Глава первая Сверхчеловеки

Само сравнение Гитлера с Наполеоном Уинстон Черчилль считал богохульством и был в этом не одинок. Разумеется, между ними существует немало различий, и не последнее место среди них занимает продолжительность их политических карьер. Наполеону было сорок четыре года, когда он лишился власти, а Гитлер находился в этом возрасте в момент прихода к власти. И все же вряд ли кто-либо решится отрицать и существование определенных сходств между ними: их возникновение на политической арене из небытия, их тирания и презрение к человеческой жизни, мания величия и неспособность к компромиссу, высокомерие. И даже в наши дни нельзя исключить появление подобных им личностей, так же, как нельзя исключить возможности ядерной катастрофы или всемирного экономического краха, что неизбежно приведет к хаосу и неразберихе. А в такой обстановке обязательно появятся они, новые Наполеоны и Гитлеры. Исследование жизненного пути этих двух вождей и определение особенностей, присущих им обоим, может помочь нам распознать будущих «спасителей» и в то же время позволит пролить больше света на них обоих, в особенности на Гитлера.

Памятник Наполеону в Париже


В 1941 году профессора Питера Гейла, преподававшего ранее в университете голландского города Утрехта, каким-то чудом выпустили из Бухенвальда и интернировали его в оккупированной нацистами Голландии. Оставшееся до конца войны время он посвятил своему капитальному научному труду, в котором анализировал все, что было написано о Наполеоне виднейшими историками. В этой монографии, озаглавленной «Наполеон: за и против», профессор Гейл утверждает, что невозможно не сравнивать императора и фюрера, поскольку сходство между ними слишком бросается в глаза. По словам Гейла, он «стал ненавидеть в Наполеоне диктатора еще задолго до того» как Гитлер своим зловредным присутствием начал отравлять нашу жизнь». Однако, пишет Гейл, «при упоминании имени императора рядом с именем фюрера чувствуешь себя виноватым, и хочется просить у Наполеона прощения».

Автор этой книги ни в коей мере не ставил своей целью превзойти в чем-то профессора Гейла. В данном случае ее следует рассматривать лишь как скромную попытку провести сравнение между двумя историческими личностями.

Никто не станет оспаривать тот факт, что Гитлер был куда более жесток и причинил людям куда большие страдания, нежели император. Такой либерал, как лорд Актон, назвал даже Наполеона «самым великолепным гением из всех когда-либо появившихся на земле», и его образ все еще вдохновляет людей, разительно отличающихся друг от друга. Никто не отрицает, что своим становлением современная Франция обязана именно Наполеону, в то время как от Германии фюрера не осталось ничего, кроме прекрасных автомобильных дорог. Хью Тревор-Ропер сравнивает ум последнего с «каким-то варварским монолитом, отразившим в себе гигантскую силу и гений злодейства».

Но даже и в этом случае сравнений не избежать. Каждый был пришлым чужаком в приютившей его стране, и каждый сам себе пробил дорогу – император был выходцем из мелкопоместного дворянства, потерявшим связи со своим сословием, а фюрер являлся деклассированным мелким буржуа. Они появились ниоткуда и стали «спасителями» своих новоприобретенных отечеств. Наполеон был не французом, а корсиканцем и смог избавиться от своего итальянского акцента лишь когда ему перевалило за тридцать, ну а Гитлер до конца жизни говорил, как австриец. Каждый был одиночкой, презирающим все остальное человечество. Император считал, что купить можно каждого, будь то мужчина или женщина, а Гитлер провозгласил: «Я пришел не для того, чтобы сделать людей лучше, а чтобы сделать их хуже» (мадемуазель де Сталь писала о том, что главной отличительной чертой правления Бонапарта было «глубочайшее презрение к духовному богатству человека как индивидуума»). Наполеон и Гитлер не выносили интеллектуалов и подавляли свободомыслие при помощи цензуры и тайной полиции. Император и фюрер добились быстрого экономического роста и процветания своих стран, восстановили пошатнувшееся национальное самосознание, а затем завоевали почти всю Европу, сочетая методы безжалостной дипломатии и прямого военного насилия. Обоих погубило вторжение в Россию. В Гитлере эхом отразился страх Наполеона (о котором тот впервые заговорил вслух в ссылки на острове Св. Елены), что «Европой будут править казаки». Но после того, как немецкие армии пережили зиму 1941 года, фюрер похвастался: «Мы стали хозяевами судьбы, которая погубила другого человека 130 лет назад».

