Следующая встреча после того, как была успешно отбита английская атака на русскую крепость, состоялась наутро, за завтраком.
У слуг были настолько невозмутимые лица, что даже самый толстокожий наблюдатель непременно догадался бы, что накануне в замке произошло что-то неладное. Особенно величественно выглядел дворецкий Роджерс: он руководил раздачей блюд с таким видом, что у любого возникло бы при взгляде на него впечатление, что он так и появился на свет седым, в ливрее и с благоговейно нахмуренным челом.
Арчибальд, одна рука которого была перевязана, а правое ухо имело подозрительно розовый оттенок, угрюмо ковырял овсянку. Напротив него за столом, на расстоянии примерно в пушечный выстрел, сидела его законная супруга. Как раз в это мгновение, указав мизинцем на тарелку, она спрашивала у дворецкого:
– Скажите, Роджерс, что это такое?
– Овсянка, миледи, – отвечал слуга, тревожно кашлянув.
– Уберите, – коротко приказала Амалия. – Франсуа!
И, повинуясь ее зову, в дверях возник французский повар с серебряным подносом в руках, на котором в предвкушении своего конца томилось множество всяческих вкусностей.
Арчибальд уронил ложку в тарелку. Роджерс захлопал ресницами, не зная, что сказать.
– Завтрак подан, – зычно объявил Франсуа.
После чего подскочил к Амалии и с несусветной ловкостью разложил возле нее на столе три вида закусок, четыре основных блюда, четыре десерта и стакан с соком. Но это было еще не все: Франсуа умчался и, явившись вновь, как демон-искуситель, поставил перед Амалией тарелочку с нарезанным тончайшими ломтиками хлебом, тарелочку с сыром, масленку и, наконец, запотевшую кадушку с икрой.
– Франсуа, – только и могла промолвить Амалия, – где вы это все достали?
– О, – отвечал слуга, – я взял на себя смелость послать кое-кого за снедью в Дувр. Труднее всего было раздобыть икру, но, по счастью, там есть отель, хозяин которого долго жил в России, и он всегда готовит ее для себя. Не угодно ли откушать?
– Кого же ты послал? – недоверчиво спросила Амалия. – Ведь ты же не говоришь по-английски…
– Я захватил с собой словарь, – возразил Франсуа обиженно. – И потом, я заставляю работать свое обаяние.
– Обаяние? – проговорила Амалия задумчиво. – Хм! Только не заставляй его перетруждаться, а то оно до времени износится.
– Все понял, мадам!
– Арчи, – сказала Амалия, – что вы там сидите, как цапля на насесте? Присоединяйтесь лучше ко мне. Мой Франсуа – знатный повар. По крайней мере, граф Ларош-Бретон на него не жаловался.
Франсуа склонился в сдержанном поклоне и засиял улыбкой.
– Спасибо, – сухо отозвался Арчибальд, – но мне что-то не хочется.
Однако от блюд исходил такой аромат, что перед ним не смог бы устоять даже праведник, объявивший войну чревоугодию. Слов нет, овсянка – прекрасная и полезная вещь, но она все-таки меркнет перед креветками в винном соусе. И истуканом сидящий перед тарелкой со своим пориджем Арчи составлял любопытный контраст с Амалией, уписывающей за обе щеки то, что ей приготовил Франсуа. Наконец герцог не выдержал, пересел к Амалии и сначала робко, а затем уже без всяких околичностей принял участие в уничтожении кулинарных шедевров.
– Какая прелесть, – проговорил он с набитым ртом, указывая на опустошенное блюдо. – А что это такое?
– Лягушки, я полагаю, – отозвалась Амалия.
Арчибальд поперхнулся.
– Что?
– Ну да, лягушки из того самого пруда, где ваш предок утопил свою первую жену, – беззаботно подтвердила герцогиня.
– О мои лягушки! – возопил Арчи. – Какое коварство! Я с детства засыпал под ваше пение, и теперь… теперь вам пришел конец под ножом какого-то француза!
– Однако эти лягушки, должно быть, пребывают в весьма преклонном возрасте, коли вы знакомы с ними с детства, – съязвила Амалия. – Успокойтесь, я пошутила. Это телятина, а ваши лягушки в еду не годятся. Французы готовят только специально выращенных лягушек, а не тех, которые квакают где попало.
– Да? – рассвирепел Арчибальд. – И чем же, интересно, им не угодили английские лягушки?
Его непосредственность просто обезоруживала. Амалия переглянулась с Франсуа и разразилась хохотом. Герцог засопел и молча уткнулся в тарелку.
– Арчи, – искренне сказала Амалия, – вы просто прелесть!
