У меня есть знакомая, назовём её Маруся: прекрасная женщина, красавица, душа компании, заводила, хохотушка. Хлебосольная, мастерица на все руки, а песни поёт… Коня на скаку, в горящую избу, и так далее.
Я беру её с собой на рынок – вернее, она сама напрашивается, хлебом не корми. У неё, например, талант сторговать хорошее мясо или рыбу, а то мне вечно подсовывают дрянь. Или в магазине – если предстоит выяснение отношений при возврате некачественной вещи. У Маруси прямо глаз загорается в предвкушении борьбы за справедливость и за права потребителей.
Она никогда не ругается, не скандалит, не повышает голоса. Вздохнёт – и тщательно, вдумчиво, многозначительно, не спеша начинает поддёргивать и закатывать рукава.
Делает это как перед трудоёмкой, но необходимой работой – чтобы не запачкаться. Этого достаточно, чтобы чирикающие продавцы сбились в кучку и притихли. Они сразу чувствуют в Марусе достойного соперника.
Видимо, в процессе борьбы за справедливость она подпитывает себя энергией. Румянеет, хорошеет, молодеет, расцветает на глазах. Помните, в фильме «Вокзал для двоих»: «Ну, наглая, а? В магазине тебя оскорбляют, придёшь на рынок отдохнуть…»?
Раскатывая рукава обратно, Маруся удовлетворённо замечает:
– В следующий раз проблемы будут – снова меня зови.
Я-то совершенно не умею ставить себя с людьми, от которых завишу. Например, с домработницами: их я иногда приглашаю сделать генеральную уборку. Большой дом давно стал обузой, но продать рука не поднимается.
Раньше приходила тётя Маша. Я уезжала по делам, а её оставляла на целый день. По приезде меня встречал смущённый, притихший дом. Он стоял, как бы потупившись, ошеломлённый непривычным, идеальным порядком.
Сиял промытыми глазами окон, парил, дышал свежестью, девственной чистотой, невинностью. Он не верил в собственную красоту, как Золушка перед балом, как преображённая свадебным нарядом дурнушка. В солнечном или электрическом свете безупречно блистало и переливалось, радовало глаз всё: от кастрюли до плинтуса, от лестничной ступеньки до висюльки в люстре.
Тётя Маша уехала к дочери в другой город. Сейчас я сама обречена бороться с пылью и грязью. Потому что тётя Маша меня избаловала и развратила. Я сравниваю приходящих женщин с тётей Машей, далеко не в их пользу.
И понимаю: настоящая, родная домработница – это находка, редчайший талант. Штучный товар. Сердце дома. Бриллиант чистой воды. Член семьи.
Какой дурак сказал, что незаменимых людей не бывает?!
Прошу подругу поделиться своей домработницей, «на разочек». Куда там. Вцепилась мёртвой хваткой. Молчит как партизанка. А ну перехвачу, переманю?! Подруга, называется. С другой стороны, как можно делиться членом семьи?
Женщины, которые откликаются на объявления или бывают присланы клининговой фирмой, у них свой прайс. 1кв. метр – 100 руб. Или 150.
Увы, это женщины по вызову. Дневные бабочки. Путаны в кружевных фартучках, крутящиеся вокруг шеста… То есть вокруг швабры. Им надо быстренько отбарабанить постылую обязательную программу и бежать к следующему клиенту.
Имитируя уборку, с грохотом двигают кресла, столики, кашпо с цветами. (О Боже, опять царапины на полу!). Не жалея льют средство для мытья полов: потом три дня не выветришь. Щёткой энергично размазывают лужу посередине комнаты, чтобы пахло сыростью.
Пара таких уборок – и между половиц в утеплителе вырастет плесень. В ковре после сухой чистки скрипят крошки «ваниша». Какая там душа.
– Вы меня извините, но вот тут у вас грязь. И тут, – несмело разоблачаю я ретивую уборщицу. Поднимаю с «чистого» пола вынесенные сквозняком пушистые комки кошачьей шерсти. Провожу пальцем между рёбрами паровой батареи – черно.
Поджимание губ, хмыканье, полупрезрительная улыбка, невнятное бурчание под нос.
– Вы что-то сказали?
– Бу-бу-бу. Языком, что ли, ей пол вылизывать.
– Что, что?
– Ничего, это я так.
Нет, распустила, испортила, изнежила, изварлыжила меня тётя Маша. Лучшее – враг хорошего.
…Ширк-ширк сухой тряпкой – нетерпеливо, с заметным раздражением. Пританцовывают, гарцуют как лошади (на следующей точке вызова клиент заждался):
– Ну, теперь чисто?!
Я вынимаю купюры. Мне хочется, чтобы это чужеродное существо быстрее покинуло стены дома. Легче самой переделать огрехи.
