Боевой корабль медленно двигался по безбрежному и изменчивому Тихому океану. Бывший немецкий сухогруз, полученный по контрибуции, напичканный новой аппаратурой, артустановками и обшитый бронёй, он не мог развить большой скорости, но все механизмы, дизеля, насосы, вентиляция, добротно сделанные немцами, ещё до войны, работали безупречно. Даже машинный телеграф бодро звенел, когда на мостике перекладывали рукоять, хотя все команды уже давно отдавались по ГС связи.
Командир БЧ-5 капитан 2 ранга Быков, он же Бык, внешностью оправдывал свою фамилию и прозвище, был высок, грузноват, тяжело ступал по трапу и имел привычку слегка наклонять голову вниз и смотреть исподлобья, особенно, если что то не нравилось в вверенном ему машинном отделении. Бык чувствовал машину, как доктор слушая больного, определял болезнь, знал каждый болтик, сам показывал молодым матросам как и где надо смазывать механизмы, какой шланг или трубку стоит поменять, а к каким без мичманов даже не прикасаться. От всех начиная с младших офицеров до матросов требовал соблюдения порядка и регламента в обращении с машиной и ненавидел халатность.
Он стоял на площадке возле первого дизеля и не наблюдал вахтенного, а стрелка давления основного редуктора приближалась к красному сектору, его лицо начало багроветь, а глаза наливаться кровью.
Отслуживший полтора года, большую часть из них в машинном отделении и трюмных палубах, изучая матчасть, старший матрос Дима Кульнев, подтачивал на наждачном круге крюк акулоловки, в «яме»*, как обычно стоял шум от работающего многотысячного табуна лошадей, но даже сквозь этот шум он услышал рёв Быка и отбросив крюк, пулей взметнулся по трапу на второй ярус к дизелям. Подбежал к командиру и стараясь не глядеть в глаза Быку, прокричал:
_ Вахтенный, старший матрос Кульнев.
_ Это что?, – палец Быка упёрся в манометр,
_ Что?, сукин сын! Ты на вахте или где?
Кульнев в два прыжка очутился у обратного клапана, крутанул на два оборота, сбросил заслонку и прикрутил клапан компрессора. Давление начало выравниваться.
Бык оценил знание и быстроту матроса и пригрозив пальцем, сказал:
_Ну, Кульнев, ляжем в дрейф, чтоб здесь сидел, … ещё такое повториться шкуру спущу!
_ Пронесло, – пробормотал Дима, глядя вслед удаляющемуся «деду».
На следующий день корабль пересёк винную параллель* и когда перед обедом пробили шесть склянок, по всем палубам и кубрикам прозвучал бодрый голос старпома: «Корабль лёг в дрейф, вахта только у действующих механизмов, дежурным заступить на дежурство, команде отдыхать!»
Тропическое солнце било с небес и накрывало надстройки и рубки боевого корабля, на верхние палубы как тараканы из щелей, осторожно вылезали усатые офицеры, уже переодетые в тропичку, матросы, стайками, кто в робе, кто в шортах, галдя и радуясь, внезапному отдыху, растекались по кораблю. На вертолётной палубе связисты начали устанавливать волейбольную сетку, на полубаке трюмачи* с боцманами чистили и готовили к наполнению бассейн, большая масса матросов, раздевшись по пояс, просто слонялась без дела, подставляя свои телеса знойному солнцу. Шкафуты и корма наполнялись рыбаками, офицеры, раскручивали спиннинги, «сундуки» забрасывали маленькие сетки в надежде вытралить хоть что-нибудь, Кульнев с Ковбоем тащили на ют акулоловку.
Два месяца назад его земляк, старшина боцкоманды Губин, перед сходом на берег, в парадке, зашёл к нему в кубрик и позвал: «Пошли, Димон, дело есть..»
_ С тебя хоть портрет пиши, – восхищённо сказал Кульнев, глядя на ушитую форму старшины,
_ Поздравляю, завтра уже во Владике гулять будешь!
Губин открыл малярную кладовую, где среди банок с красками в картонной коробке, лежала аккуратно сложенная акулоловка.