– Смейтесь надо мной сколько вам угодно, – раздраженно сказал юноша, косясь на опустевшее блюдо с «лягушками», – скоро этому придет конец. Можете собирать свои вещи, сегодня днем мы отправляемся в Лондон. Я увижусь с архиепископом, он выслушает меня и, вне всяких сомнений, объявит наш дурацкий брак недействительным. Тогда я с радостью скажу вам «прощайте» и с легкой душой женюсь на своей Эмили.
– Поздравляю вас, – сказала Амалия и, к величайшему смущению герцога, обняла его за шею и поцеловала в щеку. – Франсуа! Собирайтесь. Мы едем в Лондон!
– Что за непристойные нежности при слугах! – фыркнул герцог, высвобождаясь.
Вечером чета молодоженов уже была в лондонском доме герцога на Парк Лейн – красивом, но совершенно непригодном для жилья. А на следующий день Амалия явилась в посольство, где ее ждал князь Голицын.
Князю Голицыну, послу и известному коллекционеру произведений искусства, было уже за шестьдесят. Он обожал французский язык, французскую литературу и французских танцовщиц. Нет поэтому ничего удивительного в том, что он получил назначение в Британию, страну английского языка, английской литературы и строгих (или, скорее, притворяющихся таковыми) нравов.
– Сергей Владимирович, – с порога заявила ему Амалия, – я вышла замуж.
– Ай-ай-ай! – воскликнул посол, всплеснув руками и поднимаясь навстречу своей гостье. – Неужели дело так плохо?
– Не знаю, – сказала Амалия, – но, похоже, кто-то из людей Петра Петровича или ваших работает на сторону. В Дувре меня ждали.
И она сжато и точно описала все, что с ней произошло.
– Боже мой! – воскликнул Голицын. – Так вы и есть та самая, из-за кого… В Лондоне только и разговоров, что об этой дуэли. Отец Уивертона подал на вашего… простите, на Арчи Невилла жалобу королеве. Вряд ли, впрочем, юному герцогу что-то грозит – он королевский крестник, можно сказать, любимец Виктории. К тому же секунданты утверждают, что все было честь по чести и сам он тоже был ранен… Ну надо же, как все сложилось! Теперь, когда вы герцогиня, вас и пальцем никто не посмеет тронуть. Очень удачная комбинация, Амалия Константиновна. Не знаю, как вы ее провернули, но невероятно, фантастически удачная комбинация!
– Я же вам рассказывала, что все получилось совершенно случайно… – попробовала было оправдаться Амалия.
– Э-э, не говорите, – протянул Голицын, шутливо грозя Амалии пальцем. – Вы, баронесса, совершенно уникальное явление, вы уж простите старику его прямоту. Как вы рассчитываете подобраться к нашим джентльменам?
– Мне нужно знать, – отозвалась Амалия, – что конкретно они намерены предпринять и когда.
– Ундервуд в понедельник будет у королевы, – доложил Голицын. – Лаймхауз тоже. Лаймхауз готовит доклад, в котором представит необходимые цифры. Разговор будет о войне. – Русский дипломат посерьезнел и начал нервно постукивать пальцами по столу. – Возможно, в этот вечер все и решится.
– Значит, в понедельник, – сказала Амалия. – Благодарю вас.
– Я недавно приобрел одну чудную статую у разорившегося лорда, – оживился Голицын. – Хотите взглянуть? Потрясающая фигура!
– С удовольствием, – ответила Амалия, и они заговорили о Древней Греции и Риме.
Меж тем как баронесса – простите, теперь уже герцогиня – имела приятную беседу с утонченным ценителем искусства, Арчибальд Эдмунд Филип Невилл маялся от скуки, ожидая, когда его примет архиепископ Кентерберийский. Звали архиепископа Бэзил Сазерленд. Начав викарием не самого процветающего прихода, он сделал головокружительную карьеру и достиг высшего поста в англиканской церкви, так что теперь ему ровным счетом нечего было желать. Сазерленду исполнилось пятьдесят восемь лет. Голубые глаза на его худом костистом лице поражали своим блеском. Рот, как скобки, окружали две резкие морщины, выдававшие в хозяине склонность к брюзгливости. В самом деле, Сазерленд был желчен, суров и славился тем особым английским юмором, который непосвященным кажется чистым садизмом. Хуже всего, впрочем, было то, что он страдал язвой, и поэтому, когда перед ним возник пышущий здоровьем гренадерского роста молодец, первым чувством архиепископа было непреодолимое отвращение.
«Этот небось не страдает от рези в желудке, ни в чем себе не отказывает, ест и пьет до отвала – и шампанское, и окорока, и все, что хочешь, – и не мучает себя минеральной водичкой». Так первым делом подумал архиепископ. Не то чтобы уже тогда в его мозгу зародилась коварная мысль досадить Арчибальду – просто он решил не упустить случая поддеть этого непростительно здорового юношу, который к тому же посмел заявиться к нему с лиловой гвоздикой в петлице.