Я не могу с видом фурии ходить по пятам, уперев руки в боки и тыкая пальцем:
– Вот здесь тряпочкой извольте пройти. И здесь.
Стыдно, ведь мы взрослые люди, а приходится отчитывать, как нашкодившую школьницу.
Ау, тётя Маша, где ты?!
КРОЛИКИ И УДАВЫ.
Итак, я не умею ставить себя с людьми, от которых завишу. Со строителями, сантехниками, электриками, землекопами, автослесарями.
Хотя вообще-то это они зависят от меня. Они заинтересованы, чтобы сделать всё, без сучка и задоринки. Это я нанимаю их, чтобы починить сантехнику, холодильник, электрокотёл, крышу. Провести земляные работы.
По правилам игры, я должна задавать тон и ставить условия. Но почему снова и снова чувствую себя перед ними как кролик пред удавом?!
О, я изображаю из себя деловую. Мол, не смотрите, опыта у меня ого-го. Я тёртый калач. Стреляный воробей. Меня на мякине не проведёшь. Будьте добреньки, договор об оказании услуг по пунктикам, чтобы потом никаких непоняток.
– Брось, хозяйка, – добродушно гудит бригадир Миша. – Не смеши людей. Мы тебе что, на бандитов похожи? Сфуя… То есть сделаем, как для себя. Делов-то на ёп…
Миша обиженно бьёт себя в гулкую широкую грудь. Напирает, загоняет меня в угол, нависает, божится, дышит варёным луком. И я сникаю, сдаюсь. Чувствую себя нелепой и смешной с листочком «договора». В самом деле: выкопать траншею длиной восемь метров, глубиной полтора… Делов-то.
А что матерятся… Вон, в Кремлёвском Дворце съездов со сцены поют блатняк, через слово грязный мат. И ничего, народ доволен. Подтопывает ногами в такт, подпевает.
Через 15 минут Миша возникает на пороге:
– Хозяйка, мы так не договаривались. Там щебёнка пошла. Дофуя… достало выковыривать.
Обещаю доплатить «за щебёнку». Ещё через 15 минут – грохот гневно швыряемых лопат и ломов, топот могучих гегемонских сапог.
– Хозяйка, давай расчёт. Наёп… То есть наткнулись на бетонную фуяку. На глыбу, в смысле. Мы подряжались – что?
– Что?
– Мы подряжались землю копать, а не экскаваторными ковшами вкалывать.
– Мы договаривались выкопать траншею!
– Вот сама и копай. Сколь на часах-то? О, ёп! Уже десять! Сколь там накапало?
Миша молниеносно, с бешеной скоростью калькулятора, наморщив лоб, в уме вычисляет, плюсует, умножает, накидывает, прикидывает. Со сдержанным пролетарским достоинством называет сумму.
– Вы с ума сошли! Вы часу не проработали!
В ответ в три глотки поток отборной брани. Перехватывают черенки лопат, потрясают, наступают, окружают, угрожают, теснят… Да нате, нате вам ваши несчастные деньги, только отвяжитесь!
Сгрудились в кружок, сомкнув лохматые головы. Слюнявят пальцы, делят добычу по трём парам с готовностью подставленных ковшей: не экскаваторов – ладоней. Хозяйски, натружено, заслуженно, устало топая сапогами, троица удаляется в сторону вино-водочного.
Тот кусок бетона вечером, после работы, обвязав тросом, вытащили муж с соседом за двадцать минут.
***
По-видимому, Мишина бригада имела проблемы не только со мной, потому маскировалась под разными никами.
Несколько раз я звонила по другим телефонам. Поддавалась обаянию звонких, зазывных объявлений. «Муж на час!» «Делаем как себе!» «Профессионализм! Сроки! Качество! Гарантия!».
Приезжал тот же Миша со товарищи. Я в ужасе махала руками. Не они, а я готова была провалиться сквозь землю. Миша-то как раз чувствовал себя прекрасно. Уверенно, зло, весело смотрел в глаза. Подмигивал: «За ложный вызов будем платить? У нас время – деньги!».
***
Думаете, перевелись на земле русской умельцы? Я смотрю из окна, как растёт домик у соседа. Не домик – игрушечка.
Сосед неказистый, сутуленький мужичок в «куфаечке». Вылитый Василий Скуридин из фильма «В той стране» (очень, очень рекомендую). Удивляюсь, что в нём нашла красавица жена? Потом понимаю – что.
Он не может ходить спокойно – только рысью, бегом. Чувствуется, что в эти минуты не знает, куда деть руки: нелепо растопыренные, торчащие клешнями, несоразмерные его тощенькому тельцу, непривычно праздно болтающиеся без дела.
Но вот добежал до топора, стамески, рубанка, пилы, лопаты, косы… И нет прекраснее, ладнее Человека Труда на Земле.
