Понедельник все-таки наступил – и, несмотря на некую странность такого наблюдения, был определенный шанс не проснуться поутру, а оказаться сметенным в пыль и песок вместе со зданием. Защита защитой – в том числе рунный обелиск, вмурованный в фундамент здания, но я как-то не сильно хотел проверять ее эффективность по сравнению с Силой Крови древнего семейства. На фоне таких перспектив отдать даже очень дорогой артефакт за жизнь и спокойствие не кажется чрезмерной платой. Да и виноват я, что уж.
В общем, утро вышло хмурым и маетным, а события прошедшего дня никак не хотели забываться или хотя бы выцветать по эмоциональной шкале. Надо будет тем логистам, что толкнули дорогущий товар, прекрасно осознавая, что нужно мне совсем другое, эту самую лишнюю землицу вернуть. Ну и керамику – в виде плиты сверху, по индивидуальному дизайну. То, что они там в инвойсе написали, а я неверно понял – дело даже не второе и не третье. Жажда к обогащению редко обходится без последствий – не на рынке поштучно торгуют, должны понимать. Но это перспектива следующей недели, не раньше – для начала надо письмами обменяться, как цивилизованным людям. Конфликт начнется после того, как люди не захотят быть цивилизованными.
В университете все выглядели чуть сонными, но счастливыми после выходных, сытыми львами полуразлегшись на партах и поглядывая в окно аудитории – будто даже с надеждой, что сейчас с небес раздастся голосом вокзального диктора: «Сегодня воскресенье. Повторяю: воскресенье». Местами лениво шли разговоры – несмотря на совсем недолгое время общения, люди уже успели узнать имена друг друга и теперь осторожно знакомились с характерами и интересами соседей. Там, где прекрасно знали, что подсказкой для восстановления пароля может быть девичья фамилия матери или кличка собаки, люди не сильно жаждали открываться и рассказывать о себе, но всерьез интересовались жизнью товарищей. Идеальные собеседники, куда там психологам.
Ника оказалась на своем месте – сидя за книгой в окружении щебетавших подружек. Часть женского коллектива, тихо ненавидящая ее до известия о таланте Целителя, отчего-то перешла в лучшие друзья – по крайней мере, по их версии. Сама же Ника просто молча улыбалась, а на попытки втянуть ее в беседу отнекивалась и вновь возвращалась к чтению открытого перед ней учебника по высшей математике. Учебник был открыт уже на треть.
«Значит, не уехала», – со вздохом констатировал я очевидное. Но подходить к ней и заводить беседу не стал.
Хотя некая определенность не помешала бы: чего ждать от Ники в период приезда Федора, ее планы, мысли… Может, безопаснее развести перед братом руками в аэропорту, повиниться и отправить обратно в Румынию? Во всяком случае, будет не так бедово, как если Еремеева решит мстить на его глазах. Или не мстить, а вести себя как обычно – не велика разница…
Тем не менее пересечься все-таки пришлось – в одиннадцатом часу решил устроить себе обед, потому как неизвестно, сколько придется ожидать в приемной князя и будут ли там кормить. Последние пары все равно придется пропустить – выехать лучше заранее, к двенадцати.
– Я доем котлету, потом ты говоришь, – опередил я Нику, по-хозяйски и без разрешения присевшую за мой стол в кафетерии.
Та покладисто кивнула.
– Итак, слушаю. – Я вытер салфеткой губы и отодвинул тарелку в сторону.
– Спасибо за возврат моей вещи.
Многообещающее начало, от которого уже появились нотки будущей мигрени.
– Не за что. – Я сложил приборы на тарелку и приподнялся с места.
– Давно нашел? – продолжала она смотреть куда-то вбок.
– Вчера доложили, – встал я рядом со столом. – Отрядил пару бригад просеивать свалку, сказал – пропала флешка. Нашли. Еще что-нибудь?
– Я буду вести себя тихо на время приезда Федора…
– Спасибо, – искренне поблагодарил я.
– …если ты не будешь подходить ко мне.
– А как же помощь в учебе?
Я вроде даже обещал что-то такое.
– На тебе свет клином не сошелся. – Ника все еще не смотрела на меня. – У меня теперь много подруг, – чуть дернулся уголок ее губ.
– Идет. – Я собрался уже уходить, но раз у нас такое общение, то неплохо бы поинтересоваться: – Состав снотворного… его можно у тебя купить?
