Любить – значит, всегда хотеть быть вместе
Он пришёл, Джоэл, – вошёл в дом, и они посмотрели друг на друга.
– Привет! – Прозвучал его глухой, чуть хрипловатый голос.
– Привет!
Элли поняла, что хочет спросить его, где – когда, он сорвал голос.
Но она, конечно, не спросила – ей трудно спрашивать его о личном!
– Странно, – Подумала она. – При всей нашей близости, мне трудно спрашивать его о личном!
Элли смотрела на него, смотрела, как он тяжело садится на банкетку, как снимает ботинки.
Вырвалось:
– Помочь?!
Почти взмолилась.
Он посмотрел на неё… Странно, посмотрел, – со смятением.
Прозвучало тихое:
– Помоги!
И она кинулась к нему, – сбежала по лестнице – к нему.
Прозвучало отрывисто и тоскливо:
– Помоги!
Элли села перед ним на колени, себя не помня, села.
У него были старые уставшие ботинки – она прикоснулась к одному ботинку, потянула узел шнурка, развязала и ослабила его, – сняла ботинок.
Прикоснулась к ступне в тёплом носке – ноги вспотели и пахли, а ей не было противно – ей было сладко!
Элли подняла голову, подчиняясь какому-то неведомому зову, посмотрела на отца.
– Ты не сказала мне «привет»… – Странно сказал он.
– Я говорила!
– Я не услышал…
Улыбка на его губах.
– Глуховат!
Она ощутила, как забилось сердце.
– Давай, я сниму другой ботинок!?
Смутилась, опустила голову, волосы закрыли лицо.
– Сними…
Тихое и нежное «сними…».
Она вновь посмотрела на него, сама не своя, посмотрела.
– Что нового?
– Всё спокойно, все вернулись – никто не погиб.
– Джоэл! – Воскликнула она, не зная о чём её… ропот.
Он посмотрел ей в глаза, скала, – мужчина скала, даже сейчас…
– Может, хватит!? – Просительно и покаянно – одновременно, сказала Элли. – Хватит ходить в рейды!
– Почему?!
Строгое до суровости «почему?».
Она сказала неотступно и страшно:
– Если лишусь Тебя, потеряю себя!
Они, пришли на кухню, – она пришла первая, Джоэл – за ней. Пепельно уставший человек.
– Хочешь есть?! – Неловко спросила Элли.
– Хочу. – Кивнул Джоэл.
Посмотрел на неё – ей в глаза.
– Что у нас есть? Из еды!..
– Говяжья отбивная и чечевичный суп!
– Жизнь налаживается, да!? – Невесело улыбнулся он.
– Да… Похоже, что, – да!
Джоэл поднял руку, и погладил Элли по щеке.
– А ты сама? Ела?!
И эта нота в его сиплом голосе… Нота нежности, – тепло! Она вспомнила, как он не доверял ей – ничего, даже оружие – считал ребёнком, считал чужой… Одинокий волк. Волк по имени Джоэл Миллер.
Внутренний голос сказал ей, – Но ты тоже… волчонок! И всегда ею была, – стала, волчицей… Вот, что вас объединяет: вы похожи – волк и волчонок!
Элли накрыла рукой его руку, – большую руку, тяжёлую.
– Садись за стол!
– А ты?
– И я, сяду!
Она кивнула. Она поняла, что говорит так, словно хочет заплакать.
Вспомнила, как… отец, читал ей: «от чего ты плачешь, Могильщик? От чего проливаешь слёзы, точно женщина…».
– Да, – Подумала Элли. – Да… От чего?!
Знала от чего – от любви к этому человеку, – от привязанности к нему… папа-волк!
И они сели, – друг напротив друга, сели, как враги, или друзья – как люди, которые набрали воздуха в грудь, чтобы заговорить, а страшно…
– Страшно! – Подумала Элли, пожирая Джоэла, глазами.
– Расскажи о Томми?
– «О Томми»? – Удивился он.
И лицо его посветлело, глаза прояснились, как мир после дождя.
– Ты узнал о нём что-нибудь новое?
– Да.
– Что?!
Элли вновь посмотрела ему в глаза, как в окна дома, желая увидеть, как он живёт – чем.
– Брат скоро вернётся.
Немногословный Джоэл… Она привыкла. Привыкла, что, когда он говорит, – заговаривает, звучит минимум слов. И когда она слышит его голос… умерший мир оживает, – пьяна, его голосом!
– Они, нашли лекарства?
– Да, – немного, но нашли.
Джоэл попробовал суп.
Поднял голову:
– Сама готовила?
– Конечно!
– Вкусно!
Улыбнулся.
Улыбка озарила лицо, улыбка делала его моложе и мягче.
– Как ноги? – Словно защищаясь, спросила Элли. – Болят?!
– Да.
Кивнул, так мягко…
– Старею!
Заулыбался, и даже в глазах была улыбка.
– Не сухарь, – Подумала Элли. – А кажется чёрствым как засохшая корка хлеба…
Она понимала его, – понимала – в этом мире, живя в одном мире с ним – понимала!
Она тоже попробовала суп, – готовка даётся ей всё лучше – он научил… папа!
Мужской голос пел рядом с ними «Where Are You?»:
Где Ты?
Куда Ты пошла без меня?
Я думал, ты обо мне позаботишься
Где же Ты?!
– Нашёл кассеты?
– Мне их отдали.
– Почему?
– Голос старого мира, бога лунатика!
Он вновь заулыбался, и стал каким-то другим.
Элли тоже заулыбалась, беззащитная перед ним таким.
– Почему «лунатика»?
– Он никогда не спал, тот мир! Ты бы видела! Сотни огней, тысячи людей на улицах Нью-Йорка!
