Яблочков успел отписать лишь пару бумаг, как начальник вновь его вызвал.
– Самый мой лучший сыщик, – отрекомендовал чиновника для поручений Иван Дмитриевич посетителям: болезненно худой с заплаканными глазами даме в темно-фиолетовом жакете, молодому человеку в поношенной гимназической форме и юной прелестнице в платье голубого, под цвет ее глаз, шелка. – Вчера всего за час квартирных воров открыл. Ну, не надо плакать, Анна Сергеевна. Уверяю вас, Арсений Иванович и Капу так же быстро разыщет. Только расскажите ему подробно.
– Иван Дмитриевич, дорогой, – поднялась не без труда дама, – была уверена, что поможете. Покойный Аристарх Матвеевич так вас ценил.
Иван Дмитриевич вышел из-за стола, дама раскрыла объятия, но начальник сыскной от них уклонился, просто поцеловав ручку. Яблочков указал посетителям на дверь. Крутилин сделал ему знак, чтоб задержался:
– Дочка с кавалером сбежала, – кратко объяснил он суть дела. – Личность кавалера неизвестна.
– И где их искать? – спросил с недоумением Арсений Иванович.
Крутилин хохотнул:
– Я разве искать поручил? Выслушай, успокой, отошли домой. Будем надеяться, к вечеру девка нагуляется и вернется.
– Извините, но мне пора, – заявил гимназист.
– Костик, я отказываюсь тебя понимать, – возмутилась Анна Сергеевна. – Ведь не кошка пропала, а Капочка, сестренка твоя. Леночка вот, чужой человек, и то больше тебя взволнована.
– Вот с ней и рассказывайте. А у меня завтра экзамен, мне готовиться надо.
– По какому предмету? – спросил Яблочков, чтобы завязать разговор с юношей.
Почему он столь спокоен, почему не волнуется за сестру? Не потому ли, что знает, с кем сбежала?
– Новейшие языки[15], – ответил сыщику Костик.
– Я долго не задержу, – пообещал ему Арсений Иванович. – Итак, приступим. Полное имя вашей Капочки?
– Капитолина Аристарховна Гневышева, – сообщила Анна Сергеевна.
– Сословие?
– Из дворян.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– Вчера за ужином. После Капа сказала, что пойдет ночевать к Леночке Корнильевой.
Барышня в голубом платье приветственно кивнула Яблочкову – мол, это я.
– Но сегодня Леночка сама к нам заглянула, – продолжила рассказ Анна Сергеевна, – и выяснилось, что Капа к ней не приходила. И тем более не ночевала. Ее похитили по дороге.
И дама зарыдала.
– Далеко от Гневышевых проживаете? – спросил Яблочков Леночку, которая с большим интересом его разглядывала.
– Нет, они – на Моховой, я – на Фурштадской, – ответила барышня. – Но дело в том, что Капу вчера я не звала. Устную математику и без нее знаю.
– У вас тоже экзамены?
– Сегодня последний сдала. На отлично.
– Поздравляю, – улыбнулся девушке Арсений Иванович.
– После экзамена пошла к Капе хвастаться, но оказалось, она сбежала. – В словах Леночки одновременно прозвучали и ужас, и восхищение поступком подруги.
– Нет, она не могла сбежать. Она – честная и порядочная девушка. Она не способна бросить больную мать. Капу похитили, – повторила свою версию случившегося Анна Сергеевна.
– А вы, молодой человек, как считаете? Ваша сестра сбежала или ее похитили? – обратился Яблочков к Костику, который ерзал на стуле и постоянно оглядывался на напольные с боем часы, стоявшие у него за спиной.
– Считаю, что вышло недоразумение. Маман просто плохо расслышала. Или перепутала имена. Наверно, Капа не к Елене пошла, а к какой-нибудь другой своей подружке.
– К какой другой? У Капы больше нет подруг. Все от нее отвернулись, кроме меня, – возразила Леночка.
– Много ты знаешь, – раздраженно парировал Костик.
– А как ее звать? Эту подружку? – уточнил у гимназиста Яблочков.
– Понятия не имею. Я не присутствовал при разговоре Капы с маман. Я занимался, у меня – экзамен.
– Зато присутствовала Степанида, – напомнила сыну Анна Сергеевна. – И тоже слышала про Леночку.
– Степанида глуха как тетерев. Я могу идти?
Слишком нервное поведение Костика еще более укрепило подозрение Яблочкова в том, что гимназист знает, где и с кем Капа. И уйти побыстрей (и без матери) он хочет вовсе не из-за экзамена. Он торопится к сестре, хочет предупредить, что ее уловка с ночевкой у Леночки раскрыта. Хитрый юноша сумел даже придумать, как Капе вывернуться из этой ситуации – девице придется убеждать мать, что та неправильно расслышала имя подруги.
Если бы Яблочков расследовал уголовное дело, Костика бы не отпустил, пока тот не рассказал правду. Но безнравственный поступок Капы преступлением не являлся, потому смысла задерживать юношу не было.
– Что ж, ни пуха ни пера на экзамене.
– К черту, – ответил Костик и, схватив ранец, покинул сыскное.
– А разве портрет вам не нужен? – удивленно спросила Анна Сергеевна.
– Чей? – не сразу понял Яблочков.
Иван Дмитриевич поручил лишь выслушать и успокоить, потому и про внешность девушки, и во что одета Арсений Иванович расспрашивать даже не собирался.
– Портрет Капочки. Вы должны его размножить и раздать городовым.
– Да, конечно, – не стал спорить Яблочков. – Давайте сюда.
– Так он у Костика. Леночка, вы помоложе, прошу, догоните его.
Яблочков, вскакивая со стула, сделал барышне знак, чтобы оставалась в кабинете. Как ей с турнюром бегать по лестницам?
Надо признать, Леночка ему очень понравилась. Смуглую ее кожу оттеняли пепельные волосы, маленький ротик гармонично сочетался со вздернутым носиком, а высокая грудь – с тонкой талией.
