Тори
– Он в порядке? – Вскочив, я с трудом удерживаю себя на месте, когда мама Громова наконец выходит ко мне.
Мы с парнем, имени которого я так и не спросила, привезли Арсения в больницу, где она работает, как выяснилось, главврачом кардиологического отделения. Руслан остался разгонять вечеринку, безымянный парень быстро сбежал, сообщив, что ему нужно отдать машину брату, а я… я оказалась один на один с Громовым и его задницей, которая застыла у меня перед глазами. Боже, нет! Фу, не в том смысле. Просто я до сих в шоке от того, что смогла это сделать – поставить укол, который, по словам врачей, встретивших нас на входе в отделение реанимации и интенсивной терапии, возможно, спас ему жизнь. До этого я только бабушке колола лекарства. От силы раз десять. Ну и знала теорию. Попроси меня сейчас повторить, и я не…
– Да, он в порядке, – очень сдержанно отвечает его мама, а я громко выдыхаю, не следя за собой. И только страх отходит на второй план, как меня затапливает чувство вины.
– Я понятия не имела, простите меня, я… – выдаю на одном дыхании и сглатываю горечь во рту. – Мне ужасно стыдно, я не хотела…
– Я думаю, тебе следует сказать все это Арсению, а не мне. Он спрашивал о тебе.
– С-спрашивал?
Его мама смотрит на меня внимательно, изучающе, прямо в глаза. Уверена, у нее много вопросов. Хотя бы что ее сын делал с девчонкой, которая похожа на бродяжку в старом свитере, и почему та решила его убить. Но ее манеры явно не позволяют спросить об этом в лоб.
– Да. Утром его переведут в стационар. Сможешь навестить его. – Я киваю, пытаясь уложить в голове все, а Громова, прежде чем оставить меня, добавляет с циничной улыбкой: – Только, пожалуйста, обойдемся без меда. Арсений любит зеленые яблоки, их можно принести.
Уверена, мои щеки вспыхивают, и я даже не пытаюсь это скрыть. Я готова извиниться перед этой женщиной еще сотню раз. У меня ведь и мысли не было… Чертов Громов! Зачем он вообще потащил меня с собой? И кто в здравом уме хранит дома продукт, который может убить? А вдруг они подумают, что я специально?..
– Руслан выяснил, как мед появился в доме, – говорит мама Громова, будто отвечает на не высказанный мной вопрос. – Он был в подарочной продуктовой корзине, которую принес кто-то из ребят. Оттуда достали алкоголь и фрукты на стол, а мед и сладости остались.
– Ох…
– Арсений предпочитает не распространяться об этом. – Она особенно подчеркивает последнее слово.
– Конечно, – шепчу я, испытывая нечто вроде облегчения от того, что с меня подозрения в предумышленном убийстве сняты.
Но тугой ком, в который сжались мои внутренности, все равно не расслабляется. Внутренний голос нашептывает мне, чтобы я была спокойнее. Везде можно извлечь выгоду. Чем, мол, аллергия на мед не то самое слабое место, которое я искала, чтобы избавиться от Громова? Этим фактом ведь можно воспользоваться, чтобы надавить на него, шантажировать. Тем более Арсений не жаждет, чтобы об этом узнали все, но… Вечное дурацкое «но», на которое давит моя совесть! С ней попросту невозможно планировать никакую месть! И все же только подумаю, как плохо все могло закончиться… От этой мысли меня даже тошнит.
К черту Громова.
К черту месть и шантаж.
К черту его слабости.
Вполне возможно, что после горчично-медового покушения на него Арсению и так надоест возиться со мной. По крайней мере, я очень надеюсь на это. Спустившись по лестнице на первый этаж, я уже собираюсь убраться подальше, когда вдруг четко осознаю, что стою посреди больничного коридора в домашней одежде без карты и наличных денег, а на телефоне сдохла батарея.
– Чертов Громов, – рычу я под нос, проклиная мажора, с появлением которого вся моя размеренная и спокойная жизнь пошла под откос. И откуда он взялся со своей аллергией на мед? У кого вообще бывает аллергия на мед? Моя бабушка бы его засмеяла.
