Пробиравшаяся через тайгу троица чем-то смахивала на беглых зэков, вот только экипирована была иначе. Камуфляжная военная форма, вещмешки, высокие ботинки, автоматы…
Подразделение внутренних войск подоспело? Пожалуй, что так оно и есть, решил Егорыч, незаметно наблюдая за тремя парнями, прущими по тайге, как танки. Ему вдруг стало жаль безвозвратно ушедшей молодости. А еще ему захотелось заиметь точно такую же одежку и обувку. «Ни тому ни другому сносу нет», – завистливо подумал он.
Сам Егорыч был обряжен в неизменную засаленную телогрейку, допотопное галифе с выцветшим кантом и латаные кирзовые сапоги. Несмотря на просторную одежду, скрадывающую очертания фигуры, было заметно, что он худ и жилист, как отощавший по летней поре волк, но силенок в нем все же оставалось много. Это с учетом застарелой язвы и семи десятков лет с гаком, считать которые скрупулезно было неохота, да и незачем. Годы в тайге – что! Главное – зубы, а их у Егорыча оставалось ровно пятнадцать, каждый наперечет. Осторожно потрогав языком расшатавшийся верхний клык, Егорыч ловко сдернул с плеча двустволку, присел и выглянул поверх полусгнившего ствола лиственницы.
Пятнистая троица его не заметила. Топала по лесу шумно, почти не таясь, хрустела валежником, шуршала небрежно отбрасываемыми еловыми лапами. Потянув ноздрями, Егорыч уловил кислый запах пота. Идущий первым еще и дымил сигаретой как паровоз – за версту учуять можно. Желторотик. Бывалый таежник себе такого никогда не позволит.
Хмыкнув, Егорыч двинулся параллельным курсом, ставя ноги так, чтобы не наступать на сухие сучья. Ружье он держал стволами вниз, потому как стрелять в людей не собирался. Хотя и мог пальнуть, как много лет назад, когда на его заимку наведались беглые урки, позарившиеся не только на харчи, но и на жену Егорыча. Кости их давно сгнили в земле, да и Клавдия в скором времени преставилась, подхватив воспаление легких. Затем настал черед любимой лайки Стрелки, схватившейся с рысью. С тех пор Егорыч куковал один, потому что куковать больше не с кем было. На пришлых людей смотрел он настороженно, однако с живейшим любопытством.
Если предположение Егорыча было верно, то он видел перед собой служивых, явившихся по его вызову. Однако можно было и ошибиться. Конвойные на зоне столь активно перенимали у зэков повадки и привычки, что порой становились неотличимы от них. Особенно когда усаживались на корточки и заводили приблатненные разговоры, сплевывая сквозь потемневшие от чифиря зубы и раскидывая веерами татуированные пальцы.
Нет уж, до поры до времени от незнакомцев лучше держаться подальше, решил Егорыч, ступая между деревьями бесшумными шагами бывалого охотника. А вдруг это беглые зэки, переодевшиеся в форму убитых конвоиров? В таком случае они мигом порешат Егорыча на месте, особенно если проведают, что конвой вызвал именно он. Вот и мобильный телефон, выданный начальником зоны, в кармане телогрейки болтается. А в телефоне том номерок дежурного небось сохранился. Сам Егорыч журнал звонков очистить был не способен, зато эти молодые мордовороты, вооруженные «калашами», явно умеют обращаться с современной техникой. Как говорится, молодые, да ранние.
Ранние, да неудалые…
Прячась за вековыми стволами и зарослями папоротника, Егорыч шел вровень с пришлыми парнями, прислушиваясь к их репликам. Говорили они, правда, мало, ограничиваясь матюками да междометиями. Видать, выдохлись, покуда добрались до места, названного Егорычем. Три версты на северо-запад от Гнилой пади, но так сюда от зоны еще дотопать надо. Напрямик, через буреломы и буераки. Все ж таки дотопали. Ежели, конечно, эти трое присланы «кумом», а не шастают по округе по своим темным разбойничьим делишкам.
Через пару минут они замедлили шаг.
