Неспешные пылинки вспыхивали на мгновение белым светом в золотых лучах солнца и тут же гасли в чердачном мраке. Из угла, погруженного в непроницаемую тень, Альберт протянул сухую узкую ладонь к тонкому золоту луча, замер на секунду и решительно подставил пальцы под солнечный свет. Тихо зашипела кожа, закурился дымок от освещенных пальцев, запахло жареным мясом. Через секунду он не выдержал, рука скользнула во мрак. Альберт поднес изуродованную ожогами ладонь к лицу, с ухмылкой стал смотреть, как прямо на глазах, затягиваются черные пятна ожогов, рассасываются уродливые, налитые красным, слизняки волдырей.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Костя из своего угла.
– Потому что приятно почувствовать настоящую боль. – Альберт вновь осклабился, в темноте ярко блеснули идеально белые зубы с чуть удлиненными клыками.
– Странный ты. – недовольно сказал Костя.
– Да, есть такое дело. – Альберт подбоченился. – Ты еще плохо нашего брата знаешь. Мы вообще, ребята с придурью.
– Это да… – согласился Костя, и тут же исправился, чтобы Альберт на него вдруг не обиделся. – Я про то, что плохо еще знаю.
– Ну да, я так и понял. – он глянул на Костю исподлобья и Косте этот взгляд не понравился.
Действительно, из всей кровососущей братии Костя, пока, только Альберта и знал. Ему, Косте, в свое время просто очень повезло.
Он тогда, вместе с подругой, с Машкой, сидел ночью у подъезда, взгромоздившись на лавочки с ногами. Из подъезда вышел высокий худощавый мужик, глянул в их сторону, осклабился зло и щелчком отправил окурок в Машку. А та такой хай подняла!
Короче выбора у Кости не осталось: слово за слово, одно за другое, третье за четвертое – пошли они выяснять отношения за гаражи.
Машка, дура, все орала, не унималась: дескать вломи этому быдлу Костик! Хотя сама ничем не лучше: вечно жует, парни говорили, что даже в то самое время, когда… Ну тогда, короче, тоже жвачку не выплевывала, всегда «чё» говорила, и постоянно «типа» для связки слов, для связки фраз. Один всего плюс у Машки и был – давала всегда. Вот Костик, в надежде на сегодняшнюю ночь, и подрядился…
За гаражами все случилось мгновенно. Альберт врезал Косте так, что тот дровами сложился у кирпичной стены гаража, а Машку выпил злобно и беспардонно. Никаких романтических дырочек на шее – разорванная к чертям глотка, кровь кругом и Машка, хрипящая, булькающая, сучащая ногами в драных колготках в сеточку.
Костя тогда подумал, что и ему не жить, но Альберт убивать не торопился. Подсел рядом с Костей на чурбачок, ногтем мизинца поковырял в зубах и начал неспешно:
– Однако, шалава. – сказал легко и буднично, будто со старым другом общался. – Еще та давалка.
Костя попытался прохрипеть что-нибудь злое, обидное, но после удара до сих пор не мог дышать по нормальному – как рыба ртом воздух хватал. Альберт посмотрел на Костю, на лицо его перекошенное и спросил с хитрым прищуром:
– А ты знаешь, что у этой, – кивок в сторону притихшего тела, – сифилис и триппер? – увидев округлившиеся Костины глаза, улыбнулся весело. – Не знал. Так что, брат, считай я тебя от всенародного позора и стен КВД спас. Цени.
– Ценю. – через силу просипел Костя, обретя возможность ухватить таки кус воздуха.
– Ты, – Альберт взял в руку большой серебряный крестик, свисающий с Костиной шеи, – гот что ли?
– Да. – Костя кивнул.
– В вампиров и всякую лабуду веришь?
Костя бросил короткий взгляд на труп, на бледное лицо собеседника, сплошь заляпанное кровью, улыбнулся и кивнул.
– Ну да, – усмехнулся Альберт, -глупый вопрос. Сам то вампиром стать хочешь?
– Хочу.
– Ну вот и славно. Послужишь мне для начала, а потом посмотрим. – похлопал Костю по плечу. – Давай, вставай, нам еще прибраться надо.
С тех пор Костя и ходил в услужении у вампира Альберта. Альберт оказался совсем не похожим на традиционного вампира из книг и фильмов. Был он некрасив, с вытянутым, лошадиным лицом, смотрелся он как то потерто, устало. Кожа его была землистого, неприятного цвета, а губы, поперек россказней о вампирах, были не алыми, не налитыми кровью, а чуть синюшными, как у старика. Но вот в остальном, все было точно так же как и в первоисточниках: сильный, быстрый, кровожадный, зубастый и боящийся солнца. А еще он, Альберт, был отнюдь не возвышенным, не усталым от жизни, не утонченным – просто нормальный мужик и все. Такого в толпе увидишь и ничего про него не скажешь.
Да и обратили его тоже совсем не по красивым вампирским канонам. Ему должны были деньги, вернуть не могли, и должник предложил ему, вместо расплаты вечную жизнь. Альберт согласился, о чем и жалел.
Ему пришлось уволиться с работы, денег стало резко не хватать. Он поначалу хотел было заняться грабежами, но с тех пор, как один раз на него едва не вышли менты, он бросил эту затею и стал вылавливать бомжей и прочую шваль, о которой никто вспоминать не будет. Квартиру Альберт был вынужден продать, потому как платить за нее было нечем, и в конечном итоге прибился он на чердаке заброшенного дома.
