На девушке, которая сидела на переднем сиденье, была лёгкая куртка цвета зелёного чая. Таус знал, что эти куртки в традиционном стиле называются «сурани»: широкие рукава, едва заметная кисть на вороте и вышитый рисунок на левой лопатке. Но такую одежду уже почти никто не носил, поэтому молодой человек с любопытством разглядывал пассажирку – к сожалению, она сидела к нему спиной, так что он видел только красивые каштановые волосы с золотистым отливом, край куртки, да ещё сбоку сумочку того же цвета, но чуть бледнее. На сумочке покоилась её рука с тонкими пальцами и почти без украшений – только лёгкий браслет с двумя маленькими камнями.
Таус подумал, что в Японии традиционная одежда с широкими рукавами была только у именитых людей. Вспомнилась русская поговорка «спустя рукава». Но вот «сурани» очень удобны: они просторны, не стесняют движений и ничему не мешают, а у талии собираются невидимым поясом.
Мимо окон пробегали пустеющие рощицы, и вилась в отдалении речка вечернего цвета, с позолотой. Воздух казался прозрачным, а в салоне автобуса был полумрак, так что Таус вскоре задремал, прислонив голову к окну.
На одной из остановок по пути зашла девушка в чёрном пальто и села недалеко от Тауса, лицом к нему. Он обнаружил это минут пять спустя, когда проснулся. Девушка расстегнула пальто, чтобы было удобнее сидеть. Под ним оказалось короткое светлое платье из тонкой шерсти. Молодой человек исподволь любовался смуглым личиком девушки, которая с лёгкой улыбкой слушала музыку в маленьких наушниках, её стройными ногами и тонкими кистями рук. Он пожалел, что не взял с собой фотоаппарат, но потом подумал, что незаметно сделать снимок было бы не очень удобно, поэтому просто стоило насладиться её обликом прямо сейчас. Тем более, что ехать осталось минут пятнадцать.
На своей остановке Таус, вздохнув, встал и пошёл к выходу. Пассажирка в жемчужно-зелёном «сурани» уже стояла у выхода и сошла первой на той же остановке. Молодой человек подошёл к станции, изучил расписание автобусов, потом зашёл в придорожную закусочную и выпил кофе со сладкой булочкой. Обычно он никогда не брал с собой еду в поездки, предпочитая этому кафе по пути.
Когда он снова вышел на улицу, уже вечерело, и он быстрым шагом направился к мосту.
Таус не был тут уже года два, но помнил дорогу в деталях: узкая тропинка сворачивает налево, орешник, заброшенная будка, потом резко открывается вид на Нум-Хет, деревянный мост, рощица, а дальше первые дома городка.
У него всегда было какое-то чуть щемящее чувство, когда он снова возвращался сюда. Как будто за время отсутствия он что-то пропускал в своей жизни.
Таус перешёл через мост, отметив про себя, что в прошлый раз, кажется, мост выглядел как-то по-другому.
Едва он вышел из рощицы, как чуть не наткнулся на девушку в куртке цвета зелёного чая. Она сидела на корточках и, как ему показалось, что-то высматривала в вечерней траве. Таус подошёл, присел рядом и спросил, потеряла ли она что-то и может ли он помочь. Девушка, придерживая рукава «сурани», в это время осторожно моргала, чтобы со слезой из глаза вышло и то, что попало туда, – по всей видимости, какое-то насекомое, – но попыталась улыбнуться и ответила:
– Да нет, спасибо. В глаз просто что-то угодило, сейчас пройдёт.
– Юмилла? – поражённо спросил он.
– Привет, Таус.
Девушка наконец-то почувствовала, что глазу ничего не мешает, осторожно промокнула его салфеткой и поднялась.
– Привет. Не ожидал тебя увидеть. А ведь мы в одном автобусе, получается, ехали.
Юмилла кивнула.
– Почему не ожидал? Я тут живу. К сестре ездила в Эминар погостить.
Они неторопливо шли к домам. Таус спросил:
– Тебя проводить до дома?
– Вот мой дом. Ты уже забыл, где я живу? – удивилась она.
– И правда…
– Пока, Таус.
– До встречи!
Она едва заметно качнула головой, входя в сад. Он ни словом не обмолвился о прошлом, и она не намекнула. Наверное, это значит, что прошлое закончилось. История осталась в прошлом. Наступило будущее. Юмилла любила играть словами.
Дома была только мама: отец уехал в командировку. Девушка возмущённо рассказала маме про Тауса, на что та лишь улыбнулась и позвала пить чай. А от чая Юмилла никогда не отказывалась, тем более от черничного с шоколадными конфетами.