– Ты жил в Нью-Йорке?
– Жил!
– А что делал?
– Учился…
Джоэл замолчал, прислушался к другой песне в исполнении того же голоса.
– Пока мне не сказали, что у меня будет дочь!
Заулыбался, счастливый, мечтательной улыбкой.
Она никогда не видела его таким, никогда!
– Бросил учёбу!? – Поняла Элли.
– Да!
– Так хотел ребёнка?
– Нет!
Она удивилась.
– Я просто… – Задумавшись начал Джоэл. – Хотел изменить жизнь…
– Почему? Почему «хотел»?
Странно он посмотрел на неё… Элли поняла: не знает, говорить, или нет.
– Есть просто не твоё…
Посмотрел ей в глаза.
– Я это понял с годами – не твоё!
Элли поняла его, зная его, поняла:
– Боялся!?
– Чего?! – Удивился Джоэл.
– Что у тебя не получится…
Заглянула ему в глаза.
– Ты всегда сбегаешь, когда боишься, что не получится…
В её голосе прозвучало: бросаешь, – ты всегда бросаешь, когда боишься, что не получится.
– Элли! – Возмутился он.
Посмотрел с возмущением, гневно.
– Что?!
– Я не боюсь ответственности!
– Хорошо.
– Не боюсь!
– Хорошо!
Они смотрели друг на друга, Джоэл – со смущением, – с растерянностью даже, а Элли виновато.
– Прости!
– Прощаю!
– Прости!
Она заглянула ему в глаза.
– Я не хотела задеть твои чувства!
– Хотела, – прощаю!
Он её понял, он всегда понимает, даже через гнев.
– Странный какой, – Подумала Элли. – Сердится, но прощает…
Суп остыл, она повозила его ложкой.
– Давай, подогрею!?
Она удивлённо посмотрела на Джоэла.
– Давай!
Он встал, взял у неё тарелку, перелил суп в кухонный ковш, и поставил на печь, – на плиту.
Высокий и крепкий – рядом с ним спокойно и тепло!
Элли, захотелось сказать ему:
– Давай, после ужина, я помассирую тебе ноги?
– Давай!
– На улице холодно? – Глупо спросила она.
– Осень! Прохладно!
Они посмотрели друг на друга.
– Расскажи о Саре?
Джоэл удивился, посмотрел почти с недоумением.
Прозвучало:
– Что ты хочешь знать?
– Что меняется, когда у тебя появляется ребёнок?
– Всё! Ты меняешься…
Он задумался, успокоился.
– Это похоже на любовь ребёнка к родителю – связь… Вы не можете, друг без друга – вы чувствуете связь!
Элли смутилась.
– У меня никогда не было родителей… Связь!..
Она посмотрела ему в глаза.
– Я не знаю, что это такое… Связь!
– Знаешь, – Странно, – со странной интонацией в голосе, возразил он.
Посмотрел прямо в глаза, посмотрел открыто.
– Ты связана со мной, а я с тобой…
Элли вспомнила Сэма, он спросил её «Чего ты боишься?» и она ответила ему: одиночества… Боюсь остаться одна!
Элли подумала, – Страх перед одиночеством – это страх потерять связь?
Она посмотрела на Джоэла, – подняла голову, посмотрела.
– Можно спросить?
– Спроси?
Он тоже посмотрел на неё – красивая юная женщина…
– Мать Сары… Какой она была?
Он удивился, – смутился.
– Почему ты спрашиваешь?
– Мне интересно…
Элли посмотрела ему в глаза.
– Даже не то, какой была она, – то, каким был ты.
В её голосе прозвучало «Ты!».
Джоэл смутился ещё сильнее, – глубже.
– Я почти не помню…
Он сказал это так искренне, горячо, так, словно, с одной стороны – хотел убедить её в этом, а с другой – себя.
Элли это поразило, осознание, чувство того, что есть вещи, которые…
– Что? – Спросила она себя. – Лучше не вспоминать? Кесарю кесарево…
– Она была красивой, – Зазвучал голос Джоэла. – Очень молодой, – как я сам…
Он не договорил – суп закипел.
Он вновь перелил его в тарелку, и поставил тарелку на стол, перед Элли.
– Спасибо!
Они посмотрели друг на друга.
Элли кивнула на кухонную столешницу:
– На тарелке – говяжья отбивная.
– Сама готовила?
Не спрашивает.
– Сама.
– Спасибо.
Странное чувство охватило Элли… Они, как будто не могут что-то друг другу сказать – и о той ситуации тоже, – не могут заговорить друг с другом об этом…
Женский голос запел:
Куда бы я ни пошла,
Я – одна.
В небольшом кафе
Звучат песни для одиноких
Песни о прошедшей любви.
Элли спросила:
– Как называется эта песня?
– «Only the Lonely».
– Ты любил, джаз?
– Это он любил меня.
– Что?
– Куда бы я ни шёл, везде звучал джаз…
Он улыбнулся, так открыто, с таким трепетом, что у Элли защемило сердце.
Она вдруг подумала, – Каким Ты был? Тогда… в том мире, в той жизни, в жизни, которую одни называют «нормальной», а другие не могут забыть как – да, «песни о прошедшей любви»!
– Хочешь потанцевать?
– Что?
Элли посмотрела на Джоэла с таким удивлением, словно он предложил ей… полетать.
– Потанцевать, – Лукаво, со смешливой нотой в голосе, сказал он. – Ноги переставляешь туда-сюда, туда-сюда…
Он почти смеялся, высокий бородатый мужчина.
– Хочу!
Не поняла себя.
– Хочу!
Словно крылья выросли.
– Хочу!
