Они танцевали, радуясь жизни, вертясь и подпрыгивая вокруг старого стола с подтеками от горячих стаканов на полированной коричневой столешнице. Несколько белых полукружий сплелись между собой, образовав некое подобие олимпийских колец, поэтому, когда в ее номере собиралась веселая компания, Юрик всегда шутил: «Ну что, олимпийцы! Сдадим нормы физподготовки по принятию спирта на одну единицу населения!». Шли веселые семидесятые, страна готовилась к Олимпиаде, поэтому даже в таких полунамеках всем виделись спортивные символы.
Лара смеялась так же заразительно, как и все остальные. Почему-то в компании даже самые большие глупости кажутся смешнее и не смеяться вроде бы и нельзя, хотя она иногда ловила себя на мысли, что в других обстоятельствах вела бы себя сдержанней. Юрик ей очень нравился, поэтому тормоз критичности был снят при первом его появлении.
Их бешеный танец был началом всего. Так казалось Ларе.
…Она случайно получила эту путевку в профкоме. Никто не хотел ехать в межсезонье в какой-то заурядный пансионат. Лара же согласилась сразу, как только их важная дама от профсоюзов предложила: «Лариса, не поедешь ли?»
Понятно, что это был не ведомственный санаторий, но и не трестовский пансионат на Азовском море. Ей, обычной чертежнице в крупном геологическом тресте, мало что светило из социальных благ. Уж очень длинная очередь более важных людей, чем Лариса Коломейко, выстраивались в очередь с заветной дверью родного профкома перед летней раздачей путевок.
Ларе не хватало романтики, которой были сыты по горло геологи, по полгода проводившие в полевых условиях. Ей всегда нравилось слушать начальников партий и главных инженеров проектов, которые, приходя по делу, задерживались у приветливых чертежниц и охотно рассказывали любопытным женщинам о производственных делах, устройстве баз, очередной выходке механика Гарбуза, местной алкогольной достопримечательности, и некоем Димыче, вечно пьяном сожителе геодезистки Натальи.
Лариса целыми днями, согнув спину баранкой и почти цепляя кальку носом, вела свои бесконечные изолинии, смеясь над шутками местных ловеласов и не более того, – все местные мужчины находились под бдительным надзором своих жен, работавших в этом же тресте. Правда, по геологическим партиям жены не ездили, считая это уделом той «черной кости», прибывавшей в город из провинции и радовавшейся любой работе, особенно, если при этом еще прилагалось хотя бы простенькое жилье.
Конечно, Лара никогда не считала себя красавицей, и место, которое определила ей жизнь, знала хорошо. У нее была своя квартира, работа. Ларисе хватало своей зарплаты: она умудрялась даже экономить. Что это значит, она хорошо понимала еще с детства: значит, была отложена энная сумма денег, значит, не были совершены некие случайные покупки в магазинах. И в результате этих несложных сберегательных операций Лара могла похвастаться то новеньким розовым плащом из кожзаменителя, то сумочкой, или даже ухитрится сшить недорогой наряд к Новому году на общую трестовскую вечеринку. Конечно, не ей равняться на жен ведущих геологов, которые сидели по нескольку лет с мужьями в странах соцлагеря. Разве мало привезли шмоток, хрусталя и ковров из Восточной Германии или Польши дамы из местной элиты, мужья которых вечно вертелись рядом с кабинетом начальника треста? Но Лара не была завистливой. Знала: и ей когда-нибудь да привалит счастье.
Однажды, когда все уже знали, что она едет отдыхать в пансионат, к ней пришла Людочка Кравец, жена начальника одной из партий. У Ларисы был срочный заказ на кальки геологических карт. Людочка, ухоженная дама под сорок, слыла в тресте весьма разговорчивой и контактной особой. И только некоторые из ее бывших друзей, столкнувшись с истинным, а не демонстрируемым Людочкиным характером, знали ей настоящую цену.
– Лариса, – певучим голоском, слегка потягиваясь и жеманничая, хотя в комнате были одни женщины, сказала Людочка. – Смотрю я на тебя, смотрю… А не пора ли тебе подумать о своей второй половине?
Все присутствующие подняли головы и осуждающе посмотрели на задавшую вопрос. Но Людочка, весьма хорошо осведомленная о причине косых взглядов, по праву человека, который знает все о тресте и его обитателях, продолжала расспрашивать слегка оторопевшую Ларису.
– Милая, ты же едешь отдыхать, вот тебе и карты в руки, – продолжала неутомимая Кравец. – Ищи себе друга, а то страшно смотреть, как такая красота пропадает.
– А чего ж она пропадает, – басом вмешалась в разговор жена механика Гарбуза, дебелая розовощекая Лена, которая тоже ожидала свои кальки. – Придет ее черед, и не надо ей никого искать. Как увидит нужного человека, так ей сердце и подскажет.
– Ну да, Елена, – съязвила неутомимая Кравец, и закатила аккуратно накрашенные глазки. – Тебе оно уже подсказало.
– Ну и язва ты, Людка, – грубо рявкнула зардевшаяся Лена. – Тоже мне, королева! Небось забыла, как мы с тобой суп на партию из тушенки варили, как Кравец твой тебе же, а ни кому-то, по морде при всех за гульки давал!
Она тяжело начала приподниматься из-за чертежной доски, веско демонстрируя утонченной Людочке свою первородную грозную женскую силу. Зная величину кулака Ленки Гарбуз, которая одним ударом сбивала спесь со своего хмельного муженька, Людочка стала постепенно ретироваться к двери.
– Да ну тебя, Ленка, – нахально отмахиваясь от наступавшей Гарбуз и превратившись из нежной кошечки в разъяренную базарную тетку, кричала Людочка. – Я же только правду! Вот скажи правду, и сразу к морде тянуться! Что за люди!