Сосед не стал нанимать строительную бригаду. Из родной деревни пригласил трёх таких же сноровистых мужичков. У нас это называется – созвать «помочь», «веме». Я посматриваю в окно, и душа моя поёт.
Это не работа, а песня. Всё слажено, продумано, любовно. Не по дням, а по часам растёт дом – не «как для себя», а именно для себя.
Не мешайте вы русскому мужику, не заставляйте с болью вскрикивать: «Эхма! Какую страну проср…!» – и заливать боль водкой. Если по-другому не умеете, грабьте, душите – но хоть капелюшечку воздуха глотнуть давайте – да ведь он воспрянет, всю Россию застроит.
Мои знакомые возмечтали обзавестись домиком в новом посёлке. Он состоит из одинаковых, как близнецы, коттеджей – с виду нарядных лялек.
Но передумали, увидев, как он строится. Как прораб роется в стройматериалах, отбирая лучшее. Потом это лучшее машинами вывозится в неизвестном направлении.
Мужички-строители шевелятся как неживые, застыли спящими царевнами. Так и хочется придать этим царевнам ускорение в пятую точку. Не на себя кропают – на чужого дядю.
За ними нужен глаз да глаз, контроль за каждым шагом – что нереально. Нужно уметь лаяться или одним грозным взглядом ставить сачков на место, как Маруся. Но Марусь на всех не напасёшься.
Новосёлы жалуются на холод, на чёрную плесень в углах, на тухлую воду в подвале, на унитазы, в которых плавает дерьмо.
Да, договор обещал гарантию 10 лет. Но гладко было на бумаге. Суды, экспертизы, силы, время, нервы… Новосёлы проклинают горе-строителей, плюют на гарантию и сами кое-как исправляют недоделки.
СОВЕСТЬ НЕ ПОЗВОЛЯЕТ.
…А вот шествует парочка из старой деревянной, заречной части посёлка. Он забит избушками-развалюшками, больше похожими на сараи.
Дяденька с тётенькой идут мимо – не дворцов! – наших скромных кирпичных и блочных домиков. Идут, как экскурсанты, разинув рты, сворачивая шеи.
Неприязненно рассматривают беседки, клумбы, верандочки, террасочки, увитые плющом и девичьим виноградом. Человеку свойственно украшать кусочек земли, на котором он живёт. Всё самодельное, сделанное хозяевами, кто во что горазд, на досуге, после работы, из подручных материалов.
– Раскулачивать пора. Всё им мало… – бормочет женщина. – Всё хапают. Всё деньги зарабатывают…
Звонкоголосая соседка Катя высовывает кудрявую голову под рабочей косыночкой за калитку. Молоденькая швея-надомница, двое детей, муж шофёр. Весело интересуется:
– Да кто же вам не позволяет зарабатывать?
– А нам… А мы… А совесть не позволяет, ясно?! Знаешь такое гордое слово: со-весть?! А, где вам, богачам, понять.
Гениально отбрив Катю, парочка люмпенов гордо, спесиво даже удаляется. Всё туда же, куда не зарастёт народная тропа: к вино-водочному.
Мы, бессовестные кулачки, переглядываемся. И обычно бойкая на язычок Катя не находится, что ответить.
ПИРОГ С СЮРПРИЗОМ.
Жду гостей. На сладкое пеку пироги с грушами «дюшес». Кладу «сюрпризики»: не монетки и не фаянсовые фигурки, чтобы, не дай Бог, гости не переломали зубы. В каждой порции – бобы. Кто сказал, что бобы не гармонируют с грушами?
Накануне в кулинарной передаче ведущая очень расхваливала пергаментную бумагу для выпечки. Ну, я сбегала купила. В красивой такой, яркой глянцевой упаковке.
Читаю на упаковке:
– Пергамент идеально подходит для выпекания кондитерских продуктов.
– Не требует смазывания жиром. Не прилипает ни к продукту, ни к посуде.
– Предотвращает пригорание выпечки, сохраняет духовку чистой.
– Пригоден для многократного использования.
Мечта хозяйки! Где ж я раньше была?!
Вечером гости в прихожей принюхивались к вкусным запахам и нахваливали хозяюшку. А я, крича: «Раздевайтесь, проходите!» – чуть не плакала. Ножом пыталась отскоблить от пирога идеальный, не требующий смазывания пергамент. Он не просто прилип: он намертво присох, въелся в пироги так глубоко, что не брал острый нож.
– Ты из какого сорта груши для пирога брала? Кожура какая странная… Не жуётся.
– Так, говоришь, пироги с сюрпризом? – гости осторожно извлекали из ртов, из зубов застрявшие, крошащиеся клочки пергамента. Вежливо сплёвывали в ладошку.
Время чая прошло очень увлекательно: гости вилкой разламывали куски пирога и тщательно искали и выковыривали коварные пергаментные «супризы». Их много было, сюрпризов.