– Спрашивай у сестер, – пожала она левым плечом, – это из той жидкости, которой я якобы должна была тебя отравить. Прихватила на дорогу.
Я чуть не споткнулся на полушаге, а недоверие в моем взгляде столкнулось с железной уверенностью в глазах Ники.
– Да, они хотели меня подставить. Ты не знал? – с иронией уточнила девушка. – Потом выгнали из дома, в ночь.
Осторожно присел на стул обратно. Это что ж деется-то…
– Вокруг множество людей, которые знают, как тебе лучше. Они были правы, – поднялась Ника из-за стола.
– Как мне лучше, знаю только я, – ответил без заминки, вновь поднявшись с места.
А то как-то неудобно сидеть, когда девушка стоит.
– Семье всегда виднее, – не согласилась Ника. – Моей – тоже.
– Прости?.. – не понял я.
– Меня отдают замуж. Поэтому, будь так добр, не пятнай мою честь и не подходи ко мне, – вновь повторила она просьбу.
Но от этой формулировки неприятно сжало в груди.
– Кто? – постарался уточнить я спокойно, но напряжение все равно пробилось в голосе.
– Какая разница? – легко ответила Ника. – Я уже согласилась, кого бы ни выбрал отец.
– Я, может, переживаю, – чуть расслабил я пальцы, отчего-то впившиеся ногтями в ладони, – вдруг человек плохой…
– Он вряд ли станет хоронить меня заживо под горой земли, – покачала Ника головой. – Всего хорошего. – И она пошла к выходу.
А я так и замер на месте, не став ни догонять, ни в чем-то убеждать. Этот матч мы еще не проиграли, хоть и сияют на табло автоголы в свои ворота: двенадцать тонн.
На следующую практику оставаться не стал. Отпросился и пошел готовиться к встрече с князем. Правда, по пути в коридоре меня перехватил Артем и с минуту спрашивал о всякой ерунде вроде погоды, смурнея с каждой секундой.
– Максим, ты меня слушаешь? – уточнил он.
– Все будет хорошо, у всех, – честно пообещал я ему и, не уточняя деталей, отправился дальше.
Понятно его беспокойство – если завтра ничего не произойдет, то в среду он будет обязан участвовать в налете. Но – произойдет, обязательно.
В общем, к башне-резиденции княжеского рода Панкратовых я прибыл не в самом лучшем расположении духа. Что, впрочем, никак не сказалось ни на манерах, ни на вежливом прослушивании инструктажа от референта князя.
– Михаил Викентьевич не любит, когда говорят первыми, – мягко инструктировал меня импозантный старичок прямо в холле первого этажа, намекая на обычную практику высокородных. – Правильнее будет отвечать на вопросы: четко, сжато, емко. И не волнуйтесь, мы читали ваше письмо, нужные вопросы обязательно будут заданы, – положил он ладонь на мою спину и слегка подтолкнул к лифту.
Первый этаж башни Панкратовых напоминал средний деловой центр – в общем-то потому что и являлся его частью. В башне клана располагались офисы крупнейших подчиненных предприятий – если не целиком, то верхушка правления. Попросту все ключевые вопросы решались исключительно здесь, княжеским словом, и собрать слуг рода для доведения приказа было очень удобно.
– Я вас понял, – кивнул я, входя в хромированную кабину лифта с огромным зеркалом на одной из стен.
– Вот и хорошо, – по-отечески похлопал меня референт. – Сейчас мы отправимся в гардеробную, где вам подберут подобающий для аудиенции костюм и аксессуары.
– Мои-то чем плохи? – осторожно поинтересовался я.
Стандартный и недешевый черный костюм – где тут можно ошибиться со стилем? Специально же брал в ателье, по мерке.
– У нас действует дресс-код, – улыбнулся старик. – Прошу, – указал он рукой в коридор за открывшимися створками.
Не скажу, что предложенная мне альтернатива была особенно хороша – дама, заведующая помещением с практически бесконечными наборами костюмов, брюк и сорочек, навязала темно-синий костюм в еле заметную полоску, черные полуботинки, синеватую рубашку с коричневым галстуком и такого же цвета платок для нагрудного кармана пиджака, – но в зеркале смотрелось неплохо.
Дополнением к этому шли часы с платиновым браслетом и швейцарским механизмом, платиновые же запонки, а еще крикливый и неопрятный перстень со слишком большим камнем.