– Кажись, здесь, – пропыхтел парень в редком для этих мест черно-сером камуфляже. Остальные двое носили зеленое с бурым, что больше подходило для маскировки в тайге.
– Крестись, Зайцев, если кажется, – буркнул рослый здоровяк, в котором сразу угадывался старший.
Погоны он не носил, а нашивок издали Егорыч не видел, но уже почти на все сто был уверен, что перед ним офицер. Скорее лейтенант, чем капитан. Уж больно молод для капитана. Молоко на губах частично обсохло, но еще не вполне.
– Точно здесь, товарищ лейтенант, – звонко доложил третий вояка, первым сунувшийся на поляну. – Кровищи-то, кровищи!
Что-то детское было в его голосе. Обрадовался, как малец, наткнувшийся на грибное место.
– Без тебя вижу, Сидоркин, – огрызнулся лейтенант. – Только еще пока неизвестно, чья это кровь. Может, птичья, а может, звериная.
Сказав эти слова, он прикусил язык. Понять его было можно. Егорыч и сам оторопел, когда впервые попал на эту поляну со взрытым, щедро пропаханным медвежьими когтями дерном. Кусты вокруг были помяты и измочалены, но взгляд останавливался не на них. Приковывали его истерзанные останки человеческого тела, облепленные багровыми лоскутами и таежным гнусом. Насосавшиеся крови комары не взлетели при появлении людей. Отяжелели так, что крылышки их не держали.
– Матерь божья, – пролепетал Зайцев, держась за горло обеими руками. – Да он же бе… бе… без башки…
– Это кто ж его так? – прохрипел в свою очередь лейтенант, фамилия которого была, кстати говоря, для здешних краев вполне уместная – Кедрин.
– И куда остальное подевалось? – подал голос Сидоркин, не отваживаясь сделать хотя бы шаг вперед. – Ноги там… руки…
– У хозяина в брюхе, – пояснил Егорыч, выступая из укрытия с двустволкой на ремне. – Или в заначке его.
– В чьей заначке? – недоуменно спросил лейтенант, повернувшись к приближающемуся охотнику.
– Известно в чьей. В хозяйской, – откликнулся Егорыч.
– А хозяин кто?
– Косолапый, кто же еще. Медведь, значит. Здоровенный. С корову в холке будет. Я следы замерил – ахнул.
Охранники зоны – а в том, что это были именно они, сомневаться уже не приходилось – одновременно уставились на громадные медвежьи следы вокруг окровавленной жертвы. Так же синхронно их головы завертелись по сторонам, а уши насторожились, пытаясь уловить подозрительные звуки. Никому из троих еще не доводилось сталкиваться с медведем нос к носу, однако всяких баек они наслушались предостаточно.
Вообще-то медведи почти никогда не нападают на людей первыми, тем более летом, но изуродованный труп на поляне свидетельствовал о том, что у всякого правила бывают исключения. Видать, порезвился здесь матерый шатун, уже попробовавший однажды человечины, а потому вдвойне опасный. От такого не убежишь – он при желании и сохатого догонит, и даже лошадь. Махнет лапой – хребет пополам. А в придачу к этому когти у медведя размером с кинжалы. Лютый зверюга.
– Поставить переводчик огня оружия на стрельбу одиночными выстрелами, – скомандовал Кедрин. – В случае чего бить прицельно, желательно в сердце. Близко не подпускать.
– Да он и не подойдет теперь близко, – подал голос Егорыч, отплевываясь от мошкары. – Убег. Видать, раненый был. Или разозлил его кто-то крепко. Вот и осерчал. Отыгрался на бедолаге – и в лес. Ищи-свищи.
Сидоркин покосился на окровавленные останки.
– А чего не слопал этого без остатка? Свежатина все ж таки.
– Медведь, он часто так, – охотно пояснил Егорыч. – Конечности оторвет, а тулово бросит. Брезгует человечиной. Разве что кости погрызет потехи ради. Или голову по земле погоняет на манер мяча.
– Мяча, – машинально повторил Зайцев, повернулся на каблуках и пошел в кусты блевать.
– Отставить! – рявкнул лейтенант Кедрин.
