…Убийца. За полтора года в СИЗО и почти пять лет на зоне Тимур так и не привык к этому статусу. Нет, он, конечно, виноват, спору нет. Он никогда не отказывался. Сельскому участковому сразу заявил, что это он, своими руками, убил Ольгу. Сотрудничал со следствием. Потому и срок ему дали не по максимуму. Тимур даже не стал писать ходатайство об УДО – виноват же. И все-таки…
Громыхая колесами на стыках, поезд летел сквозь ночь. Снежинки ночными бабочками ударялись о стекло. Пролетающие мимо фонари на мгновение отражались в вагонном окне, и в их свете он видел свое лицо – лицо старика с глубокими бороздами морщин и ввалившимися глазами.
Коротко постучав, в дверь заглянула проводница, полная женщина неопределенного возраста с пучком пегих волос на макушке. Свет из коридора ударил по глазам, невольно заставив прищуриться.
– Вы чего в темноте сидите? Не хотите чаю?
Тимур неопределенно мотнул головой. Он давно отвык от таких вот маленьких знаков внимания. В тюрьме никто не предлагал чаю.
– С лимоном? – женщина восприняла его жест как согласие. – Могу еще печенье и вафли предложить.
– Вафли, – кивнул Тимур. – И с лимоном.
– Дверь закрыть? – спросила проводница. Чувствовалось, что ей хочется отгородиться от неприятного пассажира. И пусть закрытая дверь купе – не слишком надежная преграда, но это все-таки лучше, чем ничего.
– Не надо, – коротко ответил Тимур, отметив выражение разочарования, промелькнувшее на лице женщины. Столь кратковременное, что сама проводница, скорее всего, даже не ощутила чувства, которое отразило ее лицо. Но достаточное для Тимура. Читать эмоции собеседников, пусть даже таких случайных, как эта женщина, он умел. Именно это помогло ему стать тем, кем он стал. До того, как стал убийцей.
В четвертом или пятом классе, он уже точно не помнил, да и не хотел вспоминать – какая, в принципе, разница, – на классном часе в школе они обсуждали свою будущую взрослую жизнь. Классную руководительницу, Спичку, как звали ее в школе не то за непомерную худобу, не то за высокий рост, не то за бесформенную копну выкрашенных хной волос, а скорее за все вместе, интересовал вопрос: кто кем хочет стать, когда вырастет. Мечты были вполне зрелыми и реальными – будущих космонавтов и продавцов мороженого в классе не нашлось. В целом перечень профессий оказался довольно предсказуемым: офицеры, врачи, артисты.
– Я буду экономистом, – сказал Тимур и увидел, как недоуменно переглядываются одноклассники. А Спичка посмотрела на него со странным выражением, где в равных пропорциях смешались удивление, понимание и жалость. Хотя, пожалуй, удивления было меньше, чем понимания. Да и чему удивляться? Тому, что сын секретаря парткома самого крупного в городе завода мечтает о профессии, о которой его сверстники слыхом не слыхивали? Остается только пожалеть ребенка, живущего навязанной родителями мечтой.
Но сам Тимур так не думал. За свою недолгую жизнь он привык к тому, что отец плохого не посоветует. Поэтому он шел к своей – не своей мечте с недетской настойчивостью. В четырнадцать одним из первых вступил в комсомол, в семнадцать входил в состав комитета комсомола школы. Несмотря на активную общественную жизнь, школу окончил с золотой медалью и в этом же году поступил в университет на экономический. К концу первого курса уже входил в состав комитета комсомола факультета, к концу третьего подал заявление в партию. Не из политических убеждений, а для того, чтобы обеспечить фундамент для дальнейшей карьеры. Без партбилета о руководящей работе можно было только мечтать. По окончании университета молодому коммунисту Тимуру Молчанову предложили должность инструктора в горкоме комсомола. Следующей ступенью должен был стать обком, но тут в поступательное развитие карьеры молодого экономиста вмешалась история. Советский Союз рухнул, комсомол прекратил свое существование, партия ушла в подполье, а партийные деньги стали почвой, на которой, как грибы после теплого осеннего дождя, начали возникать фирмы, кооперативы, банки. Руководителем одного из них, «Аверс-банка», и стал Тимур. Несмотря на отсутствие опыта банковской деятельности, богатый опыт административной работы, а также связи, свои и отцовские, сыграли огромную роль в становлении молодого банкира.