Когда гости ушли, я до ночи отскребала противни («Не прилипает к форме… Сохраняет духовку чистой»).
Думаю, про многократное использование говорить излишне.
P.S. Этикетку на всякий случай сохранила.
СКУПОЙ ПЛАТИТ ДВАЖДЫ.
Не дважды – трижды, четырежды. Да чего там: несоизмеримо, в десять, в сто раз больше платит.
Зарплаты падают, пенсии съёживаются, цены растут, поборы увеличиваются. Предъявители услуг ищут новые способы, не ударив палец о палец, пополнить карманы. Сделать деньги из воздуха, как лиса Алиса и кот Базилио.
До сих пор бесплатные СМС-информации о звонках подразумевались сами собой. Когда телефон был занят или вне доступа, пропущенные звонки высвечивались. Бери и спокойно перезванивай.
Бац – и оператор объявил услугу платной: 30 рублей в месяц. Чтоб абонентам жизнь мёдом не казалась.
То есть, заваливать с утра до вечера лавиной непрошенного, никчёмного, отвлекающего и мешающего, раздражающего, обрыдлевшего хуже горькой редьки телефонного СМС- спама (хлама) – это пожалуйста.
Блин, да сколько можно?! За горло берут! А вот фигу вам. Принципиальный муж разозлился, пошёл в офис и письменно отказался от опознавания звонков. Говорила я ему:
– Плюнь, не связывайся. Тридцать рублей каких-то.
– Ага. С каждого абонента по тридцатнику. А нас миллионы. Вот и считай.
Муж был донельзя доволен и потирал ручки. Как же, сэкономил три гривенника. И… едва не потерял десятки знакомых и друзей!
Сначала они ему говорили: «Мы тебя набирали по срочному делу. Было занято – чего не перезвонил?» – «Да понимаешь, – пускался в пространные объяснения муж, – у меня эта услуга отключена. Звонки не отсвечивают».
Ему, естественно, не верили:
– Ну, ну. Отключена, говоришь. Ты, если что не так, обиделся там на что – так скажи.
Один раз муж не перезвонил, другой, третий. И вот уже знакомый разговаривает нехотя, сквозь зубы. Другой в ответ вообще не поднимает трубку. Типа, раз ты в упор не видишь моих звонков – и я твоих не слышу и не вижу.
Помаялся муж – и снова подключился. Нате, жрите, давитесь своими тридцатью сребрениками, акулы капитализма!
Знакомая старушка из Америки – не миллионерша! На социальном пособии! Звонит каждую неделю и не спеша, со вкусом болтает со мной по часу. Если бы я осмелилась сделать в ответ четыре аналогичных звонка – просадила бы две моих пенсии и пошла на паперть.
ВЕРНУТЬ – НЕ ВЕРНУТЬ?
Купила я в магазине косметики питательный крем для рук. Дома выдавливаю – брызгает вонючая водичка, потом выползает червячок крема: желтоватый, рыхлый, липкий, прогорклый. ВЕРНУ.
По закону, косметика обмену и возврату не подлежит. НЕ ВЕРНУ.
А вот возьму и напишу в надзорные органы. Нужны хозяину магазина проверки, проблемы? Был бы магазин – а статья найдётся. ВЕРНУ.
С другой стороны, раз прогоркло – значит, продукт натуральный и не напичкан консервантами. НЕ ВЕРНУ.
Но ведь просроченный жир – это канцерогены. Яд для кожи. Возможная онкология. Оно мне надо? ВЕРНУ.
Туда автобусом 20 рублей. Обратно 20. А крем стоит полсотни рублей. Плюс потраченное время. Шкурка выделки не стоит. НЕ ВЕРНУ.
А таких тюбиков у них, небось, целая партия, может, не одна коробка… Это скольких же гражданок, заботящихся о мягкости и упругости кожи рук, они надуют? Вряд ли ещё найдётся кто-то идейный и принципиальный, вроде меня. ВЕРНУ.
Продавец – молоденькая девочка, беременная на последних месяцах. Расстроится ещё из-за ерунды. Разборки, то, сё. Не дай Бог, преждевременные роды, осложнения. Жалко девочку. НЕ ВЕРНУ.
А какую-нибудь подслеповатую бабулю, решившую поухаживать за натруженными сморщенными ручками – не жалко? ВЕРНУ.
Вот такой диалог с самой собой я прогнала в уме. Я прямо измучалась вся над неразрешимой дилеммой.
На всякий случай, сунула тюбик в сумку. И когда была в городе, зашла в магазин. Продавец была уже другая, пожилая женщина. Она равнодушно, даже не отвинчивая пробку, поменяла тюбик.
– А где ваша напарница, девочка?
– А она у нас родила! В декрете. Теперь только года через три выйдет.
Ну и славно! Ну и дай Бог!