– Константин, стойте, – крикнул сыщик с площадки второго этажа, увидев сверху, что гимназист вот-вот покинет здание. Ищи его потом на Большой Морской…
Костик подождал его у парадной двери.
– Вы забыли отдать портрет, – объяснил ему причину погони запыхавшийся Яблочков.
Гимназист снял с плеч затасканный ранец, расстегнул… и оттуда выпала фляжка, заскользив по мраморному полу к сыщику. Яблочков нагнулся, поднял, прочел гравировку: «Аристарху Гневышеву от благодарных подчиненных», открыл, понюхал – столовое вино.
– Гимназистам запрещено…
– А вам что за дело? Отдайте! Отцовская.
– Водка тоже отцовская?
– Представьте себе.
– Константин, мы сейчас тет-а-тет. Вы ведь прекрасно знаете, где Капа. Пожалейте мать. Обещаю, сделаю все…
Костик раздумывал лишь долю секунды:
– Я понятия не имею, где она. Не знаю и знать не хочу! Слышите? Отдайте флягу! Держите портрет.
Поднимаясь обратно, Яблочков разглядывал портрет исчезнувшей девушки. Ого! По красоте Капа не уступала Леночке, даже превосходила – круглое личико, игривые кудри из-под шляпки, томный взгляд раскосых глаз, пухлые губы в озорной улыбке. Подобных барышень зрелые мужчины провожают тоскливым взглядом – ах, почему они умудрились состариться, а гимназистки по-прежнему молоды?
Кто вскружил тебе голову, милое дитя? Лихой гвардеец, романтический студент, красавец-инженер? Почему ты не привела его к матушке за благословением? Почему сбежала?
– Догнали? – спросила Анна Сергеевна, когда Арсений Иванович уселся за стол.
– Да, конечно. Ваша дочь очень красива.
– Возможно, не матери о том судить.
– Расскажите о ее поклонниках…
– Я же сказала Ивану Дмитриевичу. Никаких поклонников нет. Капе не до глупостей, с утра до вечера улица, 27—29.
– Шьет? – удивился Арсений Иванович.
На портрете Капа была дорого и со вкусом одета. Такие барышни если и шьют, то лишь для развлечения.
– После внезапной смерти мужа мы остались без средств, – призналась Анна Сергеевна. – Третья гимназия[16]пошла навстречу, Костика перевели на казенный кошт. А вот Литейная женская[17]отказалась, Капочке пришлось ее оставить. Временно, конечно. Как только Костик получит медаль, мы ее заложим[18]и оплатим Капочке последний год. А пока, чтобы заплатить за квартиру и прокормиться, ей приходится перешивать вещи, а Костику бегать по урокам.
– А что нам скажет лучшая подруга? – ласково посмотрел Арсений Иванович на Леночку. – У Капочки имеются кавалеры?
– Конечно.
– Не сочиняй, – махнула на нее рукой Анна Сергеевна.
– Я точно знаю, Капа по секрету сказала…
– Как его зовут? – спросил Яблочков.
Леночка замялась.
– Смелей…
– Но он не способен на такой поступок. Евгений – зубрилка и маменькин сынок.
– Евгений? Какой Евгений? – насторожилась Анна Сергеевна.
– Тарусов.
– Сын присяжного поверенного? – уточнил изумленный Арсений Иванович.
– Ну да. Они с Костиком одноклассники.
Анна Сергеевна встала:
– Я еду к Тарусовым! И пусть они даже не надеются, что заткнут мне рот своими деньгами. Или свадьба, или в тюрьму.
– Анна Сергеевна, погодите, – Яблочков был вынужден перегородить Гневышевой путь. – Успокойтесь. Я знаю Тарусовых, знаю Евгения…
– Я тоже знаю! Причем с отвратительной стороны. Сначала Евгений унизил моего сына. Теперь опозорил дочь. Пусть женится!
На шум выскочил Крутилин:
– Что случилось? Кто женится?
– Евгений Тарусов. Он соблазнил Капу! – объяснила ему Гневышева.
Иван Дмитриевич уставился на нее как на умалишенную:
– Быть того не может.
– Может. Леночка все про них знает. Почему ты раньше не рассказала?
– А что было рассказывать? – пожала плечами барышня. – Женька нравился Капе всегда. Но не обращал на нее внимания. А на Масленицу они случайно встретились на Царицыном лугу, с горки вместе катались. Потом он Капу провожал домой, они целовались…
– Слышите, Иван Дмитриевич? Слышите? – У Анны Сергеевны задрожали руки. – Бедная моя девочка. Вы должны поехать к Тарусовым со мной.
Крутилин достал из жилета часы, прикинул, сколько времени займет поездка на Сергеевскую, где проживал с семьей присяжный поверенный, и помотал головой:
– Нет, не успею, в два – доклад у обер-полицмейстера. Езжай ты, – велел он Яблочкову.
По лестнице спускались долго. Анна Сергеевна то и дело останавливалась, переводила дух:
– Простите, быстрее не могу. Из-за болезни. Скорей бы умереть, перестать всех мучить. А все Степанида. Говорила я ей: «Закрывай окна». А она, зебра старая, твердила как заведенная: «В спертом воздухе зараза заводится». А что сквозняки заразу разносят, ей плевать. Из-за сквозняков я и простудилась. Спину скрутило так, что ни сесть, ни встать не могла. Аристарх Матвеевич потащил меня к докторам. Один радикулит ставил, другой – почечуй[19], третий – табес[20]. Только потом выяснилось, что ничего-то про мою болезнь они знать не знали, только деньги тянули, да лекарства выписывали. Целое ведро их съела. А еще на курорты отправляли. Где мы только не лечились: Кисловодск, Лазурный берег, Баден-Баден. Сколько денег истратили – и все впустую. И только в Вене мне поставили диагноз. Саркома. Сказали, надо оперировать. Запросили десять тысяч. Арик отчаянно торговался, с деньгами было уже туго, но скостили самую малость. Вы ведь знали Арика?
– Не имел чести, – признался Арсений Иванович.