– Ты говори, да не заговаривайся! – Ленка стояла, прижав Кравец вплотную к стене своей мощной грудью и грозно сдвинув густые нещипаные брови, и приготовившись защищать Ларису. Вернее, даже не Ларису, а всех их, женщин из подсобки, ибо Людочка уже преодолела тот рубеж, который отделял чертежниц и работниц партий от дам местного «Белого дома», утонченных инженерш. – Чего пристаешь? Знаешь ведь, что человеку досталось. Чего душу бередишь?
– Ты, Лена, успокойся, – сказала Кравец, придержав мощные руки Денисьевой. – Сегодня мы у картографов выбирали самую красивую женщину треста. Представьте, все сошлись на том, что кожа и глаза лучше всего у нашей Лариски.
– У нашей Лариски, – поправила ее самая пожилая чертежница, которую все звали просто Евгеньевна, сделав акцент-ударение на слове «нашей». – Да и не привирай, знаю я тебя.
– Ох, уж мне эти знальщицы! – возмутилась Кравец. – Да я вам говорю, даже Аня Попик (ого, это уже серьезно!) согласилась, хотя и нехотя. Но вы же знаете Аню! Это же монстр в юбке, особенно, если у кого-то есть нечто лучше, чем у нее.
– Вот именно! – Евгеньевна строго посмотрела на Кравец. – Сама себе противоречишь! Делать вам там нечего, вот языками и чешете. А ведь не думаете, как эти ваши начинания отзовутся. Вы что, Аннушку нашу не знаете? Начнет теперь со своим муженьком Ларису гноить. Это ж надо! Какая-то чертежница имеет глаза и кожу лучше, чем Аня, которая из салонов красоты не вылазит и домработницу имеет. Лучше бы вы там у себя, дорогие картографини, делом занимались!
Людочка Кравец немного погрустнела, потому что замечания ее бывших подруг были весьма правильными и верными. Аня Попик была женой начальника геологического треста, и потому, а может быть по другим причинам, старалась слыть самой модной, самой красивой, самой экстравагантной, что иногда у нее и получалось: усилия прилагались для этого титанические и средств затрачивалось столько, что составило бы бюджет целого женского отдела. Естественно, чертежниц, как кандидаток на роль соперниц, она и в расчет не брала. Характер у Ани был весьма скверный, склочный, и мужа своего, грузного лысеющего Валеру, она держала даже не в кулаке, а в хомуте и полной збруе под жестким седлом. Так что разговоры про Ларисину кожу и глаза действительно, по верным умозаключениям Евгеньевны, которая двадцать лет назад обучала молоденькую Анюту многим геологическим премудростям, а потом хлебнула ее холодной надменности и неблагодарности, – были весьма неуместны.
Вдруг, во время небольшой замершей в воздухе паузы, дверь чертежной распахнулась, и показалась подтянутый, хорошо одетый, пахнущий приятным одеколоном мужчина, который сразу странно заговорил нараспев:
– О, сладкоголосая птица Люда,
и ты здесь!
Видимо, как и всегда, принесла ты хорошие вести!
Лица людские радость вокруг тебя излучают,
приветствуя каждое слово медовое,
которое ты исторгаешь!
Все засмеялись, так как хорошо знали пришедшего. Людочка Кравец сконфузилась, что с нею случалось крайне редко, и, потупив глаза, принялась оправдываться перед импозантным мужчиной, хотя он и не думал ее обвинять.
– Вы, Антон Юрьевич, как всегда против меня. Ну скажите, почему я вам не нравлюсь? – она явно заискивала, и аудитория захихикала, предвкушая прилюдный разгром Кравец.
– О, Людмила! Слишком много вопросов сразу. Знаете, что такое «эффект запирания»? Это когда через слуховые анализаторы – то есть, попросту говоря, уши, – поступает слишком много разноречивой информации одновременно. У меня от вас всегда именно этот эффект и наблюдается. А знаете, почему? Вы, Люда, хоть и не догадываетесь о наличии подобного психологического феномена, но на интуитивном уровне со многими проделываете эту штуковину: человек после вашей мощной обработки себя абсолютно не контролирует и мелет всякую чушь про себя и своих знакомых. А вы этим пользуетесь и весь ваш рабочий день насыщен такой специфичной работой как сплетни. Я прав, не так ли?
Людочка Кравец выскочила от чертежниц, как будто рядом с ней священнослужитель прочитал молитву и очистил место благоуханным дымом кадила.
– Вольно вам, Антон Юрьевич, смеяться, – серьезно сказала Евгеньевна. – А нам приходиться несколько раз в день выдерживать подобные визиты и слушать этот бред.
– Так не слушайте, – спокойно возразил Антон Юрьевич Земляной, перебирая на огромном столе уже готовые геологические кальки. – Повесьте на входе объявление. Ну, например: «Забор яда у змей с 10 до 11 утра». Увидите, как пошепчут.
И, обернувшись к Ларисе, сказал:
– Я, Лара, сегодня хотел на кладбище к жене съездить, так что могу и вас с собой взять. Если, начальник отпустит.
Он взглянул на старшую чертежницу, Ольгу Петровну, небольшого роста женщину с капризным увядающим лицом и еще красивыми чувственными губами.
– Ну что, Оля, отпустишь нас к нашему прошлому?
– Антон, ты зря меня об этом спрашиваешь. Нужно, так поезжайте. – Ольга Петровна ответила, даже не подняв голову на говорившего.
– Тогда через час, Лариса, я жду вас у центрального входа, в машине, – сказал Антон Юрьевич и вышел из чертежной.
– Боже мой, Оля, ты помнишь, какой он был красавец! – мечтательно проговорила Евгеньевна вслед ушедшему Земляному, когда на двери щелкнул замок.
– Помню, помню, – буркнула Ольга Петровна. – Пока его Алина не окрутила.
– Ну вот, завела старую пластинку! – Евгеньевна с досадой бросила старенькие очки на стол. – Да Алины уже как четыре года в живых нет, а ты все вспоминаешь! Нехорошо, подруга! А ваших с Антоном прошлых отношений все равно не склеишь.