По общему признанию, кумиром Гитлера, если таковой у него вообще имелся, был Фридрих Великий, творец «прусского духа» – этой гремучей смеси милитаризма, государственной чиновничьей бюрократии, дисциплины и точности. Фюрер считал, что Наполеону не удалось достигнуть ничего подобного. И хотя в тяжкие минуты раздумья он черпал вдохновение в образе старого короля, вместе с тем ему не могла не прийти в голову мысль о подобии многих его проблем проблемам человека, о котором он сказал как-то раз Гиммлеру как об «этом уникальном гении военного искусства, корсиканском Наполеоне».

Император и фюрер были игроками и играли до самого конца, не задумываясь над тем, что за проигрыш придется платить их народам. «Завоевания сделали меня тем, кто я есть, и лишь благодаря им я могу существовать», сказал Наполеон Бурьену. «Мелочи жизни, пустяк» – так он выразился, когда ему доложили о больших потерях его войск в сражении под Прейсиш-Эйлау. Оба призывали в армию детей, Наполеон брал пятнадцатилетних в 1814 году, а Гитлер пошел в этом еще дальше в 1945 году, используя гитлерюгенд и уличных боях. Император хвастал: «Мне наплевать, даже если я потеряю миллион солдат», а фюрер как бы вторил ему: «Я могу послать цвет немецкой молодежи в ад войны, не испытывая ни малейшей жалости». Угрозу Наполеона («Я похороню мир под развалинами моей империи») повторил в несколько иной форме Гитлер: «Нас могут уничтожить, но, если это случится, мы потянем за собой и весь мир, объятый пламенем». Первый опередил фюрера в подготовке «конца света». В 1814 году он издал приказ, согласно которому запрещалась всякая эвакуация из Парижа, даже если городу угрожало полное разрушение. Наполеон намеревался биться до последнего.

Кое в чем Гитлер превзошел императора. Тревор-Ропер называет его «Руссо, Мирабо, Робеспьером и Наполеоном его собственной революции, он был ее Марксом, Лениным, ее Троцким и ее же Сталиным». Из всего ряда перечисленных деятелей наибольшее сходство Гитлер имел с Наполеоном. Однако необходимо согласиться с Гейлом в том, что император лишь выигрывает от такого сравнения с фюрером – самые худшие из его преступлений не могут быть поставлены и близко с безжалостным истреблением Гитлером евреев.

Существует и еще одна тонкая, еле уловимая связь между этими двумя личностями, которая становится явной лишь при одновременном анализе их поступков. Эту связь можно обнаружить в трудах зловещего гения науки о наилучших способах истребления людей Карла фон Клаузевица, принадлежавшего к когорте титанов военной мысли, которым удалось возродить из пепла прусскую армию после унизительного поражения, нанесенного ей Наполеоном в 1806 году. В среде профессиональных военных он считался выскочкой из-за своего буржуазного происхождения и сомнительного дворянства (его отцу незадолго перед этим удалось добиться правд добавить к своему титулу приставку «фон») и поэтому всегда чувствовал себя чужим в офицерском корпусе, состоявшем из представителей древних прусских родов. И это несмотря на то, что сам Клаузевиц имел бесспорные личные заслуги, получив первое офицерское звание в возрасте двенадцати Лет. Все объясняется тем, что постоянный интерес Клаузевица к новым веяниям в области стратегии заслужил ему репутацию «якобинца». Главной заботой Клаузевица было создание военной науки, способной на практике осуществить концепцию «нации, постоянно готовой к войне». Эту концепцию первыми разработали и применили французы; однако он предвидел будущие грандиозные войны и прилагал все усилия к тому, чтобы. Пруссия вышла из них с триумфом. Клаузевиц был сторонником территориальной экспансии Пруссии, а его взгляды на судьбу Польши как самостоятельного государства мало чем отличаются от взглядов Гитлера и даже в чем-то их предвосхищают. Есть основания утверждать, что немалую роль в причинах зарождения обоих мировых войн сыграло его учение, имевшее много сторонников, При этом выводы Клаузевица носят весьма двусмысленный характер, и подлинную их суть трудно уловить – он сам писал о том, что его работы «могут иметь бесчисленное количество интерпретаций». Самым худшим интерпретатором учения Клаузевица оказался Гитлер.

