До сих пор помню своего первого, в детстве пойманного налима: жаркий июльский полдень, журчащие струи приятно холодят босые ноги, напряженные пальцы осторожно шарят под обросшими синевато-зеленой тиной камнями, внезапное ощущение живой затрепетавшей плоти под руками там, в крохотной подводной пещере… Выхваченный под жабры трофей невелик, чуть больше столовой ложки, но стоящий на берегу отец внимательно разглядывает усатого пленника, свернувшегося кольцом на дне бидончика, и уважительно говорит: «Ну-у, ты добытчик…»
Да и мне улов был в диковинку – отчего-то ни разу не попадались налимы среди плотвичек, окуньков, уклеек и других рыбешек, которых я немало наудил в нашей речке. Отец объяснил, почему: нрав у налима особый, скрытный и привычки странные, совсем не похожие на нравы других подводных обитателей. Спит, когда другие бодрствуют, а ночью выходит на охоту; в теплое время года сонный и апатичный, зато зимой без устали охотится, нагуливает жир на год вперед, и даже нерестится в самую лютую стужу… В общем, мало шансов у юного рыболова случайно поймать налима…
Вдохновившись отцовскими рассказами, к осени я смастерил несколько донок-закидушек и небольшой, на десяток крючков, переметик. И в первую же выбранную для налимьей рыбалки ночь без улова эти снасти не остались… А того, первого налима, я отпустил, рассмотрев хорошенько, – пусть подрастает. Жаль, никак не пометил – вполне может быть, потом еще встречались…
Много воды утекло с тех пор в налимьих реках, многих других рыб доводилось ловить в самых разных водоемах, а особое отношение к налиму осталось. Глубокой осенью, холодной, дождливой, когда все нормальные рыболовы сидят дома и перебирают зимние снасти в нетерпеливом ожидании ледостава – я еду за налимом.
За рыбой из детства.