Он засмеялся, – с чувством, счастливо.
– Ну, иди…
Протянул руку.
– Как когда-то пел Дэвид Боуи «Надевай свои красные туфли и танцуй блюз»…
– Кто?
– Да не важно!
Элли встала, вышла из-за стола, и подошла к нему.
Взяла руку. Руку тёплую, руку близкую.
– Хочешь, спою?
Джоэл смеялся.
– Спой!
– Старая, добрая песня:
Я печален и одинок, как никто другой,
Я печален и одинок, у-у, как никто другой.
Мучения не оставляют меня,
Любимая ушла от меня.
Когда он поёт, его голос становится глуховато-нежным.
– Кто пел эту песню?
– Литтл Уолтер.
– Понятно. – От чего-то смутилась Элли.
– Что тебе «понятно»? – Вновь рассмеялся он.
– А ну, что пел Литтл Уолтер.
– Я любил блюз!
Они начали танцевать, почти неловко – неуклюже.
– Почему?
Она не поднимала голову, смотрела на пуговицу на рубашке, в которую он был одет – рубашка из денима, видавшая виды.
– Я был неудачником – без денег и связей, с малолетним братом на руках!
Элли удивилась, посмотрела-таки на Джоэла.
– В том мире не иметь денег и связей, означало быть неудачником?
– Да.
– Какой странный мир!
– Сейчас всё проще – и, сложнее. – Согласился он, посмотрев на неё.
Пожал широченными плечами.
– Не знаю, какой мир я бы выбрал сейчас – если бы был выбор!
Задумался.
– Наверное, всё-таки, тот.
– В том мире не было бы меня! – Не подумав, сказала Элли.
– Да, – Кивнул Джоэл. – Но…
– В том мире твоя дочь была бы жива!
Она остановилась, сделала шаг назад.
– Прости!
– За что? – Удивился он.
– За то, что я, есть, а её – нет!
Она ушла, – разнервничалась – убежала.
И он не стал останавливать, растерялся.
Ушла к Дине, вся – в смятении.
– Ну… – Чуть насмешливо протянула красивая черноглазая девушка. – Что не так?
– С кем?
– С тобой!
Заглянула в глаза, очарованно, с нежностью.
– Каждый раз, когда тебе страшно, ты прибегаешь ко мне!
– Мне страшно? – Не поняла Элли.
– Угу. Сама не своя…
Она смутилась, Элли.
Посмотрела на Дину, спросила:
– Где Джесси?
– Скоро придёт…
Чёрные глаза вспыхнули лукавым блеском.
– Нравится мой парень?
– Нет… – Порозовела Элли. – Нет!
– Да я шучу.
Дина подняла руку, и погладила Элли по щеке, напомнив Элли этим прикосновением, о прикосновении Джоэла.
Элли захотелось вернуться к Джоэлу, – в их дом… домой! Она поняла, что ревнует – Джоэла к мертвецу, к безгрешному мертвецу – к ангелу!
– Это всегда так? – Смятенно подумала Элли. – Когда любишь, хочешь быть единственной!
Пришёл Джесси, – в небольшой дом Дины, пришёл Джесси, и казалось, занял собой всё пространство дома. Рослый, сухощавый, с такими же, как у Дины, чёрными волосами.
– Привет, Элли! – Сказал, сдержано, почти неприветливо.
– Привет!
Элли почувствовала себя лишней, и тут – лишней, – все у кого-то есть, только у неё по-настоящему нет никого!
– Или я жалею себя?! – Подумала она.
– Хочешь есть? – Спросила Дина, Джесси.
– Конечно! – Кивнул он.
И подойдя к Дине, обнял её, прижался к ней.
– Я соскучился!
– И я! – Выдохнула она.
Семья, – они выглядели семьёй.
– Что значит быть семьёй? – Подумала Элли, наблюдая за ними. – Ты и кто-то ещё…
Было ли у неё когда-нибудь это чувство, чувство семьи? Было – с Джоэлом!
Она вновь почувствовала замешательство: в нём она сразу ощутила семью – чувство защиты, семья – это защита…
– А ты? – Спросила Дина, обращаясь к Элли. – Хочешь есть?
– Я ела. – Потеряно, сказала Элли.
Джесси внимательно посмотрел на неё.
– Поешь ещё раз – с нами!
Он не просил, он ждал от неё, что она сделает, как он говорит – ещё один сильный мужчина, защитник!
Элли посмотрела на Дину.
– Хорошо.
– Пойдём!
Дина протянула к ней руку, взяла за руку.
– У тебя холодная рука… Ты замёрзла?
– Холодная? – Удивилась Элли. – Я и не заметила…
– Я дам тебе свитер…
– Дай ей мой свитер – он очень тёплый, она быстро согреется!
Джесси командовал, – мягко командовал, как хозяин дома.
– Да. – Сказала ему, Дина.
Они, пришли в кухню, Элли и Дина. Элли осматривалась – фотографии в рамках, постер фильма «Рассвет волка», о котором ей рассказывал Джоэл.
Она осознала, странно – только сейчас, что Джоэл это и есть её жизнь! Всё, что она знает о рухнувшем мире, она знает от него!
Элли села на диван, как чужая, потеряно.
Кухня была большой, большой дом, большая кухня и комнаты…
Старый дом, тёплый, как хороший друг.
– Я принесу свитер!.. – Сказала Дина, и вышла из кухни.
Элли посмотрела ей вслед.
– Хорошо.
Пришёл Джесси, – переоделся, пришёл.
– Как вы с Джоэлом?
Сел за стол, на стул, деревянный, грубоватый, с высокой спинкой.
– Сам сделал стул? – Зачем-то спросила Элли.