Уже через полгода банк оброс клиентами. Аверс в переводе с латыни означает «обращенный лицом». От государственных банков, наследства старой системы, «Аверс-банк» отличали гибкость и умение учитывать пожелания клиентов. А желали одного: получать как можно больше прибыли, уплачивая при этом как можно меньше налогов. Ведь если платить все предусмотренные законом налоги, вскоре можно оказаться в долговой яме. Чтобы этого избежать, молодым, еще не твердо стоящим на ногах предприятиям требовался черный нал. И банк Тимура эту потребность удовлетворял. Конечно, операция эта была не совсем законной, скорее даже совсем незаконной. Но многочисленные нестыковки в законодательстве служили для нее пусть слабым, наподобие фигового листка, но все-таки прикрытием – к вящей радости акционеров и клиентов.
Надо ли говорить, что одним из самых крупных акционеров был Михаил Молчанов, отец Тимура? Крушение привычного мира, благотворно сказавшееся на карьере сына, поставило жирную точку в карьере отца. Однако этот факт нисколько не удручал Михаила Петровича. Он давно уже вынашивал идею зажить где-нибудь спокойной и сытой жизнью состоятельного рантье, построить дом. И чтобы обязательно был яблоневый сад. Почему именно яблоки, а не, к примеру, орхидеи, Михаил Петрович не рассказывал. Тимуру это напоминало повесть Гайдара, имя заглавного героя которой он носил. Скорее всего, яблоки были детской мечтой Молчанова-старшего, родившейся в голодные послевоенные годы. И что-то нашептывало Тимуру, что отец входил в компанию мальчишей-плохишей, отрясавших сады дачников.
Место для будущего дома Михаил Петрович выбирал придирчиво. Ему хотелось одновременно и почти первозданной природы – и близости к городу, чтобы Тимур иногда приезжал проведать родителей. Исколесив окрестности, он положил глаз на дореволюционной постройки усадьбу в поселке Лесное, почти полностью разрушенную во время войны. Формально здание принадлежало местному поссовету. И хотя по документам числилось как не имеющее исторической ценности, энтузиасты во главе с учительницей географии Марией Васильевной пытались сделать из него музей, воссоздать историческую обстановку. Однако из-за отсутствия средств из этой затеи ничего не вышло. По селу о доме шла дурная слава – вроде как прежние хозяева все умерли не своей смертью. Но Молчанова дореволюционные покойники не волновали.
С председателем поссовета Михаил Петрович поладил легко – уж чего-чего, а убеждать он умел, да и связи кое-какие были. Сложнее пришлось с Марией Васильевной, Марией, как называли ее односельчане. Поговаривали, что она какая-то дальняя родственница хозяев дома и, не имея возможности подтвердить свое право на проживание в нем, пытается помешать сделать это кому-либо другому.
Они встретились у памятника Ленину, стоящего посреди клумбы маргариток перед зданием поссовета. Левой рукой Ильич комкал кепку, а правую простер вперед, указывая на Зеленую горку, к пологому склону которой прилепилась полуразрушенная усадьба. Казалось, Ленин одобряет выбор Михаила Петровича.
«Добрый знак», – подумал Молчанов и в этот момент услышал деликатное покашливание и негромкий, с легкой хрипотцой, женский голос:
– Михаил Петрович, я не ошибаюсь?
Он обернулся и увидел высокую, стройную и очень красивую женщину с иссиня-черными волосами, собранными в узел. Строгий черный костюм подчеркивал аристократическую бледность лица.
– Здравствуйте. Да, это я, – он церемонно склонил голову, – а вы, если не ошибаюсь, Мария Васильевна, хозяйка местных достопримечательностей?
В ее глазах промелькнуло выражение растерянности, видно было, что она не готова к такому началу разговора. Хотя в том, что к разговору она готовилась, как и в том, что встреча у памятника Ленину была неслучайной, Молчанов ни на секунду не сомневался.
У него имелся огромный опыт ведения переговоров, не чета сельской учительнице, поэтому он с ходу взял инициативу в свои руки.
– Я знаю все, что вы хотите мне сказать. – В ее глазах он заметил плохо скрытый сарказм. – Что дом – это наша история, уничтожать его – значит предавать саму историю.
Тут он сделал паузу, достаточную для того, чтобы сбитая с толку его прозорливостью собеседница пришла в себя, но недостаточную, чтобы она успела озвучить мысли, роящиеся в ее идеально пропорциональной, будто вылепленной древнегреческим скульптором, голове.
– Но, во-первых, документов, подтверждающих историческую ценность дома, нет, а во-вторых, я планирую аккуратно разобрать его и передать материалы на строительство храма. – О планах постройки церкви в поселке он узнал только что от председателя поссовета. – Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы? – он снова учтиво склонил голову.
– Да у меня, собственно, и не было никаких вопросов, – она сказала это негромко, заставляя Молчанова напрягать слух, этакий учительский прием, предназначенный для привлечения внимания к своим словам, – но это место не годится для постоянного проживания.