– Не лезь, Лиза, не в свое дело! – крикнула Ольга Петровна и, отдернув на еще стройной фигурке трикотажный буро-малинового цвета пиджачок, выбежала, хлопнув дверью.
Все повернулись к Евгеньевне, и на лицах ждущей Ленки Гарбуз и всего чертежного дружного коллектива, Ларисы, Танечки Ермолаевой, Любаши Ямпольской и Зинаиды Карловны было написано неподдельное удивление. Все знали, что Евгеньевну звали Лизой, но никогда не слышали, чтобы кто-нибудь, даже ее старинная подруга Ольга Петровна, так к ней обращались.
– Чего вы, бабоньки, уставились? Думаете, я все время была Евгеньевной? – спросила виновница. – Да нет, были времена, когда за мной половина треста умирала, кавалеров было столько, что пальцев на руках и ногах не хватало, чтобы пересчитать. Звали Лизанькой, сирень и розы охапками дарили. Да что вспоминать!
И Евгеньевна тяжело вздохнула.
– Вот Людочка Кравец! Ну до чего же неприятная особа, а ведь сегодня правду сказала! – и она обернулась к Ларисе. – Слышишь, Лара? Я к тебе обращаюсь. Ты, действительно, женщина красивая, жить тебе, и жить счастливо, а ты все над кальками горбишься. Не бери пример с меня и с Антона Юрьевича. Я сама свое счастье прошляпила, а он свое прошлое все забыть не может.
– Правильно, вы, Евгеньевна, сказали, – разумная Зинаида Карловна отставила свою работу и обвела всех своими мудрыми стеклянно-выцветшими глазами. – Четыре года прошло, как разбились на этом проклятом «Уазике» Алина и Петя. А ты, Лариса, все в колею не войдешь. А жизнь-то идет. Сколько тебе лет? Двадцать семь? Многовато уже для личной свободы, должна я заметить.
– Как один день прошел, – вздохнула Танечка Ермолюк. – Я тогда в декретном отпуске была, а сейчас мой Владик уже буквы знает.
Все помолчали, вспомнив невеселые события четырехлетней давности, когда машина с главным геодезистом треста Алиной Витальевной и шофером Петей выскочила с проселочной дороги на перекресток шоссе и попала под проезжавший грузовик.
Лариса вздохнула, веселый ее жених Петр, как живой, стоял перед глазами. Именно на могилы Петра и Алины Витальевны предлагал съездить Земляной.
…Через час Лара стояла возле центрального входа треста. В стеклянные крутящиеся двери медленно выходили Антон Юрьевич и главный инженер, который что-то горячо доказывал Земляному.
– Никогда не поверю, Антон, что ты возражаешь против этого проекта, – услышала Лариса. – Ведь это нам прямая выгода.
– Как ты не понимаешь! – отвечал горячо Земляной. – Это прямая выгода хапнуть денег на год под изыскательские работы, но ведь мы там золота не найдем, ты это знаешь лучше меня! Зачем же лукавить перед заказчиками.
– Ох, Антон Юревич, тяжело с тобой стало! Раньше разве не так все делалось, а? – главный недовольно глянул на Ларису, которая прижалась к машине Земляной. – А ты что тут делаешь? Работы нет у чертежниц, что ли?
– Ее Ольга Петровна по моей просьбе отпустила… на кладбище хочу съездить перед командировкой, – мягко, чтобы успокоить начальство, сказал Земляной.
– А, ну-ну… – ответил главный инженер и отвел глаза в сторону.
Земляной легкой для его возраста походкой обошел отмытую и блестящую темно-серую «Волгу», которую купил пять лет назад после экспедиции в Йемен, открыл дверь и предложил Ларе занять место рядом с водительским.
Доехали быстро. Антон Юрьевич всю дорогу молчал, молчала и Лара.
Чугунные ворота кладбища были, как обычно, открыты. Редкие в будний день посетители неторопливо шли по центральной аллее, недовольно оглядываясь на обгонявший их автомобиль. Земляной внимательно смотрел по сторонам, чтобы не пропустить нужный поворот.
– Вот и приехали, – наконец сказал он, аккуратно остановив машину рядом с небольшими памятниками, стоявшими за одной оградой. – Минут десять нам хватит, я думаю.
Лариса кивнула и подошла к недорогому надгробию из серого материала, похожего на камень, украшенного виетиватыми цветочками и фотографией парня с залихватским чубом. Лара каждый раз думала, что если бы у нее было побольше денег, то и памятник Пете она сделала бы другой. Рядом, на могиле Алины Витальевны, стоял изящный, художественно выполненный памятник из черного гранита с вкраплениями красного. На нем была изображена красивая светловолосая женщина.
– Как слезы, эти капли, – сказала Лара, указав на памятник женщины.
– Да… кровавые слезы… – ответил Земляной. – С кровью память о ней отрывал из жизни земной…
Вокруг никого не было. Только незнакомая яркая птичка, усевшись на ветку рябины, которая росла рядом с могильной оградой, с интересом смотрела на Ларису и Земляного.
– Чудные создания, – сказал тот, подбирая ветки, разбросанные кем-то на дорожке. – Знаете, когда я вижу птиц рядом с ней (он кивнул в сторону лица на памятнике), думаю, что это ее душа смотрит на меня. А вы?
Лариса в замешательстве глянула на Земляного и отвела глаза. Странный он какой-то. Говорит тоже странно.
– Н-не знаю… – неуверенно ответила она и начала протирать носовым платком поверхность черного гранита, уверенная в том, что Антон Юрьевич не будет задавать вопросы, если она будет занята работой.
– Странная вы, Лариса, – вдруг сказал он.
– А я про вас так только что подумала, – вдруг брякнула Лара и, испугавшись своей смелой фразы, даже прикрыла по-сельски рот рукой. С Земляным так никто не разговаривал.
Тот, увидев испуг Ларисы, только слегка улыбнулся.
– Знаете, девочка, что я сейчас вдруг увидел? – спросил Земляной, глядя Ларе в глаза. – Увидел я перед собой очень красивую молодую женщину, которой пора устраивать свою судьбу.