При сравнении императора с Гитлером в глаза сразу же бросается неоспоримое влияние на последнего взглядов Клаузевица на деятельность Наполеона. Большинство биографов фюрера ссылаются на его приверженность учению прусского генерала, однако до сих пор этот аспект рассмотрен недостаточно, как и вопрос, о влиянии на него трудов Наполеона. Клаузевиц же на себе испытал методику Наполеона, когда в 1812 году служил в штабе Кутузова, в 1813 году в штабе Блюхера, а в 1814 году был начальником штаба у генерала Вальмодена, командира русско-германского корпуса, являвшегося частью Северной армии под командованием Бернадота. Он преклонялся перед гением Наполеона, отбросившего «правила цивилизованного ведения войны». Даже если ему и не удалось полностью постигнуть стратегию императора, он ухватил ее основополагающие идеи, создав, по сути дела, из разрозненных высказываний и заметок Наполеона теорию его военного искусства.

Нет никакого сомнения, что фюрер изучал Клаузевица, даже если этому наотрез отказывался верить страстный поклонник Клаузевица покойный Раймонд Арон. Главный труд Клаузевица «О войне» принадлежал к тем книгам на военные темы, которые, по сообщениям его биографов, Гитлер читал до 1914 года. В «Майн кампф» он часто делает ссылки на нее в очень одобрительном тоне, а в своей речи, произнесенной в Мюнхене в 1934 году, он даже обвинил своих слушателей в том, что они никогда не читали Клаузевица, а если и читали, то не знают, как применять его современной обстановке. По, меньшей мере в одном случае ему пришлось напомнить своим генералам о том, что он знает Клаузевица. А в Нюрнберге Кейтель утверждал, что Гитлер штудировал Клаузевица даже по ночам. В это охотно верится, тем более, что, как подчеркивал тот же Арон, многие восторженно читали Клаузевица, но не проявляли при этом особого внимания. Вряд ли до сознания фюрера доходила вся глубина теоретической мысли этого сложнейшего военного философа. Как бы то ни было, Гитлер открыто признавал Клаузевица властителем своих дум. Вполне логичным является предположение, что он был сильно поражен сходством многих Критических ситуаций, описанных и проанализированных Клаузевицем в его работе, с положением, в котором оказались германские войска в последние годы второй мировой войны. И здесь прежде всего имеются В Виду кампания 1812 года и сражения 1814 года, которые вели лишь к истощению армии Наполеона в уже проигранной войне. Но из описаний этих ситуаций Гитлер заимствовал лишь то, что хотел видеть и чему хотел верить. Однако и в этом случае, несмотря на всю субъективность подхода Гитлера, тщательное изучение вышеупомянутой книги Клаузевица проливает дополнительный свет на особенности мышления Гитлера и на механизм принятия им решений, имевших далеко идущие последствия.

Фигура Гитлера является уникальной не только в силу беспрецедентных зверств и жестокостей, которые творились по его приказам, но и потому, что до сих пор он окутан ореолом некой загадочности, тайны (в противоположность ему Муссолини был ясен, как открытая книга), и все же мы знаем о нем больше, нежели о тиранах прошлого. Тайна состоит в том, что ему были, несомненно, присущи многие дарования и положительные качества помимо тех, которые прославили его как Аттилу нашего времени. Именно это обстоятельство и придает Гитлеру и его карьере особую жуть. Только узнав и оценив положительные стороны характера фюрера, можно понять весь ужас и глубину его нравственного падения и первобытного варварства.

Личность Наполеона обескураживает исследователей по той же самой причине, и к тому же у него было предостаточно времени на о. Св. Елены, чтобы сочинить свою собственную Легенду, которая в немалой мере способствовала созданию выгодного для него истерического облика (несмотря на это, авторы многих тысяч книг так и не пришли к единому мнению). К счастью, фюреру не было предоставлено подобной возможности отфильтровать факты, оставив из них только самые благоприятные для себя. Как бы там ни было, но если даже император и обладал подобным удивительным сочетанием добра и зла, все же его фигура менее загадочна.

Существует и еще один аспект в исследовании этих двух деятелей, который часто ускользает от внимания ученых. Это ограниченность их деяний масштабом Европы. Годы, прошедшие со времен наполеоновских войн до завоеваний Гитлера, отмечены явной гегемонией Европы в мировых делах, гегемонией, которой в настоящее время больше не существует и которая исчезла, вероятно, навсегда. Считают, что император начал необратимые перемены, приведшие к разрушению старой, иерархической, христианской Европы, а фюрер закончил эту работу. Возможно, это мнение и грешит предвзятостью, но легенда, которую Наполеон усиленно распространял из своей последней ссылки, действительно предусматривала создание им в случае успеха своих планов объединенной Европы. Кое-кто может совершенно справедливо возразить, что Наполеон в какой-то степени и сам уже подготовил почву для такого объединения, создав единое западногерманское государство (Рейнскую конфедерацию) и единое северо-итальянское государство (Итальянское королевство).