– Чем же, позвольте полюбопытствовать? – Молчанов скрестил руки на груди, в упор рассматривая собеседницу. – Вы верите слухам о том, что это плохое место, что прежние хозяева почти не жили здесь, что до революции дом считался проклятым, якобы он приносил несчастье живущим в нем?
– Тут проблема не в доме, а в его месторасположении. Видите, – Мария плавным движением руки обвела развалины и сосняк, растущий чуть поодаль, на склоне.
Редкие невысокие сосны. Стоящие на юру, обдуваемые всеми ветрами и вынужденные приспосабливаться к такой жизни, они были абсолютно не похожи на своих благополучных лесных родственниц. Асимметричные, с болезненно искривленными стволами, прекрасные в своем уродстве, вызывающие уважение стойкостью в борьбе за существование. Жалко будет рубить такую красоту, освобождая место под яблони. Хотя, пожалуй, можно обойтись малой кровью. Вот те два дерева точно придется убирать – отличное место для белого налива и золотой китайки. А справа можно посадить антоновку. Ей сосны, пожалуй, не помешают. Да…
– Красота, – отозвался Молчанов после долгого молчания. – А воздух какой! Знали наши предки, как выбирать место для жилья.
– А вот и нет! – возразила Мария. – Перед вами тектонический разлом, или, как сейчас их называют, геопатогенная зона. Исследования показывают, что подобные места негативно влияют на здоровье человека.
– Я что-то подобное читал. Помнится, влияние это подобно метеозависимости. Кто-то остро реагирует на изменение погоды, а кто-то абсолютно спокойно. Думаю, я и моя семья принадлежим ко второй категории.
Мария с сожалением посмотрела на Молчанова.
– Ну что ж, поступайте, как хотите. Ваша жизнь, – с этими словами она развернулась и пошла прочь. А Молчанов стоял, не в силах отвести глаз от ее несгибаемой спины. Он понимал, что проиграл эту партию, что последнее слово осталось за сельской учительницей и что, может быть, в ее словах есть какой-то смысл. Но от постройки дома не отказался.
Проектирование, планировка участка, строительство, благоустройство заняли гораздо больше времени, чем планировалось изначально. За это время в семье Молчановых произошло много событий. Главное – Тимур наконец женился. Отец давно намекал ему, что пора уже обзавестись семьей. Сын все отнекивался, ссылаясь на занятость и проблемы на работе. А потом раз – и женился. На дочери держателя второго по величине пакета акций «Аверс-банка». Отец выбор сына одобрил, а мать…
– Ты же не любишь ее, Тимка, – сказала она перед самой свадьбой.
Тимур тогда ничего не ответил. Да и что скажешь? Разве поймет она, недавно отпраздновавшая с отцом серебряную свадьбу, что в период экономических потрясений браки, основанные на любви, – нонсенс? Гораздо важнее способность обоих супругов строить долгосрочные партнерские отношения на базе общих интересов. К тому же ошибка в выборе супруги может обойтись слишком дорого – и на практическом уровне, и в плане эмоций, да и в финансовом смысле. Поэтому главное – не любовь, а определенность. И именно эту определенность он нашел в маленькой, невзрачной Карине, единственной наследнице капиталов своего отца.
Через год родился Артем. К тому времени загородный дом отца уже был достроен. Молчанов-старший предложил сыну поселить жену с ребенком у них – что может быть лучше свежего деревенского воздуха пополам с хрустящим наливным яблоком, – а самому наведываться на выходные.
Это, пожалуй, был первый случай, когда сын с отцом не согласился. Расчет, лежавший в основе брака, оказался верным. Женившись на Карине, Тимур, сам того не ожидая, приобрел в ее лице сторонника, который всегда готов выслушать и дать дельный совет. После рождения сына Карина, работавшая до этого в банке, всецело посвятила себя семье. Делала она это легко, без жертвенного надлома. Получалось, что на долю Тимура выпадали только сливки семейной жизни, ее парадная сторона: вкусная еда, выглаженные рубашки, улыбающаяся жена и весело лопочущий незатейливые стихи Тема. Он догадывался, что существует обратная сторона медали – у каждого аверса есть свой реверс; что кто-то закупает продукты, стирает белье, ремонтирует текущие краны, не спит по ночам над кроваткой больного ребенка. Но организацию этой части семейной жизни взяла на себя Карина. Понятно, она занималась этим не сама – зарплата директора процветающего банка позволяла привлекать любых помощников, но грамотная организация – это уже половина дела.
Было у Карины и еще одно замечательное качество: она умела «делать лицо». Если протокол какого-либо мероприятия требовал от Тимура присутствия супруги, она что-то такое невероятное делала со своим обликом, чтобы выглядеть не хуже, а порой и лучше присутствующих женщин, в том числе барышень из фирм, предоставляющих экскорт-услуги. Ловя завидующие взгляды партнеров по бизнесу, Тимур чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.