– Ах да! Это Иван Дмитриевич знал его с детства, они вместе учились в реальном. Арик был замечательным. Всего в жизни добился сам. Такой умница… В тридцать лет стал управляющим торгового дома «Киселев и сыновья»! Представляете? За ним был закреплен персональный экипаж. Мы жили на широкую ногу, снимали шикарную квартиру, каждое лето выезжали на дачу, Капочка с Костиком посещали лучшие гимназии. Все было замечательно, пока я не заболела. Из-за наших поездок у Аристарха расстроились отношения с хозяевами. Они оказались такими бессердечными! За уклонения от службы делали вычеты. И исключений для Арика, которому всем обязаны, не делали. Нам пришлось залезть в долги.
– Пойдемте, Анна Сергеевна, – поторопил ее Яблочков.
– Операция прошла удачно, но из Вены мы вернулись без копейки. Арик в тот же день явился на службу, но оказалось, что его место занято. Киселевы наняли другого управляющего, а Арику указали на дверь. А вдобавок обвинили в каких-то злоупотреблениях. Арик пришел домой, держась за грудь, подошел к буфету, чтобы налить водки. И не налил. Упал и умер. Сердце не выдержало.
Якобы случайные касания с Леночкой в экипаже кружили Яблочкову голову.
– Анна Сергеевна, давайте заедем к вам домой. Вдруг Капа уже вернулась? – предложила барышня, когда извозчик свернул с Невского на Литейный.
Яблочков посмотрел на девушку с благодарностью – ей в голову пришла отличная мысль. Вдруг и вправду Капитолина вернулась? Потому что его очень угнетала предстоящая сцена у Тарусовых. Он ни на йоту не сомневался, что благоразумный Евгений, будь он хоть трижды влюблен в Гневышеву, накануне последнего экзамена с ней бы не сбежал.
– Да, надо домой. Забыла принять… Боль, снова проклятущая боль…
Арсений Иванович взглянул на Анну Сергеевну – ее восковое лицо покрылось испариной, лицо исказили страдания.
На четвертый этаж Анну Сергеевну несли на руках дворники, подняться сама она не смогла.
– Обещайте… Обещайте, что найдете Капу, – повторяла она Яблочкову.
Дверь им открыла толстая прислуга в испачканном мукой фартуке:
– Ой! Говорила же: «Примите лекарство». А она: «Заткнись, зебра старая». Вот тебе и заткнись. Несите в спальню.
– Капа не вернулась? – спросил Яблочков.
Вместо ответа последовал глубокий печальный вздох. В спальне Степанида сдернула покрывало с узкой кровати, дворники уложили Гневышеву, повторявшую:
– Лекарство, мое лекарство…
Степанида достала из тумбочки флакон, вытащила из него притертую крышку, взяв в руки ложку, налила несколько капель:
– Хорошо, что Костик вчера денег добыл и купил. Давеча вот не было. Сутки орала на весь дом. Я боялась, что на ночь глядя выселят, ведь с марта не платим. Слава богу, обошлось.
Анна Сергеевна, захлебываясь, выпила из ложки.
– Костик дома? – спросил Яблочков.
– Костик? Он ведь с Аней ушел. Аня, ты Костика потеряла? – строго спросила Степанида у хозяйки.
– Заниматься… Заниматься … – тихо, почти шепотом объяснила Анна Сергеевна.
– Значит, у Невельского. Завсегда вместе готовятся.
– К Тарусовым – вы сами, – прошептала Гневышева Яблочкову. – Заберите у них Капу. Я буду ждать.
Тарусовы снимали престижную квартиру на Сергеевской. Яблочков бывал там не раз. Поднявшись на третий этаж, он позвонил, дверь ему тут же с недовольной миной открыл камердинер Тертий. Однако, разглядев Арсения Ивановича, радостно заулыбался:
– Наконец-то хоть приличный человек к нам пожаловал, – сообщил он, принимая пальто и трость. – А то второй месяц – одни гимназисты. Туда-сюда по пятнадцать человек каждый божий день. Уже еле на ногах стою. А повар – тот уже падает. Попробуй-ка их прокормить. Проведу вас пока в библиотеку. Дмитрий Данилович будет через полчаса. Заседает в суде-с.
– А Евгений Дмитриевич у себя?
– Говорю же, готовится к экзамену. Слышите? – Камердинер приложил палец ко рту. – Что-то товарищам объясняет.
– Вчера он выходил из дома?
– Ну что вы! Последние месяцы только в день экзаменов квартиру покидает.
– Там одни юноши? Девушек нет? – задал Яблочков свой последний вопрос, намереваясь после утвердительного ответа откланяться.
– Шутите?
– Значит, зайду в другой раз....
Но не тут-то было!
– Арсений Иванович! Как я рада вас видеть, – выпорхнула из комнаты хозяйка дома Александра Ильинична. – Проходите, проходите. Муж скоро будет.
Яблочков склонился к ручке:
– И я рад встрече. А вы почему не в суде?
Княгиня Тарусова никогда не пропускала заседаний с участием мужа.
– Потому что Диди, – супруга она называла по инициалам, – защищает афериста. Сами посудите: выпустил акций, выгодно их продал, а потом объявил себя банкротом. Если он банкрот, откуда у него деньги на гонорарий для Диди? Потому и не пошла. И, похоже, не прогадала. Вы ведь по делу пришли?
– Чепуховому.
– Все равно рассказывайте. Самые загадочные дела начинаются с ерунды. Вспомните историю с Гуравицким. Я всего лишь прочла оставленную кем-то газету[21].
Княгиня Тарусова обожала совать нос в дела сыскной полиции. И, надо признать, ее вмешательства часто приводили к открытию преступника. Крутилин весьма высоко оценивал способности княгини. Однако Яблочков его восторгов не разделял, объясняя успехи Александры Ильиничны стечением обстоятельств. Будь дело Капы Гневышевой не столь игривым (подумаешь, девица сбежала), откровенничать с Александрой Ильиничной не стал бы. Но раз такая ерунда, почему бы и нет? Вдруг княгиня пригласит на обед? Повар-то у Тарусовых знатный.
– На самом деле мне был нужен Евгений Дмитриевич, – признался Яблочков.