– Спасибо, у меня свой, – спохватившись, переложил я из своего костюма мешочек с перстнями, который прибыл на днях из дома.
Для сватовства готовили, но и тут, для солидности, сгодятся. Выудил из него самый первый, с клеймом Самойловых, и показал сопровождающему.
Своего герба им не полагалось, но несколько завитков на черненом металле были хорошо известны в узких кругах.
– Вы им родственник? – внимательно рассмотрев клеймо и вроде даже озадачившись, уточнил референт.
– Приемный сын.
– Пожалуй, так будет даже лучше, – кивнул референт. – А на остальных что?
– Остальные для украшения, – пожал я плечами. – Показать?
– Не имеет значения, пойдет и так, – отмахнулся старик. – За старую одежду и ваш телефон не беспокойтесь, мы отправим их курьером к вам домой. Все, что на вас, – это подарок клана, – улыбнулся он обаятельно.
– Спасибо, – кивнул я, довольно равнодушно относясь к местным порядкам. – Только мою папку с документами оставьте. Там важные распечатки.
– Безусловно, очень важные. – Показалось или он ухмыльнулся? – Теперь возьмите меня за левую ладонь… вот так… Посильнее, не бойтесь.
Рука референта была сухой и горячеватой, а множество перстней с прозрачными крупными камнями укололи кожу острыми гранями.
– Поклянитесь, что не таите против князя Панкратова Михаила Викентьевича зла явного или неявного, прямого или затаенного, не несете беду ему опосредованную али сокрытую с собой, внутри себя али на коже своей. – произнес он и внимательно посмотрел на мою руку поверх своей.
– Клянусь, – легко ответил я.
– Поклянитесь, что не желаете смерти, мора, глада али разрушения великому роду Панкратовых.
Я подтвердил, внимательно прислушиваясь к собственной руке. Вроде никаких изменений, но и зла я клану вовсе не желал.
С другой стороны, чтобы кидаться на князя – действующего «виртуоза» – надо быть сумасшедшим, не желающим жить. Либо иметь очень вескую причину и основательную подготовку. Никто в общем-то не бессмертен.
– Идемте, я провожу вас в приемную, – удовлетворился моими ответами референт и вновь указал по коридору в сторону лифта. – В назначенное время вас примут.
– Документы проверять не будете? – указал я на папку, которую никакими сканерами не просветили.
Зачем-то же они меняют одежду? Значит, боятся отравляющих веществ или контактного яда – а тут целая папка не просмотренная.
– Ах, оставьте, – махнул он рукой. – Вы прошли через семь охранных рамок, давно бы выявилось. Нет причин для беспокойства. К тому же, если эти распечатки так важны, и только для взгляда Михаила Викентьевича…
– Именно так.
– Вот видите… тем более, – иронично глянул референт и зашагал впереди. – Давайте поторопимся. У нас еще есть время, но вдруг сложится так, что князь освободится раньше? – разумно отметил он.
Княжеская приемная больше напоминала огромный зал, в дальнем уголке которого приткнулся стол секретаря и чуть поодаль – единственный мягкий диван на две, максимум три персоны. К тому же – уже занятый человеком. Словом, чтобы просто дойти до секретаря, пришлось совершить около трех сотен шагов по мрамору, собиравшемуся под ногами в какое-то громадное батальное полотно, непонятное с роста человека. Над головами ярко сияли золоченые люстры, каскадами спускающиеся с высокого потолка – и это при огромном, во всю стену, панорамном окне напротив входа с видом на центр Москвы и Кремль. Очень грандиозно и немного подавляюще, с точки зрения обычного человека. Я же довольно быстро прикинул, сколько на все это нужно динамита – и успокоился.
– Григорий Андреевич, ну когда уже меня примут? – стоило подойти ближе, поинтересовался с диванчика ожидавший там господин.
По внешности – характерно утомленной и чуть помятой – давно уже ожидавший.
Господин был одет в коричневую жилетку, белую рубашку в клетку с узким лезвием галстука и обычные, чуть широковатые и коротковатые черные брюки, из-под которых выглядывали лакированные туфли и белые носки. Сам господин был сильно в возрасте, с небольшим брюшком и слегка лысоват, с зачесом седых волос набок. Смотрел он на нас через массивные очки с простыми стеклами, которые в общем-то вряд ли ему были нужны и точно не украшали лицо. Но к которым он наверняка привык. К груди обеими руками господин прижимал портфель из коричневой кожи, явно плотно наполненный документами – даже ремешки, обхватывающие сверху, были с трудом застегнуты на последнюю дырочку.
