Он целовал меня, громко дыша от нетерпения и страсти. Лапал, нагло залезая под футболку, склоняя меня к траве, усыпанной прошлогодними листьями.
Ветер-бродяга. Одиночка, живущий на нашей даче. Смотритель и свободный в выборе хозяев кот. Так он встречает меня каждый раз, обволакивая лицо дымом от костра и заставляя молоденькие кусты смородины падать передо мной на колени.
Он любит меня по-своему. Порой щекочет за ушком. Иногда бьёт по лицу. Но каждый раз, когда мы встречаемся, я прощаю ему всё. Потому что только ему доверяю присматривать за набирающей цвет старенькой яблоней и укрытой от холода ночи выскочкой-редиской. И за это самое всепрощение он любит меня ещё больше. И ждёт, поглядывая на пустую дорогу, причёсывая взрослеющую у калитки ёлку и напевая грустные романсы.
Сегодня мне его романс показался тоскливее и громче. Он летел за машиной, теребя соседские тюльпаны и кричал что-то о своей любви ко мне. Я плакала, махала рукой в ответ и обещала вернуться к нему уже в субботу. Он отстал. Тяжело дыша, остановился, наклонил голову, уперев руки в трясущиеся колени.
– Не бросай меня, – прошептал, еле дыша, падая без сил прямо на узкую колею. – Мне так одиноко здесь без тебя…
Я отвернулась, рассматривая мелькающие за окном голые поля. Выходит, снова предала его, оставив одного на майском холоде. Сердце гулко билось и, укоряя меня, давило на жалость. Вытирая слезы, знала, что он простит меня так же, как прощаю его я. И уже в субботу он будет целовать меня так, словно не видел целых сто лет. Мой смотритель. Мой кот, который сам по себе. Мой ветер…