– Что он натворил? – удивилась Александра Ильинична. – И когда умудрился? Целыми днями зубрит.
– Пропала девушка. Мы опрашиваем ее знакомых.
– Как ее зовут? Может, и я ее знаю?
– Капитолина Гневышева.
– Капочка? О боже… Что значит пропала?
– Сказала вчера вечером матери, что пойдет к подруге, с тех пор ее никто не видел.
– Бедная Анна Сергеевна! Будто из ведра на нее несчастья сыпятся. Вы правильно сделали, что пришли сюда. Сможете опросить сразу весь класс. Уверена, с сестрой товарища знакомы все.
Юноши удивленно притихли, когда княгиня представила Яблочкова. Он принялся задавать вопросы, но гимназисты в ответ лишь пожимали плечами – за прошедший учебный год никто из них Капу Гневышеву не видал. Лишь Евгений Тарусов – Арсений Иванович внимательно за ним наблюдал – открыл было рот, но сразу передумал. Интересно почему?
– Кто-нибудь из вас ухаживал за ней? Судя по фотопортрету, барышня весьма недурна.
Покраснело сразу несколько лиц, а Тарусов закашлялся.
– Вы, например? – обратился Яблочков к одному из смутившихся – долговязому рыжеволосому юноше.
– Фон Штукенберг, – представился гимназист. – Я в седьмом классе писал ей записочки, а Костик, он тогда еще с нами дружил, их относил. Но Капа ни разу не ответила. Как-то я ее подкараулил. И Капа призналась, что любит другого.
– Кого, не сказала?
Штукенберг покраснел еще больше.
– Ну же, говорите, это важно.
– Женю Тарусова.
Яблочков заметил, как удивленно вскинулись брови княгини.
– Ты знал о ее чувствах? – спросила она сына.
Тот кивнул.
– Думаю, нам надо поговорить наедине. Арсений Иванович, прошу вас присоединиться.
– Почему не признался? Почему промолчал? – накинулась Александра Ильинична на сына в будуаре.
– В чем я должен признаться?
– Что влюблен!
– А я не влюблен. Это Капа влюблена в меня.
– А ты, значит, нет?
– Не знаю. Да, она красивая, умная, серьезная, но… Я не знаю. И потом ты сама говорила, чтобы держал ухо востро. Что когда девицы проявляют интерес сами, значит, охотятся за моими деньгами.
– Как вы узнали о чувствах Капы? – спросил Яблочков.
– Мы столкнулись на Масленицу. Ели блины, смотрели балаганы, катались с горки. А потом она меня поцеловала…
– Сама? – всплеснула руками Александра Ильинична. – Ну и ну.
– Я проводил ее до дома.
– А потом?
– Она просила заходить. Но я… Я не рискнул.
– И правильно сделал. Похоже, я не зря тебя предупреждала. Капа затащила бы тебя в постель.
– Нет! Она не такая. Она правильная, – возразил матери Евгений.
– Тогда почему ты ее отверг?
– Во-первых, из-за Костика. Ты же знаешь, мы поссорились.
– Из-за чего вы поссорились? – уточнил Яблочков.
– Когда в августе мы вернулись с каникул и пришли в гимназию, то узнали, что у Гневышева умер отец, и Костика перевели на казенный кошт. И что у него нет денег ни на форму, ни на учебники. Я пустил по классу подписку. Класс у нас обеспеченный, всем дают карманные деньги. Когда Костик про это узнал, он страшно рассердился, наговорил грубых слов, что он не нищий, в подачках не нуждается и на все заработает сам. С тех пор мы даже не здороваемся.
– А во-вторых? – спросила княгиня, всегда цепко державшая нить разговора.
– Что, во-вторых? – сделал вид, что не понимает, о чем толкует мать, Евгений.
– Ты сказал – причин две.
– Оговорился. Просто так выразился. Во-вторых, ничего, – выпалил юноша.
– Да, врать ты не умеешь. Адвокат из тебя не получится, – вздохнула мать.
– Хотите пойти по стопам отца? – спросил у гимназиста Арсений Иванович.
– Да! В мире столько несправедливости…
– А еще больше вранья, – напомнила Александра Ильинична. – Не стоит его умножать. Будь добр, назови вторую причину.
Евгений отвернул голову:
– Невельский. Тогда на Масленицу, когда гуляли с Капой, мы и с ним столкнулись. Просто поздоровались и разошлись. Но, оказывается, он пошел за нами следом, видел, как мы целовались. И когда, проводив Капу, я пошел домой, подкараулил и пару раз двинул мне в челюсть. Сказал, что, если буду к ней приставать, изувечит или убьет.
– И ты испугался угроз? – изумилась княгиня.
– Знаешь, как он Штуке… Штукенбергу бока намял? Тот неделю кровью харкал. Его родители подозревали чахотку.
– Почему Штукенберг не открыл им правду?
– Ябедничать – последнее дело.
– Согласен, – поддержал юношу Яблочков. – Но ведь можно устроить темную.
– Пытались. Но вместо Невельского в уборную, где мы его поджидали, вошел инспектор. Повезло, что не успели накинуть шинель. А то бы и я остался без медали…
– А кто без нее остался? – еще более удивленно, чем ранее, спросила княгиня.
Как, оказывается, многого она не знала про сына.
– Костик, – ответил Евгений.
– Почему?
– У него тройка по поведению.
– За какой проступок?
– Не знаю…
– Знаешь. И опять врешь.
– Их с Невельским застали… – Слово было готово слететь с губ, но почему-то застряло. Евгений фразу так и не закончил.
– Где застали? – попробовала настоять на ответе княгиня.
Евгений, сжав зубы, ответил уклончиво:
– В недозволенном для посещения гимназистами месте[22]. В каком именно, не знаю.
– Знаешь.
– Нет! – рассерженный Евгений направился к двери. – Нам не сообщили.
– Погодите, – окликнул его Яблочков. – У меня еще пара вопросов.
Евгений обернулся.
– Невельский. Расскажите о нем подробней.
– Пришел в этом году. Старше всех, ему двадцать один.
– Вечный второгодник?