Общее впечатление – странноватое, особенно с учетом места, где мы находились. Похож на просителя, но во взгляде – упрямство и огонь. Достаток в одежде перечеркивается некой помятостью и нескладностью, из-за которой жилет и рубашка выпирают складкой у плеч и живота. И определенно – не ведаю, какой тут дресс-код, но одеяние ему не подбирали. Или же попросту постеснялись такое предлагать, исходя из статуса и положения гостя.
– Аркадий Алексеевич, вам назначено на два часа дня, – словно слегка укорил его референт.
– Да, но вы обещали поспособствовать!
– Не получается, – харизматично улыбнувшись, чуть развел руками старик. – Знакомьтесь, пожалуйста – Максим Самойлов, из мещан. Ему назначено на час.
Господин неприязненно покосился, словно это время назначил я сам и во вред ему.
– Колобов, Аркадий Алексеевич, – протянул он руку, чуть согнув пальцы.
На загорелой руке отчетливо была видна белая полоса вокруг указательного пальца – словно еще недавно на нем был перстень, но теперь его нет. Золотая полоска обручального кольца, впрочем, присутствовала.
Поиздержались? И – Колобовы… что-то знакомое, но точно не припомню. По ощущениям – юг, но туда ходят составы с топливом, а обратно – с зерном, так что мне не сильно интересно. Формат вагонов уж больно специфичен, под мои нужды не подходит – ни танк не поставить, ни САУ.
Я подхватил его ладонь и обозначил осторожное рукопожатие. Все-таки еще минимум час тут сидеть, и уж лучше не нагнетать обстановку.
– Господа, я вас оставлю на какое-то время. Прошу простить, дела клана, – референт изобразил виноватую мину, слегка поклонился и отправился по залу к выходу.
А буквально через минуту со своего места поднялся секретарь и тоже заспешил с бумагами из приемной, и мы остались в огромном зале одни. Коротая время, я встал с дивана и сделал шаг к панорамному окну – сверху что-то недовольно прорычало, а окно немедленно закрыла металлическая створка.
– Не мельтешите перед окном, юноша, – попросил со своего места Колобов, – иначе охрана подумает, что вы передаете сигналы сообщникам.
Я недоуменно качнул плечами и вернулся на свое место, под звук вновь открывающейся створки. Глянул на циферблат – еще целый час без малого впереди. Нерациональная трата времени, откровенно говоря… но пусть так.
Двадцать минут потратил на анализ прошлого и этого дня, вспоминая слова и взгляды, реакцию и поступки, рассматривая ошибки с точки зрения вероятности их совершения – отдельно и в комплексе. Получалась какая-то нездоровая черная полоса с крошечным шансом, но во вселенной любая вероятность выше нуля обязательно рано или поздно сбудется… А уж если она имеет искусственный характер… но это еще надо доказать.
Ладно. Я вновь покосился на циферблат и занялся единственными доступными мне приготовлениями, а именно принялся надевать перстни. Вроде и ерунда, но тоже действие, которое необходимо совершить. К тому же их многовато, они не подстроены под толщину пальцев – попросту большинство из них я никогда не надевал, незачем – и стоит подумать, как расположить их лучше. Хотя бы чтоб не упали с пальца в неподходящий момент.
Перстень Самойловых – черный, с симметричным клеймом двух рун в виде стилизованной буквы «С». На безымянный палец левой руки, бесспорно.
Перстень Юсуповых – алый герб, перечеркнутый по диагонали черной линией – знаком бастарда. Выкинуть бы, но вескость тех данных, что лежали в папке, как подтверждать? Одному честному слову поверят ли?..
Перстень Борецких – синее серебро, переходящее в аквамарин волны на вставке из драгоценного камня. Бабушка подарила. Говорит, много у нее таких, а вот кому носить – уже не осталось.
Перстень Долгоруких – алмаз внутри алмаза в кайме из белого золота. Вручил князь Долгорукий за спасение сына – нашего куратора, которого смыло волной на турнире; я нашел, но спасла его Ника…
Нике ничего не подарили. Страшно было дарить той, семью которой могли во всем обвинить. Всем было страшно сделать хоть что-нибудь, и только Шуйский Артем в ярости клялся мне, что ему плевать, как там решит отец, и если их решат уничтожить, то девчонку он спрячет сам.
