Рабочий день давно завершился. Большие настенные часы в приемной гулко пробили семь раз.
Секретарша докрасила последний свой ноготок ярко-красным лаком, полюбовалась на весь маникюр в целом и обратила, наконец, внимание на невзрачного, щуплого старичка, который томился в углу на краешке стула:
– Так это Вас ожидает господин Водопьянов?
– Именно так, – старичок привстал, прижимая к груди помятую фетровую шляпу.
Секретарша поджала пунцовые, в тон ногтей губки и щелкнула кнопкой громкой связи:
– Тут один гражданин утверждает, что ему назначено. Хорошо. Конечно. А я могу быть свободна? Спасибо. Входите, он ждет, – сказала она, с сомнением разглядывая позднего посетителя.
Старичок согнулся в извинительном поклоне и просеменил в кабинет. Тяжелая дубовая дверь с табличкой «ООО „Вторсырье“. Генеральный директор К.С.Водопьянов» мягко закрылась.
В кабинете было темно и тихо. За окном мерцали огни вечернего Нурбакана. Единственная в комнате канцелярская лампа бросала пятно белого света на массивный дубовый стол, за которым сидел хозяин кабинета. Лицо мужчины скрывала абажурная тень. Видны были лишь тонкие пальцы, спокойно лежавшие на темной полировке стола.
Войдя в кабинет, поздний посетитель внезапно и разительно переменился. Его фигура, прежде бесформенная и будто помятая, напряглась, обнаруживая скрытую силу. Он взял один из стульев, стоявших вдоль стены, передвинул на середину комнаты и уселся, не спрашивая разрешения.
– Зачем Вы пришли, Модест? – нехотя поинтересовался хозяин кабинета, – ведь мы уже обо всем договорились.
– Видите ли, господин Водопьянов, появилось одно небольшое обстоятельство, которое не вписывается в прежние договоренности.
– Ну ладно. Выкладывайте, что у Вас там.
– Гудвин влюбился. Если так можно выразиться.
На безымянном пальце левой руки Водопьянова блеснула золотая печатка.
– Мой Преемник? Это невозможно. Он уже готов к Переходу. Он – почти в Пустоте.
Модест пожал плечами:
– Значит, Вы ошибаетесь – он еще не готов. Или мы что-то упустили, или Вы что-то скрываете от меня. Моя задача…
– Бросьте! Это – не Ваше дело. Вы уже справились со своей главной задачей! Я – Ваш враг – повержен! А Вы все никак не насладитесь своей победой!
Водопьянов резко встал из-за стола. Лампа качнулась, и световое пятно заметалось по полировке.
По-прежнему оставаясь в тени, Водопьянов прошелся по комнате, стараясь не приближаться к Модесту, и остановился напротив окна. Его хищный, острый силуэт четко выделялся темным контуром на фоне мерцающего моря городских огней.
– Вы пришли, чтобы еще раз вкусить это захватывающее чувство?
– Вы не мой враг. Вы мой соперник. Помните – «Вечная борьба равных, и равновесие вечной борьбы…»? Я всего лишь восстановил нормальный, естественный ход событий и остановил Разрушителя.
– А что, если я не Разрушитель? Что, если я, наоборот, Созидатель? Созидатель нового мира?
– Вершители уже вмешались, – продолжил Модест, – и Талисман все равно перейдет Вашему Преемнику, как и предусмотрено Заповедями. Но уже – без Вашего участия. Хотя Вы отчасти правы: я пришел, в том числе и для того, чтобы убедиться еще раз – Вы не передумали и сдержите данное Вами слово.
– Причем тут мои обещания? Все и так идет без моего участия. Или я – все же могу повлиять на процесс?
– Нет, не можете! – излишне торопливо ответил Модест и нахмурился, почувствовав, что допустил некоторую оплошность.
В его взоре, спрятанном под низкими густыми бровями, мелькнул золотистый сполох:
– Никто до Вас не пытался нарушить Заповеди. Все Скитальцы в конце цикла готовят себе Преемников, передают им Талисман, становясь простыми смертными, и уходят в небытие. И только Вы посягнули – дважды посягнули на Талисман, превратив его в личную собственность, а Преемников – в закуску. Вы ставите под угрозу всю нашу Миссию. Вы полагали, что это пройдет незамеченным? Безнаказанным?