– Нет, учится он неплохо. У него в семье беда.
– История очень грустная, – пояснила Александра Ильинична. – Несколько лет назад его мать бросила мужа и ушла к другому. И отец Павлика с горя застрелился у него на глазах. У мальчика случилась нервная горячка. Его несколько лет лечили в разных клиниках.
– Лучше бы он там остался навсегда, – пробурчал Евгений.
– Невельский дружит с Гневышевым? – уточнил Яблочков.
– Да. Костик даже пересел от меня к нему на «камчатку».
– Думаю, их сблизила безотцовщина, – предположила княгиня.
– Где живет Невельский?
– На Литейном, дом Тацки.
– Сеня, ты ли это? – распахнувший дубовую дверь швейцар сгреб Яблочкова в охапку и, словно на пасхальной неделе, троекратно облобызал.
– Артюшкин? – Арсений Иванович сумел разглядеть старого знакомца, только когда тот выпустил его из объятий. – Что ты тут делаешь?
– Служу, – радостно сообщил он сочным басом.
– А как же театр?
– Театр, театр, – вздохнул Артюшкин. – Через месяц после твоего ухода Сковородин свою лавочку прикрыл. Я туда, сюда… Везде – от ворот поворот. Стариков и без меня пруд пруди, а ролей для них – малая толика. Плюнул я тогда на актерство и поехал искать счастье в столицу. А рост-то у меня гвардейский! Потому и нашел местечко. Всего-то делов – дверь отворять. Ну, еще кланяться. Чего-чего, а это мы умеем, – подмигнул он сыщику. – Помнишь, в Козлове? Как нам там аплодировали! Ты – Глумов, я – Крутицкий, езжу на тебе верхом и кричу: «Где, спрашиваю, вековая мудрость, что стул поставила на ножки?»[23]. Да, были времена, брат Яблочков… Ну, а ты? Кем, где?
– В сыскной полиции.
– Все шутишь…
– Честное слово.
– А там не опасно? Вдруг пырнут? Слушай… В соседнем доме швейцара выгнали за пьянку. Хочешь, с управляющим переговорю? Залог тут не нужен.
– Благодарю. Но мне и в полиции неплохо.
– Ну смотри, как знаешь.
Слуга, смерив наметанным глазом видавшее виды пальто, надменно поинтересовался:
– Что вам угодно?
– Сыскная полиция. Павел Невельский дома?
– Дома. Но вашего брата пускать не велено, – и слуга попытался захлопнуть дверь. Однако Арсений Иванович, ловко выставив колено, это ему не позволил.
А схватив за кадык, посоветовал:
– Никогда так больше не делай.
Тот моргнул – мол, не буду. Яблочков разжал пальцы.
– Кто там, Онисий? – раздался из глубин квартиры дребезжащий женский голос.
– Сыскная полиция, – крикнул слуга, растирая шею.
– Боже! Что он опять натворил? – голос материализовался в немолодую, но все еще миловидную даму в светло-сером домашнем платье. Ее маленькие зеленые глазки впились в сыщика, будто пиявки.
– Позвольте представиться: Яблочков Арсений Иванович, чиновник для поручений сыскной полиции.
– Черницкая Васса Никитична, – произнесла дама и, схватив чиновника за руку, увлекла его в столовую. – Чай, кофе, покрепче?
– Спасибо, в другой раз.
– Давайте условимся сразу: мой муж ничего не узнает. Он Павлику – не отец. И слишком с ним строг. Я хорошо вам заплачу.
– Успокойтесь, Васса Никитична, ваш сын ничего противоправного не совершал. Во всяком случае, мне о том неведомо.
– Зачем тогда явились?
– Хочу его расспросить о некой барышне, сестре его одноклассника.
– Тогда зайдите послезавтра. Павлик занимается. У него завтра испытание.
– А Костик Гневышев с ним?
– Костик? Нет, еще не приходил. Странно, обычно является ни свет ни заря.
– У Костика пропала сестра.
– Что значит пропала? Сквозь землю, что ли, провалилась?
– Возможно, сбежала с кавалером.
– И при чем тут мой сын?
– Уверен, что ни при чем. Но он с Костиком дружит. Вдруг что-нибудь знает?
– Хорошо, я его позову.
– Яблочков Арсений Иванович, чиновник сыскной полиции, – представился сыщик, когда молодой человек зашел в столовую.
– Павел Невельский, все еще гимназист. Но, надеюсь, завтра наконец сорву этот чертов значок с фуражки.
– Вы знакомы с Капитолиной Гневышевой?
– Да.
– Она вам нравится?
– А если нравится, какое вам дело? – скривил губы Невельский.
– Гневышева ему нравиться не может. Как может нравиться бесприданница? – заявила Васса Никитична, пожелавшая присутствовать при опросе сына.
– Тогда почему ваш сын угрожал Евгению Тарусову, даже убить его грозился, если еще раз встретит с Капой?
– Павлик пошутил, – опять встряла Васса Никитична. – У подростков так принято.
– Не называй меня подростком! – заорал на мать гимназист. – И я не шутил!
– Значит, я прав? У вас чувства к Капитолине Гневышевой? – задал вопрос Яблочков.
– Молчи! Не говори ни слова. Девица пропала, он хочет тебя обвинить.
– Капа пропала? – побледнел Невельский.
– Сказала вчера, что идет ночевать к подруге, но к ней не пришла и домой не вернулась, – объяснил ему Яблочков.
– И Костика до сих пор нет, – задумчиво произнес Невельский.
– Вы знаете, где Капа провела сегодняшнюю ночь?
– Я похож на ясновидящего? – пожал плечами гимназист.
Он отвечал искренне, Яблочков был в том уверен. И было видно, как он обескуражен исчезновением девушки.
– Как вы смеете подозревать моего сына? – возмутилась Васса Никитична.
– Он ночевал дома?
– У него испытания. В последний месяц он покидает квартиру только в дни испытаний.
– Я иду к Костику, – заявил вдруг гимназист. – Надо выяснить…
– Никуда ты не пойдешь, – вскочила Васса Никитична, – ты поклялся Леониду Владимировичу....