_ Бери, земеля, пользуйся.., хотел своим оставить, да у них есть одна, так что теперь и у мотористов будет. Кульнев застыл не веря своим ушам и глазам, вряд ли какая памятная вещь ценнее на корабле для матроса, чем акулья челюсть, каждый хочет увезти на свою малую родину сувенир на память – настоящую челюсть акулы. Её нельзя купить, деньги мало что значат, увольнения на берег, крайне редки, в судовой лавке ничего толком не купишь, так что если бы кто то решил продать акулью челюсть – выстроилась бы длинная очередь из желающих. Её можно было только выиграть на спор, что случается, но крайне редко или поймать, что происходит тоже не часто, одному или в тандеме с владельцем акулоловки, других вариантов нет. А акулоловка вообще бесценна, после того как несколько лет назад, один недалёкий трюмач срезал лини у спасательной шлюпки для каната акулоловки и во время учебной тревоги и спуска шлюпки на воду, она чуть не перевернулась вместе с сидящим в ней экипажем, старпом запретил делать новые акулоловки раз и навсегда. Старпома уважали не только офицеры, но и матросы.
Так на корабле остались три акулоловки, одна у рулевого Тимохина из БЧ-1 и две у боцкоманды. Они передавались как по наследству, из рук в руки и все знали, чьи они.
Кульнев обнял старшину: «Спасибо Андрюха, век не забуду, вот это подарок!»
_ Ну ладно, ладно, чуть не задушил, ишь клешни то железные стали, – Губин улыбнулся и добавил, – приходи на шлюпочную, перед построением.
Димон под завистливые взгляды матросов, на вытянутых руках, пронёс коробку в кубрик, где его обступили салаги, восхищённо рассматривали крюк с тросом, щупали канат с большим поплавком из крашеного пенопласта.
Старпом, по заведенному обычаю, построил на шлюпочной палубе, увольняющихся в запас матросов и старшин, сказал напутственную речь о чести и достоинстве военного моряка, поблагодарил за службу, лично пожав руку каждому и кок разлил по последней чарке сухого вина.
Моряки стали прощаться с экипажем, между ними ходил дежурный по кораблю, капитан–лейтенант Побережный, или Шкаф, за его высокий рост, широкие плечи, дубоватость и простоту натуры. Он подходил к отслужившим свой срок матросам и орал:
_ Почему форма не по уставу, вот клёша с тебя сдеру, прямо здесь.., а ты что лыбишься, это же не бескозырка, а кипа жидовская, в бубен захотел…
Старший помощник махнул ему рукой, как бы говоря, чтоб он отстал, старпом и сам не любил разряженных павлинов, самолично срывал доморощенные аксельбанты и незаслуженные знаки отличия, но сейчас не хотел портить праздник.
Главный боцман доложил, что катер спущен и моряки подхватив дембельские дипломаты, начали сходить по трапу. Сверху им что то кричат, машут руками, они машут в ответ, у некоторых в глазах скупые слёзы, на лицах радость и гордость, что ты прошёл службу и немного тревоги, от начинающейся неизвестной жизни.
Катер сделал круг вокруг корабля под льющийся из репродукторов марш «Прощание Славянки» и медленно направился к берегу. Дима долго стоял на баке*, махая вслед удаляющемуся катеру, сердце сжималось, ещё половина службы впереди, а так хочется домой, увидеть маму и друзей, разные мысли лезли в голову, лишь щедрый подарок согревал душу. Подошёл Ковбой:
_ Не дрейфь, Димон, скоро и мы там будем, – потом почесал затылок и предложил взять его в напарники.
Сегодня его первый лов, солнце греет макушку, Кульнев немного напряжён, а Ковбой вразвалочку, тащит впереди канат и объясняет позади идущему Диме, держащему крюк с тросом:
_ Главное не дёргайся, будь спокоен, как Блондин перед выстрелом, куда она денется, когда на крюк оденется.
Ковбой, он же Юра Порошенко, одногодок Димы по призыву, жизнерадостный харьковский хохол, хитроватый и пузатый, любитель ковбойских вестернов, которые он мог пересказывать часами в кубрике или в курилке на полубаке, а однажды, когда заболел почтальон, он с берега вместе с почтой притащил фильм «Хороший, плохой, злой», добытый им на кораблях у стенки, который смотрели всем экипажем несколько раз, под комментарии Ковбоя.
На юте уже копались с акулоловкой Тимоха с товарищами:
_ Маслопупы* пожаловали, конкурирующая фирма..
_ Какие вы нам конкуренты, новичкам всегда везёт, – миролюбиво отвечает Ковбой. Неожиданно им дорогу преграждает в белой робе с открахмаленным синим гюйсом, годок* флота российского, коренастый сигнальщик Супруненко.
_ Дай – ка, Ковбой, помогу донести, – берёт у Юры канат и глядя на Кульнева произносит: «Тебе, Димон ещё служить и служить, а мне на службу х.. ложить, после похода на сход собираться, так что вместе ловить будем!»
