Когда телега выехала из леса, Сеня сразу его увидел. Свой дворец. Видно его было издалека, потому что перед дворцом и вокруг него расстилались бледно-зеленые поля. Определить, к какому архитектурному стилю он относится, было невозможно. Похоже, строить его начали вон с той огромной и неуклюжей круглой башни из грубого серого камня. Потом к этой башне кто-то прилепил стену из белого камня с изящными зубцами. А дальше, видимо, пошло-поехало. Полукруглые высокие окна, квадратные маленькие окна, балконы с колоннами, крошечные балкончики – похоже, для цветов, но цветов на них не было, красная черепичная крыша, крыша, покрытая жестью… Гармонии при этом всем не было никакой. Зато в оригинальности дворцу отказать было никак нельзя!
Впечатление полного и бесповоротного хаоса усиливал парк, из которого дворец и торчал. Парк выглядел ощетинившимся и диковатым – буйная зелень, высокие раскидистые деревья и с трудом угадываемая планировка. «Но, возможно, это впечатление при взгляде издали», – подумал Сеня. Вблизи парк выглядел еще более лохматым и неухоженным. Деревья росли как попало, угрожающе раскидывая ветки, газоны поросли сорной травой. Розы одичали – цветы были мелкими, зато, правда, горели ярко-красным огнем. Но вряд ли кто решился бы полезть за ними в цепкие, колючие заросли.
Да, дворец не был идеален, это был не Петергоф и даже не Версаль. Но Сеня расправил гордо плечи. Это его, Сени Горохова, дворец! Он хозяин всей это роскоши. Ну ладно, не роскоши, а дикой причудливости и беспорядка…
Телеги стали огибать парк, Микола спрыгнул на повороте, пожелал удачного вечера и зашагал по дороге от дворца.
А телеги проехали вперед и остановились у левого крыла. Хотя крылом его можно было назвать с трудом, так, нагромождение стен, фантазия безумного архитектора.
Судя по запахам и по тому, что из распахнутых дверей выскочили поварята в белых высоких колпаках, здесь располагалась дворцовая кухня.
Поварята, готовые таскать и таскать, надрываясь, тяжелые корзины со съестными припасами, остановились в недоумении перед телегой.
Мерлин слез с телеги, Сеня – тоже. Возница пробурчал поварятам:
– Ну, забирайте то, что видите.
Мерлин сказал Сене:
– Идем за мной, провожу.
– А почему не с главного входа? – Сеня почему-то всегда считал, что короли ходят только через входы парадные. Видимо, плохо он историю знал.
– Если хочешь, иди с главного, – сказал Мерлин и махнул рукой вперед: – Туда, за угол, и вдоль. Увидишь крыльцо с колоннами, туда и иди. А я тут, тут ближе.
Сеня только пробормотал, устыдившись своих чрезмерных амбиций:
– Нет, я с вами.
Кухня была преогромная, из нескольких непонятно как расположенных комнат, к тому же все вокруг парило, дымило, коптило, шумело и бренчало. Повара покрикивали. Поварята суетились. Сеня бы потерялся тут моментально, если не Мерлин, который уверенно шел вперед. То есть, то сворачивал вправо, то влево, но куда-то они все же продвигались, потому что вскоре вышли в прохладный каменный коридор.
– Для кого они столько готовят? – удивился Сеня.
– Вечером коронация, – сказал Мерлин. – Все дворяне будут тут как тут.
– Но откуда они знают, что короля уже нашли?
Мерлин пожал плечами:
– Колокол же прозвонил. Большой Малый Динь.
Коронация! Ему, Сене, на голову наденут корону! Интересно, а у корон есть размеры? Голова у Сени была не очень-то большая. То есть, скорее, маленькая. Ну, в общем, не то чтобы маленькая, но она соответствовала его тщедушному тельцу. И Сеня забеспокоился, что корона ему окажется так велика, что когда его будут короновать, голова сквозь нее проскользнет и корона окажется на шее, как воротник. «Интересно, подумал Сеня, – а…»
– А у предыдущего короля была большая голова? – спросил он Мерлина.
Они входили в маленькую башенку, где была винтовая лестница. Мерлин обернулся и ответил:
– Шестидесят сантиметров в окружности.