– Он мне не отец!
– Если бы не Леонид Владимирович, тебя бы вытурили из гимназии. Ты поклялся, что сдашь экзамены и поступишь в артиллерийское. Будь же мужчиной, держи слово. Если бы не Леонид Владимирович…
– Если бы не он, отец был бы жив. А я здоров.
Васса Никитична схватилась за виски:
– Замолчи.
– Я пойду к Костику. Что-то случилось…
– Я только что от Гневышевых, – схватил юношу за руку Яблочков. – Костика нет дома. Его прислуга сказала, что он у вас. Вот я и явился.
– Где же он? Где Капа?
– Вы в нее влюблены?
– Нет! Конечно, нет.
– И все-таки ответьте: у вас с Капой роман?
– Нет…
– Тогда почему вы угрожали Тарусову?
– А вы не понимаете? Богатенькие не женятся на бесприданницах. Залезут под юбку и оревуар.
– А вам что за печаль?
– Константин – мой друг. Я не мог допустить, чтобы его лютый враг обесчестил его сестру.
– А за что вас собирались выгнать из гимназии?
– Молчи, – велела Невельскому мать. – К уходу из дома разбитной девицы та история отношения не имеет.
– Капа не разбитная! – накинулся он на Вассу Никитичну. – А выгнать нас хотели за посещение борделя.
– Борделя? – изумился Яблочков. – И что? Не выгнали?
– Мой муж все уладил, – объяснила Черницкая.
– Барыня спит, – сообщила Степанида.
– Капа? – на всякий случай уточнил Яблочков.
Служанка покачала головой.
– Костик?
– Раньше восьми и не жду. У него в шесть вечера ученик.
– Передайте Анне Сергеевне, что Тарусовых я посетил, Капу у них не обнаружил. А Евгений Тарусов уже месяц из дома не выходит, готовится к испытаниям. И прошу вас, как только вернется Капитолина Аристарховна, меня известить.
– Вы у Ивана Дмитрича служите?
– Да.
– Поклон ему от меня. Скажите, что Степанида в молитвах его завсегда поминает. Кабы не он… Три года назад пошла я на рынок. Деньги, как обычно, в узелок завязала. А на Садовой у меня их и вытащили. А кроме денег ладанка там лежала, родителем покойным подаренная. Дужка у нее поломалась, шла к мастеру, чтоб запаял. Рыдала из-за ладанки два дня. Аристарх Матвеевич не выдержал, к Ивану Дмитриевичу поехал, чтоб тот помог. Они с ним – земляки. В тот же день Крутилин мне ладанку привез. «Извини, – сказал, – но запаять не успели». Святой человек! Так ему и скажите.
– Во что Капа вчера была одета?
– А что ей надеть, бедняжке? Одно приличное платье и осталось – черное, с похорон, остальные продала. Сверху пелерина, тоже черная. Только вы Капу не ищите, только хуже ей сделаете, еще от стыда помрет.
– Что? Знаете, где она?
– Знаю. Аннушке вот не решилась сказать. Она и без того не жилец. Дохтур, что резал ее, удалять ничего не стал. «Поздно, – сказал он Аристарху Матвеевичу, – опухоль ужо в легких». Велел лекарство пить, чтоб болей не чувствовала.
– И все же где Капа?
– В хор она поступила. Уж как рыдала, когда Говориловна ее уговаривала. У меня сердце кровью обливалось.
– В какой хор?
– Про то Говориловну спросите.
– Кто такая?
– Сваха местная, в Соляном переулке живет. Только не вздумайте ее Говориловной назвать, еще обидится. Пелагея Гавриловна она.
– Садись, касатик, – Говориловна с ходу пригласила за стол, заставленный пирожными и вазочками с вареньем. – Чай али кофий?
Арсений Иванович попытался представиться:
– Яблочков…
– И яблочков подадут, коль желаешь.
– Я по делу…
– Знаю, касатик… Невесту ты ищешь. Блондинку, брунетку, рыжую?
– Эту, – сыщик сунул фотопортрет Гневышевой.
– Белены, что ль, объелся? Она ж «голая»[24]. Ни в столе краюшки, ни в мошне полушки, одна копейка и та ребром. Давай лучше вдовушку за тебя посватаем. Век будешь благодарен: одна рука у ней в меду, другая в сахаре…
– В другой раз.
– Думаешь, ждать тебя, голодранца, будет? Таких касатиков, что сельдей в бочке.
– Я тебе не касатик. Сыскная полиция, чиновник для поручений Яблочков, – наконец сумел представиться Арсений Иванович. – Где находится Капа Гневышева?
Говориловна пожала плечами:
– На Моховой, дом Зубовой, вход со двора, аккурат под крышей…
– Где проживает, без тебя знаю. Только нет ее там, сбежала.
– Врешь! – очень искренне удивилась сваха.
– Не забыла, с кем говоришь?
– Прости, касатик, вырвалось. Удивлена потому что. Девка-то она красивая, в содержанки определить раз плюнуть. Но артачилась, нос воротила, мечтала замуж по любви. А я ей: «Глупенькая! Чтоб по любви, нужны деньжата. Шитьем-то их не заработаешь. А вот пением запросто». Слышал бы ты, как она поет, касатик, голосок – прямо ангельский. Но не уговорила. Сбежала, говоришь?
Яблочков встал.
– А про вдовушку подумай. Денег у ней столько, за всю жизнь не сосчитаешь.
Догнала его во дворе:
– Знаю, где Капа…
– Где?
– Поклянись, что Ирму проклятущую прижмешь, заставишь заплатить.
– Кто такая?