Лариса повернулась к Антону Юрьевичу.
– А вы, почему не устраиваете? – спросила она.
– Я?
Земляной задумался, глядя на облака, закрывшие солнце.
– Понимаете, – сказал он, – жизнь интересная штука. В детстве хочешь побыстрее вырасти, в молодости желаешь как можно больше вкусить от благ, дергаешь за веревочку, бездумно разматывая клубок под названием «жизнь», и вдруг оказываешься перед концом нити, то есть жизнь прошла, а ты вроде бы и не жил, а только примерялся. Помните, как в школе черновички писали? Написал и выбросил в мусор… А ведь в жизни нет черновика, все делается один раз и навсегда. А когда это понимаешь, то уже поздно что-либо менять. Удел один – старость и воспоминания об утерянных возможностях и недожитых моментах. У меня, к сожалению, остались одни воспоминания. Я знаю, что жизнь и судьба не дадут мне возможность иметь все то, что я имел с ней, – Земляной кивнул в сторону фото. – А другого я и сам не хочу.
– Вы мне предлагаете дергать за веревочку посильнее и почаще? – спросила Лариса.
– Да не посильнее и почаще, а просто хотя бы дергать! – вдруг с досадой произнес Антон Юрьевич и пошел к машине.
Ларисе показалось, что в какой-то момент этот странный человек пожалел, что столько наговорил ей, а она, неразумная, не поняла и не оценила.
Если бы можно было вернуть жизнь назад! Лариса вспомнила, как в детстве не понимала героя сказки, который, будучи дряхлым дедом, не хотел возвращаться в прошлое, чтобы прожить жизнь заново. «Ох, а я бы вернулась!» – думала Лара с горечью.
Высадил ее Антон Юрьевич уже почти в темноте возле небольшого пятиэтажного дома, в котором жили все работники геологического треста.
Лариса почему-то медлила, не выходила из машины, а Антон Юрьевич ее не торопил. Ей нравились мягкие сиденья «Волги», этой невиданно-роскошной машины. Мало ее знакомых имели свой автомобиль, а ездила Лара все больше на трамваях да троллейбусах. Трестовские «Уазики», которые работали в «поле», в расчет брать было нельзя, поскольку набивалось в них всегда народу не меряно. Да и за аккуратность Лары посадили ее работать не в геологической партии на выезде, а в группе чертежниц, которые «отпахивали» на весь трест.
Ей было так хорошо в машине, что тайком проскользнула мысль: «Вот бы никогда отсюда не выходить! Остаться здесь, рядом с этим интересным мужчиной навсегда! Мне так с ним непонятно, тревожно, интересно, таинственно…»
– Хорошо с вами, спокойно… – сказала она все же, хотя думала о другом.
Её собеседник засмеялся.
– Знаете, Лариса, давайте не портить отношений. Вы правильно сказали: спокойно. Но это, к сожалению, все, что я могу вам предложить на этом этапе, да и вообще на любом этапе наших дальнейших отношений.
Он немного помолчал, затем достал сигареты и закурил.
Лариса вдруг потянулась к пачке:
– Дайте и мне попробовать, никогда не курила, а сейчас вдруг захотелось, просто спасу нет…
– Курить вредно, я вас, как сын потомственного врача, предупреждаю… – Земляной улыбнулся, протягивая ей пачку сигарет. – Вам бы это пошло, у вас пальцы длинные, узкие, рука аристократки… Особенно, если украсить ее несколькими изящными кольцами.
Он немного подумал, затем включил зажигание, и машина покатила по проспекту в неизвестном направлении. Земляной молчал. Лариса испугалась.
– Куда вы меня везете, Антон Юрьевич? – дрожащим голосом спросила она.
– А что, занервничали? Вы же об этом мечтали десять минут назад, ведь так? – Земляной вел машину, не оглядываясь на свою оробевшую пассажирку, которая неумело затягивалась сигаретой в ожидании конечной цели их поездки.
Через десять минут машина вырулила к невысоким воротам перед частным домом в так называемых Профессорских дачах. Лариса только иногда, проезжая рядом на троллейбусе, любовалась послевоенной, крепкой архитектурой этого райского уголка, спрятанного за зеленью высоких деревьев почти в центре города.
– Заходите, – сказал Антон Юрьевич и открыл Ларисе тяжелую кованую калитку.
Они вошли в ухоженный дворик перед серым одноэтажным домом с мансардой. Все утопало в зелени, хотя чувствовалось, что скоро уже осень полноправно вступит в свои права.
На дорожках, выложенных из неизвестного Ларе пористого камня, кое-где лежали потемневшие свернутые трубочкой листья. Окна дома светились только на первом этаже. Лариса вопросительно посмотрела на Земляного.
– Не удивляйтесь, я же с мамой живу, – ответил он на её безмолвный вопрос. – Хочу вас с ней познакомить. Мне почему-то кажется, что вы ей понравитесь. Собственно, знаете, о чем я подумал, когда мы говорили о сигаретах и о том, что руки у вас красивые. Я подумал о том, что вы мне очень напоминаете мою покойную жену, хотя ни капли на нее не похожи. Она была миниатюрная женщина и притом кареглазая блондинка, а вы высокая голубоглазая шатенка. Но общее что-то есть в форме глаз и в их выражении, брови эти дугообразные… – он как-то небрежно взмахнул рукой, и Лариса увидела отражение своей брови вразлет, с которыми она постоянно боролась, подрисовывая дешевым карандашиком. – Какая-то прозрачность… – продолжал Земляной, – …и тайна, которая умному мужчине может принести бездну наслаждения, если, конечно, он все это удосужится рассмотреть.
Лариса, молча, стояла и слушала Земляного, как в гипнотическом сне. У нее было ощущение, что она не может пошевелить ни одной мышцей своего тела от бешеного удовольствия, которое разлилось по ее телу от одних слов Антона Юревича. Однако это было ложное ощущение. Как только Земляной легонько подтолкнул ее к крыльцу дома, Лара спокойно направилась к светящимся окнам.