– Да? – эта цифра Сене ни о чем не говорила. Он покупал шапки не глядя на размеры, просто примерял, как подойдет. Но шестьдесят, это похоже, очень много для головы. У Сени, наверное, всего сорок.
– У тебя, – Мерлин снова обернулся – он взбирался по ступенькам впереди Сени, – думаю, пятьдесят семь.
– Правда? – поразился Сеня. И подумал, что Мерлин, наверное, спец по головам. Или по коронам. Он спросил: – И вы так, на глаз опередляете?
– Хороший был бы я шляпник, если бы не мог размер головы на глаз определить.
– А вы шляпник? – удивился Сеня. Ему-то казалось, что Мерлин – это и есть профессия Мерлина.
– Каждый друид, – ответствовал Мерлин, – должен уметь сам сшить себе колпак. Потому что колпаки, они как перчатки, постоянно теряются, изнашиваются, опаляются пламенем и прочее…
Сеня подумал, что перчатки на обязательно опаляются пламенем (если это, конечно, не перчатки пожарного), но промолчал.
– Поэтому, – продолжал Мерлин, – каждый волшебник немного шляпник… Как и, впрочем, каждый шляпник немного волшебник.
– Да? – с сомнением сказал Сеня.
– Головной убор, – важно сказал старик, – может совершенно изменить лицо человека. А значит, и его поведение.
Сеня подумал, что это действительно может быть так. Особенно если головной убор – корона.
Но сказал о другом:
– Но вы же могли бы заказать кому-нибудь сшить себе колпак.
– Вот еще! – хмыкнул Мерлин.
Они поднялись наконец на второй этаж и вышли в широкий и длинный коридор, с потолка которого хрустальными гроздьями свисали огромные люстры. Прошли мимо нескольких разномастных дверей – то изящных резных, то из толстых досок и оббитых железом, то витражных (что изображалось на этих витражах, было совершенно непонятно – то ли мастер был не способен изобразить что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее хоть что-нибудь, то ли, наоборот, был чертовски талантлив, перегнал свой век и дошел до абстрактной живописи, в которой по степени абстрактности дал фору самому Пикассо. Хотя какой в этой стране был век, это еще неизвестно. Но судя по общему развитию, можно было бы предположить, что до технической революции им еще топать и топать. По их неровным и бандитским дорогам).
Мерлин толкнул одну из простых деревянных, выкрашенных белой краской дверей, сказал, заходя:
– Твоя спальня, Ваше Величество.
Они зашли в большую квадратную залу с окнами во всю противоположную двери стену. Да, спальня была – сказать большой, это не сказать ничего – она была размером с… пожалуй, с небольшую дачку. Хочешь – бегай, хочешь – на велосипеде катайся.
Но ожидалось, что в ней всего лишь будут спать: у стены на возвышении стояла кровать с голубым бархатным расшитым золотыми королевскими лилиями балдахином. Бахрома с края балдахина была оторвана и свисала дохлой золотистой змейкой, а в центре полога была продрана дыра.
Мерлин увидел, куда смотрит Сеня, и сказал:
– Даже не спрашивай, – потом добавил: – Не проси никого прятаться на пологе…
– Кого?
– Хоть кого, – сказал Мерлин.
Все остальное в комнате было подобно кровати: роскошным, но до того потертым, рваным, излохмаченным временем и не только им, что хоть плачь. Плашки выложенного узором паркета покоробились, и некоторые торчали горбом, так что Сеня чуть не споткнулся. Обои, похоже, шелковые, выцвели так, что рисунок почти исчез. Изогнутые ножки одного из стульев были грубо приколочены гвоздями – так, что расщепилось дерево. На камине стоял гипсовый бюст с облупленным носом.
– И предыдущий король тут жил? – с сомнением спросил Сеня.
– Где же еще, – сказал Мерлин.
Зато окна оказались стеклянными дверьми на большой балкон, с великолепным видом на парк.
Мерлин дважды громко хлопнул в ладоши и тихо сказал Сене:
– Вот так будешь его звать.
– Кого? – не понял Сеня.
Но в этот момент ответ сам зашел в комнату – и он был даже не человеком. Или не совсем человеком. Или человеком особой расы. Такой… Лягушачьей.