– Да, – Удивился её вопросу, он. – Массив сосны!
– Круто! – Кивнула Элли.
Джесси улыбнулся, понял, что её волнует не стул.
– Что произошло?
Она недоумённо посмотрела на него.
– Ничего!
– Ты приходишь к Дине, когда чувствуешь замешательство…
Улыбка стала печальной.
– Как ребёнок к матери.
– Правда? – Удивилась и смутилась Элли.
– Да.
Джесси кивнул.
Она вновь посмотрела на кинопостер «Рассвет волка» – вервольф и молодая женщина, прижимающаяся к нему…
– Смотрела? – Спросил Джесси.
Элли перевела взгляд на него. – Фильм!?
– Ааа… Нет.
Джесси добродушно улыбнулся.
– Посмотри, – он о женщине (в первой части) влюбившейся ликантропа – в монстра, а во второй части, готовой умереть за него…
Он мягко усмехнулся, посмотрев на постер.
– Что-то в этом есть…
– Что? – Удивилась Элли.
– Все, кого мы любим для нас немножко монстры – мы беззащитны перед ними в нашей любви к ним. Они могут нас уничтожить, и могут спасти – и, спасают и уничтожают!
Вернулась Дина, закутала Элли.
– Кто «уничтожает и спасает»? – Спросила она, чуть недоумённо посмотрев на Джесси.
– Хороший вопрос!.. – Рассмеялся он, засмущавшись.
Она подошла к любимому, Дина, подняла руку, и ласково погладила его по голове – погладила волосы.
Посмотрела на волка и его девушку на афише.
– Интересно, трудно ли ему было стать монстром – раздушевить себя?!
– «Раздушевить»? – Удивилась Элли.
– Да…
Дина пожала плечами.
– Да! Чтобы стать монстром, надо потерять себя!
– Потерять душу? – Заинтересовался Джесси.
– Я думаю… что-то… Что-то в душе! Что-то, что делает её живой, подвижной, чувствующей…
Дина внезапно улыбнулась, счастливо посмотрела на Джесси.
– И сентиментальной!
Он засмеялся, порозовел.
Элли улыбнулась, наблюдая за ними – голубки!
Она посмотрела в окно – деревья стояли, словно в огне, словно, души сожжённые огнём. Где-то далеко было солнце, – закат, ослепительно белый, сродни рассвету. Элли охватило это странное, родное уже, чувство – умирания… Что-то умирает в душе, когда заканчивается день, и что-то умирает в ней же, когда день начинается, новый день со старыми потерями.
Элли снова посмотрела на «Рассвет волка» – монстра зовёт Луна, (прошлое?). Монстр, словно вырывается из рук девушки, как будто удерживающей его – он ещё человек, ещё! Луна огромна, Луна печальна, Луна одинока, она зовёт: приди в моё одиночество, приди и слейся со мной, с опалово-белой бездной…
Он пошёл за Элли. Он всегда идёт за ней, когда её слишком долго нет.
Ноги устали, – ботинки разбились, и стали натирать пятки. Он терпел – он всегда терпит, не жалуется. Стыдно, стыдно жаловаться, а почему и сам не знает! Стойкий оловянный солдатик? Возможно. А может, просто – дурак!
Он всегда был таким… терпеливым? Или стойким? Придумал себе, что надо быть сильным, и был…
Он выпил кофе, надел, тёплую куртку, и пошёл, пошёл искать свою малышку. Осень встретила его неприветливо, холодком.
Джоэл Миллер поднял воротник куртки, застегнул верхнюю пуговицу.
Не надел шарф. Он надевает шарф, когда Элли просит его об этом, когда сама оборачивает его вокруг его шеи.
Элли научилась вязать. Её это успокаивает – её это учит терпению и некоей сдержанности, – умению себя сдержать.
Вязать её научила Мария, жена Томми, тоже… женщина эмоциональная.
Закат умирал, – король в золотой осенней короне! Светил, ещё светил, как будто улыбался в агонии.
Элли, наверное, у Дины – она всегда убегает к ней, когда они не могут друг друга понять.
Джоэл вспомнил «Куда бы я ни пошла,
Я – одна.
В небольшом кафе
Звучат песни для одиноких
Песни о прошедшей любви».
Они не могут понять друг друга, когда он погружается в себя, в своё одиночество и горе. Горе не прошло, прошли годы, а тоска не прошла. Тоска по дочери, по жизни с ней. Поэтому он… замыкается, отстраняется от Элли, и… она это чувствует, его скорбь, глубокую неизбывную скорбь.
Город почти опустел – все разошлись по домам, у входа в кафе, которое местные жители прозвали «салун», лежал старый пёс. Поднял голову, увидел его, поворчал, и завилял хвостом – одновременно.
Джоэл улыбнулся.
Он осознал, что до жизни в Джексоне, у него не было времени поскорбеть о дочери. И сейчас оно пришло, время скорбеть, а Элли от этого тяжело, тяжело видеть его таким. Она не привыкла видеть его… в сожалении? Сомневающимся? Она не знала его как человека, которому свойственна рефлексия.
Внутренний голос сказал ему, – Объясни! Поговори! Скажи, что с тобой – что это не из-за неё…
Джоэл вспомнил «– Прости! За то, что я, есть, а её – нет!».
– Нечего прощать, – Подумал он. – Ты ни в чём не виновата!
Он ощутил, что даже он сам не виноват – ни в чём, просто так получилось… нельзя было спасти, невозможно! Судьба? Да, а ещё – проклятие!
Если бы сейчас его спросили, какое из земных проклятий самое страшное, он бы ответил: сожаление, вечное сожаление!
Джоэл закурил, опустил поля стетсона1 ниже, чтобы скрыть глаза.