Обо всем этом Альберт Косте рассказал, но на Костино решение это не повлияло. Костя хотел стать вампиром. Просто, по Костиному мнению, Альберт изначально пошел не тем путем. Он боялся попасться, он боялся засветиться, прятался, вечно был в тени и боялся пользоваться своим даром. Нет, если бы Костя стал вампиром, он бы вел себя иначе. Быть вампиром, быть быстрой ночной тенью, быть духом мрака… Костя мечтал об этом, Костя этим грезил!
Он выпал из своей тусовки, он стал замкнутым, он стал пропадать непонятно где, стал пропускать тусовки, обряды. Ладно, родители давно поняли, что потеряли своего сына, и все думали, что выкарабкается он когда-нибудь из своей этой блажи, забудет он о черном макияже и кладбищенских прогулках, но вот свои – те кто разделяли с ним увлечение смертью, ничего понять не могли.
В один из вечеров, когда он должен был в очередной раз пойти на встречу с Альбертом, Костю окликнули:
– Костыль! – больно резанул по ушам хриплый, прокуренный голос. – Костыль, стой!
Костя остановился, оглянулся. Лавируя меж прохожих, его догонял Володька, по кличке Всадник. Вообще то первой его кличкой была «Конь», так его называли за вытянутое лицо, за крупные, лошадиные зубы, и за лошадиный же ржач. Только на Коня он обижался сильно и мог дать в рожу, поэтому методом проб и ошибок сошлись на Всаднике.
Володька в несколько шагов нагнал Костю.
– Костыль, ты где? Сто лет тебя не видел. Метнулся куда? – его, накрашенные черным глаза, подозрительно сузились. – К Черепу перекинулся?
– К Черепу? Да сдался он мне.
– Тогда где?
– Да так… – уклончиво ответил Костя.
– Ну? Чего тушуешься, колись. – подался вперед и доверительно сказал. – Слышал, Маха пропала.
– Машка? – Костя сглотнул, быстро, слишком быстро, сказал. – Какая Машка?
– Суккуб. – назвал Всадник ее прозвище. Вообще то ее называли короче, выразительнее и точнее – «Сука». В их тусовке поговаривали, что Всадник на Суку сильно запал, но увесистые кулаки Всадника не позволяли этим слухам прогрессировать. Хотя и так всем было видно и ясно, что дело именно так и обстоит: любил Володька Машку, а она, хоть и была той еще леди, но из всех ухажеров только Володьку к себе не подпускала.
– Сука? – наигранно меланхолично ответил Костя, – Да загуляла, что раньше что ли не бывало?
Костя почувствовал, как предательски дрогнул его голос в конце фразы.
– Бывало. – спокойно ответил Всадник. – С тобой последним и бывало. – он подался вперед, легонько, даже можно сказать – нежно, взял Костю за грудки, звякнула серебряная цепь с крестом. – Костыль, по мне, так кажется, что ты чего-то темнишь. А?
Прохожие будто и не заметили намечающейся драки, разве что теперь их обходили по чуть более широкой дуге.
– Володь, – вспомнил Костя имя Всадника, – Володь, ты что? Я ж свой.
Нрав у Всадника неспокойный был, да и калач он тертый, по роже мог так прокатиться, что живого места не останется, к тому же он это дело любил. Не даром нос перебит и челюсть его лошадиная, ломанная.
– Свой? Может быть. И тот кент, что с тобой таскается, бледный, может тоже свой. – он отпустил его, охлопал по куртке, будто выглаживая, для виду пылинку с Костиного плеча сбил. – Только это еще выяснить надо. – задумался, и изрек печально. – Может все же в рыло?
– Володь, тут… – Костя сглотнул. Видно было, что Володька просто так от него не отстанет, да и то что о Альберте он знал, не прибавляло уверенности. – Тут… Володь, такое дело. Тот бледный… Он, – закусил губу, посмотрел на Володьку с надеждой, но тут же сник, – вампир он…
– Кто? – усмехнулся, показав свои желтые лошадиные зубы. – Этот? Немочь?
– Да, и он Суку… Машку… – Костя понял, что сейчас он схлопочет, но другого выхода у него просто не оставалось, – того, выпил.
– Что сделал? – и Володька таки саданул кулаком Косте под дых. Костя застонал, попытался было сложиться, но Володька его удержал. – Я не понял, что он сделал?
– Выпил… – просипел Костя.
– Ты, Костыль, – говорил негромко Всадник, склонившись к уху Кости, – сейчас мне этого своего кента выложишь, а там посмотрим, какой он вампир. А ты, Костыль… – Всадник облизнул губы, – с тобой, Костыль, мы еще посмотрим.
Он легко, будто котенка, тряхнул Костю за шиворот, толкнул.
– Пошли.
Костя пошел. Выбора не было, да и Альберт… Может Альберт во всем и разберется. Что ему этот Конь?
К тому времени, когда они подошли к заброшенному, слепо щурящемуся выбитыми окнами, дому, уже стемнело. Сумрак был еще несмелый, синий, ему было далеко до ночного мрака, но солнца уже не было.
Альберт, усевшись на остатки лавочки, ждал у подъезда. Увидев, что Костя идет не один, удивленно вскинул одну бровь, но с места не двинулся.
– Этот что ли? – зло сказал Володька, непонятно зачем уточняя. Он таки отпустил Костю, сунул руку в карман, достал оттуда зловещего вида кастет с тяжелой, тусклой свинчаткой, надел на пальцы. – Встрял ты, бледный. – Всадник шагнул вперед, разминая плечи. – Реально встрял.