– А разве в самих Заповедях не написано: «И придет Разрушитель в конце времен…»? Кто-то должен был это сделать. Почему – не я? – с воодушевлением заявил Водопьянов и снова заходил по комнате, прячась в тени.
Модест, не меняя позы и крепко сжимая в руках свою шляпу, внимательно следил за его перемещениями.
– Они забрали у меня мой Талисман! – настроение Водопьянова вдруг резко сменилось с болезненного оживления на неприкрытую озлобленность.
– Не Ваш.
– Мой! Слышите, МОЙ Талисман! – Водопьянов стукнул себя кулаком в грудь, – нельзя вот так просто дать такую вещь, такую силу!.. А потом – забрать! Как пирожное – у провинившегося ребенка!
Тут Водопьянов остановился и впился взглядом в Модеста:
– Скажите честно, Модест, а Вам самому не приходило в голову попытаться нарушить Заповеди?
– Для чего?
– Как это – для чего? – Водопьянов всплеснул руками, удивляясь недальновидности старичка, – Послать к чертям эту Вашу непрекращающуюся борьбу и жить в свое удовольствие! Жить – вечно!
Модест не ответил, и Водопьянов продолжил с нарастающей горячностью:
– Видите ли, мне нравится слово «вечность»! Оно внушает уверенность в завтрашнем дне! У меня можно забрать Талисман, но никто, слышите, – никто не в силах заставить меня отказаться от мечты жить ВЕЧНО! От самой мысли о возможном бессмертии!! И пока есть эта мечта – ничего не предопределено! Потому-то Вы и суетитесь, бегаете, заглядываете мне в глаза, пытаясь увидеть там то, что Вам хотелось бы увидеть. Но там этого нет, смею заверить!
Водопьянов снова хохотнул, крепко потирая ладони, будто раздавливал ими грецкий орех.
– Так как же быть с девушкой? – поинтересовался Модест, проигнорировав очередной водопьяновский пассаж, – в любом случае, нельзя допустить, чтобы пострадало это невинное дитя.
– Почему? Разве она – единственная женщина, которая страдала рядом с Гудвином? Ну ладно, кто она – Вам известно? – Водопьянов вернулся обратно за свой стол.
– Стефания. Она работает в городской телекомпании – недавно устроилась простым корреспондентом. Родителей нет. Живет с теткой. Она совсем молода. Ей чуть больше двадцати.
– Кому? Тетке?
– Стефании.
– А она тоже – увлечена?
– Это не просто любовь. Я бы не взялся даже подыскивать слова, чтобы описать ее состояние. Их чувства взаимны – хотя оба об этом даже не подозревают – и усиливаются с каждым днем. А это может дестабилизировать ситуацию при Переходе Гудвина. Надо срочно предпринять какие-то меры, пока они еще сами не осознают глубины и силы своих чувств, не до конца понимают, что с ними происходит.
– Они… они уже – любовники?
– Нет. Опять же, к счастью, – нет. Еще не поздно. Помогите мне, выведите девушку из игры. Это в общих интересах. Пустота не потерпит Любви, как и Любовь – Пустоты.
– Может быть я и прислушался бы к Вашей просьбе, – Водопьянов помолчал, сделав многозначительную паузу и наблюдая исподтишка за приободрившимся Модестом, – но… Но, ничего не выйдет. И знаете, почему? Вы сами виноваты в этом. Вы слишком заинтриговали меня, и теперь я хочу напоследок позабавиться. Кто сказал, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте? Я создам ТАКУЮ повесть! Такую чудовищную трагедию! И может быть, когда-нибудь найдется перо, достойное описать эти страдания. А пока – пока я буду наблюдать за душераздирающим зрелищем прямо из первого ряда и…
Водопьянов, увлекшись, воздел руки к потолку, и тут Модест не выдержал. Впервые за все время весьма напряженного и непростого разговора он встал и направился к столу, за которым укрывался хозяин кабинета.
Водопьянову это явно пришлось не по вкусу. Он вскочил и резко выбросил руку вперед, но старик проигнорировал предостерегающий жест и приблизился к своему противнику почти вплотную.
Так они и застыли друг против друга, разделяемые лишь столом и желтым ламповым светом, тяжело дыша и чувствуя, как их тела постепенно наполняются невыносимой, сверлящей черной болью.