И зычно кричит собравшимся у лееров* зевакам:
_ Расступись, дрищи…
Хохол насаживая кусок сырого мяса, добытый с большим трудом на камбузе, уточняет: «Если первая сорвётся, то вторая наша…»
_ Ты, Ковбой, не забывай с кем разговариваешь.., ультиматумы тёще будешь ставить, – годок берет крюк с наживкой и лихо забрасывает за борт. От кормы, покачиваясь на волнах, отходят две акулоловки, боцмана где то задержались.
Через минут двадцать появляется акула, делает круг вокруг акулоловок, на юте нарастает ажиотаж, все места у лееров заняты, стоит сплошной гул, как перед рок концертом, хищник направляется к штурманской акулоловке, медленно подплывая, трётся о наживку головой и неожиданно, делает поворот в сторону другой акулоловки. Дима слегка подтягивает канат как бы подманивая хищника и вдруг из глубины стремительно выходит другая акула, толкает мордой кусок мяса, слегка поворачивается и резко заглатывает его. Дима начинает быстро тянуть, ещё не веря, что акула на крючке, Супруненко с Ковбоем подхватывают канат, со всех сторон крики и лезущие с советом руки.
_ Тащи ровно, без слабины, не мешать, заткнулись все! – лицо Супруненко сосредоточено, он быстро, но равномерно работает руками. Хищник трясёт мордой, сильно не упирается пока находиться в воде, но как только оказывается у борта корабля и выходит из воды, начинает ожесточенно бить по корпусу корабля мощным хвостом, раскрывая пасть и изгибаясь всем телом, наносит сильные, глухие удары, но крюк прочно засел в её глотке, акула постепенно поднимается вдоль борта.
_ Ковбой, хватай трос и переваливай, – орёт красный от напряжения Супруненко, Ковбой перехватывает трос, приподнимает его над леерами, резкий дружный рывок каната и акула падает на палубу.
Крики стихают, морского охотника уважительно разглядывают и обступают со всех сторон.. _ Вот это дура..
Почти трёхметровая акула лежит на животе, слегка шевеля хвостом, её черные бездонные глаза тоже рассматривают людей. Из пасти торчит крюк с тросом, кожа блестит и переливается на солнце, тело сигарообразной формы кажется совершенным. Дима вцепился в канат, не в силах разжать пальцы и оторвать взгляд от акулы. Супруненко с Ковбоем обходят акулу и хватают её за хвост.
Подходит Дантист и выверенным сильным ударом пожарного кранца наносит удар по голове, потом деловито произносит: «Наркоз, оглушающий.» Акула обмякла и затихла. Дантист вставляет ей деревянные бруски и кусок арматуры в раскрытую пасть, ещё раз, уже не сильно, бьёт кранцем по голове, и начинает филигранно, скальпелем, вырезать челюсть. Дантист, котельный машинист Клюев, за отсутствием на корабле стоматолога, научился лихо выдирать зубы нуждающимся, используя не только щипцы, но и шкивно –лебёдочные механизмы, вторым его хобби было удаление челюсти у акул.
Разгребая толпу, за спиной Димы вырастает Бык:
_ Кульнев, почему не у дизелей, а.. табанишь?
_ Да к, молодой матрос Абрамович сейчас на вахте, иди говорит, Дима, отдыхай, а я тут заведование пока изучать буду, – оправдывается Дима, и переводит стрелки, показывая на распластанное тело, – товарищ капитан 2-го ранга, а я тут акулу поймал..
_ Вижу.., не слепой, ты хоть знаешь, что это за зверь? – голос Быка добреет, он пристально рассматривает боковые плавники и заострённую голову.
_ Да к, акула..
_ Это не просто акула, дубина, это мако, опасный хищник, не хотел бы я с ним в одной акватории находиться,.. зайди потом на пост и доложи… и осторожнее она и без челюсти задаст шороху.., – покачиваясь, Бык уходит на шкафут.
Клюев аккуратно вырезал челюсть, посмотрел на Кульнева и спросил: _ Кому? – Дима кивнул на довольного сигнальщика.
Супруненко бережно взял челюсть и произнёс речь.
«Это не просто челюсть, это челюсть мако, моя челюсть мако, запомните души морские, что значит быть в нужном месте, в нужный час».
Дантист вытащил крюк и арматуру распирающую глотку, акула закрыла беззубую пасть и дернулось всем телом несколько раз.
Склянки пробили полдень, радостный звук, время обеда. Матросы потянулись в направлении камбуза.