Ну, а Гитлер хоть и превратил Европу в развалины, подорвав ее доминирующее положение в мире, вместе с тем уничтожил и некоторые препятствия на пути к образованию европейского союза. Наполеон называл континент «сгнившей старой проституткой», с которой он будет обращаться так, «как ему заблагорассудится». Спустя, сто с лишним лет, в 1943 году, Геббельс записал в свой дневник строки о «непоколебимой уверенности фюрера в том, что рейх будет властелином всей Европы». А два года спустя, перед самой своей смертью, Гитлер сказал об этом континенте: «Я должен был изнасиловать Европу, чтобы обладать ею».

Гейл подчеркивает то несомненное обстоятельство, что «при Наполеоне французская цивилизация (хотя и в сильно урезанном виде) все же сопровождала завоевательные походы его армии, в то время как характер завоевания, выпавшего на долю нашего поколения, несовместим вообще ни с какой цивилизацией». Французы несли с собой революцию и в области общественных отношений, законодательства и обеспечили равенство всех перед законом на большей территории Западной Европы. Но, несмотря на все положительные стороны этого процесса, данные благодеяния были внедрены ими силой, именем завоевателей. Ипполит Тэн, являясь самым серьезным в интеллектуальном плане среди всех критиков человека, которого он назвал «Диоклетианом Аяччо», содрогается при мысли о том, что могло бы произойти, победи Наполеон русских в 1812 году.

В лучшем случае возникла бы Европейская империя, основы которой тайно подтачивало бы сопротивление составляющих ее народов. В худшем – Франция, разросшаяся до безобразно гигантских размеров за счет порабощенных стран, управляемых французскими комиссарами и военными губернаторами, сидящими в Санкт-Петербурге и Риге, так же, как и в Данциге, Гамбурге, Амстердаме; Лиссабоне, Барселоне и Триесте. Каждый подходящий для этой цели француз командовал бы той или иной административной единицей на завоеванных территориях. На военную службу призывались бы все годные к ней молодые люди; все мужское население Франции осуществляла бы карательные функции, у людей просто не оставалось бы иного выбора; кроме карьеры солдата, акцизного чиновника или полицейского, чтобы угнетать покоренные народы и взимать с них налоги и поборы, конфисковывать различные товары или даже уничтожать их, ловить контрабандистов и ломать хребет непокорным.

Тэн писал эти строки в 80-е годы прошлого века и совсем не подозревал, что всего лишь шестьдесят лет спустя в Европе будет установлена очень похожая германская гегемония, при которой самыми почтенными профессиями будут считаться профессии шпиона, доносчика и наемного убийцы.

По своей сути как Наполеон, так и Гитлер; были оппортунистами, какие редко встречаются на этом свете. «Его представления об истории революции были на удивление поверхностными и неполными», – писал о Наполеоне бывший депутат Жан Карл Байлиль. Он воспользовался Революцией ровно настолько, насколько ему это было необходимо для создания режима, который не был ни старым, ни новым. Вольно или невольно, но это непонимание людей и принципов оказало на его карьеру самое катастрофическое воздействие».

Один из видных германских политиков Герман Раушнинг так сказал о Гитлере в 1939 году: «Он заглушил в своем движении социалистские тенденции, выдвинув на первый план националистические, Он вылезал из кожи вон, чтобы заручиться поддержкой могущественных покровителей и друзей, которые могли помочь ему прийти к власти». Раушнинг особо отмечал тот факт, что национал-социалисты «не имели никаких строго обозначенных политических и экономических целей ни во внутренней, ни во внешней политике». Как в наполеоновской Франции, так и в гитлеровской Германии, все решал один человек, вождь. Все, будь то люди или принципы, подчинялась его всепожирающему, ненасытному эгоизму.

Эта книга является исследованием мании величия. В 1811 году Наполеон сказал ошеломленному Фуше: «А что мне остается делать, если все это возносит меня к владычеству над всем миром». После покорения России он намеревался сформировать армию в Тифлисе и затем послать ее в Индию через Афганистан. Гитлер же в 1942 году заявил Альберту Шпееру, что после разгрома России «20–30 немецких дивизий (больше не потребуется) завоюют Индию». В молодости у императора и у фюрера было мало общего – профессиональный военный с Корсики и неудавшийся австрийский «художник». Демонические процессы развращения властью были общей чертой как Наполеона, так и Гитлера, когда они достигли зенита в своих политических карьерах.