В общем, фигура у него была вполне человеческая, ну разве что ноги слишком поджарые и длинные (да, Сеня это заметил сразу, потому что ноги эти были выставлены на всеобщее обозрение с помощью белых чулок). А вот голова! Да, голова под малиновым беретом была совершенно лягушачья: зеленая, с большим ртом и выпученными темными глазищами. И ко всему – ушей на этой голове абсолютно не наблюдалось!
М-да. Впрочем, если у них тут и герцоги, и Мерлины, и викинги, и кто там еще… Сеня пытался вспомнить слова крестьянина – вроде тот упоминал гномов и котов… Так почему бы не быть и человеку-лягушке?
Человек-нечеловек был в коротких зеленых штанишках с бордовыми разрезами и в зеленом камзоле. Костюм наподобие этого Сеня видел во французском историческом фильме. Кажется, на герцоге Анжуйском.
Зеленый человек, едва переступив порог, раскланялся, расшаркался, причем снял с головы берет (и оказался совершенно лысым, что, впрочем, почему-то не удивило Сеню), и махал им так, что перо прошлось метелкой туда-сюда по паркету.
А потом выпрямился и произнес с расстановкой:
– Ваше Величество, позвольте представиться. Я Ля Гуш, ваш писарь и церемонимейстер.
– Оч-чень приятно, – почему-то то, что зеленый человек заговорил, изумило Сеню больше, чем то, что он носит штаны. – А я Арсени…
– Арчибальд, – сказал Мерлин внушительно, – Первый!
Сеня закашлялся. Нет, может быть, Арсений и неподходящее имя для короля. Но тогда он мог бы быть, например… Артуром! Да, королем Артуром!!! Но не Арчибальдом же!
Человек-лягушка между тем снова раскланялся. Видимо, на придворном языке это означало: «Мне тоже очень приятно познакомиться».
Мерлин приветственно махнул ладонью человеку-лягушке, и не успел тот ответить, сказал:
– Ну, я пошел. А вы тут веселитесь, – и он направился прочь, но потом приостановился, оглянулся, посмотрел на Сеню внимательно и сказал: – М-да, опеределенно.
– Что определенно? – не понял Сеня.
– Пятьдесят седьмой, – ответил Мерлин уже из коридора.
– А вы, – растерялся Сеня, – куда?
– Корону подгонять! – донеслось издалека.
Ля Гуш тактично произнес:
– Не желаете ли умыться с дороги, Ваше Величество?
Сеня желал не просто умыться. Он осведомился о наличии душа, Оказалось, душа нет (даже и слова такого Ля Гуш не знал), но есть ванна. И дверь в «ванную залу» находится практически рядом с кроватью – Сеня ее не заметил, потому что она дверь была скрытой – казалось, в стене, прямо по обоям и панелям, просто вырезан прямоугольник.
Человек-лягушка прошел к коридору, выглянул туда и, сложив зеленые ладони рупором, прокричал:
– Ванну королю!
Казалось, эхо запрыгало по всему этажу, но эхо было неточным, сначала прозвучало: «Король грязный!», потом: «Корыто!», а дальше Сеня уже и не расслышал.
Сеня застыл в недоумении, а Ля Гуш невозмутимо сказал:
– Пока они будут готовить ванну, я зачитаю вам, как вам себя вести на коронации, – он достал из-за пояса, куда перед этим сунул берет, свиток, развернул его и прочел: – Ведите себя с достоинством.
Сеня пробормотал, несколько уязвленный:
– И так понятно.
Ля Гуш сложил свиток и заткнул его обратно за пояс.
– А дальше? – обеспокоился Сеня. – Извини, я не должен был перебивать…
– Король никогда не перебивает. Он только оживляет беседу, – заметил Ля Гуш. – И я зачитал весь текст.
– Да? – удивился Сеня.
Ля Гуш взволновался:
– Если вы желаете, я могу почитать что-нибудь еще…
– Что, например? – спросил Сеня.
Ля Гуш снова достал свиток, развернул его, поискал глазами, предложил:
– Правила поведения короля на воде.
– Интересно, – сказал Сеня.
Ля Гуш, подбодренный его замечанием, радостно зачитал:
– Не зная броду не суйся в воду!
– Мудро, – пробормотал Сеня.