Чуть в стороне облокотившись на эндшпиль*, наблюдал эту картину Химик, специалист химслужбы, попросту «пассажир» на корабле, так как целыми днями занимался исключительно своими делами, кроме рапорта на мостик два раза в сутки: «Уровень радиации ноль. Доложил старшина 2-ой статьи Иконников». Пробу воды, он естественно не брал, безапелляционно утверждая:
_ Что мне делать больше нечего, я и так вижу.
При этом был постоянно чем– то занят, паял, лепил, мастерил в своей каморке и придумывал различные розыгрыши. Вот и сейчас, Химик, думая о чём – то своём, не спеша подошёл к Дантисту:
_ Хватай её и потащили на полубак, есть одна мысль, Димон, отдай акулоловку Ковбою пусть тренируется, бери за хвост, давай подсоби…
Так втроём, накрыв брезентом, Дантист впереди, Химик обхватив за талию, как любимую женщину и Кульнев сзади, они потащили акулу на нос корабля..
_ Чё там тащите? – интересуется любопытный мичман, закидывая со шкафута самодельный трал.
_ Раненого, – глядя вперёд, отвечает Химик.
_ На колчаковских фронтах, – добавляет Дантист.
_ Ну,…ну, – «сундук» перегибается за борт, рассматривая плавающую на поверхности сетку.
Акулу притащили на полубак и положили возле бассейна. Бассейн, квадратный железный куб, шесть на шесть метров, окрашенный с двух сторон шаровой краской, возвышался почти на два метра над полубаком. Сверху, на шлюпочной, боцмана уже установили деревянный настил, чтобы можно было удобно запрыгивать или спускаться по трапику в бассейн, на полубаке, всё ещё толкались два трюмача, завинчивая вентили. Химик объяснил, что акулу надо аккуратно, пока все ломанулись на обед, спустить в бассейн и ждать, но, чтоб рот на замке, ничего не знаю, ничего не видел…
_ Какой базар,..само собой, – трюмачи дружно закивали. Акулу, равнодушно лежащую на брюхе, похоже не понимающую что с ней сделали и всё ещё прибывавшую под наркозом пожарного кранца, бережно перебросили в бассейн. Акула несколько секунд лежала не шевелясь, похоже не веря, что снова очутилась в морской воде, потом ожила, сделала разворот и начала исступлённо кружиться по дну бассейна, как будто ища выход.
А в это время капитан–лейтенант Побережный, пользуясь тем, что бассейн только что наполнен и пока никого нет, напевая бодрый марш, пробирается по шлюпочной уже надев плавки. Он разбегается по настилу и… прыгает в бассейн, ныряет и ….. как пробка из под шампанского выпрыгивает из воды, с округлёнными глазами, не касаясь трапа, через секунду оказывается на настиле бассейна, размахивает руками, жестикулирует, глотая воздух и спустя некоторое время наконец орёт: «Акула, там акула, вот сука…»
Не в силах сдерживаться, на полубаке, покатываясь за бортами бассейна, начинают громко хохотать матросы, на шлюпочной на крик подтягивается народ, «Шкаф» изумлённо озирается вокруг и не в состоянии ничего понять, объясняет собравшимся: «Здоровая белая акула, б…., чуть инвалидом не стал…»
Пришёл старпом, всё быстро прояснилось, кто то закинул акулу в бассейн. Офицеры и матросы разглядывали акулу как в аквариуме: _ Ишь ты резвая,… как она шкаф не повредила..
Акулу выловили из бассейна и на канатах спустили в воду, она махнула хвостом и всё таки оказалась в родной стихии. Старпом сказал, чтоб нарушитель был через час у него и все потихоньку начали расходиться. Акула была выловлена только одна и все знали на чью акулоловку и кто поймал.
Дима зашёл в каюту старпома: «Старший матрос Кульнев по Вашему приказанию прибыл!»
Старпом внимательно посмотрел на него:
_ Кто всё это затеял, ты ведь не скажешь? Чего молчишь? Да, забавный эпизод, – старпом усмехнулся, а если бы капитан – лейтенант Побережный, или кто другой, травму получил, что в дисбат тебя? А?…
Дима стоял по стойке смирно, стараясь не моргать, и думал почему то об акуле, как она будет жить без зубов…
_ Ладно иди, передай командиру БЧ-5, чтоб сам тебе назначил наказание.
Вечером в кают – компании ещё долго ржали офицеры, завидев Шкафа:
_ Ты смотри, белая, через насосы прошла…
Рано утром, как только склянки пробили шесть раз, корабль снова двинулся в путь, по бескрайнему океану.