КТО ПРО ЧТО – А ВШИВЫЙ ПРО БАНЮ.
Только не вшивый – а блохастый. И не про баню – а про дезинсекцию.
Мы тогда жили в однушке на первом этаже. Животных не заводили: в семье маленький ребёнок с аллергией. А чтобы не было скучно, у нас собирались на посиделки девчата, тоже со своими детьми.
И вот мы стрекочем, вяжем свитерочки. Смотрим телевизор, обсуждаем: то ли Просто Марию, то ли богатых, которые тоже плачут. Я незаметно почёсываю спицей босые ноги.
– Странно. Комаров нет – а ноги зудят.
Тут же одна подруга, плюнув на приличия, энергично впивается ногтями и царапает лодыжки:
– И у меня давно свербит. Я очень внушению поддаюсь.
Вторая, почёсывая ногу о ногу, авторитетно говорит:
– Это нервное. Передаётся, как зевота.
Вечером я ползала, собирала с пола игрушки. Смотрю: к ноге пристала какая-то чёрная точка. Решила смахнуть – а точка как брызнет! А вот ещё точка. И ещё.
А-а-а! Так вот как выглядят блохи! Гадость какая! А ребёнок весь день на ковре!
Пропылесосила и свернула ковёр, вынесла на лоджию. Промыла пол со стиральным порошком, за неимением других дезинфицирующих средств. Время-то девяностые, порошок – и тот дефицит. Блохи помылись, повеселели, воспрянули и активизировались.
А для меня начался многосерийный коммунальный ад. В жэке сказали, что квартира моя собственность. А стало быть, то, что в ней ходит, летает, ползает, скачет и кусается – это сугубо моя личная проблема. И вообще, уничтожение насекомых – дорогое удовольствие. И вообще, всё сейчас дефицит, в том числе дезинсекционные препараты.
В СЭС мне сказали, что в стране кризис. Отдел по борьбе с насекомыми приказал долго жить. Говоря современным языком, борцов с насекомыми оптимизировали. Денег нет, но вы держитесь.
В администрации меня послали на три буквы. Обратно в ЖЭК. Потому что отрывать серьёзных, уполномоченных людей по таким пустякам – это возмутительно. Это даже оскорбительно: где администрация с глобальными задачами – а где блохи.
Блохи были в моей квартире и отлично себя чувствовали. Размножались не в геометрической, а в космической прогрессии.
Что делать?! Снять чужую квартиру на время? Съёмные квартиры тоже были дефицитом.
Меня, как прокажённую, перестали приглашать в приличные дома. Нас с сынишкой объявили персонами нон-грата, так как мы могли быть переносчиками потенциальной заразы.
Тут ещё подруга по телефону рассказала, как знакомую её знакомых покусала блоха. В ранку попала инфекция – заражение крови – и бедняжка чуть не лишилась ноги. А я после такого ужастика чуть не лишилась разума.
Жить захочешь – не так раскорячишься. Мои руки приобрели нечеловеческую реакцию, пальцы – ювелирную точность и сверхчувствительность.
Мои глаза без специальных оптических приборов могли углядеть микроскопические, микронные, стремительно движущиеся частицы – хоть сейчас на конвейер часового завода. Моим проснувшимся первобытным, диким, молниеносным рефлексам обзавидовался бы Маугли.
«Выкусывать блох», – называл это муж. И ещё говорил: «Наша мама занимается грумингом». Вольно ж ему резвиться. Он самоустранился от проблемы, потому что работал с утра до ночи. А я, видите ли, прохлаждалась в декрете.
…А знаете, что самое трудное при ловле блох, заявляю как профи? Нет, не их захват. Они ж, как учуют кровь, самозабвенно впиваются своими жвалами, вбуравливаются с головой и впадают от счастья в транс. Только перебирают волосатыми лапками – как перебирает сосущий младенец мамкину грудь. Бери голыми руками.
Самое трудное – это их уничтожение. Они же крошечные, как остриё иголки, и абсолютно плоские. Бошки им отрывать? Попробуйте, неблагодарное занятие.
Я гуманно топила кровопийц в банках с водой. Банки не выбрасывала как вещдоки. Потому что в ЖЭКе мне подозрительно и резонно сказали:
– Слушайте. А не плод ли это вашего буйного (подтекст: больного) воображения? Соседи-то у вас не жалуются ни на каких блох.
Слева жила пара маргиналов, из чьей квартиры в вентиляционное окошко поддувало убойным спиртовым амбре. По этим соседям хоть стадо слонов пробегись – они не заметят, пребывая в своих нирванах.
Справа жила восьмидесятитрёхлетняя бабушка, постоянно забывающая выключать газ. А блохи – они ведь тоже не хотят взрываться, а как раз наоборот, очень хотят жить.
