И мы категорически против этого…»
Тогда, на первом телемосту, дама с роскошным начёсом просто не точно выразилась. Конечно же, она имела в виду разврат. Грязное смакование интимной близости. В её понимании, эротику. Но эротика в СССР тоже была – в слабеньком, зачаточном состоянии. Её выпалывали из жизни, из фильмов, из рекламы. Хотя – какая в те годы реклама…
Помню только три слогана: «Храните деньги в сберегательной кассе!» (а где ещё хранить?). «Летайте самолётами Аэрофлота!» (а чем ещё летать?). «Не пейте сырое козье молоко!» На картинке симпатичная коза, тянущаяся к листве. Крупным планом лист, по которому ползёт энцефалитный клещ. Потом, после Олимпиады, ещё появилась «Пейте фанту!»
В такую рекламу захочешь – при самом разнузданном воображении эротику не воткнёшь. И всё-таки это явление в моей жизни появилось, примерно, лет с… девяти (!). Вместе с неприличными анекдотами.
– Есть анекдот, про мужа и жену, – хитро посверкивал глазами рассказчик (сейчас это выглядело бы как ограничение «8 +»). – Мелочь, затыкаем уши!
Само собой, «мелочь» растопыривала уши локаторами. Хотя похабные анекдоты оказывались совсем не смешными и непонятными. То ли дело про волка и зайца, про иностранцев. Про чукчу и вечно попадавшего в забавные ситуации заику. Сейчас за них огребли бы нехилую статью: не толерантное отношение к малым народностям и людям с особенностями развития.
Да, как я забыла про одну из ярких и неотъемлемых форм советской сексуальной активности, как очереди! В стояние в очередях была вовлечена вся страна без исключения, от мала до велика, от 3+ до 90+.
Активисты выделяли смотрящих за порядком: они становились у прилавка и зорко отслеживали, чтобы никто не нарушил, нахально не втёрся. Со словами «Куда прёшь, тебя тут не стояло» – могучая, страшная в своём единении, монолитная очередь оттесняла и выбрасывала наглеца вон.
Чем ближе к заветному прилавку и дефициту – тем сплочённее толпа, тем теснее ощущался физический, почти родственный контакт. Раскачивания в едином порыве туда-сюда (фрикции), давка, боль, визг, писк, причитания, хохот.
На твоей шее обжигающее, возбуждённое дыхание. Спиной и пятой точкой чувствуешь трение чужой груди, живота, бёдер, колен, гениталий (какое счастье, что ты ещё мала и не понимаешь, отчего они каменно затвердели) … В свою очередь, в твою грудь, в живот и промежность – упираются горячие чужие лопатки, спины, тугие и дряблые ягодицы.
Вот уж был простор разгуляться любителям петтинга (удовлетворение, путём возбуждения эрогенных зон)! Человеческая многоножка: старики, дети, мужчины, женщины… Полный набор содомских плотских утех: групповой секс, фроттаж, гомофилия, геронтофилия, педофилия.
В общем, незабываемые ощущения, которые и сегодня испытывают американцы в свои чёрные пятницы.
Эротика впервые пришла на советские экраны во второй половине восьмидесятых, в виде невинной аэробики. Там задорно прыгали, нагибались, задирали ножки в ярких гетрах девочки. Купальнички туго обтягивали соблазнительные попки и грудки.
Я тогда работала на областной студии телевидения, и что-то поменялось в сетке вещания. Аэробику пришлось сдвинуть на более раннее время, а её место заняли телеочерки о людях труда. Так вот, один несознательный, политически не подкованный зритель (по голосу – пожилой мужчина) буквально атаковал студию ругательными звонками.
Он возвращался с работы в 17.00, а по новому расписанию аэробика уже заканчивалась. А он к ней привык. И как посмели его, потомственного рабочего, токаря шестого разряда, лишить приобщения к здоровому спорту и активному образу жизни?! Хотя бы пассивного, диванного?
Токарь-аноним бомбардировал письмами студию, городской и областной отдел культуры. Даже из Москвы спустилось письмо: дескать, вы это… Того, разберитесь, наконец, и верните потомственному рабочему то, к чему он стремится душой.
«Извращенец», – резюмировала редактор отдела. А он не был никаким извращенцем. Просто слаще этих девочек в купальниках ему до того видеть не приходилось. Тогда ещё не пришла мода на похудение и на гремящие кости. Девочки были плотненькими, упругими, в теле. Как сказал бы старшина Васьков: «Есть на что приятно посмотреть».
Вот, кстати, ещё «эротическое» воспоминание из семидесятых. Детский санаторий отправляется в деревенский клуб смотреть «А зори здесь тихие». Старшие группы уже посмотрели и шёпотом донесли: «В первой серии будет женская баня». Мы обмирали: «И что там будет видно?» – «Всё…»
Теперь я понимаю задумку режиссёра. Показать едва видимые в банном пару обнажённые, беззащитные тела: угловатые, девичьи – и зрелые, округлившиеся, ядрёные – готовые любить, зачинать и рожать новые жизни. И вот эти прекрасная тёплая, олицетворяющая Жизнь женская плоть скоро будет убита…
«А главное, детишек могла бы нарожать, а они бы внуков и правнуков, и не оборвалась бы ниточка. А они по той ниточке ножом…»
Нам было по 8—12 лет, но мы всё поняли. Никакого хихиканья в тёмном зале. Стояла абсолютная, мёртвая тишина. Воспитательницы и нянечки плакали.