Она все еще была заинтригована целью спонтанного визита в этот дом. Все знали, что Антон Юрьевич жил очень одиноко, что никто из треста, кроме двух-трех близких друзей еще по горному институту, не был у него в гостях. Лара вспомнила вдруг, совсем не к месту, как долго в тресте обсуждали тот факт, что хоронили его жену, не завозя в дом, а сразу после того, как отпели в церкви. И то, как секретарь парткома квохтал как курица в общей курилке, устроенной во дворе треста под развесистой липой, рассказывая о своем подвиге, когда он чуть ли не грудью прикрыл Земляного от неприятностей из-за «контактов» со служителями культа. «Вы же понимаете, друзья, что могут сделать с нашей продвинутой интеллигенцией за отпевание в церкви?» – говорил он курильщикам, не таясь от пробегавших мимо чертежниц. И вот теперь она в доме Антона Юрьевича. Ну не странно ли?
– Я, Лариса, никому своего логова не показываю, живу очень одиноко, – сказал Земляной, опять угадав ход ее мыслей.
«Может, он колдун?» – подумала Лара.
– Да вы не бойтесь, – улыбнулся он, когда увидел напряженное лицо молодой женщины на свету в прихожей. – Я хотел вам отдать кое-какие украшения покойной Алины. В связи с нашим разговором, они, видимо, могут вам пригодиться в будущем. А с мамой познакомить – просто необходимость. Я человек пожилой, нездоровый. Мало ли что случиться может! А у нас больше родственников нет.
Лариса вздохнула с облегчением, но в этом вздохе внимательный человек мог обнаружить долю разочарования.
В большой комнате, неярко освещенной единственным торшером, было довольно много мебели и старых картин. Но мебель, по мнению Лары, была пригодна только для любителей. На ее вкус – рухлядь: старые комоды, шкафы-горки с инкрустацией перламутром, странные кресла и диван-тахта с гнутыми спинками, обтянутые выцветшей шелковой тканью в цветочек. Короче, старина.
На шкафах стояли тяжелые ящички из темного дерева, в которых были разложены минералы. Лара присмотрелась к камням в ящичках. У нее не было геологического образования, как, впрочем, и образования вообще, но она много слышала в камералках * (сленг геологов, так называют кабинетную обработку геологических данных) разговоров о том, какие чудные коллекции иногда имеют геологи, помотавшиеся по городам и странам. И имя Земляного в этих разговорах мелькало чаще всего. Действительно, яркие и не очень, блестящие и тусклые камни, даже при мимолетном взгляде на них, произвели на Лару неизгладимое впечатление.
На тахте, имевшей вид распустившегося лепестка лилии, полусидела-полулежала очень пожилая женщина. Её кожа имела желтоватый оттенок и по виду напоминала пергамент. Прекрасные седые волосы были закручены тяжелым пучком на макушке головы. Глаза были молоды и задорны. Правда, их голубизна по-старушечьи вылиняла. Пальцы на руках украшали несколько громоздких колец с полудрагоценными камнями, красота которых только подчеркивала старость самих рук.
– Здравствуй, Антоша, – ясным голосом, который мог принадлежать только молодой женщине, сказала она. – Познакомь меня со своей спутницей, наконец. А то полчаса беседуете на крыльце, я уж истомилась, вас дожидаясь.
Антон Юрьевич подошел к матери, поцеловал с нежностью ее в лоб и, подав руку, осторожно поднял ее на ноги.
– Вот беда, эта старость, – засмеялась женщина. – Голова работает еще исправно, а тело слушаться отказывается. Раньше мне казалось, что молодость и красота – это вечное мое состояние. Ан, нет. Пришлось узнать, что такое беспомощность.
И она окинула Ларису внимательным взглядом. И тут Лара увидела, что Земляной как две капли воды похож на эту женщину, только, как выразилась бы супер-ироничная Зинаида Карловна – «мужской вариант». Горбинка на благородном носу, чувственные губы и шевелюра. Правда, прирученная мужским хорошим парикмахером.
– Знакомься, мама. Это наша Лариса, – сказал Антон Юрьевич, подвигая Лару поближе к старой женщине. – Мы с ней узнали несчастье в один день тогда. Помнишь, машину с Алиной вел шофер? Это был жених Ларисы.
– А, деточка… – вдруг дрогнувшим голосом проговорила мать Земляного и прикрыла веками глаза, видимо, чтобы не смотреть в этот момент на Лару или не выдать свои чувства. – И вам досталось от злодейки по имени «жизнь». Она редко, кого балует. Если уж возьмет в оборот, берегись.
– Лара, мою мудрую маму зовут Инна Максимовна, – сказал Антон Юрьевич, обнимая за плечи еле стоявшую на ногах старушку. – Но я должен вас предупредить: она очень наблюдательна, умна и логична.
– Милый мой сын, – засмеялась Инна Максимовна, – неужели может быть нелогичной женщина, муж которой сорок лет преподавал логику!
И добавила, обернувшись к Ларисе:
– Пойдемте, устроимся поудобнее в креслах и угостимся чаем, и поможет нам сервировать стол мой ненаглядный сын! – и она улыбнулась Антону Юрьевичу так мягко и многозначно, что Ларисе стало жалко себя, ведь ей никто и никогда так не улыбался. Даже ее смешливый Петя. Не говоря уж о родителях, которые день и ночь работали на заводе, чтобы прокормить семью. Не до улыбок им, видимо, было.
Лариса несмело уселась на краешек кресла, которое, она это знала из фильмов про «старую жизнь», называют «вольтеровским». Инна Максимовна напротив нее, весьма удобно и покойно расположилась в парном чуде ушедшей эпохи, а Земляной перенес несколько подушек с тахты и аккуратно подоткнул ими спину матери. Под ноги старушки он подставил небольшую резную скамеечку.