И лишь когда я подключила СМИ и пообещала написать в Москву – о! Вот тогда ко мне явились две тётеньки в синих сатиновых халатах, в высоких резиновых сапогах и в «лепестках», вооружённые чем-то вроде краскопульта.
Они тоже были настроены скептически, пока я не предъявила им плотно закрытые банки с мелкими утопленниками. Были обработаны моя и соседские квартиры, а также подвал. Там и нашёлся источник бед: он же родильный дом и стол для насекомых. Большой дохлый крыс.
В тот же вечер атаки кровососущих гадов прекратились. Отдельные вялые поползновения случались – но это были остаточные явления. Спасибо тем, кто отважно дочитал до конца эту тошнотворную историю.
Но сколько времени, сил, бессонных ночей, нервов и первых седых волос мне стоила эта ничтожная, мерзкая проблемка. И тщетно я взывала к службам и обещала заплатить какие угодно деньги – я угодила в период безвременья, безвластия.
Провалилась и зависла, как миллионы моих соотечественников, в заколдованном отрезке времени. Когда безалаберный, дешёвый советский коммунальный сервис уже приказал долго жить. А безалаберный, дорогой и вороватый капиталистический ещё не наступил.
Сейчас, когда писала про блох, опрометчиво слазила в Интернет, ища информацию. До сих пор меня атакует конверсионная реклама. Десятки непрошенных ярких, весёленьких баннеров всплывают и выпрыгивают в самых неожиданных местах и в самое неподходящее время.
«Решим вашу проблему!»
«Уничтожим клопов, тараканов, блох, муравьёв, мышей с первого раза! Быстро, безопасно! Гарантия!»
«Замучили насекомые? Звоните профессионалам!».
Коробочки ещё такие появились, ультразвуковые. Включаешь в сеть: и оля-ля! Вся членистоногая, чешуекрылая, колюще-сосущая, хитиновая братия радостно уползает, ускакивает и улетает на ПМЖ к соседям.
Кто-то сравнит назойливую неистребимую рекламу с блохами. Милые мои, ничего-то вы про этих милейших насекомых не знаете, иначе бы не говорили. Не верите – спросите у профи. То есть у меня.
КРИБЛЕ-КРАБЛЕ-БУМС!
К хорошему привыкаешь быстро.
И уже не замечаешь, что в банке сидишь в удобном кресле, с талончиком в руках. Ждёшь, когда приветливый женский электронный голос назовёт номер твоей очереди.
А девочка оператор, улыбаясь, скажет: «Добрый день!». А прощаясь: «До свидания, всего доброго!». Да по имени-отчеству! И никаких между вами пуленепробиваемых стёкол с хрипящим микрофоном.
Как будто всегда так было, правда?
А не хотите, каких-нибудь пятнадцать лет назад: очередь до дверей, дышать нечем, давка, крики: «Вас здесь не стояло»?
Кондиционеры только для белых: в кабинках операционисток. Видно сквозь толстое стекло, как от ветра шевелятся их причёски. Им холодно: кутаются в накинутые тёплые кофты.
А в зале невыносимая жара и духота. Клиенты, чтобы не упасть в обморок, выскакивают на улицу глотнуть свежего воздуха.
Не помните? Короткая же у вас память.
Берём много раньше: в 1985 году мы покупали в городе домишко. Папа занял очередь к нотариусу до зари – и мы стояли, подменяя друг друга, весь день. теснясь и выдавая чудеса эквилибристики на кривой, деревянной дореволюционной крутой лестничке. Она была забита такими же бедолагами, как мы.
Нотариус – единственная на весь город – с гордо вздёрнутой головой, то и дело куда-то уезжала: обслуживать инвалидов. Шёпотом говорили: блатных, на дому. Забыли это золотое времечко?
И нотариус была золотая женщина. И поражала наше скромное советское воображение количеством массивного золота. Оно было всюду: на руках, на пальцах, на шее, на груди, во рту и в ушах. В сущности, она носила на себе ассортимент небольшого ювелирного магазина.
…А как в регистрационную палату в начале двухтысячных занимали с трёх утра? Пробиться в кабинет – уже счастье. Участники сделки, благоухая потом и валокордином, толпились вокруг стола регистраторши. (Предложить присесть?! Обойдётесь!).
– А где справка о том, что вам выдали справку там, где должны получить справку в том, куда вы должны предъявить справку, что вы не верблюд? Ах, нет такой? Приходите следующий раз.
Сегодня вы входите в МФЦ (многофункциональный центр).
Справа что-то вроде рецепции: дают консультацию, бесплатно распечатывают бумаги. Терпеливо объясняют, какую кнопку автомата давить, в какое окошко записаться. Непонятливых бабулек под ручку ведут в нужную кабинку, усаживают на стульчик.
Слева буфет с чаем-кофе и горячими булочками. Кулер со свежей водой и горкой пластиковых стаканчиков.
