Собираясь в универ, в гараже прогреваю тачку. Под убаюкивающее жужжание мотора рассматриваю бережно укрытую чехлом и одиноко стоящую в углу «железную птичку». Мою девочку. Мою «Хондочку».
Ничего-ничего, сейчас начнется сезон. Высохнет асфальт, и мы с ней будем мчаться, рассекая ветер, куда глаза глядят. А то уже и шлем, и защитный комбез покрылись пылью за зиму.
Да и я покрылся пылью. Заржавел. Мне хочется поскорее проснуться от анабиоза. Выйти из этой зимней спячки. Почувствовать жизнь, свободу, скорость, адреналин.
На стене рядом с мужской экипировкой, предвкушающей мотодвижуху, грустно висит женская. А грустит она потому, что ее в этом сезоне никто не наденет. Покупал защиту специально для моей бывшей девушки, Ульяны, хоть она и не разделяла мое увлечение. Пару-тройку раз выезжала летом со мной за город, и все. Да и какого-то восторга в ее глазах я не видел от такого досуга. Ульяна больше была домашней девочкой. В том смысле, что предпочитала проводить время со мной наедине. Не питала симпатии к моим друзьям. Не любила с ними тусоваться. Не могла найти общий язык даже с Эдиком. Считала его шутки не смешными, а его самого – бабником.
А я не хотел навязывать Ульяне общение с людьми, с которыми ей по каким-то личным причинам было некомфортно. Даже если это были мои друзья. Я тоже, мягко говоря, недолюбливал ее подруг: скучные, пресные и до зубного скрежета правильные девочки – дочки богатых родителей.
Эти самые подруги, в свою очередь, навешивали Ульяне на уши: «Посмотри на его внешний вид, он же еще не вышел из подросткового возраста», «Он несерьезный», «Он вульгарный» (это типа я матом ругаюсь). Посмотрите-ка, какие нежные фиалки. А вот как только видели меня без футболки, так сразу аргументы «против» волшебным образом заканчивались.
Соглашусь, трудно продолжать мыслительный процесс, когда начинается слюновыделительный.
Поэтому, как говорил мой дед: «Не пизди-ка ты, гвоздика, что ты розою была». Не нужно строить из себя скромняжку.
В подтверждение своих слов скажу следующее: как-то раз самая тихушная паинька из подруг Ульяны пыталась, сидя за столом в баре, залезть рукой ко мне в штаны, когда слегка перебрала с Б-52. Одновременно томно отвешивала комплименты, вгрызаясь в меня взглядом с поволокой: «Ты за последнее время так похужал и возмудел, – ик! – то есть похудел и возмужал». Ульяне я об этом инциденте говорить не стал, чтобы не травмировать ее психику, но именно тогда я окончательно составил мнение о ее подругах.
Однако я же не с ними встречался, а с Ульяной, поэтому и закрывал на все это глаза. Потому что… любил ее, наверное. Искал в ней забытые, недостающие мне тепло и заботу. Она же с ролью «всепонимающей и не обращающей внимание на все мои недостатки» неплохо справлялась. Но в какой-то момент скверный характер Панка, притупленный флюидами влюбленности, вырвался наружу. Я осознал, что мы слишком разные и как-то неправильно друг на друга влияем. Она меня тормозит, сдерживает, а я ее подавляю, мучаю. В отношениях всем должно быть хорошо. А со мной Ульяна стала забывать, что такое эмоциональный комфорт.
Понял, что ей нужен не такой, как я, а домашний мальчик. Чтобы он не страдал фигней, «записывая глупые видосики в своей не менее глупой компании», а вечерами валялся с Ульяной в обнимку на диване. Чтобы она не переживала за него, как за меня, живой он приедет после ночных покатушек, или уже можно обзванивать все больницы. Чтобы Ульяна не расценивала длинные гудки в телефоне или бесящее «Абонент недоступен» как знак, что с ним что-то случилось. Чтобы ей, сидя у окна, не приходилось вслушиваться в вечернюю суматоху улиц, пытаясь распознать приближающийся гул мотоцикла.
Со мной Ульяна была в вечном ожидании. Ждала шаги по комнате. Ждала, как под тяжестью моего тела прогнется кровать. Ждала, когда ее обнимут мои холодные после улицы руки. Ждала, когда я прошепчу: «Я дома».
Ждала. Ждала. Ждала.
Но меня не надо ждать. Со мной надо быть. Растворяться в эмоциях, адреналине. Я не домашний мальчик. Я люблю риск. И тут либо его со мной разделяют, либо нет.
Ульяна не хотела его испытывать, а я перестал сдерживать напряжение, копившееся внутри меня. Тогда в отношениях с ней во мне перегорела лампочка, а новую я вставлять не захотел.
В кармане куртки осторожно пытается обратить на себя внимание гитарное соло рингтона. Кайфую несколько секунд, дожидаясь плавного вступления хрипловатого вокала Курта Кобейна. Пропевая вместе с ним первые строчки, отбиваю по бедру ритм ладонью. Только потом достаю источник звука из кармана.
– Вадь! – захлебывается эмоциями Вера, как только я отвечаю на звонок.
– Что там у тебя случилось? – Чувствую, что обращение сестры наполнено скорее воодушевлением, чем тревожностью. – Ты сейчас где? – Смотрю на часы. – На репетиции?