– Ну вот, теперь можно обстоятельно поговорить и познакомиться поближе, – сказала, вздохнув, Инна Максимовна. – Сколько вам лет, Лариса? Говорите, не стесняйтесь, – добавила она, видя, что Лару немного смутил ее вопрос.
– Почти тридцать.
– «Почти» не считается, – улыбнулась Ларе необычная собеседница. – Вы замужем?
– Нет, мама, Лариса не замужем, – сказал подошедший с подносом Земляной.
– Да, не замужем… вы знаете, так трудно найти человека, мужчину, который бы и нравился, и любил, и все такое прочее… – сказала Лара, делая паузы.
Инна Максимовна засмеялась.
– Я догадываюсь, что термин «и все такое прочее» весьма обширен и включает в себя, прежде всего, сексуальную совместимость, – сказала она.
Лариса покраснела. Слово «сексуальность» для нее было запретным с юности. Да и вообще, оно было крайне редким в обиходе людей ее круга и выдавало не то, что особый статус говорившего, а скорее его особое отношение к этой сфере жизни.
– Мама, не смущай гостью, не стоит ее знакомить с теорией «стакана воды» из твоей молодости, – сказал, улыбаясь, Земляной. – Она у нас славится своим пуританским поведением, а твои фрейдовские идеи могут ее испортить.
Лариса постеснялась переспросить, что Антон Юрьевич имеет в виду под «фрейдовскими идеями» и «стаканом воды», но догадалась, он понял – разговор о сексуальности ей не очень понравился.
Чай был налит в тончайшие фарфоровые чашки, белые снаружи и расписанные нежнейшими розами изнутри.
– Прекрасный сервиз, – сказала мать Земляного и, подняв одну из пустых чашек, повернула ее к свету. – Посмотрите, как она прозрачна и невесома. Я их случайно купила, когда отдыхала в Сочи в период, когда сервиз стоил три зарплаты простого работника. Летом в Сочи отдыхали в мое время люди небедные, но и им было, оказывается, не до чая в этих райских кущах.
– Мама, – меняя тему разговора, сказал Антон Юрьевич, – мы сегодня с Ларисой ездили на кладбище. Там все по-старому. Но наш с ней философский разговор стал поводом для знакомства Ларисы с тобой.
Инна Максимовна аккуратно поставила чашку на блюдце.
– И о чем же вы говорили? – спросила она после недолгой всеобщей паузы.
– О смысле жизни, – просто ответил Земляной.
– Хорошая тема, сын. Только неблагодарная. Поверьте мне, Лариса, самые несчастные люди на свете – это те, кто ищет смысл жизни. Чем больше прилагаешь к этому усилий, тем меньше смысла находишь в жизни вообще, а в своей – особенно.
– Так что же делать, мама, не искать? – Земляной раздраженно, как показалось Ларисе, отодвинул стул и отошел к шахматному столику за сигаретой.
– Разве я говорила, что не стоит искать? – переспросила Инна Максимовна и горестно вздохнула.
Лариса поняла, что мать с сыном продолжают какой-то старый спор, и ее присутствие их сдерживает.
– Мама, я хотел бы отдать Ларисе некоторые из украшений Алины, – сказал Земляной, прикуривая две сигареты, одну из которых он протянул Инне Максимовне, предварительно вставив в длинный и очень изящный мундштук. – Они же не последние. Ты не против?
– Как я могу быть против? – ответила та. – Это твое решение. К тому же я действительно не против.
Она повернулась к оторопевшей от такого разговора Ларе и нежно похлопала ее по лежавшей на столике руке:
– Она хорошая девочка. Только бы тебе это помогло, сынок.
Земляной, извинившись, вышел из комнаты, в которой воцарилось полная тишина. Слышно было, как где-то далеко, на втором этаже, пробили часы. Старушка глубоко затянулась сигаретой.
– Знаете, Лариса, – сказала Инна Максимовна, – вы должны понять, я не жадный человек и мне абсолютно не жаль тех вещей, которые хочет подарить вам мой сын.
Она помолчала и добавила:
– Только бы и вам это помогло.
Вздохнув, старушка стряхнула пепел с сигареты прямо на дорогой ковер, как будто комментируя этим действием свою следующую фразу, обращенную к Ларисе.
– Мне ведь, по сути, мало что уже нужно в этой жизни, – сказала она. – Те украшения, которые вы сегодня получите из рук Антона Юрьевича, когда-то принадлежали одной женщине, затем попали ко мне, а вскоре – к моей покойной невестке Алине. Поверьте, они никому не принесли радости и счастья. Я вас об этом честно предупреждаю, как в свое время предупреждали меня, и я – Алину. Будьте с ними очень осторожны.
Антон Юрьевич как раз заходил в комнату и услышал последнюю фразу матери. Он нахмурился, но ничего не сказал. Инна Максимовна продолжала курить, зябко пожимая плечами в старинной вязанной вишневой шали.
В руках Земляного Лариса увидела небольшой футляр из темного дерева, который был отполирован многочисленными прикосновениями рук бывших хозяек.
– Вот вам, Лариса, от меня на память небольшой подарок. Хотелось бы, чтобы вы его носили и никогда не снимали, – при этих словах он открыл футляр, и Лара увидела серьги и кольцо с крупной бирюзой, оправленные в грубой работы серебро, ярко светившиеся на темном бархате подкладки.
– Что вы! – ахнула молодая женщина, знавшая по разговорам более состоятельных подруг, Танечки Ермолаевой и Любаши Ямпольской, цену подобным камням и работе. – Я не могу взять такого дорогого подарка!
Антон Юрьевич улыбнулся и стал аккуратно доставать из футляра украшения.
– Давайте не будем спорить, а сразу оденем новую хозяйку, то есть на вас! – сказал он Ларисе. Затем взял ее левую руку и очень осторожно надел кольцо на безымянный палец. – Серьги, пожалуйста, сами…
Лариса подошла к большому зеркалу, с обеих сторон которого светились одинаковые бра в подставках из зеленого переливчатого камня, сняла дешевенькие сережки, вглядываясь в свое незнакомое при таком освещении лицо, и вдела в уши тяжелые серьги.
