Целый день я выслушивала оскорбления, насмешки и замечания от учеников. Никому из взрослых до этого не было дела, никто не хотел помочь мне, даже когда видели, когда в туалете я отчищала замаранную кинутыми в меня вещами одежду (особенно упорно я тёрла штрих-замазку).
Как долго уже продолжаются издевательства…? С самого детства, наверное. Никто не хотел играть со мной во дворе, не приглашал в гости, в садике, как и сейчас, я была одна, всю свою жизнь до девятого класса я была и являюсь изгоем. Это все, потому что во мне есть «брак». Мама называла меня особенной, но я вижу её грустные глаза, направленные на меня, она не хотела такую дочь, никто бы не хотел дочь с «браком». У меня, я бы не сказала, что сильно, но искажено лицо, и части тела непропорциональны друг другу: одна рука длиннее другой, а правая стопа больше левой. Глядя в зеркало, я ненавижу себя, но если мыслить здраво, то я не такая уж и страшная, во мне есть детали, которых нету в других, и они могли бы мне нравится, если бы не постоянные оскорбления и издевательства. Никто не хотел разглядывать и подмечать детали, всем нужна картина в целом, чтобы все со стороны выглядело гармонично, и лицо, и тело.
– Я вернулась, – крикнула я маме с коридора, и, не получив ответа, поднялась в свою комнату.
За стеной было тихо, сестра еще не вернулась со своего кружка. Она младше меня на 6 лет, а уже подаёт надежды в школе и на дополнительных занятиях танцами, и, к тому же, в отличие от меня, она уже популярна в кругу своих сверстников и знает некоторых ребят из старших классов, обладает милой внешностью и является радостью моих родителей. Она родилась нормальной. Я могла бы быть такой же, если бы мама не злоупотребляла алкоголем во время беременности мной. Я люблю маму, но не могу простить ей этого, из-за неё я сейчас вынуждена страдать, она понимает это, но ничего уже не поделаешь. Наш мир слишком жесток, чтобы пытаться что-то изменить и как-то повлиять на отношение людей к таким, как я.
Заперев дверь на ключ, я сняла верхнюю одежду и подошла к туалетному столику, посмотрела в зеркало. Камушков на шее стало больше. Открыв последний ящик и порывшись там среди наваленных тетрадок, я достала голубой блокнот с изображенными на обложке белыми облаками и лошадьми. Пролистав его от начала, я открыла страницу, где я делала записи в 12 лет (на страницы были проклеены стикеры с годами), эта страница была обклеена скотчем и картонкой с одной стороны, чтобы не помялась и не замаралась. К ней была приклеена фотография мальчика, который на год старше меня и учится сейчас в десятом классе. Вокруг его фотографии маркёрами были нарисованы сердечки и улыбающиеся смайлики. Он-моя первая и единственная по сей день любовь вот уже 4 года. Погладив любимую и самую важную для себя страницу блокнота, я погрузилась в воспоминания:
Я, зареванная, обиженная и полностью раздавленная поведением своих одноклассников, собираю все свои валяющиеся на полу тетради, учебники, канцелярию и конфеты, которые я принесла в школу, чтобы угостить своих новых одноклассников. Не успела я тогда представиться новому коллективу, как в меня сразу же полетели упреки и обзывательства.
«Отойди, проход загораживаешь», «Фу, мерзкая», «Перемену ещё на тебя тратить…»
Я осталась в пустом классе, когда все ушли, в том числе и учитель, который понёсся следом за ребятами, пытаясь остановить их и научить уму-разуму. Он сказал мне перед уроком занять минуты две перемены и познакомиться с классом, сама бы я не стала задерживать ребят, тем более что сейчас обед. В том, что так вышло, виноват он. Я смотрела на разбросанные по полу вещи и раздавленные конфеты и пыталась убедить себя в том, что учитель ни в чем не виноват, меня в любом случае приняли бы именно так, меня всегда и везде принимают одинаково.
Они специально толкали меня, специально, чтобы я почувствовала свою ущербность и унижение перед ними, подбирая опрокинутое.
«ОН» заглянул в класс, когда я трясущимися руками, с ненавистью глядя на раздавленные конфеты, собирала уцелевшие обратно в коробку. Они выпадали с другой стороны, где было порвано дно, но я этого не замечала из-за слез, застилающих глаза, и складывала эти конфеты внутрь абсолютно механически, шумно втягивая воздух в легкие, заставляя себя успокоится и не разрыдаться. Я пришла в себя только тогда, когда чужие руки обхватили мои и тихонько сжали, я ничего невидящими глазами попыталась сфокусироваться на лице того, кто передо мной.
– Не плачь, ты выше этого, – и, помолчав.– С первым днём тебя.
«ОН» выпустил мои руки, взял одну конфетку с пола, засунул в рот и направился к выходу. Я смотрела ему в спину, пока за ним не закрылась дверь, преисполненная огромной благодарностью и надеждой на то, что все наладится.