На следующее утро девушка пошла в кафе в утреннюю смену, но осталась до вечера: и Талина, и новенькая девушка, Аймари, отпросились по случаю Дня школы: у обеих родители работали учителями, и девушкам нужно было помочь с организацией праздников и по дому. День, впрочем, прошёл очень легко и быстро: посетители, как на подбор, были вежливые, что не каждый день встретишь. Юмилла вспомнила, как в последнюю поездку в Эминар она зашла в какой-то небольшой продуктовый магазин. Одна продавщица разговаривала по телефону, облокотившись грудью на прилавок, вторая что-то распаковывала. Первую Юмилла решила не беспокоить, у второй громко, вежливо и внятно спросила, продаются ли у них непрозрачные пакеты. Продавщица посмотрела сквозь девушку и стала распаковывать дальше. Поражённая Юмилла подождала секунд пятнадцать, развернулась и вышла. В следующем магазине молоденькая продавщица подала ей пакет, как показалось, ещё до того, как Юмилла успела спросить о нём.
Вечером мама с порога, разделывая мандарин, сообщила, что девушке звонил Таус.
– Симптоматично, – хмыкнула девушка, угостилась долькой мандарина и ушла умываться. – Вот увидишь, – продолжила она фразу через пятнадцать минут, – теперь каждый день будет звонить. А два года я для него не существовала.
– Мужчины вообще странные существа, как я заметила, – доверительно сообщила мама. – Только папе об этом не говори.
Юмилла рассмеялась и принялась за ужин.
На следующий день она сидела дома и увлечённо читала словарь японского языка, когда зазвонил телефон.
– Юмилла слушает.
– Привет, Юмилла!
– О! Таус. Не могу сказать, что твой звонок неожиданный.
– Почему это?
– Ты предсказуем, мачо.
– Хм. Ну ладно. Ты представляешь…
– Вежливые мачо всегда спрашивают у девушек, есть ли у них время поговорить, а не переходят сразу к делу.
– Ой. Ну извини. Есть ли у драгоценной Юми время поговорить?
Девушка подумала.
– Есть.
– Так вот. Ты представляешь, у меня последние дни какая-то беда прямо случилась.
– Какая?
– Сегодня мне нестерпимо захотелось колы. Я подхожу в магазине к холодильнику, вынимаю бутылку, а у неё крышка отлетает, и кола, разумеется, фонтаном наружу.
– Зрелищно, – согласилась Юмилла.
– Это одна беда. Иду домой, локтём чуть не взорвал пакет с чипсами.
– Жалко, что не взорвал, – посочувствовала девушка.
– Ну чего ты. А давеча, когда я заваривал чай, на свежевымытом полу случайно оказалась лужа заварки. Я не знаю, как это у меня получается. Уже два дня подряд то одно, то другое.
– Справляешься?
– Мне ужасно не хватает женского участия. Я сейчас себе чай налил и бутербродов сделал. Кроме того, что сдобная булочка липнет к зубам, пока всё идёт хорошо. Но я опасаюсь.
– Сдобная булочка, – задумчиво проговорила Юмилла. – Бутерброды.
– Да! Да! И я планирую лечь и тихо лежать, пока ничего не произошло.
– А я грустно гляжу на одинокий банан. Ты там береги себя. Не зацепи стул. Стол тоже не зацепи. Телефон не урони. Со шкафом осторожнее.
– Шкаф дальше. Ему ничего не грозит. Остальное в зоне риска.
– Ну я спокойна за шкаф.
– Это бы всё ничего, Юми. Но я гадаю, почему бутерброд оказался надкусанным с противоположной от меня стороны.
Юмилла уронила трубку и от смеха упала в кресло. Из трубки всё раздавались воркующие и призывные звуки. Отдышавшись, она снова взяла телефон:
– Ты пока жив?
– Относительно. У меня острая нехватка Юмилл в окружающей среде.
– Я намёков не понимаю и не буду понимать, даже если ты выразишься предельно конкретно и недвусмысленно.
– Это как отказ трактовать?
– Нет, – пояснила Юмилла. – Это просто очередная мудрость из моих уст.
– Я записал. То есть сегодня вечером мне возбраняется повести тебя в кафе?
– Понимаешь, дорогой Тау-руми. Я вчера весь день провела в кафе. Официанткой. И завтра мне предстоит примерно то же самое на полдня. Так что я буду отчаянно сопротивляться и звать на помощь, если ты меня поведёшь в кафе и сегодня.