– Хозяйка русского хора в «Крестовском саду». Столкнулись мы с ней в прошлую пятницу на Литейном. Я обрадовалась, потому что двадцать рублей мне должна. Прачку ей осенью пристроила, Фенькой звать. На рожу, правда, не вышла, вся рябая, но поет звонко. Восемьдесят рублей Ирма отдала сразу. А двадцать поприжала. Вдруг Фенька не потянет? Но та поет и поет. Ну так вот, столкнулись мы, стала я с Ирмы деньги требовать. А та в ответ на жизнь давай жалиться. Мол, доходов нет, потому что певички ейные примелькались. Нет ли новинок на примете? Иначе, де, долг не отдать. И я, дура безголовая, про Капу и открылась. И что дворяночка, и что «кровь с молочком», и что на воскресную службу ходят исключительно ее послушать. Ирма аж вцепилась в меня – «вези немедленно». А я, что поделать, руками развела, мол, «не созрела» девка, не дошла до того отчаяния, чтоб в хористки… Зря я про церковь сболтнула. Видать, Ирма сама в воскресенье туда сходила и за моей спиной с Капой сговорилась. Сэкономить вздумала, дрянь такая. Я бы за Капу три «катеньки»[25] с нее содрала.
На пристани у Летнего сада Яблочков сел на пароходик, который за двугривенный отвез его на Среднюю Невку к «Русскому трактиру». Вход туда стоил тридцать копеек, которых Арсению Ивановичу было жаль, и вместо оплаты сыщик предъявил на входе удостоверение. Однако ожидаемого впечатления оно не произвело:
– У нас и приставы платят, и даже полицмейстер, – сообщил презрительно швейцар.
– А я не развлекаться, урок[26] исполняю. Некую Ирму велено опросить. Знаешь такую?
– Ирину Макаровну, хозяйку русского хора?
Яблочков кивнул.
– Они-с так рано не приходят. Ближе к полуночи приходьте.
– А где эта Ирма живет?
Швейцар заколебался:
– Точно из сыскной?
– Ты что, читать не умеешь?
– Нет, – признался тот. – Нам без надобности. Ирина Макаровна вместе с хором на Опекунской[27]проживают. Тут недалече, за рощей.
Звуки рояля и женское пение слышны были с улицы. Чтобы не мешать репетиции, Яблочков стучаться не стал, вошел в дом без спроса, гадая по дороге, Капа-то поет или нет? Дойдя до общей залы, аккуратно заглянул – одетые в сарафаны певички стояли кружком у рояля, внимая солистке:
Я все еще его, безумная, люблю!
При имени его душа моя трепещет;
Тоска по-прежнему сжимает грудь мою,
И взор горячею слезой невольно блещет:
Я все еще его люблю.[28]
Арсений Иванович внимательно рассмотрел девиц. Увы, Капы среди них не оказалось. Хотел было удалиться, но его вдруг заметили:
– Что вам угодно? – завизжала дама лет сорока, единственная, кто не в сарафане, – на ней был розовый со складками капот.
Пение прервалось, дюжина пар глаз уставилась на Яблочкова.
– Простите, не хотел мешать… Сыскная полиция, – достал удостоверение Арсений Иванович. – Ирина Макаровна?
– А в чем дело? – дама в капоте подошла к сыщику.
– Позволите на пару слов?
– Подайте шубу, на улице холодно.
Они вышли в сад и уселись на скамейку под вишней.
– Признаюсь, Говориловна меня заинтриговала, – ответила Ирма на вопрос про Капу Гневышеву. – Потому встала в воскресенье пораньше и поехала в Пантелеймоновскую церковь[29]. Сваха не обманула, голос девушки действительно был божественен. Внешность – тоже. И я решила уговорить ее сама. Соврала, что была знакома с ее покойным отцом, выразила соболезнование, предложила помощь. Она слушала благосклонно. И если бы не ее брат… Он обругал меня бранными словами. Очень невоспитанный юноша.
– Спасибо! Очень мне помогли, – поблагодарил хозяйку хора Арсений Иванович и отправился на Большую Морскую.
– Где шлялся? – накинулся на него Крутилин.
Яблочков подробно доложил:
– Я думаю…
– Я разве думать велел?
– Уверен, Костик знает, где Капа.
– Мне на это дело плевать. У тебя куча поручений не отписана.
Арсений Иванович корпел над бумагами почти до полуночи. Добравшись домой, тотчас завалился в постель – спать хотелось так, что даже ужинать не стал.
В семь утра Арсения Ивановича разбудил городовой четверого участка Петербургской части:
– Утопленник всплыл. Велено вам его предъявить. Вразумительного объяснения, почему участковый пристав послал именно за Яблочковым, сыщик от городового не добился. Поеживаясь от холода, они доехали до Колтовской набережной[30], пересекли мост и свернули налево. Через пару минут дрожки остановились у одной из тоней[31], где сыщика дожидался пристав капитан Феопентов.
–Зачем вызвали, Елисей Аполлинариевич? – спросил его, пожимая руку, Арсений Иванович.
– Хозяйка хора, что пел этим господам на рыбалке, – Феопентов указал на празднично разодетых мужчин, неподалеку вкушавших свежесваренную в котелке уху, вместе с ними завтракали дюжина одетых в сарафан девиц, – сказала, что вчера вы разыскивали сестру нашего утопленника…
– Можно на него взглянуть? Где он?
– Перенесли подальше от берега, чтобы не смущать отдыхающих.
Яблочкову взгляда хватило, чтобы опознать Костика, к ноге которого гимназическим ремнем был привязан его ранец. У тела юноши колдовал частный[32] врач Долотов.
– Какова причина смерти, Петр Порфирьевич? – уточнил у него Арсений Иванович.
– Удар по голове тупым предметом. На правой затылочно-теменной области я обнаружил проникающую рану звездообразной формы. Удар был сильным. Смерть наступила мгновенно.
– Орудие убийства?
– Кирпич, острый камень, угол доски? Что угодно.
Кстати, вдруг важно: удар был нанесен сверху вниз.
– Получается, убийца выше Костика.
– Да, он перед смертью с кем-то дрался. Обратите внимание на гематому возле правого глаза. А с левой стороны рассечена губа, взгляните-ка, – доктор приоткрыл Костику челюсть, – выбит зуб. Теперь посмотрите на мундир – пара пуговиц вырваны с «мясом».
– Время смерти?
– Точно определить не смогу. Если руководствоваться температурой тела, то смерть наступила пять-шесть часов назад. Но надо учитывать, что труп побывал в воде, а она сегодня теплее воздуха. Видите? Мацерация[33]лишь на подушечках пальцев, значит, тело плавало часа два или три.