– Какая прелесть, Лариса, вам очень идет эта бирюза! – сказала с придыханием Инна Максимовна, которая не сводила глаз с Лары.
Ларисе и самой понравилось то, что она увидела в зеркале: на нее смотрела неземная красавица с ярко блестевшими счастливыми глазами и таинственной улыбкой.
– Девушка с жемчужной серьгой не годится в подметки вам точно! – сказал Земляной и засмеялся. – Заговорил почти амфибрахием* (сложный стихотворный размер), надо же! Чтобы не смели снимать и носили! – добавил он, вкладывая Ларисе в руку пустой футляр.
– Спасибо… но я не знаю… Что же я могу сделать для вас… Как отплатить вам… Мне совестно ни с того ни с сего вдруг принимать такой дорогой подарок… – мямлила Лара, тайком разглядывая себя в зеркало.
– Главный подарок – это вы сами, Лариса, со своей светлой душой! Я ведь давно за вами наблюдаю. Вы – чудо! Оставайтесь такой всегда! – сказал Земляной и, увлекая ее за руку, подвел к столу, рядом с которым они и провели оставшийся вечер, распивая чай из фарфоровых чашек и вспоминая старый город, который хорошо знала семья Земляного.
Затем он и Инна Максимовна долго прощались с Ларой на крыльце. Старушка обнимала ее за талию и напоследок сказала, что всегда рада ее видеть у себя. Лариса обрадовалась, потому что атмосфера дома этих чудесных людей ну никак не походила на ее собственный быт и все, что она видела до этого в своей жизни.
Когда Антон Юрьевич захотел отвезти ее домой на машине, Лара запротестовала, ведь они выпили коньяка. Поэтому она добежала до остановки, села в полупустой троллейбус и через полчаса уже крепко спала в своей одинокой постели, укрывшись стареньким марселевым одеяльцем, оставшимся от мамы.
Утром Лариса, собираясь на работу, вспоминала чудный вчерашний вечер и думала о том, как здорово, когда у тебя такой друг, как Антон Юрьевич. Думала, как легко стать счастливой, имея такие деньги, такую мать и такие связи. «Эх, – только и вдохнула Лара. – Вот бы почаще встречалось похожее в жизни!»
Она потрогала скользящими движениями пальцев бирюзу в открытой коробке, которая всю ночь простояла рядом с ее подушкой, и… не надела. Подумала, что она скажет своим подружкам в чертежной? Как они отреагируют на такой подарок? Сплетни пойдут, разговоры… Она всегда предпочитала оставаться в тени, в своей раковине. А такой подарок сразу привлечет внимание женщин. И мужчин. Но в этом она призналась себе почти нехотя.
На работе все было, как и всегда. Разговоры женщин, о том, кто какую еду приготовил, и кто где что купил, о том, кто получил новые назначения, кто с кем переспал или разводится, на каком этаже «белого дома» – административного здания, который действительно, в отличие от других, был построен из белого кирпича, – теперь сидит новая любовница шефа. Главный момент, обе дамы – жена и любовница – не должны были сидеть на одном этаже и, не дай Бог! – в одной комнате. От этой незатейливой мудрости зависело «долголетие» местных геологических начальников. Стратил, не угадал, кто с кем – вылетел!
Еще были чай в перерыве с захваченными из дому бутербродами, посиделки во дворе под липой, когда там не суетились отъезжающие в поле* (работа на участке) начальники партий, и постоянное шуршание калек, по которым чертежницы мягкими перьями водили вечные изолинии тушью.
Сегодня было особенно много работы. Сдавали очередной проект под бурение, поэтому калек, снятых с геологических карт, требовалось особенно много и, как всегда, срочно и на сейчас. Весь состав чертежной трудился не покладая рук, люди заходили, выходили, и в этом водовороте событий Ларисе, низко склонившейся над своим столом, некогда было рассматривать посетителей. Она ловила себя на том, что краем уха слушала обрывки разговоров, фиксируя, кто и что не успевает сдать к окончанию проекта. Чертежная была местом концентрации новостей треста. Все приходящие, ожидая завершения чертежных работ для своих камералок, сидели и разговаривали на темы, затронуть которые в другом месте треста казалось святотатством. Вот и сегодня, о чем только Лара не наслушалась, начиная от новых сапог Ани Попик, которые эта местная красавица одела в теплую сентябрьскую погоду, до прогнозов, а кто заменит начальника, если он уедет в годичную загранкомандировку.
– А куда намылился наш Поп? – не утерпела Евгеньевна. – Снова, что ли в Польшу, руду искать?
– Не-е-е-т, бери выше, – скартавил «р» Витя Бородай, работавший при группе картографов. – На сей раз воду искать, но уже в жарком Алжире.
– Ой берегись, жаркий Алжир и алжирские женщины! – засмеялся еще один геолог. – Ни воды, ни валюты не будет после нашего Валерки! Зато, прирост населения получат!
Все засмеялись, потому что он говорил правду. Жадность начальника треста Валеры Попика знали все, как и его бесталанность в поиске ископаемых и любовь к амурным приключениям.
– Вы трепитесь меньше! – Зинаида Карловна подняла глаза поверх очков. – Может и кальки быстрее сдадим!
– Уж точно! – Ольга Петровна заерзала на своем скрипучем стуле. – Языками меньше чешите, руки быстрее будут по бумаге бегать!
– Ой, девочки, а говорят из Алжира много золотых украшений привозят! – с придыханием сказала Любаша Ямпольская, не понаслышке знавшая о выгодах загранкомандировок геологов. – Очень они там дешевые… А, да! И еще ковры хорошие, чисто шерстяные…
И она мечтательно подняла глаза к потолку, на котором, видимо, маячили выгоды их начальника.
В это время дверь в чертежную отворилась, и вошел новый посетитель, которого не было видно за свернутыми в трубки картами.