В этот момент в коридоре послышался шум, шаги, и в спальню стали заходить слуги с ведрами горячей воды. А потом и еще слуги – с полотенцами, мочалками, губками, мылом, какими-то флаконами.
Воду налили в высокую белую эмалированную ванну, стоявшую на четырех золотых лапах, полотенце и прочее положили на стул рядом с ней. Двое слуг остались. Сеня подумал, не ждут ли они чаевые – кто его знает, как в этих дворцах заведено?
И он готов был уже извиняться, что у него нет при себе денег, как один из слуг шагнул к нему и схватил за рубашку:
– Я помогу Вашему Величеству раздеться…
Сеня оттолкнул его, крикнул от испуга:
– Да вы что! Я сам…
– Но… – сказал удивленный слуга.
– Идите, идите, – велел им Сеня.
– А – спинку потереть? – вежливо осведомился второй слуга.
– Я сам, сам! – сказал Сеня.
– А – с кувшинчика полить? – удивленно спросил первый.
Сеня вздохнул и снова повторил:
– Сам.
Слуги, несколько обиженные, ушли.
Мыло оказалось душистым, вода горячей. Сеня вымылся с удовольствием, не спеша. Вылез и вытерся большим льняным полотенцем. Заметил на втором стуле сложенное белье. Это были панталоны и рубашка. Все из тонкого хлопка ли, батиста. Все с кружевами и завязочками. Он надел все это, а свои красные трусы постирал в ванной и повесил на спинку стула, рассчитывая надеть их, как только они высохнут. Потому что удобнее они. Если бы он знал, где и когда он их увидит в следующий раз, он бы их тут не оставлял так беспечно, а велел стеречь и закрыл бы ванную залу на замок.
Когда он вышел из ванной, он увидел, что в спальне успели прибраться: пол блестел, а мебель будто стала ярче – видимо, с нее вытерли пыль, на кровати красовалось другое покрывало.
А еще он увидел с десяток слуг, выстроившихся в линию. В руках каждый из них держал предмет гардероба. Ля Гуш стоял перед ними, как дирижер, у него в руках снова был развернутый свиток. Ля Гуш повернулся к Сене и сказал:
– Ваша одежда для коронации, сир.
– Но коронация вроде бы вечером, а сейчас… – неуверенно произнес Сеня.
Ля Гуш достал из кармана камзола часы на цепочке:
– Сейчас четверть пятого. Коронация в шесть. То есть менее чем через два часа! – в ужасе воскликнул он. – Мы едва успеваем!
Он живо спрятал часы обратно в карман, снова раскрыл свиток и торопливо провозгласил:
– Рубашка парадная, с кружевами шириной не менее тридцати двух сантиметров.
Первый в шеренге слуга, в руках которого было что-то, напоминающее белоснежно-золотую пенную гору, шагнул к Сене.
Парадную рубаху полагалось надевать поверх нижней. Что Сеня и сделал с помощью слуги. Ушло на это всего минут двадцать. Благодаря круглым пуговичкам в количестве штук ста. Причем они были гладкие и маленькие. И, похоже, жемчужные. Наверное, одна эта рубашка стоит целое состояние.
Слуга обошел Сеню, чтобы поправить воротник. И Сеня услышал тихое «Ох!» за спиной. Он обернулся, слуга отошел обратно в шеренгу, пряча глаза.
Ля Гуш строго посмотрел на него, сам подошел к Сене, заглянул за спину, произнес спокойно:
– Ничего. Поверх будет камзол.
– Да что там такое? – спросил Сеня.
– Ничего особенного, – невозмутимо ответил Ля Гуш. – Небольшая… прореха.
Прорехи в этом дворце, как уже понял Сеня, действительно были в порядке вещей. И Сеня только пожал плечами. Под камзолом так под камзолом. Главное значит: не снимать камзол.
За дырявой рубашкой последовали: чулки с протертыми пятками («Ничего, – сказал Ля Гуш, – поверх же будут туфли»), пышные штаны с оборванным кружевом на правой штанине (Ля Гуш оборвал его и на левой, выкинул в окно и сказал: «Главное – симметрия»), и туфли с пряжками, усыпанными алмазами (туфли оказались размера на два больше). С камзолом все было вроде бы в порядке. По крайней мере, нигде не жало.