Перстень Де Лара – кусок самородного золота, в котором сделали отверстие под палец. Дед из крепости Биен. Говорит, внуку полагается.
Пальцы под перстни на левой руке кончились. А что у нас достойно правой? Я бы бабушкино и дедово перевесил.
Перстень Тенишевых. Просто пришло обычной почтой, без сопроводительного письма. Без причины, без ничего… Так, бабушкин – на правую руку, этот – на левую.
Перстень Шуйских. Это понятно и просто – его очень долго пытался подарить мне Артем, искренне уверяя, что ничего в нем такого нет. Я же подозревал систему слежения за собой и вежливо отказывался. Но переупрямить медведя – это крайне, крайне трудное занятие. Сошлись на том, что подарок беру, но могу не носить (что в общем-то не принято).
Перстень цесаревича Рюриковича Сергея Дмитриевича. Он его просто снял с руки и отдал после моей просьбы защитить род Ники и объяснения, почему именно это надо сделать. Говорит, чем-то призера все равно должен одарить.
Восемь. Еще два пальца свободных.
– Тот, кто посоветовал вам надеть все это, – голос Колобова, раздавшийся от правого плеча, заставил на него покоситься, – определенно желал вам зла.
– Отчего же? – вежливо поинтересовался я.
– За такие, – акцентировал он слово, – подделки вам отрежут руки, даже не разбираясь. Но, увы, руками вы не отделаетесь, молодой человек. Вы собрали самую нелепую коллекцию гербов, которая оскорбительна для благородных сама по себе.
– Соизволите ли объяснить?
– Только если пообещаете снять их, – посмотрел он на меня отчего-то с грустью. – Я бы не хотел, чтобы перед моим визитом к князю пролилась кровь. Она, знаете ли, этих зверей в людском обличье очень… бодрит.
Я взглядом показал, что нас запросто могут слушать.
– Ой, да забудьте. Я их уже не боюсь, – грустно улыбнулся Колобов. – За моей спиной тот самый угол, дальше которого пятиться уже некуда.
– Так что с перстнями не так? – полюбопытствовал, глядя на свои руки. – Я обещаю их снять.
– Вам посоветовали их надеть или вы решились на это сами?
– Вообще посоветовали привезти, – ограничился я частью правды.
– В них все не так, юноша. Долгорукие ненавидят Шуйских, Шуйские ненавидят Юсуповых, Борецких вырезали девятнадцать лет назад, Тенишевых вырезали Юсуповы пять лет назад, Де Лара – вассальный род Юсуповых, а вы посмели где-то найти перстень главной семьи без вассального герба; ну а уж перстень нашего правящего дома – это просто запредельно невероятная наглость! Остается клеймо Самойловых, за которое вам ничего не скажут, но вы бы знали, насколько эта семья мстительна сама по себе!
– Да что вы говорите?..
– Не ерничайте, я просто желаю вам добра. Вам бы ценить помощь человека гораздо старше возрастом, но разве дождешься от вашего поколения?
– Извините. Я просто был изрядно… удивлен.
Но перстни снимать не спешил, с интересом поглядывая на них. Действительно, необычный набор подобрался.
– Еще эта форма исполнения… Максим, верно?
– Да.
– Максим, перстни бывают нескольких видов – семейные, нарекающие, наделяющие и признающие. Вам непонятно, быть может, но нет никакой сложности. Семейные – это те, что даются по крови. Нарекающие – дарятся при вводе в семью или признании частью семьи, наделяющие – отдаются губернаторам провинций и городов, с правом действовать от имени рода, признающие – как признание услуги, их можно обменять на ответную, вернув перстень. Обратите внимание на вид закрепки и качество исполнения… Впрочем, это не важно, – отмахнулся Колобов, не желая вдаваться в подробности. – Ваши подделки весьма искусны, и будь они только признающими, да если бы вы еще смогли объяснить, какого демона вас наградили и Юсуповы и Тенишевы одновременно… Но тут целый цирк! Одно признающее, одно наделяющее, два нарекающих и целых четыре родовых, к тому же среди них – с полосой бастарда! Мастер наверняка изрядно посмеялся, – недовольно покачал головой старик.
– А ваш перстень, где он? – поинтересовался я, глядя на примеченный ранее белый след на его пальце.