– Сказать, что я просто удручён – это значит промолчать. А что сможет усладить твою душу?
– Тебе на размышление об этом даются примерно сутки, юноша. А теперь саёнара. У меня тут урок японского.
Таус невыразимо грустно попрощался и повесил трубку. Юмилла улыбнулась и снова принялась за чтение. Потом резко спрыгнула с кресла, взяла чистый лист бумаги и перо и, задержав дыхание, вывела в два столбца:
В цветы абрикоса влюбляешься каждый раз,
Стоит их только увидеть снова весной.
Полюбовалась размашистой надписью чёрной тушью по светло-бежевой бумаге, положила листок на стол. Вряд ли кто-то, кроме неё, поймёт намёк в этой надписи, подумала она и с чистой совестью пошла гулять. По дороге сорвала небольшую кисть винограда и дошла до реки, наслаждаясь сладкими ягодами, взрывающимися соком во рту.
Метрах в трёхстах от моста была тропинка, которая вела вниз, к самой воде. Летом тропинка зарастала буйной травой, радующейся солнцу, а сейчас растительность около неё напоминала семидневную щетину неопрятного старика: жёсткие стебли высохшей травы, вялый ковёр из налетевших листьев, уже утративших благородный цвет осени.
Виноград уже закончился, так что девушка могла внимательно и вдумчиво спускаться по крутой тропинке. Внизу было любимое место на больших камнях, частично покрытых мхом в местах, где они соприкасались. Юмилла села на один из камней и стала смотреть на воду реки Нум-Хет. На древнем языке это название значило: «Седая вода». Осенью это название было особенно понятно. Вся природа вокруг напоминала старость и увядание. Деревья – как пожившие и изведавшие на своём веку люди; равнодушные серые камни вокруг; река, которая при внешней живости была покрыта седой пеной от частых ударов о камни изрезанного морщинами берега.
Иногда брызги долетали до ног девушки. Юмилла подумала, что это похоже на острый и колючий взгляд из-под седых бровей.
– До чего же всё уныло, – произнесла она вслух и критически осмотрела себя. Блеклых цветов одежда, почти никакого макияжа. Очевидно, подсознательно она тоже поддалась настроению холодной осени.
Нерешительно звякнул телефон; девушка достала его и прочитала сообщение от Тауса. Фотография одинокого цветка и несколько слов: «Понял, что тогда я совершил ошибку. Простишь?»
Юмилла, как всегда, когда была в глубочайшей нерешительности, потёрла кончик носа. Было сильное искушение написать что-то в духе «Да нет» или… или вообще не отвечать. На последнем она пока и остановилась. Вода всё так же монотонно кипела в реке. Ледяной кипяток. Девушка вздохнула – изо рта пошёл пар, и она поняла, что, оказывается, замёрзла. Кисти рук порозовели. Она потёрла ладони друг о друга и быстро поднялась вверх. На поверхности – девушка всегда фантазировала, что она спускается в какое-то подземное царство – было теплее, и природа не казалась такой гнетущей. Деревья тихо стояли, облачённые в расписные «сурани», под ногами, вжав голову в плечи, прошмыгнула кошка, уносящая в зубах кусок чьей-то украденной сосиски. Спокойствие и ожидание чего-то было разлито в воздухе. Юмилла поймала пикирующий вниз красный лист и устроила его рядом с воротом куртки.
Дома мама встретила девушку словами:
– Я достала абрикосовое варенье. Действительно, что-то мы про него забыли. Хорошо, что ты напомнила.
Девушка улыбнулась и пообещала заняться этим вопросом вплотную. После чего написала в ответ Таусу то же самое двустишие, дополнив его словами: «Настоящую красоту абрикосов видно после цветения. А когда урожай соберут, будет ли рыцарь так же любить голые осенние деревья, как любил весной их цветы, едва увидев?»
Телефон молчал до поздней ночи. Когда Юмилла, второй раз напившись чаю с вареньем и тёплыми булочками, принялась за толстый том истории европейского искусства, снова пришло сообщение: «Я плохой садовник. Я просто случайный прохожий, на миг остановившийся перед красотой твоего цветения».
Девушка проворчала:
– Ну ещё ритуальное харакири сделай в знак своего поражения.
И легла спать. На щеках была едва уловимая полынная горечь от того, что волны воспоминаний никак не могли улечься, но ветер, освобождающий душу от сомнений, уже налетел и смёл все шаткие песочные замки.
Юмилла погасила лампу и спокойно заснула.
11 октября 2009