Вдоль стен – пухлые кожаные диванчики, в которые погружаешься, как в облака… Нарядный красный дерматин уже успело порезать перочинными ножиками неистребимое племя вандалов – но ничего. Москва не сразу строилась.
Наверху, на втором этаже – нотариусы.
Ни в какой банк через дорогу бежать не нужно – касса и банкомат перед вами. Электронная очередь. Все вежливые, все спокойные, никто друг на друга не орёт и не толкается.
Фантастика! Каких-нибудь 15 лет назад вы могли такое вообразить?
А можете представить, чтобы в автобусе водитель курил, пуская клубы дыма в салон, а пассажиры помалкивали и покорно дышали никотином? А ведь такая картина наблюдалась ещё года три назад.
А чтобы кондукторша была эдакая разбитная намалёванная деваха, почти в неглиже, с грязными босыми ногами в сланцах? По дороге то и дело подсаживались её дружки и подружки. Бесцеремонно, с матерком, обсуждали свои дела на весь салон. С визгом обжимались на виду у пассажиров – бордель на колёсах.
Динамик над головой надрывался:
«Если она тебя достала,
Или ты её достал,
Если она хотела секса,
Но у тебя не встал…»
– и мамочки зажимали детям уши. Было, было такое в коммерческих автобусах. Кто сейчас вспомнит?
***
Ровно два года назад мы с мужем и ещё десяток страдальцев-автовладельцев третий час стояли (за неимением стульев) в крошечной конторке страховой компании.
Страховичка – эдакая бледная мышка в очках – визгливо покрикивала, командовала, хамила, швыряла бумаги. Опытно так, со вкусом, несмотря на молодость.
Откуда, из каких глубин советского дефицитного прошлого, набралась она этих спесивых манер и словечек, умения упиваться маленькой властью?
Здоровые мужики, которые бы её одним пальчиком вышибли из кресла, угрюмо сжимали кулаки. Но помалкивали: придерётся к какой-нибудь букве – и будешь завтра опять с зари куковать под дверями. А я с тоской думала: «Быстро же мы возвращаемся в советское прошлое».
Нынче пришли в ту же конторку – а там, где сидела страховичка – стоят автоматы. Никакой очереди! Вбиваешь данные, платишь – автомат добродушно гудит и выдаёт тёплое, свежеиспечённое страховое свидетельство.
А страховички – нет!! Вот будто сквозь землю провалилась! Будто корова языком слизнула. Будто пришёл добрый волшебник, ткнул в злюку волшебной палочкой и произнёс: «Крибле-крабле-бумс!» Или: «Крекс! Пекс! Фекс!».
И она: «Пуф!» – взорвалась, забрызгав всё вокруг, как инопланетянин-головастик в детской компьютерной игре.
Этот добрый волшебник называется – Роботизация. Жаль, автомат недолго проработал, завис и потух.
Выражаясь языком советских газет, мы ещё наблюдаем «отдельные недостатки». Главный недостаток: нас всюду обдирают как липку. Но – заметили? – обдирают осторожно и насторожённо. Сквозь зубы, не от чистого сердца, с видимостью – но уважения!
Чем чёрт не шутит: потихоньку научимся себя уважать – а там дозреем, научимся защищать свои права. Сначала потребительские – а там, глядишь, и гражданские. Москва не сразу строилась.
***
Написала о самоуважении – и беру слова назад. Такой вдруг тоской и обречённостью повеяло от только что увиденной сценки…
Сегодня ехала в автобусе, людей – битком. Принимают немыслимые акробатические позы, чтобы удержаться на ногах и пропустить двигающегося танком кондуктора. Осторожненько нащупывают носком ботинка свободное место, чтобы втиснуть ногу.
Нависают над сидящими, изо всех сил стараясь на них не плюхнуться. Цепляются друг за дружку: до поручней через чужие головы не дотянуться.
В таких автобусах специальное место для кондуктора не предусмотрено. Обычно выделяется одно кресло ближе к водителю и выстилается круглым домашним ковриком из цветных тряпочек. Или швыряется какая-нибудь авоська с замороженной курицей – тоже, считай, территория застолблена. Не влезай (в смысле, не садись) – убьёт!
Иногда приклеивают бумажку: «Место кондуктора не занимать!». Зимой какой-то остряк нацарапал на снежном окне: «В окно кондуктора не смотреть!».
А этот автобус большой. В таких кондукторы облюбовывают для себя два спаренных передних кресла. Чтобы ехать и не касаться простых смертных.
Кондукторша может шастать по салону всю смену. И всё это время, по негласному закону, – сакральные, неприкосновенные кресла будут пустовать. Даже если в автобусе яблоку негде упасть, как сегодня.