Колобов тут же сжал ладонь в кулак, прижав его к обивке дивана.
– Простите за мою бестактность, – тут же сдал я назад.
– Нет, ничего, – словно сделав над собой усилие, Колобов открыл ладонь и поднес к лицу. – Вы правы, перстень был. Наделяющий. Теперь его нет, – глухо, словно текст приговора, произнес Аркадий Алексеевич.
– А что случилось? – вновь осторожно спросил я.
Но, видимо, вновь совершил лютую бестактность. Хотя все равно не ясно, с чего он сбросил очки на диван, уронил лицо в ладони и принялся его ожесточенно тереть.
– В этом-то вся и проблема!.. – с горечью простонал он, не отнимая ладоней от лица. – В том, что вы тут, в Москве, ни черта не знаете! Не знаете, что прямо сейчас в вашей стране идет война! Умирают люди! Я смотрел телевизор – ну хоть одна, хоть бы одна новость об этом! Хоть где-нибудь!.. – прорычал он, будучи в явном отчаянии.
– Аркадий Алексеевич, вы уж простите… – неловко начал я, оставаясь в непонимании причин.
– Ничего-ничего… – убрал он ладони и протер лицо платком. – Это вы мне простите эту вспышку. В самом деле, какая вам разница…
– Возможно, разница есть. Пока не узнаю, не скажу, – признался я.
– Хотя бы честно. Хотя бы без фальшивого сочувствия, – быть может, просто нашел он в моем ответе то, что хотел услышать сам.
Война идет в стране круглосуточно. Мелкая, затяжная, стычками и в полную силу – кланы имеют собственные земли, свободу, практическую неподсудность и право не платить налоги. Странно было бы переживать за то, что сосед решил отрезать у соседа клочок земли и за это получил по зубам. Простых людей, конечно, жаль.
– Так как бы вы рассказали эту историю по телевизору, если бы могли?
– Бросьте… – буркнул он, словно стесняясь своих эмоций; снова нацепил очки и прижал портфель к груди.
– Но вы ведь хотели, чтобы хоть кто-то обо всем узнал?
– Уже поздно. Уже все случилось.
– История – это ведь все то, что уже случилось, – пожал я плечами. – Рано или поздно об этом расскажут.
– Расскажут так, как хотят победители.
– Вот именно, – поддакнул я.
Не то чтобы я его уговаривал и вызывал на откровенность – попросту ожидать было скучно, а беседа коротала время. Но последний довод все же возымел действие.
– Есть такой… был такой клан на юге страны. Фоминские. Может, слышали?
– Слышал, – кивнул я, с удивлением примеряя к живому в общем-то аграрному клану слово «был».
– Шестьсот лет назад тоже был. Хороший, крепкий род. Боевой. За службу на границе быстро прирос землей, получил право основать клан. Много доблести, славы и почета. Появились вассальные семьи. Слуги с родословной, которые получили свой герб. Война с османами, новые земли… Более полутысячи лет – это немало, юноша; сложно все рассказать.
Я же и не торопил… Где-то есть начало конца этой истории, и ему лучше знать, как все так получилось.
– Максим, вы ведь не думаете, что все и всегда было хорошо? – чуть повернулся он ко мне.
– Сомневаюсь в этом.
– Мы, бывшие слуги, лучше всех это знаем. Иногда приходит хороший правитель. Иногда мот и транжира, воспитанный мотом и транжирой. Но присяга есть присяга, оттого служишь каждому верой и правдой, отчаянно надеясь, что со следующим правителем все наладится. Надо только надеяться и ждать. В этот раз не дождались, – мотнул Колобов головой, и очки чуть сбились на его носу.
– Как так получилось? – подтолкнул я его словом, устав от задумчивой паузы.
– Как обычно, – поправил он очки. – Отец искренне думал, что наследники – толковые и послушные. Умер, а те стали прожигать его капиталы. Вы не подумайте, род Фоминских достаточно богат, чтобы его капиталы не прожгла и сотня таких наследников. Тем более что сыновья у них росли на диво толковые. – Аркадий Алексеевич чуть повернулся ко мне. – Самое важное – их родителям на них было наплевать! А это, я вам скажу, великолепно – потому что мы могли обучить их всему, что понадобится настоящему правителю! И мы учили! Оставалось-то – немного подождать! Пятьдесят, шестьдесят лет, чтобы нынешние померли и на их место взошли толковые и умные! И клан бы жил! И слуги бы – тоже жили!