– Сэр, – сказал Арчибальд после предварительного обмена любезностями, – меня привело к вам весьма срочное дело.
А затем непозволительно здоровый юноша огорошил архиепископа заявлением, что он хотел жениться на одной, а под венцом оказалась совсем другая, но он ее не знает и, между прочим, не желает знать, – так нельзя ли как-нибудь побыстрее разрешить это недоразумение.
– Разберемся, – пожевав губами, изрек архиепископ. – Итак, вы собирались жениться на девице Эмили Стерн, которая является младшей дочерью графа Стерна. Так?
– Так.
– Заручились согласием ее родителей. Верно?
Арчибальд смешался, что понятно, если учесть, что никакого согласия не было и в помине.
– Я полагал, – вывернулся он, – что они не будут против нашего брака.
– Ага, – изрек архиепископ. – Так они знали о нем или нет?
– Разумеется, знали. – Арчибальд пошел на явную ложь.
– Тогда почему их не было при венчании?
– У них, – Арчибальд запнулся, – были свои дела.
– Ну что ж, – благодушно сказал архиепископ, – все мы занятые люди, в конце концов. Стало быть, они не были против вашего брака, невеста тоже, и вы без всяких хлопот получили разрешение.
Арчибальд готов был провалиться сквозь землю. Он сумел получить разрешение, только очень сильно надавив на епископа, своего родственника, после чего епископ дал ему понять, что больше не желает его видеть. Все обстоятельства были против бедного Невилла.
– И ни с того ни с сего у алтаря оказалась другая, – ядовито подытожил архиепископ. – Причем вы сказали «да», она сказала «да», и священник вас обвенчал, а потом вы вдруг поняли, что это не она. – Архиепископ выдержал паузу. – Сэр, вы считаете меня старым дураком, выжившим из ума?
– Нет, сэр. – Арчибальд смешался.
– Может быть, – продолжал архиепископ саркастически, – я похож на осла?
– Никоим образом, сэр! – ужаснулся Арчибальд. – Я…
– Наверное, все-таки похож, если слушаю ваш бред, – заявил архиепископ. – Прошу прощения, но во всем том, что вы мне тут рассказали, нет ни капли здравого смысла. Эта леди, ваша невеста, приехала к вам, сколько я могу судить, по своей воле. – Арчибальд открыл было рот, но архиепископ раздраженно стукнул по столу распечатанным конвертом. – Преподобный Гленвилл в своем отчете, посланном мне, утверждает, что вы непозволительно торопили церемонию, вам прямо-таки не терпелось обзавестись женой. Но сразу же после венчания вы стали кричать, что произошла ошибка. – Арчибальд вновь хотел что-то сказать, но архиепископ предупреждающе поднял руку. – Сэр, я знаю, что в природе существуют всякие чудеса, но я также знаю, что даже у чудес существует свой предел. Как могло случиться, что, стоя у алтаря, вы не признали в лицо свою супругу? Как она вообще оказалась в церкви, если ее там не должно было быть? И наконец, если, по вашим словам, она не знает вас, как она могла ответить «да» на вопрос преподобного Гленвилла в присутствии двух свидетелей венчания? Так вот, дорогой сэр, я скажу вам, как это могло случиться. Вы знали ее, вы собирались жениться на ней, но в какой-то момент передумали и решили обмануть ее с помощью этого дурацкого разрешения, для которого вы указали заведомо ложные сведения. Теперь, ухватившись за тот факт, что в разрешении указано другое лицо, вы пытаетесь доказать необоснованность вашего брака. Вы обольстили невинную девицу…
– Девицу? – завопил Арчибальд. – Да она уже была замужем! У нее ребенок трех лет от роду!
– Обмануть бедную горемычную вдову – это еще хуже, – горько сказал архиепископ.
– Да я ее прежде в глаза не видел! Я никогда не встречал ее, поймите!
– Однако вы не поленились убить на дуэли джентльмена, невежливо обошедшегося с нею, – сразил его последним доводом почтенный Сазерленд. – Что-то мне не верится, что ради того, кого совсем не знаешь, можно убить человека, так сказать, до смерти. Довольно, сэр. Имейте уважение если не к вашей жене, то к себе самому.
– Она мне не жена! Не жена она мне!
– Сэр, вынужден вам заметить, что вы слишком многое себе позволяете, – прогремел архиепископ, поднимаясь с места. – Я знаю, что вы крестник королевы, но, будь вы хоть самим принцем Уэльским, я бы и то не позволил вам издеваться над священным институтом брака! Если вы настаиваете на том, что женились не на той особе, что ж, обращайтесь в суд и требуйте развода или расторжения, чего хотите. Должен вам сказать сразу же, что ваш случай очень труден, так что посоветую вам выход попроще: живите в согласии с вашей супругой, пока смерть не разлучит вас! А теперь, ваша светлость, прошу извинить меня, у меня другие дела.