– То бишь, Костика убили ночью?
– Нет, ночью его бросили в воду. А убили его часов восемь назад, а то и все двенадцать. Об этом свидетельствуют трупные пятна, – доктор задрал гимназисту рубаху и сильно нажал пальцем на живот. – Если на них надавить, они не исчезают, как у «свежего» трупа, лишь бледнеют.
– Сейчас семь пятнадцать, – взглянул на часы Яблочков. – Значит, убили Костика в промежутке между семью и одиннадцатью вечера.
– Я поручил городовым обшарить берег, благо, белые ночи, но место преступления они не обнаружили. Значит, юношу убили не здесь. Думаю, тело сперва где-то прятали, а уже ночью привезли сюда на телеге и опустили в воду, – предположил пристав.
– Или сбросили с лодки, – добавил доктор.
– Члены понтонной команды Крестовского моста ни вечером, ни ночью гимназистов не видали, – сообщил пристав. – А вот всяких телег проезжало с десяток.
Яблочков открыл черной кожи ранец, крышка которого была обшита клеенкой – в нем обнаружил только размокшие тетради и учебники. Серебряной фляги внутри не было.
– Ваше благородие, где вас носит? Иван Дмитриевич пять раз уже спрашивал, – накинулся на Яблочкова Фрелих.
Арсений Иванович после осмотра трупа на Малой Невке заскочил сперва домой, чтобы помыться-побриться, а потом в кухмистерскую позавтракать.
– Кто у него?
– Вчерашняя вдова. Ох, и невезучая! Мало, что дочка сбежала. Теперь и сын пропал.
– О боже…
Прозвенел звонок сонетки – Крутилин в который раз вызывал Яблочкова. Перекрестившись, Арсений Иванович зашел в кабинет.
– А вот и он, легок на помине, – с раздражением произнес Иван Дмитриевич.
– Вы нашли Капочку? – спросила с надеждой Анна Сергеевна.
Яблочков покачал головой:
– Иван Дмитриевич, можно вас на пару слов?
Выслушав ужасную новость, Анна Сергеевна сперва остолбенела, потом истошно закричала, затем лишилась чувств. Крутилин послал Яблочкова этажом ниже в Адмиралтейскую часть за частным врачом, который, явившись, привел несчастную в чувство с помощью нашатыря.
– Я вчера весь день проспала, – рыдая, сообщила Анна Сергеевна. – Как вернулась, так до самого утра и не просыпалась. Степанида утверждает, что тоже вчера рано легла и Костика не дождалась. Он по понедельникам обычно возвращается не раньше восьми вечера, потому что к ученику ходит.
– Как ученика зовут, где живет? – спросил начальник сыскной.
– Сенечка Пятибрюхов.
– Сын Степана Порфирьевича? – воскликнул Крутилин.
– Да. Живут Пятибрюховы где-то на окраине Петербургской стороны.
Сыщики переглянулись.
– Съездить опросить? – предложил Яблочков.
– Нет, к Степану Порфирьевичу поеду сам, – сказал Крутилин. – Тебя, боюсь, он не примет. Разбогател потому что сильно. Раньше-то шапку сдирал, завидев меня. А ты, давай, Анну Сергеевну проводи, потом загляни в гимназию, опроси одноклассников. Вдруг кто-нибудь Костика вчера видел?
По лестнице на этот раз Анна Сергеевна взбиралась сама, но долго, чуть ли не час, ее душили слезы:
– За что? За что мне это? – то и дело спрашивала она.
Степанида, узнав про Костика, опустилась на сундук, обхватив голову руками:
– Мальчик мой маленький, почему тебя, почему не меня?
Яблочков проводил Анну Сергеевну в спальню. Дойдя до кровати, она рухнула в нее лицом вниз. А Арсений Иванович долго не уходил, вглядываясь в фотопортрет Костика, мысленно спрашивая его:
«Что же ты скрыл от нас?»
Но забрать портрет (в процессе дознания мог понадобиться) без спроса не решился. Выйдя из спальни, спросил Степаниду, нет ли другого?
– У Капочки в комнате висит, – сообщила служанка.
– Можно я заберу? На время. Нужен для поимки убийцы, – объяснил Арсений Иванович.
– Забирайте, для святого дела ничего не жалко, – махнула рукой Степанида и провела в комнату барышни. – К Говориловне-то ходили? Рассказала, где Капу найти? Надо про Костика ей сообщить…
– Говориловна ничего не знает.
– Врет.
– Я и в хор ездил. Нет там Капы.
– Где же она?
Но Яблочков Степаниду уже не слушал, завороженно смотрел на раскрытую тетрадь, из которой была вырвана страничка. Чутье нашептывало ему, что вырвана она неспроста, что в ней кроется разгадка.
Яблочков взял в руки тетрадку, поднес ее к окну. Повертел и так, и сяк, пытаясь разглядеть, остался ли след от вырванной надписи на следующей странице. Какие-то вмятины имелись, но прочесть их он не смог. Арсений Иванович вернулся к столу, схватил карандаш, легким штрихом покрыл «вмятины» и прочел адрес:
«Лигово, ул. Дернова, дом Юрлова».
Выйдя от Гневышевых, подкинул монетку – сразу ехать в Лигово (орел) или сперва выполнить урок Крутилина – опросить гимназистов (решка)? Выпала решка.
Сторож в гимназию Яблочкова не пустил:
– Не положено. Испытания.
Пришлось идти в участок, просить содействия у исправляющего должность пристава первого участка Литейной части коллежского советника Батьякова. Тот сыщику не обрадовался:
– Без вас дел по горло. Который месяц за двоих тяну. И помощника взять не разрешают, и в должности не утверждают. Тянут и тянут с решением. Полицмейстер советует громкое дело раскрыть, тогда, мол, сразу. А у меня, как на грех, тишина.
– Я очень вас прошу, Валериан Николаевич, – в который раз повторил Яблочков.
Батьяков со вздохом встал из-за стола.