– Прекратите, – не выдержал первым Водопьянов, с хрипом сгибаясь пополам, сминаясь, словно лист бумаги в невидимой чудовищной руке, – нам нельзя приближаться…
Модесту тоже было очень плохо. Его руки, вцепившиеся мертвой хваткой в столешницу, почернели, кожа лопалась и плавилась. Из-под ногтей засочилась кровь. Но он не отступал:
– Вы знаете, меня трудно чем-то напугать…
Водопьянов рванул ворот рубашки и начал сползать с кресла. Настольная лампа предательски осветила его лицо – длинное, костистое, с тонкими, плотно сжатыми губами.
– …но даже мне, – продолжал Модест, прилагая невероятные усилия, чтобы удержаться на ногах, – даже мне не по себе, когда я представляю, что может произойти с этой девочкой! Она ведь еще почти ребенок! И…
Модест не договорил. В кабинете словно взорвалась невидимая бомба, и мощная воздушная волна отшвырнула противников друг от друга, опрокидывая стулья, сметая со стола бумаги и канцелярскую дребедень. Ощутимо дрогнул пол. Звякнули, еле устояв, оконные стекла.
Водопьянова вмяло куда-то в угол, рядом с железным сейфом. Модеста отшвырнуло к противоположной стене, и он, больно ударившись, упал на колени, совершенно обессиленный и изможденный.
Такая диспозиция сохранялась еще некоторое время – осоловелый Водопьянов, бессмысленно шаривший руками по воздуху, и его гость, который корчился на полу, изо всех сил натягивая на голову свою шляпу.
– Н-н-неплохая ра-ра-разминка, – слегка заикаясь, Водопьянов делал безуспешные попытки заползти обратно в свое черное кожаное кресло, – что же Вы, мой друг, сами на-на-нарушаете, а? Какой Вы мне подаете пример? За этим всегда следят оттуда, – и он показал куда-то наверх одними глазами.
Придя в себя, он вновь устроился за своим столом, достал носовой платок, вытер со лба крупный, ледяной пот и со слабой усмешкой стал наблюдать, как Модест поднимается на ноги, тяжело дыша и цепляясь синими пальцами за спинку стула.
– Кстати, а как поживает Ваш Преемник?
– Вас это не касается, – Модест взял стул и снова водрузил его в центре комнаты.
– Еще как касается. Я же должен знать, с кем придется иметь дело Великому и Ужасному Гудвину. У моего Преемника должен быть достойный противник. Но мне кажется, что Ваш пенсионер не потянет. Нет, не потянет. Да и нянчитесь Вы с ним чересчур, сюсюкаете. Разве можно так воспитать настоящего Скитальца?
– Разберусь как-нибудь, – Модест привычным движением поправил шляпу и двинулся к выходу. Но, взявшись за ручку двери, остановился.
– Что-то еще? – с деланным воодушевлением поинтересовался Водопьянов.
– Да, – Модест помедлил и оглянулся, – археологическая экспедиция. Раскопки. Талисман уже влечет Гудвина. Влечет неудержимо. Если он доберется до него раньше положенного ему времени…
– Теперь это пусть заботит самих Вершителей. Надо же, выдумали упрятать мой Талисман в глубине столетий. Приятно было побеседовать. Мой водитель может отвезти Вас туда, куда Вы пожелаете.
Но Модест пожелал удалиться пешком и в неизвестном направлении.
Оставшись один, Водопьянов задумался, потирая пальцами переносицу. Потом встал и закружил по кабинету, засунув руки в карманы брюк и разглядывая лакированные носы своих безупречных черных ботинок. Сделав некоторое количество кругов, он подошел к сейфу, достал оттуда допотопную картонную папку со шнурочками и надписью «Годовой отчет». С этой папкой Водопьянов вновь уселся за стол и, помедлив немного, открыл ее.
Модест несколько припозднился со своими откровениями – Водопьянов уже знал о Стефании, с недавнего времени наблюдал за ней и позаботился о том, чтобы наполнить картонную папку десятками ее фотографий, газетных вырезок и справок. Не посчитав нужным тратить последние оставшиеся силы, присущие лишь Скитальцам, он ограничился примитивными, человеческими технологиями сбора информации. Так, на всякий случай.
Теперь же озабоченность Модеста и его просьбы заставили Водопьянова взглянуть на ситуацию несколько иначе.
Конечно, девица, без сомнения, хороша. Хотя, на первый взгляд, немного примитивна, как примерная старшеклассница. Копна кудрявых волос затянута в обычный хвост. Несколько кругловатое лицо носит остатки подростковой припухлости. Аккуратный фарфоровый носик. Нижняя губа немного поджата, словно в мимолетной обиде. Джинсы, футболка, сандалии. Простая сумка-торба перекинута через плечо.