– Но теперь вы здесь, и без перстня.
– Да, – понурился Колобов. – Князь и его брат умудрились оскорбить высокородную деву. Она от них вместе со всей свитой и пепла не оставила.
– Одна? – впечатлился я.
– Высокородная дева, Максим, не оставит камня на камне даже от этой башни, – терпеливо произнес он. – Вы даже не представляете, какая Сила течет в крови древних семейств!
Ну почему – очень даже… Только я бы, наверное, князя с братом да свитой… хотя…
– А какой ранг у князя был?
– «Мастер», – гордо приподнял он подбородок.
– Не, ну этих можно… – задумчиво пробормотал я.
– Вы о чем, юноша? – переспросил Колобов.
– Так, теоретические размышления. Площадь накрытия, сила удара… Одна – ладно, пусть. А что остальной клан?
– У высокородных дев – высокородные семьи, – закрыл он глаза и сцепил ладони на портфеле. – Они пришли и сожгли столицу княжества. Встали на окраине и сделали то же самое, что та девчонка. Сделали, не входя даже на улицы, не подходя к защитникам и ополчению. Так мы лишились всех Фоминских за одну ночь. А эти… они ушли. Благородно решили не продолжать избиение. – Его уже потряхивало от ненависти.
– Что за семья? – поинтересовался я.
– Стародубские.
Ага, те же Рюриковичи, только в профиль.
– Но раз ушли, то… – не совсем понял я.
– То за ними пришел князь Панкратов, – продолжил он с прежним ожесточением, – и развесил везде свои гербы. Вместе с несогласными.
Ловко…
– Все на это просто так смотрели, я понимаю?
– Главной семьи нет, вассалы сбиты с толку, союзники не ведут дела с вассалами, – уже успокоившись, ответил Колобов. – А с Панкратовым у нас никто не ровня по Силе. Да и… если не он, то кто-то другой прибрал бы к рукам бесхозное. Я надеялся, что это будет император, – все же добавилось в его голосе горечи.
– Позвольте поинтересоваться, но что вы делаете здесь? – осторожно спросил я.
Судя по поведению и словам, его совершенно не вдохновляет князь Панкратов в качестве господина. Он не выглядит его новым вассалом – более того, за речи, им сказанные про князя, можно на виселицу загреметь в первых рядах. Куда понятнее было бы восхваление, пусть и насквозь лживое…
– Я, в некотором роде, потомственный казначей Фоминских, – облизал губы Колобов. – В некотором роде, потому что клана уже нет. Кланового банка, впрочем, тоже нет. Есть только бумажки, – похлопал он по портфелю. – Захочу я – вместо бумажек вернутся все клановые деньги. Не захочу – в могилу их утащу за собой.
– Ваше желание зависит от встречи с князем?
– Именно так. Именно так, – подвигал он пальцами на портфеле. – Но то, что вы обо мне подумали, – неверно.
– Я о вас пока ничего не подумал, – честно признался я. – Мне больше интересно, почему князь держит обладателя таких капиталов в приемной.
– Потому что он знает, что мы не договоримся, – поджал он губы.
– Тем не менее вы ждете встречи.
– Я попытаюсь его убедить. Он хочет деньги, и я готов их отдать, слышите? – поднял он голос, словно был уверен, что нас слушают. – Но только деньги Фоминских! Ни грошом больше! Но они хотят все! Хотят даже больше, чем все! Больше, чем деньги! Но так нельзя!
– Аркадий Алексеевич: больше, чем деньги, – это как? – спокойно, с уже привычной хмуростью выслушал я его возгласы.
– Это просто, Максим. Это очень просто. У нас на счетах кланового банка – деньги всех компаний, которые работают на нашей земле по льготным условиям. Если Панкратов их заберет, они все разорятся. Но нет, нет-нет! Он хочет сделать хитрее. Все они, князья, сделают хитрее. Ведь что деньги? Если они просто лежат, от них толком нет прибыли. Поэтому князь хочет перенести все их счета в свой банк. Мой они закроют. Все те же самые счета, тех же владельцев. Вы не понимаете?
– За доступ к деньгам что-то попросят?
– Присягу, – растянул Колобов губы в неестественной улыбке. – Свободу. Просто поклянись, и все деньги снова будут у тебя. Ты больше не будешь банкротом и даже сможешь работать на прежних условиях.