Несколько раз я осмеливалась сесть на одно из запрещённых кресел. Кондуктор теряла дар речи от моей наглости. Жгла, испепеляла и ела меня неприязненным взором всю дорогу. Садилась, каждый раз будто ненароком, с ненавистью толкая меня всем телом и кондукторской сумкой.
Кресла были её неприступным, профессиональным троном. Они придавали ей значимость, компенсировали маленькую зарплату и тяжёлую работу. Кондукторское кресло – это и было олицетворение маленькой сладкой власти. А тут какая-то самозванка, Лжекондуктор Годунов…
Но вот входит молодая мама с ребёнком на руках – сама ещё девочка. Народ ради неё идёт на последний героический рывок. Исхитряется совершить невероятные, на грани мистики, телодвижения.
Раздаётся по сторонам, втягивает животы, образуя для них живой коридорчик: вперёд, туда, где места для инвалидов и пассажиров с детьми.
Там уже сидят инвалиды и пассажиры с детьми. Только лучезарно сияют нимбами два незанятых «кондукторских» кресла.
И что вы думаете?! Девочка одной рукой ухватывается за поручень, другой прижимает к себе малышонка. И стоит над пустыми креслами, робко поглядывая, но не смея их занять.
Мы с подругой, за несколько рядов от места действия, машем ей рукой:
– Девушка, что же вы, садитесь! Кондуктор не будет против!
Кондуктор жужжит своей кассовой машинкой. Мрачно, злобно оглядывает нас, столь нагло распоряжающихся её полномочиями. Не говоря ни слова, отворачивается и протискивается дальше в хвост салона.
Девушка так и не решилась осквернить кондукторское седалище. Ребёнок опустил головку на её плечо, как птенчик… Девушка годится мне в дочери. Кто сказал, что народ можно избавить от рабства, водя его по пустыне сорок лет?
О, тут одним поколением не обойтись. Вот и лежащий на плече молодой матери малышок что-то понимает. Смотрит умными печальными глазками, как маленький старичок. Делает выводы, привыкает к смирению. Неужто и из него вырастет маленький рабёнок?
***
Я за свою жизнь настоялась у врачебных кабинетов. Привычна к и к толкучкам, и к драчкам, и к застывшей в анабиозе очереди…
Но когда вижу в толпе юные растерянные лица… Уже заранее покорившиеся, уже понявшие и принявшие систему, как необходимое условие жизни в этой стране… Будто ножом по сердцу. Наверно, эта готовность терпеть передаётся на генном уровне.
Когда они ходили в садик, мы думали, что их ждёт совсем другое будущее, не как у нас. Мы ошибались.
…Шум, оживление у двери. Решительно раздвигает очередь женщина в белом халате, с кипой медицинских скрижалей. За ней табунчик хорошо одетых молодых людей.
В толпе проносится, как унылый шум ветра: «На форум молодёжный, патриотический… Селигер, что ли? Селигерцев без очереди… Это часа на полтора, не меньше…».
Уполномоченные прилизанные мальчики и девочки. Хихикают, прыскают, фыркают.
Вдруг спохватятся, вспомнят, что на них возложена важная государственная миссия… И солидно поджимают губки, серьёзнеют, каменеют (как сказал вождь: «бронзовеют») лицами.
Они ещё не научились, как старшие товарищи, смотреть брезгливо и значительно, сквозь и вскользь, вдаль и за горизонт, в сверкающие дали… В какую-нибудь Пальма-де-Майорка, Фиджи, Белиз…
Фиджи – это потом. А сейчас на холодном комарином Селигере они будут вволю кушать, пить и танцевать. И в перерывах с умными личиками презентовать глянцевые проекты из серии «фантастика».
Больничка бедновата, грязновата, и пахнет в ней… фу! Ничего, скоро юных карьеристов всячески обласкают. Их ждут чистенькие, оснащённые спецбольницы.
Только для белых. Гоу, негры, гоу.
Схема обкатана: спецпайки для себя, Майами для детей, патриотические речёвки (дацзыбао) – для простолюдинов.
Эх, пенсионеры! Чего вам терять, кроме потёртых пенсионных книжек? Ведь вы сила! Воздели бы свои палки и трости, потрясли бы в воздухе старомодными крепкими зонтами, грубо штопанными хозяйственными сумками – да хорошенько прошлись по прилизанным головёнкам. Чтоб, задрав штаны, селигерцы бежали не на дармовые тусовки – а жизни нюхнуть.
Но очередь глухо, мёртво молчит.
***
Блин, блин, блин, ну вот опять! Ну почему у меня вечно, как у того Петровича?! Который, что ни возьмётся собирать: мясорубку там, или детскую коляску – вечно получается автомат Калашникова.
А я, о чём ни возьмусь писать: о «муже на час», о вредной кондукторше или о блохах – обязательно вылезет мерзейшее, богопротивное мурло политики?
От которой! Меня! Уже! Тошнит!!