После этого Ля Гуш сделал знак рукой слугам, одни бросились раздвигать полузакрытые шторы, другие выкатили откуда-то из угла большущее зеркало. И подкатили его к Сене.
Сеня с радостным нетерпением шагнул к нему, потерял туфлю и чуть не упал, Ля Гуш метнулся к нему, поддержал, кивнул слуге, тот подобрал туфлю и снова надел Сене на ногу.
«Хоть бы во время коронации так не опозориться», – подумал Сеня. И посмотрел наконец на себя в зеркало.
Он увидел коротышку, который тонул в ворохе одежды. Он понял, почему камзол был такой удобный – он был шире самого Сени раза в два. Голова Сени выглядывала из всего этого пышного бело-парчового великолепия, как голова цыпленка из скорлупы. Жалкая маленькая белобрысая голова на тонкой шее. И Сеня еще воображал себя величественным! И его поза – он встал, подбоченившись и выпятив грудь – была совершенно смешной и нелепой.
Ля Гуш, похоже, все понял по выражению Сениного лица и сказал:
– Это еще не все, Ваше Величество!
«Неужели?» – мрачно подумал Сеня, но ничего не сказал, а послушно уселся за небольшой туалетный столик и позволил накинуть себе на плечи простыню.
В кожу его лица втерли какой-то крем, потом лицо посыпали розовой-прерозовой пудрой, потом на голову надели белый кучерявый парик, так что Сеня стал похож на Мальвину. Потом опять посыпали пудрой – уже золотой, и уже вместе с париком. И побрызгали ужасно душистыми духами – так что Сеня, старавшийся не вдохнуть пудру, сейчас все же расчихался.
– Великолепно! – с восхищением сказал Ля Гуш, глядя в зеркало.
Сеня ничего великолепного не видел и надеялся только, что коронация –это единственный день, когда королю положено пудриться.
А потом слуга принес ту деталь парадного туалета, что привела Сеню в восторг – и это была шпага.
На Сеню надели портупею – широкую замшевую ленту накинули на правое плечо, она пересекала грудь наискосок, и у левого бедра к ней привесили шпагу. То есть ножны.
Когда дико обрадованный Сеня схватился за золотой витой эфес, и вытащил шпагу, оказалось, что шпаги, как таковой, и нет. Есть всего сантиметров пятнадцать клинка.
– Кхм, – смущенно кашлянул Ля Гуш, – вы не вынимайте ее, Ваше Величество. Вы же не на войну идете и не на дуэль.
– Ну да, – огорченно пробормотал Сеня, засовывая шпагу обратно.
В общем, нужно было только не снимать камзол, не терять туфли, не вынимать шпагу – и все будет отлично.
От волнения и от смущения, что ли, но Сеня почувстовал зверский голод, и вспомнил, что он давным-давно не ел.
– Знаете, – робко сказал он Ля Гушу, – я что-то немного проголодался…
– Разумеется! – огорченно сказал Ля Гуш. – И как я сам не подумал!
Он свирепо поглядел на слуг и крикнул:
– Ча-ю королю!
Три человека тут же сорвались с места и убежали.
Ля Гуш вынул из кармана часы, сказал:
– Не волнуйтесь, Ваше Величество, мы успеваем!
– А сколько сейчас? – спросил Сеня.
– Без двадцати пяти шесть, – ответил Ля Гуш немного нервно.
– А коронация – здесь же, во дворце? – осведомился Сеня.
– Да, – кивнул Ля Гуш вежливо, – в парадной зале. Она на первом этаже.
– Значит, идти недалеко, – улыбнулся Сеня. – Успеем.
– Да, – сказал Ля Гуш, – недалеко. Минут за пять дойдем. Хотя учитывая м-м-м… туфли…
Да, в этих туфлях кросс Сеня не побежал бы.
Ля Гуш стоял и постукивал башмаком по полу. Сеня стоял и теребил эфес шпаги, чувствуя неловкость, что так обеспокоил людей. Он хотел было сказать, что обойдется и без чая, как в дверях появились слуги. Один нес поднос с шоколадными пирожными, а другой – поднос с чайником, чашками и прочей посудой.
– Садитесь, садитесь, Ваше Величество, – проговорил Ля Гуш.