Сожаление. До слёз – сожаление! Не боль уже даже – Элли утешила его сердце, – сожаление!
Он вспомнил, как Мортен Харкет2 поёт «Прикоснись ко мне.
Как же так вышло?
Поверь мне:
По телевизору всегда светит солнце,
Прижми меня
Поближе к сердцу.
Прикоснись ко мне.
И подари мне всю свою любовь,
Мне…»3
– Да, – Подумал Джоэл. – Как же так вышло – даже не заплакать, слёз нет!
«Ты плачешь? Ответь мне, о мой принц Холодных снегов и Жемчужных туманов. Хоть на твоём лице, прекрасном, как цветущий кактус, нет слёз и сухи, как дно пересохшего озера, твои веки, но в глубине твоих глаз я вижу чан, наполненный кипящей кровью, а в нём – твоя невинность, и в горло ей вцепился ядовитый скорпион»
Она ушла, – вышла из дома Дины и Джесси, чужое счастье… Чужое счастье давило. Элли поняла Джоэла: одиночка, как персонажи Ремарка – неприкаянный принц! Паломник «чьих рук никому не согреть»!
Элли вспомнила, как читала Мельмоту-Агасферу:
Надену кожу вторую —
Чёрный вдовий платок!
Черную тень
Тень Тебя
Тень себя
Вот губы мои
Уставшие губы
Не забывшие, вкус твоих поцелуев…
Смерти мне, смерти! Избавленья мне!
Не плачется больше
Пойду на могилу твою,
уберу опавшие листья
Снег уберу, а потом весеннюю грязь
Вот платок, вот губы мои
Гостью страшную жду вся седая.
– Хорошие стихи!
– Тебе нравится?
– Да, – они о сожалении…
– Тебе грустно!?
– Я постарел, Элли, – мне страшно!
– Почему?
Они, странно – понизили голоса почти до шёпота, как умирающие, или влюблённые.
– Ничего не вернуть!
– Ты говоришь о Саре!?
– Я всегда говорю о ней, – я как Серафиты, говорю о том, во что верю!
Элли поняла:
– О любви!?
– «О какой-то жизни в себе»!
Элли смутилась и задумалась.
– Любовь, – любить – это ощущение «жизни в себе»?
Она произносила слова так взвешенно, словно боялась не понять, не уловить.
Он улыбнулся, – с нежностью к её душевному напряжению – к работе души!
– Один человек писал: все отступает перед выжатою из сердца истиной!..
Джоэл посмотрел на неё, такую юную.
– Знаешь, почему они так назвали себя, Серафиты?
– Почему?
– Серафитус-Серафита – демон Любви!
Усмешка на его алых губах.
– Был такой писатель – Бальзак, – Оноре де Бальзак. Его перу принадлежит роман «Серафита» – он об удивительном существе, которое одни люди видели мужчиной, а другие – женщиной!
– Поэтому они такие? Не мужчины и не женщины…
– Они так сохраняют себя, – возможно разум – душу. Они «заглядывают в эту бездну, не падая в неё» – они сражаются за то, чтобы сохранить «жизнь в себе»!
– Таким странным образом?!
– Знаешь, что стало для меня самым страшным в смерти Сары?
– Скажи!?
Джоэл закрыл глаза, обратил лицо к солнцу.
– Все стали на одно лицо – люди, и лица стали не лица, а рыла!
– Умерла «жизнь в тебе»!?
Элли не спрашивала.
– Упала на землю замертво!
Он шёл и шёл, встречал людей, встречал огни домов – заглядывал в окна, словно в глаза, шёл.
Джоэл так и не свыкся с этим ощущением отсутствия семьи, – своей, семьи, дочери, и даже брата, который всё же, так или иначе, участвовал в их с Сарой, жизни.
С Томми они никогда не были друзьями, не были и приятелями – они были братьями, людьми, которые ни смотря на все свои разногласия, способны друг друга понять, и уж тем более, поддержать! За это он любит брата – за взаимовыручку! Любит, за компромиссность, – бывший военный, ветеран войны в Ираке, не озлобился, не очерствел – Томми Миллер всегда был хорошим парнем!
– Эй, Джоэл!? – Раздался неподалёку от него, женский голос.
Он узнал этот голос, повернул голову – Хелена Риос, женщина, с которой он встречается время от времени.
– Привет! – Улыбнулся Джоэл.
– Привет, ковбой!
Её глаза вспыхнули, улыбнулась.
– Как дела?
– Хорошо… – Заулыбался он, довольный встречей. – А у тебя?
– И у меня!..
Хелена стояла, опираясь плечом о деревянный столб террасы своего дома.
– Подожди! – Вдруг сказала она, и ушла, исчезла в дверях дома.
Джоэл удивился, что ж, он подождёт.
Хелена вернулась, неся в руке казаки – ковбойские сапоги.
– У тебя же сорок четвёртый размер ноги!?
– Да.
Он вновь улыбнулся, – рядом с этой женщиной, он чувствует себя мальчишкой, чувствует эйфорию юности.
– Ну, держи!
Она отдала ему сапоги.
Посмотрела вниз, на его ботинки.
– Совсем износились.
– Да!
Джоэл улыбался, смотря на неё – брюнетка, с бархатно-чёрными глазами, – с нежной оливковой кожей… Как он её любит, эту кожу… Гладить! Прикасаться! Ласкать!
Хелена подняла голову, заглянула в глаза.
– Значит, мне это удалось?
– Что?
– Преодолеть твою холодность!
– Я был холоден? – Рассмеялся Джоэл.
– О, да!
Какой у неё смех, горячий и сладкий, как молоко с мёдом, грудной и немного хрипловатый – чистое наслаждение!