На подчиненного окрик не подействовал. Он обессиленно опустился на колени, по-бабьи всхлипнул и задергался в рвотных судорогах.
– Это ничего, – вступился за него Егорыч. – Не по пьяни ведь.
– А он и по пьяни то же самое устраивает, – заложил товарища Сидоркин, имевший вид весьма бледный, но крепившийся изо всех сил.
– Заткнись, – велел ему Кедрин. – А ты, Зайцев, если не прекратишь этот цирк, отправишься нести службу в мертвецкую. Там тебе нервишки живо поправят.
Сам он уже вполне овладел собой и окидывал Егорыча пытливым взглядом.
– Здрасьте, – вежливо поздоровался охотник.
– Ты, надо полагать, тот самый знаменитый Евграфыч?
– С утра был Егорычем.
– Ну да, Егорыч. Ты по поляне больше не топчись, Егорыч. Место преступления как-никак.
– Какое ж это преступление? Мишке человечьи законы не писаны. Он по своим живет. Хозяин.
– Ладно, не до философии мне, – сказал Кедрин. – Помалкивай в тряпочку и не суйся, куда тебя не просят.
– В тряпочку так в тряпочку, – оскорбился Егорыч. – Я и уйти могу.
– Не можешь. Нам свидетельские показания нужны.
– А я возьму и не дам.
Кедрин Егорыча не слушал. Деловито присматривался к тому, что не так давно являлось венцом творения, царем природы, человеком. Нужно было составить протокол, отщелкать снимки, зарисовать план местности, взять пробы крови, образцы одежды. Работенка была малоприятная, но Кедрин постепенно втянулся. И лишь сделав пару весьма впечатляющих фотографий, он озадаченно поскреб затылок и принялся озираться по сторонам, словно выискивая что-то. Или кого-то.
– Стоп, – сказал он. – А где… этот?
– Медведь? – спросил свистящим шепотом Зайцев и взял на изготовку автомат.
– Говорят же вам, ушел давно, – успокоил их Егорыч, не умевший обижаться дольше пяти минут. – Чего ему теперь тут делать?
– Второй, – пояснил Кедрин, страдальчески морща лоб. – Я про второго толкую, батя. Они же на пару бежали, твари. Если это, допустим, Рощин, – он ткнул пальцем в останки, – то где же тогда Рогачев? А если это Рогачев, то куда, бляха-муха, Рощин подевался?
– Не ведаю, – пожал плечами Егорыч. – Я только одного здесь обнаружил. О чем и доложил куда следует.
Сидоркин досадливо крякнул. Зайцев ограничился тем, что шмыгнул носом. Кедрин снова принялся чесать затылок.
– Но нам двоих приказано доставить, – упрямо произнес он. – Живыми или мертвыми. А у нас только один жмур… – В подтверждение сказанному он продемонстрировал указательный палец, под ногтем которого багровела запекшаяся кровь. – Один, а не два. Это непорядок, так не годится.
Это и в самом деле никуда не годилось. На послезавтра у лейтенанта Кедрина был запланирован отъезд в дальние края – на юга, как говаривал Шукшин в фильме «Печки-лавочки». Супруга уже собрала вещи и буквально сидела на чемоданах, предвкушая сказочный отдых на побережье Антальи. Обильная жратва, бесплатные напитки, фрукты, обходительный персонал, шезлонги у бассейна с небесно-голубой водой. По вечерам, вдосталь нахлебавшись дармового турецкого пива, Кедрины заваливались бы в чистую постель и трахались бы там до полного изнеможения. Это вам не полуторная койка с провисшей сеткой, не кухонный стол и даже не бушлаты, заботливо расстеленные на полу. Евросекс со всеми удобствами. Хочешь – на спине, хочешь – на животе, хочешь – на боку или вообще кренделем с двойным вывертом. Жена у Кедрина была еще очень даже ничего, в чем он убедился, когда она примеряла купальники. Один закрытый, другой открытый, с зажеванной тесемочкой между ягодицами…
«Вот тебе и мини-бикини, – мрачно подумал Кедрин. – Вот тебе и оллинклюзив с трансферингом».