– Это как-то отличается от условий у Фоминских?
– Отличается. Мы не кабалили людей. Только налоги, никакого участия в их бизнесе, никаких приказов. Но сейчас Фоминских нет, я осознаю. Все эти люди – они разорены, потому что разорено княжество. Никто и никогда не вернет им эти деньги просто так, и не важно, кто бы подмял под себя земли – Панкратов или Стародубские! Но я хочу убедить князя поступить иначе – отдать деньги владельцам, а себе забрать только капиталы Фоминских.
– Не поймите превратно, вопрос будет не про деньги. Зачем это вам лично? – поинтересовался я.
– Я бы очень хотел, – произносил Колобов, словно через боль, – чтобы мертвый род не стали ненавидеть в веках. Чтобы не говорили, будто из-за нас они разорены или попали в рабство. Ведь честь и слава клана, как и ненависть к нему, делятся на всех слуг.
– То есть если бы нашелся человек, заинтересованный в исполнении вашего плана, вы отдали бы ему капиталы? Вот просто так?
– Юноша, ни один честный человек сейчас не возьмет эти капиталы и не притронется к этим бумагам, – поделился горечью Колобов. – А другие князья просто заберут все деньги себе. Панкратов – он хоть заинтересован в сохранении предприятий на уже своей земле. Остальным на чужих людей наплевать.
– И все же: если бы нашелся? – продолжил я настаивать.
– Вы не себя ли имеете в виду? – с грустной усмешкой произнес он. – Знаете, юноша, у меня есть чутье на людей, и быть может, вы бы не оступились на этой опасной дороге честности и долга. Но вас сомнут и растопчут. Даже меня почти растоптали. Я еле спас свою семью…
– И все же я бы хотел услышать ответ.
– Я бы сказал вам – да, если хотя бы три ваших перстня оказались подлинными, – словно закрывая тему, качнул он ладонью. – А до того – это все пустая дрожь воздуха, разминка для ума… Как бы было, если бы…
– Аркадий Алексеевич, а как проверить, подлинные или нет перстни? Вернее, как их проверяют?
– Если бы вы были одаренным, достаточно подать Силу, – откинулся он на спинку кресла и прикрыл глаза.
– Вот как… – заинтриговало меня. – Интересно…
Подал Силу в перстень Самойловых – и кольцо черного дыма крутанулось вокруг руки, на мгновение образовав передо мной силуэт сгорбленного чудовища, закрытого туманным плащом.
Надо же, и Федор молчал!..
Перстень Юсуповых – вспышка искр, тут же сформировавшихся в силуэт дракона, под треск электричества деловито усевшегося на руке и распахнувшего крылья.
Перстень Борецких – и аквамарин в перстне пошел волнами, а в ушах зашумел звук необоримой волны, уже разогнавшейся на просторах океана.
Перстень Долгоруких – дымка холодного тумана, обволакивающая ладонь.
Перстень Тенишевых – и с идеально чистого потолка вдруг падает известка, а под ногами ощущение дрогнувшей земли.
Перстень Шуйских – холод весеннего леса и его свежесть, бьющая в лицо.
Перстень Де Лара – раскаленный жар солнца, лучом пронзивший панорамное окно и прожектором озолотивший руку.
Перстень Рюриковичей – немедленно образовавшееся зеркало, из которого с удивлением посмотрел цесаревич Сергей.
– Извините, ошиблись номером… – чуть нервно улыбнулся я и стянул перстень.
Окошко пропало. Фух…
Что-то тихо как-то. Будто не хватает чего-то. Или кого-то.
Глянул направо. Увидел шокированное и ошарашенное лицо Колобова.
– Восемь – это ведь больше трех? – поинтересовался я у него, стягивая остальные перстни.
– Д-да… – только и мог он произнести.
– Тогда пойду поздороваюсь с князем. Час уже, – покосился я на часы. – Нечего нам тут сидеть, дел полно.
– Юноша… Максим… Господин, наденьте перстни обратно, умоляю! Панкратов – страшный человек! Но их он убоится! – отчего-то кинулся к моей руке Колобов.
– Бояться надо не моих перстней, – все же завершил я дело и положил их рядом с ним на диван, подхватив папку с распечатками, – бояться надо меня.
К счастью, в мире это пока мало кто понимает. Даже будущая жена – и та не в курсе.