В 1984 году мы с подругой пошли на фильм, что-то производства Восточной Европы. Фильм не был в широком прокате, его запустили как пробный шар. Чтобы прозондировать почву. Изучить реакцию советской аудитории.
Это мы и наше престарелое руководство ничего не знали о грядущей перестройке. А там уже вовсю, по наущению Збышека Бжезинского, шебуршали, прокатывали, примеривали.
Названия фильма не помню. Сюжет самый примитивный, ни о чём. Здоровая красивая молодая бездетная женщина спит с таким же здоровым красивым молодым самцом. Кроме постели, их ничто не связывает.
Откровенные сцены, свободная любовь. Потом они ссорятся. Природа берёт своё, женщине не хватает секса. Но она хороша собой и быстро находит замену. Снова подробная постельная сцена, любовная прелюдия. На широком экране, самым крупным планом, при качественном освещении, хорошей операторской работе, выглядит впечатляюще – мы с непривычки смущённо переглядываемся и поёживаемся.
Вот начинается акт любви, героиня начала активно включаться в процесс… И тут полный облом, приехали. У мужчины-то процесс уже закончился. Он целует недоумённую героиню и вопрошает что-то вроде: «Милая, тебе понравилось?» И идёт в душ, перекатывая ягодицами.
А какое понравилось, прямо убила бы тапкой гада на месте. Всё, конец фильма. Идея: счастье и основа мироздания – в половой совместимости мужчины и женщины. От добра – добра не ищут. Граждане, во избежание досадного разочарования, держитесь проверенных партнёров. Именно партнёров, потому что любовниками их язык назвать не повернётся. Молодые животные, вернее, живые машины в постели. Эротикой тут и не пахнет, голая физиология.
Так же и в известной шоковой сцене в «Маленькой Вере»: механический процесс, сопровождаемый тяжёлым дыханием, усиленным потоотделением и работой сальных желёз – и ничего более.
Помните у Толстого: «Им, верно, нравилось… Как обыкновенно торопятся только что вышедшую замуж девушку в первый раз назвать madame»… Так вот, так же отечественный кинематограф, только что вышедший из советского пуританства «замуж» за западную свободу, лихорадочно торопился назваться продвинутым, сексуально раскрепощённым. Тянулся на цыпочках, изо всех сил пыжился, тщился доказать всему свету:
– И мы не дремучие! Мы тоже не лыком шиты! Тоже умеем! Не хуже вас: и так, и эдак!.
И нещадно шпиговал фильмы этими «так и эдак» – где надо и не надо. Чаще где не надо. Ну да эти фильмы ушли, не зацепившись в памяти.
«Зацепилась» прекрасная «Забытая мелодия для флейты». Там Татьяна Догилева встаёт из постели и не спешит накинуть халатик, дабы все успели убедиться в безупречности её форм (целомудренный вид сзади).
Этот кадр украсил фильм, как цветок. Но я-то была продукт своего времени и воспитана в воинствующем духе соцреализма. И сразу начинала терзаться вопросом: ведь каждая деталь должна нести смысловую нагрузку, нас так учили на уроках литературы. Какой конкретно смысл режиссёр вложил в эту сцену? Что герой Леонида Филатова влюбился, в том числе, и в красивое налитое тело? («Богатое тело. Хоть сейчас в анатомический театр!»).
Но его жена (Ирина Купченко) тоже фигуриста и, если её раздеть, ни в чём не проиграет, а может, даже выиграет у медсестры Лиды… Тогда в чём идея-то?! Хос-споди, да угомонись ты, смотри дальше.
Вот тоже захватывающий детектив 1990 года, «Ловушка для одинокого мужчины». И снова шитая белыми нитками «голая» сцена. Лжесупруга демонстрирует прекрасно сложённое тело и великолепную девственную грудь.
И хотя где Робер Том, а где Толстой – снова просится сравнение. «Мими же в первое воскресенье вышла к обеду в таком пышном платье и с такими лентами на голове, что уж сейчас видно было, что мы не в деревне и теперь всё пойдёт иначе».
Вот и наш перестроечный режиссёр в первый же подходящий, на его взгляд, момент раздевает героиню и даёт возможность зрителям продолжительно любоваться её наготой.
Пострадал бы фильм, если бы не было этой сцены? Ничуть, пожалуй, даже выиграл бы без этого отвлекающего эпизода. Но режиссёр грозно оглядывается, одёргивает пышное платье и поправляет выдающиеся ленты на чепце: «Мы не в деревне (не в СССР). И теперь всё пойдёт иначе. Мы вас приобщим к европейской цивилизации. Приучим не отворачиваться».
Приучили. Сейчас любовные телешоу показывают в детское время. На экране бесцельно и лениво шляются или валяются в постели полуодетые и вовсе раздетые особи – смотри не хочу. Насытились и пресытились. Не то, что эротикой – порнографией никого не удивишь. На любой вкус и цвет – и групповой, и противоестественный, и садо-мазо – в свободном доступе в российском интернете для зрителей «3+». Если ваше дитя научилось мягким пальчиком нажимать кнопку – вполне может нечаянно попасть на сайт с красивыми яркими тётями.
Как это отражается на детской психике? Обратитесь к детской криминальной статистике.
В своё время дама с начёсом, вызвала веселье и гомерический смех публики. А на самом деле-то она, как наседка – цыплят, распушив крылья кинулась наивно защищать от европейского «коршуна» советское, взращиваемое 70 лет, целомудрие. Но тогда никто об этом не подозревал.