Вот Стефания выходит из магазина и, щурясь от солнца, оглядывается по сторонам. Вот сидит в уличном кафе, и ветер треплет ее волосы, почти закрывая ими лицо. Вот она – на художественной выставке, среди подвыпившей и скучающей богемы. А теперь – сидит в салоне серебристого «Лэнд Крузера», крутой бок которого кощунственно помечен надписью «Телекомпания «Импульс», и отстранено смотрит в окно. В руках у девушки – микрофон и блокнот.
Ничего особенного, за что можно было бы зацепиться. Так почему именно этой девушкой так увлекся сам Гудвин, он же – владелец мощной финансово-промышленной корпорации, миллиардер, фактически купивший Нурбакан, – Вадим Александрович Лещинский? Причем, увлекся настолько, что это начало мешать процессу его Перехода?
Еще раз, уже не теша себя надеждами, Водопьянов решил просмотреть снимки более внимательно. В конце концов, один из них он, отложив в сторону прочие, взял в руки и сосредоточился. Здесь девушка, словно почувствовав на себе чей-то взгляд, оглянулась назад, через плечо и смотрела сейчас прямо в глаза Водопьянову, нахмурив брови, угрюмо, словно медвежонок.
«Это последний шанс, – подумал Водопьянов, – надо рискнуть. Главное – правильно рассчитать силы и не растратить лишнее».
Он положил снимок на стол и, продолжая всматриваться в него, сжал пальцами виски и забормотал еле слышно на каком-то удивительном языке, где в словах почти не было гласных звуков.
Минут через пять настольная лампа, несколько раз мигнув, погасла окончательно, маятник больших настенных часов в приемной остановился, зависнув в невообразимом положении, а фотоснимок озарился изнутри мрачно-красным светом. И в этом свете лицо Стефании неуловимо преобразилось. Его черты заострились. Линии губ стали тверже и требовательней.
Но самые большие изменения претерпел ее взор – словно огромная черная птица резко расправила крылья. Тяжелый и демонический, страстный на грани самоуничтожения, взгляд ее летел вперед, как стрела, сметая все преграды, настойчиво требуя, жаждая невероятных событий, пусть даже несовместимых с самой жизнью.
Натолкнувшись на этот взгляд, Водопьянов на долю секунды почувствовал себя мальчишкой, о чем впоследствии старался не вспоминать.
Он резко отшатнулся назад и судорожно вздохнул. Лампа на столе вновь загорелась кабинетным светом, часы в приемной ударили одиннадцать раз. Снимок потускнел и приобрел прежний вид.
Водопьянов медленно и осторожно, словно боясь обжечься, сложил все фотографии обратно в папку и завязал тесемочки тугим узлом.
Вот оно что. Девчонка-то непроста. Редкостный экземпляр. Какие скрытые силы! Какая дремлющая мощь! Такая действительно может пробиться к Гудвину через барьеры Пустоты. И что тогда? А тогда – снова неопределенность. Но – Неопределенность, которая может стать союзником.
Водопьянов встал и снова закружил по кабинету, бесшумно скользя по шелковому турецкому ковру. Вернулся к столу, открыл шкатулочку с сигарами, выбрал, повинуясь скрытым мотивам, одну из шести. Достал из отдельной коробочки гильотинку (он не любил носить ее в кармане), уверенным движением отсек сигаре шапочку, сделал «холодную» затяжку, оценивая вкус незажженного табака, а затем – закурил.
Он долго сидел в кресле, прикрыв глаза, окутанный призрачным сигарным фимиамом. Могло показаться, что Водопьянов дремлет. Но он не спал – он думал.
Шло время. За окном занимался слабый рассвет. Столбик холодного пепла с потухшей сигары отломился и упал на ковер, рассыпавшись невесомой серой пылью.
Когда первые солнечные лучи окрасили теплым розовым светом верхние этажи небоскребов, Водопьянов открыл глаза. Во взгляде его, остром, как бритва, и темном, как омут, не было ни тени сна.
«Интересно. Очень интересно… – произнес он, улыбнувшись одними губами, – а что, если…».
Но он не договорил. Ощутив легкий, волнующий трепет зарождавшейся надежды, Водопьянов резко оборвал фразу, не желая спугнуть ее даже звуком собственного голоса.