И Сеня плюхнулся на ловко подставленный Ля Гушем стул. Ля Гуш моментально схватил с подноса с посудой большую салфетку, встряхнул ее, расправляя, и повязал Сене на шею. Потом писарь-церемоннимейстер быстро налил чаю, спросил: «Сливки?» и после Сениного кивка налил сливок, так же по согласию Сени бросил два кусочка сахара и, не успел Сеня и взяться за ложечку, сам размешал чай и подал его Сене в руки. Похоже, в экстремальных ситуациях церемоннимейстер предпочитал все делать сам, не полагаясь на слуг.
Сеня взял одно из пирожных и проглотил его в два откуса. Не хотелось ему подводить Ля Гуша. И к тому же опоздать на собственную коронацию!
В итоге Сеня расправился с двумя пирожными и с двумя чашками чая за две минуты! По одной на каждую порцию!
Ля Гуш, не успел Сеня и воспротивиться, промокнул ему губы краем салфетки, потом пару раз взмахнул помпоном с пудрой перед лицом Сени, и Сеня опять расчихался. А Ля Гуш сказал:
– Пора! – и буквально выхватил из-под Сени стул.
– Да-да, – пробормотал Сеня, спеша к выходу из спальни и все же успевая еще раз мельком взглянуть на себя в зеркало. Издалека казалось, что вместо цыпленка из кучи одежды теперь выглядывает белый баран.
В коридоре Ля Гуш снова вынул часы.
– Сколько? – на ходу спросил Сеня.
– Без десяти шесть, – будто бы спокойно произнес Ля Гуш, но голос его предательски дрожал.
А Сеня вдруг как назло почувствовал, что ужасно хочет… «И зачем было пить столько чаю!» – подумал он. Можно было и потерпеть, но коронация может продлиться неизвестно сколько времени…
– Кхм, – кашлянул Сеня на бегу.
– Что, Ваше Величество? – с подозрением спросил Ля Гуш.
– А где у вас тут…
– Что? – с еще большим подозрением спросил Ля Гуш.
– Н-ну… туалет, – сказал Сеня.
Сене повезло. Туалет находился буквально в двух шагах – в эркере. Ля Гуш проводил его до деревянной досчатой двери. Возле двери стоял гвардеец в серо-голубой форме.
– Это король, – сказал гвардейцу Ля Гуш.
Гвардеец посмотрел на Сеню с недоверием, но посторонился.
Туалет оказался небольшой комнатой. Под малюсеньким окошком-бойницей было нечто вроде деревянного короба и на этом коробе была деревянная овальная унитазная крышка. Сеня ее открыл – да, это и был обычный унитаз, но встроенный в этот короб.
У другой стены стоял умывальник. Обычный, деревенский. С подвешенным к емкости звенящим штырьком. И, как выяснилось минутой позже, в умывальнике даже была вода, так что Сеня смог вымыть руки.
Выходя из туалета, Сеня заметил, что к двери прикреплена золотая эмблема-корона. Гвардеец, проследив за его взглядом, тихо хмыкнул.
Когда они с Ля Гушем спускались по винтовой лестнице, Сеня спросил:
– А зачем охрана?
– Возле туалетного кабинета? – уточнил Ля Гуш. – Чтобы обеспечить персонализацию.
– Что? – не понял Сеня.
– Чтобы только для короля, – пояснил Ля Гуш.
– А остальные как же? – поинтересовался Сеня. Народу в этом дворце работало уйма.
– Для остальных есть туалеты снаружи, – сказал Ля Гуш. – На заднем дворе.
По извилистым коридорам первого этажа туда-сюда бегали слуги – с подносами, канделябрами, стульями, цветами в вазах.
Ля Гуш остановился перед двойными дверями, богато украшенными золотыми завитушками. По бокам двери стояли два стражника – эти, как и гвардеец около туалета, тоже были одеты в серо-голубую форму, но только более нарядную, обшитую серебристым шнуром. В руках стражников были пики. Тот, что стоял слева, ел рогалик. Крошки сыпались на пол. Ля Гуш строго взглянул на жующего, и тот, замявшись, быстро спрятал рогалик в карман куртки.
Ля Гуш взглянул на свои часы, убрал их, повернулся к Сене:
– Я сейчас зайду и объявлю о вашем прибытии, сир. И вы тогда войдете в залу.
Сеня кивнул.