– Ну, что ж, – Лукаво, с блеском в глазах, сказал он. – Я больше не холоден!
Она засмеялась, – запрокинула голову назад, и смеялась.
И Джоэл забылся, смотря на неё, так желанно, так до пьяна – забылся!
«В этом одиноком мире
Нет никого
Кого я могла бы держаться
Никого —
Только Ты!
Если Ты уйдёшь,
Всё – зря!
Ты слышишь!? Зря!
Ты не можешь поверить мне
До конца
Никому не можешь!
Люблю! В этом пустынном мире
Только Тебя!»4
Осень отгорала, умирала в муках, как святой в пожарище земных страстей, и Элли казалось, что она слышит стон её предсмертный.
И вновь это чувство – заплакать… Как хочется заплакать, потому, что нет никого!
– Все есть у кого-то, – Думала она. – А я? У кого есть, я? В этом мире, есть ли я у кого-то?!
Когда оно пришло к ней, это чувство тоскливого одиночества?
Элли знала – когда – со смертью первой любви.
Райли.
Райли Абель.
Девочка-мальчик… демонёнок!
Смелая Райли, отчаянная Райли…
С какой теплотой Элли вспомнила, о той, кого нет!
– Умираю, – Подумала она. – Вспомнив о Тебе! И оживаю…
Джоэл прав? Такова жизнь; то умираешь, то оживаешь!
Элли вспомнила, как он прочитал ей те стихи Далана Томаса «Не властна Смерть, тут остаётся
Не позабыты мертвецы!
Живые, что слезами память омывают —
Кружатся вместе под Луной».
– Да, – Подумала она. – «Ты меня разрушаешь… Ты принес мне радость»!
Она вдруг подумала, – Блаженны от любви, и беспощадны…
Посмотрела на осень, – остановилась, – посмотрела.
– Как в Тебе это уживается «чёрно-белый сон и море чувств»?
Он сказал ей «Я сделал кормушку для птиц. Где мы её повесим? Куда поставим?..».
Беззащитная улыбка.
– Могу прибить к дереву!..
Элли поняла его – он забыл, забыл… просто жизнь, когда ты просто идёшь и делаешь что-то – например, устанавливаешь скворечник!
У него руки добрые – умеет, и подправить и сделать с нуля…
Она сказала ему:
– Давай, поставим скворечник на дереве – на том, который у нас, во внутреннем дворике?
– Давай! – Улыбнулся Джоэл, улыбнулся с облегчением – боялся, что не поймёт…
Элли улыбнулась ему, – его глазам – он напомнил ей Агасфера Марка Шагала, того, что надо всем – над церквами с куполами синими, и даже над Зимой, бессмертной как Смерть…
– Мельмот, – Подумала она, наблюдая за ним. – Мельмот скиталец, Мельмот-страдалец!
Тогда, смотря как, он устанавливает птичий домик, она вспоминала «Для тех, кто любит, не существует ни дня, ни ночи, ни лета, ни зимы, ни общества, ни одиночества. В их упоительной, но призрачной жизни есть только два периода, которые в сердечном календаре обозначаются двумя словами: свидание и разлука».
Она подумала, с нежностью сейчас, с нежностью к этой неизбежности всегда кого-то любить и к кому-то привязываться, – Даже у птиц теперь есть свой дом! Какое сладкое слово – «дом»! Как «мама», как «любимый»…
Элли ощутила, что тоже забыла – они все здесь, в этом новом страшном мире, живые, но мёртвые, люди без памяти и с ней… Потому, что невозможно жить и помнить, и жить и забыть – нельзя!
Она покопалась в памяти, вытащила: «я требую права быть несчастной»…
Мечта
Мелькая вдалеке, не оставляй меня
Оставь свои следы, чтоб мог по ним идти
Окликни, если я остановлюсь в пути
Мелькая вдалеке, не оставляй меня
Мечта
Мечта!
Мечта!
В холодной темноте на языке огня
Со мной поговори, со мной поговори!
Всё знаешь про меня, знаешь, что внутри
Мелькая в темноте, не оставляй меня
Мечта!
Мелькая в темноте, не оставляй меня
Мечта5
Город вдруг показался ему феодомантом6, – колоссом Мемнона7 – дома, дома, дома, по обе руки!
И Джоэл Миллер шёл, – искал как Суламита8: на ложе моём ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его.
Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его.
Встретили меня стражи, обходящие город: «не видали ли вы того, которого любит душа моя?». Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его…»9.
– Не оставляй меня, – Подумал он. – Душа!
Закурил, – рука дрожала.
Ногам стало лучше – переодел обувь, надел сапоги. Как он любил носить их когда-то – самая удобная обувь на свете!
Джоэл вспомнил:
– Спасибо!
Поднял руку, прикоснулся к щеке Хелены… Позаботилась!
Он ощутил тепло – к ней, с ней – тепло, подумал, – Что может быть большим в отношении одного человека к другому!? Тепло… Любовь тоже.
– Приходи!
Она посмотрела ему в глаза, благодарно и верно – с любовью, «обнажилась». Понял: поверила! Ему…
И Джоэл тоже ощутил благодарность – за мысль о нём, за стремление к нему.
Мир очерствел – люди стали, как тени, – и, самое страшное – тени себя!
– Приду, – Кивнул ей, он. – Только найду ребёнка!
– «Ребёнка»? – Удивилась Хелена.
– Элли!
– Ааа…
Посмотрела странно – с лаской, что как чёрный шоколад таял в глазах.
– Ребёнок всё такой же!? Строптивый!..
Джоэл заулыбался, – расплылся в блаженной улыбке.
– Она как я – волк, который гуляет сам по себе!