Взвесив все, я понимаю, что до утра точно не доберусь до общежития, да меня и при большом желании не пустят туда ночью – дверь после двенадцати закрывают, а сон у Лилии Петровны, нашей вахтерши, такой крепкий, что ее из пушки не разбудишь. Если я вообще живой до него дойду пешком и меня никто не ограбит, не изнасилует и не убьет. Бр-р-р. Вариантов у меня немного, поэтому я устраиваюсь поудобнее на скамейке в углу и не замечаю, как прикрываю глаза.
Следующее, что я чувствую, когда моргаю, – это боль в затекшей шее. Затем вижу силуэт передо мной.
– Ты почему еще здесь?
Я тру лицо, сажусь, заправляю за уши волосы, разминаю шею и шиплю, ощутив, как по левой ноге расползаются ужасно неприятные мурашки.
– Что…
– Ты должна была уехать домой.
Я пытаюсь соображать быстрее: больница, мама Громова, бургеры с медом.
– Я решила дождаться утра, чтобы сразу… – Договорить мне не дают, а я не могу признаться, что тупо застряла здесь из-за ее сына, который вполне может теперь подать на меня в суд.
– Уже утро. Пойдем.
Прежде чем встать, я смотрю на настенные часы и понимаю, что прошло четыре часа. За окном светает, в больнице по-прежнему немноголюдно, а мама Громова все еще меня пугает. Я даже не спрашиваю, куда мы идем, пока не оказываемся в двухместной палате, на одной из коек в которой спит… боже мой, это ведь Громов!
– Я не…
– Подожди здесь. Дежурного врача я предупрежу только, – она останавливается в дверях и строго хмурит брови, – лучше будет, если ты ляжешь на отдельной кровати. Не злоупотребляйте моей добротой.
Я даже ответить ей ничего не успеваю, а она уже исчезает из виду. Что может быть ужаснее, чем прикончить богатого дурака со связями? Разве что его мама попросит не заниматься с ним сексом, пока тот в больнице.
Полный провал.
Оглянувшись по сторонам, я нахожу дверь в уборную и скрываюсь там. Умываюсь, полощу рот, приглаживаю волосы – все бесполезно. Выходить не спешу. Я не хочу оставаться с Громовым в одной комнате три на три. Не могу я. Это слишком: душно, страшно, неприлично. А еще стыдно. Да, несмотря на то какой он дурак, мне стыдно за то, что я натворила. Пусть и не специально, но за непредумышленные убийства ведь тоже наказывают тюремным сроком.
Просидев в туалете на крышке унитаза еще какое-то время, я все-таки высовываю нос из-за двери и проверяю, спит ли Арсений. Зло обычно не дремлет. Медленно подхожу к кровати, пока каждый шаг дается с непомерным трудом. Я не хочу его видеть, смотреть на него, и все равно глаза так и примагничиваются к безмятежному лицу и голым плечам. Сейчас, когда Громов спит, он кажется таким… обычным? Нет высокомерия во взгляде, презрительной ухмылки, из его рта не лезут пошлые шуточки. Он спокоен, расслаблен и будто бы улыбается. Даже скулы не такие острые, как обычно.
Застыв прямо над ним, я против воли и всех доводов разума разглядываю его шею, кулон на ней, ключицы, подкачанную грудь, наполовину прикрытую больничной простыней. Я не могу не признать, что он чертовски хорош собой. Такой Громов, возможно, даже мог бы понравиться мне. Конечно, если бы на планете Земля не осталось других парней, но все же. Да, мог. Понравился бы. Может, даже…
Я вздрагиваю, потому что Арсений дергается и поворачивает голову в сторону. Затем еще раз. И еще. Его начинает откровенно трясти, а меня снова накрывает это чувство полной безысходности. Я теряюсь, хлопаю глазами. Понимаю, что нужно кричать, звать на помощь, но, как во сне, не могу произнести ни звука. В горле застревает ком. Сжав кулаки, чтобы унять дрожь, я набираю воздуха в легкие и оборачиваюсь к двери.