– Привет, девчата! – приятным баритоном произнес Земляной. – Я к вам с новой срочной работой! Принимайте!
– Антон Юрьевич, помилосердствуйте! – Витя Бородай кинулся к нему. – Вам и так здесь отказа нет! Дайте кальки получить!
Все засмеялись, как и обычно, над эскападами этого веселого человека.
– Да получишь ты свои кальки, Витюша, получишь, нетерпеливый ты мой! – Евгеньевна картинно подула на последнюю изолинию, которую провела тушью. – На вот, держи, только не размажь! Переделывать и подтирать лезвием грязь от твоих пальцев не буду!!!
Витя кинулся к ней обниматься и прижался к ее огромной, как скала, груди.
– Ой! Ударился! – засмеялся он.
– Иди уж! – хмыкнула Елизавета Евгеньевна. – Ударился! Погрелся, а и не заметил!
Лара и Танечка Ермолюк помогли Вите аккуратно скрутить новенькие кальки и карты, и он, довольный, вприпрыжку побежал в свой отдел. Женщины посудачили над тем, вот какой, мол, хороший парень, а один, без жены. А ведь работает в таком цветнике – картографы были только женщины.
– Да ведь они все замужние! – снова не выдержала Зинаида Карловна, как истинная берегиня семейного уюта в семье.
Ольга Петровна повернулась к Земляному.
– Что тебе сегодня, Антон Юрьевич! – она внимательно смотрела ему в глаза. – Зачем карты принес, ведь мы тебе все уж сделали. Нет у тебя никакой новой работы для нас. Или для маскировки?
– Ой, вычислила, дорогая Олечка! Ой, вычислила… – он улыбнулся, но невесело. – Пришел вот на одну девушку посмотреть.
– Ну? Посмотрел? – Ольга Петровна не отставала.
– Посмотрел, – снова улыбнулся печально Земляной.
– Что, седина в бороду, а… – она не успела договорить.
Антон Юрьевич остановил ее властным жестом руки.
– О-о-о-ля, – сказал он через секунду. – Молчи, пожалуйста. Не знаешь, так молчи. Не порть.
– Вот уж не думала, Антон Юрьевич, что вам маскировка нужна… – Евгеньевна задумчиво смотрела на него из своего угла, попивая воду из граненого стакана. Она знала историю любви Земляного и Ольги Петровны, которая случилась без малого тридцать с гаком лет тому. И всегда поддерживала подругу и начальницу, когда та начинала поддевать Земляного, ведь любила его до сих пор. – А к чему тайны-то? Мы и так знаем, что пришли вы к нашей Ларе.
Земляной и не отрицал, он стоял рядом с большим столом посреди комнаты и внимательно смотрел на Лару, старательно вытиравшую влажной тряпкой перья от туши.
– Вот что вы скажете, девушки, на такой мой рассказ, – он подвинул к себе стул и воцарился на нем, как он умел это делать с любой, даже совсем неказистой вещью. – Женщине дарят украшение и просят носить.
– А она не носит? – догадливая Любаша Ямпольская хитро подмигнула подруге Танечке.
– Не носит… – как эхо отозвался Земляной.
– Чужие украшения и украшения с нехорошей историей мало кто умный рискнет надеть, – снова подала свой ехидный голос предупрежденная Ольга Петровна.
Земляной глянул на нее почти безнадежным взглядом.
– Наверное, прежде всего, неумный предложит носить, – тоже ехидно заметила Зинаида Карловна. Ее муж, геодезист, всю жизнь проработал в геологических партиях, много знал разных историй про камни и их владельцев. Поэтому, тема была затронута интересная со всех сторон. Равнодушных не было.
– А кто и кому подарил, Антон Юрьевич? – не удержалась Танечка.
– Да вот не поверите, я, – ответил тот, глядя на свои по-женски отполированные ногти на руке. – Подарил и понадеялся, что мою просьбу выполнят. Ведь в ней нет ничего такого, что могло бы нарушить дистанцию.
– А по-моему, подарок в виде украшений, это заведомая провокация мужчины по отношению к женщине, – сказала, как отрезала, Любаша Ямпольская.
– Ага, точно! Как ресторан! – Танечка Ермолюк даже подскочила от удовольствия, так она любила поговорить про украшения и рестораны. – Знаете, говорят, кто девушку ужинает, тот ее и танцует. И все остальное…
– Ух, девицы, договоритесь вы! – Зинаида Карловна с размаху стукнула по столу одной из выточенных металлических болванок, которыми прижимала кальки к картам, чтобы они не смещались при копировании. Звук получился угрожающий.
– А вы что скажете? – Антон Юрьевич повернулся к застывшей от ужаса Ларе. Она сидела красная как мак, накручивая на палец уголок носового платка, которым она вытерла руки после туши.
– Ну что вы к ней пристали, Антон Юрьевич! – Зинаида Карловна встала из-за своего письменного стола и направилась в сторону Ларисы. Она не успела сделать нескольких шагов, как Лара сорвалась со своего места и выскочила на лестницу, ведущую во двор.
Земляной вздохнул.
– Скажу честно, пришел сегодня посмотреть, одела ли она бирюзу покойной Алины, – после минутного молчания сказал он. – Не одела. Я расстроен.
– А ты чего ждал? – Ольга Петровна враждебно посмотрела на своего бывшего. – Чтобы эта серая мышь кинулась тебе на шею за твою бирюзу?
– Все ты, Оля, врешь! – вспылил Земляной. – К чему это! На шею! Ты хоть думай, когда говоришь!
– Ну да, конечно! Куда нам, необразованным до вас, инженеров! – вспылила, перекривив правильное слово, Ольга Петровна и выскочила из комнаты, с силой хлопнув дверью.
Все переглянулись. То, что между этими людьми был роман, все знали. Знали, как Ольга Петровна не любила покойную жену Земляного – Алину, с которой они когда-то были не разлей вода. Но такой всплеск эмоций между ними в чертежке наблюдали впервые.