Было ясно, что ни в какую Турцию он не поедет, пока не предоставит начальству доказательства того, что Рогачев и Рощин погибли на пару. А где их взять? Родить? Так ведь не получится. А это что значит? Это значит, что супруга озлобится и перестанет дарить Кедрину радости секса.
Кедрин перевел потускневший взгляд на Егорыча.
– Слушай, отец, а тут поблизости больше ничего подозрительного не валяется? Мне нужны два трупа. – Он выставил растопыренные пальцы.
– Где ж их взять? – Старик виновато развел руками. – Был бы второй, я бы непременно обнаружил. Но, видать, второй фартовый оказался. Утек, покуда мишка с его корешем разбирался.
Внезапно лейтенанту подумалось, что лучше бы медведь задрал обоих, а еще лучше, чтобы он, Егорыч, не совался сюда, а бродил с ружьишком где-нибудь от греха подальше. Как-то нескладно все получалось. Неправильно.
– Плохо дело, – пробормотал Кедрин. – Это ж фартового теперь искать надо, это ж сидеть безвылазно в тайге и кормить комаров, вместо того чтобы загорать на Средиземном море.
– Каком-каком море? – переспросил Егорыч.
– Да хоть на каком. – Кедрин присел возле изглоданного трупа. – Суть не в этом, отец.
– А в чем?
Сидоркин с Зайцевым тоже насторожили уши, желая знать, что имеет в виду их командир.
Кедрин сплюнул, выпрямляясь во весь рост.
– Суть в том, что из одного жмура двух не слепишь. Группа крови, волосяной покров, то да се… Начнут сверять, обнаружат подлог, себе же дороже выйдет. А у меня билеты. И путевки… или как их там? Ваучеры. Немалых денег стоят.
– Ну да, – согласился Егорыч, не вполне понимая, о чем толкует ему этот лейтенант, лицо которого неожиданно потемнело, словно небо перед грозой.
– Вот если бы два трупа, – гнул свое Кедрин, не глядя на собеседника. – Хотя бы кусочек второго. Ступня, пальцы… Обязательно прокатило бы. С экспертизой ведь никто особо усердствовать не станет. Двое сбежали, двоих медведь съел. Всем хорошо, все довольны. Верно говорю, бойцы?
Сидоркин, глаза которого округлились и увеличились в размере чуть ли не вдвое, машинально кивнул. Зайцев растерянно пожал плечами.
– Верно, – вздохнул Кедрин, и Егорыч внезапно обнаружил, что кобура лейтенанта уже расстегнута, а правая рука его нащупывает рукоять пистолета.
– Э, – предостерегающе крикнул Егорыч, безуспешно пытаясь сорвать ружье с плеча. – Э! Ты что это удумал?
– Извини, отец.
Кедрин поднял пистолет, сдвинул большим пальцем предохранитель и нажал на спусковой крючок.
Бах! Левая сторона стариковской стеганки задымилась, из отверстия полетели клочья ваты. Приседая на ослабших ногах, Егорыч отступил на два шага, затем шагнул вперед и упал лицом вниз, так и не успев взять в руки двустволку.
Кедрин зачем-то подул на ствол, спрятал пистолет и взглянул на онемевших подчиненных, один из которых был явно готов грохнуться в обморок. Разумеется, это был Зайцев. Кисейная барышня какая-то, а не защитник отечества.
– Чего вылупились? – разъярился Кедрин. – За работу, живо! Пулю выковырять, старикана схоронить, чтобы ни одна собака не нашла. Но сперва что-нибудь отчекрыжьте у него. Сойдет за медвежьи объедки. Я доходчиво выражаюсь?
Пошатнувшись, Зайцев попытался сесть на землю, но Сидоркин ему не позволил.
– Ты что же, падла, – прошипел он в ухо товарищу, – думаешь, я за тебя всю работу сделаю? А вот хрен тебе. – Он яростно встряхнул белого как мел Сидоркина. – Доставай нож. Нож доставай, тебе говорят!
– Вот таким макаром, – произнес Кедрин и тоскливо посмотрел на далекое небо, на котором, кроме облаков, ничего не наблюдалось.