– Значит, вы неразлучимы.
Поняла.
– В прошлой жизни мы были: «как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве»…
Засмеялся.
– «Жизнь – это сон, а смерть – лишь сон во сне»!? – Вновь поняла Хелена.
И он посмотрел на неё по-другому, – с интересом.
– Что для этого нужно? – Вдруг спросила она. – Чтобы так породниться!
– Есть не сродство в родстве, и есть родство в не родстве…
Улыбнулся, посмотрел с нежностью.
– Как в той старой песне: я не хочу быть тем,
Кто, всегда втянут в битву,
Ведь в глубине души, я понимаю,
Что это тупик.
Хелена посмотрела со смятением, внимательно.
– Ты всегда был таким?
– Каким?
– Ты как будто родился отцом…
Его поразили слова Хелены, – сейчас, на расстоянии от неё – ещё больше, сильнее.
– Странно, – Подумал Джоэл. – Женская любовь никогда не делала меня… счастливым до конца?
Он вспомнил тот сериал, который смотрел много лет назад – «Большая любовь»… Билл и три его жены, старшая, средняя и младшая. Он говорит своей младшей жене: без тебя я не был полон – не до конца!
Он тоже не был полон – без дочери, без чувства любви к ней, – без ощущения того, что он живёт для неё, что есть ради кого жить!
Любовь женщины никогда не была так важна для него, так необходима ему, как любовь дочери!
Поэтому он отказался от своего будущего, ради будущего Сары – она всегда была ему важнее, чем он сам!
Её смерть потрясла его, раздавила, уничтожила – её смерть обессмыслила его жизнь!
А потом появилась Элли…
Джоэл подумал, – А может, она была всегда? Такое ощущение, что всегда – утешила его разбитое отцовское сердце!
Элли – упрямая и своенравная, но только когда не чувствует любви к себе. Когда чувствует, – расцветает…
Он улыбнулся – заулыбался, думая о… втором солнце, – Элли – его второе солнце! Первое погасло, едва начав жить…
Он не мог смириться с этим, – с мыслью этой: Сары больше нет! Он мечтал – как безумный, – всё изменить!
Тогда он понял… Что это было за понимание? Любовь и смерть делают человека одинаково счастливым – они обе приносят облегчение! И он хотел – избавления – от страданий, впасть в беспамятство – умереть! Он хотел самопроклятия…
«…Не было самого главного – любви и сострадания»
Они увидели друг друга, двое, что не должны были встретиться в жизни этой, но встретились. И он вспомнил: в холодной темноте на языке огня со мной поговори… Странно Джоэл почувствовал себя… Агрессия, которая владела им и управляла годами… Остыл!
– Успокоился? – Подумал он. Осознал: надменен был… Надменен, над горем своим, над скорбью… Сокрушён был – болью!
«В смущеньи страшном Дьявол там стоял —
Увидел он как Недоброта ужасна [недоброта к себе]…
Джоэлу захотелось рассказать Элли о фильме, который когда-то поразил его – «Олдбой»… «Когда моя месть свершится, смогу ли я стать прежним О Дэ Су?». Этот вопрос мог бы задать – задавать Ли У Чжин: Де Су, смогу ли я стать прежним?
– Да, – Подумал он. – Элли, смогу ли я стать прежним?
«Эмилио, Энрике и Лоренсо.
Все трое леденели: Энрике – от безвыходной постели, Эмилио – от взглядов и падений, Лоренсо – от ярма трущобных академий…»
Джоэл тоже – заледенел!
Смогу ли я стать прежним, Элли?! Она смотрела на него, смотрела, смотрела – неотрывно, словно боясь потерять из виду. Почувствовала что-то, подбежала, обняла, прижалась.
Он понял: жить можно только любовью…
«Соловей пролетает сквозь снежную тьму, через тайную боль. Это я – пригвождённый к лицу твоему, осуждённый на танец с Тобой…»
Они, пошли в самое желанное место на свете – домой!
– Тебе плохо?
– Уже хорошо!
– «Уже»?
– Понял!
– Что?
Он остановился, и она.
Посмотрел на неё, посмотрел ей в глаза.
– Невозможно жить виной и болью – возможно только любовью!
Как внимательно она на него посмотрела, как больно.
– Ты прав. Знаешь, в чём? В чём именно!?
– Скажи!? – Тихо спросил Джоэл, Элли.
– Ей это не нужно, твоя боль… И даже твоё счастье – не нужно! Им уже ничего не нужно, Джоэл!
Она задумалась, Элли.
– Я как Ты – я этого не понимала… От этого болело моё сердце – не понимала!
– А нам? – Спросил Джоэл. – Что нужно нам, живым?!
– Любить – Ты прав… И двигаться дальше, даже если ползком…
Она пожала плечами.
– Просто делать что-то…
Поняла!
– Знаешь, что им нужно? Я думаю, только одно: чтобы помнили. Я верю; где-то Там, они живы – где-то Там, они – живое. Они ждут нас, ждут, но не зовут…
Элли, захотелось сказать человеку, которого она любит:
– Ты сказал «– Невозможно жить виной и болью – возможно только любовью!»… Да, возможно жить только во имя любви!
Джоэл посмотрел на родную свою, на её каштановые волосы с рыжинкой, на милое лицо в веснушках…
«Соловей пролетает сквозь [страшную] тьму, через [ужасную] боль.
Это я —
[близко]
к лицу твоему,
[иду]
на танец с Тобой…»
– Родная моя, – Нежно сказал ей, он. – Не убегай больше!
– Не буду!
Выдохнула (или вздохнула?).
– Что? – Улыбнулся Джоэл.
– Иногда я ни в чём не уверена, а иногда – во всём!..
Он понял, не смог бы не понять.
– Ты уйдёшь к ней?
– Нет.
Элли удивилась.
– Я думала, ты этого хочешь, жить с ней!
– Нет.
– Ты не разрываешься между нами? – Нет.
Она улыбнулась.
– Клянёшься как на Библии…
– «У моей любимой есть чувство юмора, Она, как смешок на похоронах —
Ей знакомо всеобщее неодобрение. Мне нужно было воцерковить её раньше,
Если небеса когда-нибудь вещали,
То она их последний настоящий глашатай»…
Лукаво улыбнулся.
Элли заулыбалась.
– Помнишь, мою любимую песню, Джоэл?
– Угу…
Ямочка на его правой щеке.
– «Единственный рай для меня – Оставаться наедине с тобой,»…
СВД – снайперская винтовка Драгунова. Советская самозарядная снайперская винтовка, разработанная в 1957—1963 годах группой конструкторов под руководством Евгения Драгунова и принятая на вооружение Советской Армии 3 июля 1963 года вместе с оптическим прицелом ПСО-1.
Они, пришли домой.
– Тебе лучше?
Она посмотрела на него, посмотрела, счастливая и несчастная – не помня себя, помня только его.
– Лучше! – Успокаивающе кивнул Джоэл.
Он сел, – на банкетку, которую сделал сам – в их доме, он многое сделал сам, и ещё сделает.
Джоэл впервые за многие годы… строил планы, – начал, строить.
– Удивительно! – Подумал он. – А я думал, я – человек без будущего…
Джоэл посмотрел на Элли, осознал – почувствовал, как он держится за неё, всё не думал об этом, не анализировал свою привязанность к ней… Держится!
Вспомнил «Когда моя месть свершится, смогу ли я стать прежним О Дэ Су?».
Он осознал: Ли У Чжин ещё – счастливый человек – был! Он всё же, надеялся, – лелеял, надежду, что это всё-таки возможно, стать прежним.
– Каким «прежним» ты хотел стать? – Подумал Джоэл. – Тем мальчиком, что любил и чья любовь была чиста?
Понял: Ли У Чжин надеялся, что месть станет очищением, – катарсисом, но нет…
Элли вновь села перед ним на колени – что за человек, всё садится на колени перед ним! Почему?! От чего? От чувств каких?
Ему захотелось сказать ей; не садись – не заслуживаю, я как Манфред Байрона, я: он никого не ищет, но погибель
Грозит всему, что встретит он в пути…
Захотелось… объясниться? С ней, как с Совестью: я ошибался – я думал, рассуждал как человек без будущего – боль эта всё спишет, все грехи!
Смогу ли я стать прежним, Элли?
Это возможно? Ещё не поздно?
– Классные сапоги, – Сказала она.
Погладила ногу.
– Змеиная кожа?
– Крокодил!
Он сумрачно улыбнулся.
Внутренний голос сказал ему, – Ты расскажешь ей? О том, каким ты был… О том, какой ты остаёшься – где-то там, в своей душе без сердца, как Гарри Энджел…
Джоэл усмехнулся, мрачно и неприязненно.
– Нет, – Ответил этому голосу он. – Об этом не расскажу!
Вспомнил «– У вас всё при себе?
– Как всегда – часы, бумажник, моя жизнь и мой ад!».
Он посмотрел на носы сапог.
Тогда, много лет назад – до встречи с Элли, его прозвали Крокодилом за убийства своих и чужих, потому, что для него не было своих – все были чужие.
Сейчас Джоэл подумал, – Боль всё спишет, да?
– О чём ты думаешь? – С жаждой спросила девочка-женщина, сидящая перед ним, верная ему как собака.
Он это понимает, понимает, что она ему верна! Ему верно её сердце, её душа, которую он спас, сам того не ведая.
Он вновь вспомнил Гарри Энджела чьё место в аду…
– О прошлом, – Сказал Джоэл, Элли. – Я теперь часто думаю о прошлом.
– Почему? – Удивилась она.
– Хороший вопрос!..
Элли вновь помогла ему снять обувь, странно – ей всё хочется… что? Облегчить ему жизнь?
– Жалеешь? – Подумал он. – Или любишь? Так, любишь, – выражаешь свою любовь…
Эмилио,
Энрике
и Лоренсо.
Три мумии
с мощами мух осенних,
с чернильницей, запакощенной псами,
и ветром ледяным, который стелет
снега над материнскими сердцами, -
втроём у голубых развалин рая,
где пьют бродяги, смертью заедая.
Он понял, или знал? Почему он стал… монстром – под его отцовским сердцем разверзлась бездна боли! И с этой бездной надо было как-то жить.
Он многое познал в этой жизни – бездну нежности, и бездну верности, бездну одиночества и бездну понимания… Бездну боли не выдержал, – не вынес!
Джоэл взял её руки, сжал в своих руках. Руки её были холодными, а его – горячими.
– Замёрзла!?
– Кровь отлила!
Улыбнулась.
И он улыбнулся.
– Куда?
– К сердцу… «Бабушка, – спросила Красная шапочка. – Почему у тебя такие большие уши?
– Чтобы улететь, – ответила бабуля»…
Они заулыбались.
– А у меня – кровь прилила к сердцу!
– Ах!
Рассмеялись.
– Улетела? Бабушка?..
– Как слонёнок Дамбо…
Джоэл понял:
– Хочешь иногда улететь?
– Не иногда!
Понял, – погладил по щеке, – понял!
Они, пришли в кухню.
– Хочешь есть?
– А ты, хочешь?
– Хочу чаю.
– А я – кофе…
– Знаешь, чего хочу ещё?