Не устаю восхищаться ей. Отличница. Красавица. Да еще и обладательница актерского таланта. С младших классов Вера посещает школьный театральный коллектив, который за свою скольки-то-там-летнюю деятельность неоднократно получал Гран-при различных конкурсов и фестивалей.
– Да, на репетиции, – пытается отдышаться, а я слышу на заднем фоне приглушенные голоса. – Я тебе звоню вот по какому поводу. Нас сейчас перед прогоном собрал Алексей Анатольевич. Оказывается, Оксана, которая должна была играть роль Констанции, вчера сломала ногу. Вместо нее на эту роль ставят меня. Ты представляешь?! – Голос сестры звучит возбужденно, она как будто сама до конца не верит в то, что только что мне озвучила.
– Ого! – В три буквы укладываю реакцию. Хотя на языке вертятся совсем другие три буквы, более эмоционально окрашенные. Но при сестре стараюсь не материться.
Я понимаю весь испуганный восторг Веры. Если она теперь Констанция, это означает, что ей в пару достается не кто иной, как одиннадцатиклассник Максим. Он же Д'Артаньян. Вера два года безответно пускает по нему слюни. Он – первая влюбленность, которая никак не выходит из ее головы. Хотя, как по мне, Максим – самовлюбленный смазливый придурок, которому корона главных ролей резко увеличила чувство собственного величия. Он два года назад сыграл Ромео, так полшколы в него и втрескалось. В том числе и моя сестра.
– У нас ведь, помимо диалогов, еще и танец совместный, и поцелуй. Мамочки… – Вера замолкает, глубоко выдыхая. – Ты бы меня сейчас видел. Я красная как помидор. От волнения умру просто.
– Давай уж там не умирай, ни один парень того не стоит, – открываю ворота гаража.
– Это так ответственно, – Вера как будто меня не слышит из-за бури эмоций. – Выступление уже через три недели… Хорошо, что я знаю слова.
– Когда ты знаешь, что сказать – это вообще замечательно, – залезаю в тачку. Достаю из бардачка солнцезащитные очки.
– Как думаешь, я справлюсь? Все-таки одна из главных женских ролей.
– Ты всех порвешь актерской игрой. Даже не сомневайся.
– Твое мнение по отношению ко мне слишком субъективно.
– Сам Алексей Анатольевич тебя утвердил, так? Значит, он считает, что именно ты этого достойна, – глядя в зеркало заднего вида, пытаюсь одной рукой нацепить на себя очки. На улице солнце палит жестко. – Из тебя получится самая красивая Констанция. У Максика просто не будет шансов устоять.
– Хватит прикалываться. Он вообще меня не замечает.
– Схвати его за задницу.
– Что?!!
– Стоишь такая за кулисами позади него, ожидая своей сцены. И как бы невзначай хвать его. Потом можешь ему сказать, что это вышло случайно.
– Дурак ты, Вадь, – Вера выдает слегка обиженно.
– Зато он обратит на тебя внимание как на девушку. Я б точно обратил.
– Ага, и что бы ты подумал в этот момент? «Больная какая-то?»
– Я б подумал: «Хм, а почему я ее раньше не замечал?»
– Тебя наслушаешься… – резко прерывает со мной разговор, что-то кому-то выкрикивая. Затем продолжает: – Все, я побежала, перерыв закончился.
– Беги, актриса, – отключаю звонок.
Выезжаю задним ходом из гаража, наблюдая, как автоматически закрываются ворота. Как только выворачиваю на дорогу, солнце начинает лупить в лобовое, но меня спасают «авиаторы».
По пути в универ обдумываю сказанное мне Верой. Она молодец. Я ей горжусь. Но, если быть честным, никак не могу привыкнуть к тому, что она уже не маленькая девочка. К тому, что она уже не всегда ко мне прислушивается. К тому, что ей уже может кто-то нравиться из мальчиков. Что для кого-то из них она каждое утро стала прихорашиваться: то юбку наденет покороче, то губы накрасит поярче. Украдкой от Милены, конечно.
А я вообще пока не представляю какого-то парня рядом с сестрой. Все они ушлепки, недостойные рядом с ней проходить и даже дышать. Недостойные пользоваться ее наивностью, скромностью и добротой. Не только к людям, но и к животным. Причем о том, что Вера – волонтер Фонда помощи бездомным животным, она не кричит на каждом углу. В ее классе об этом знает только самая близкая подруга. Сестра даже меня подсадила на благотворительность. Куда, думаете, идут деньги, задоначенные с наших пранков? Не нам в карман, а на корм и лечение бездомных песиков и кошечек.
Вон одну кошку вылечили и пристроили. Сестра недавно принесла ее в наш дом и слезно умоляла оставить ее у нас. А я, отец и Милена не смогли отказать Вере в ее благородных порывах не бросать на произвол судьбы милое беременное создание. В итоге кошка, которую мы назвали Сосиской, признала хозяина почему-то именно во мне. Не отходит от меня ни на шаг, когда я дома.
«Вот за что ты меня любишь, животное? – часто спрашиваю у нее, почесывая пушистый подбородок. – Это Вера спасла тебя от возможности оказаться на улице. Не я. Я вообще ничего для тебя не делаю, разве что кормлю иногда. И делю с тобой постель. Но ты меня и не спрашиваешь, просто приходишь и ложишься у меня в ногах».
Вот за это я Сосиску и уважаю. Ведет себя как настоящая женщина. Так с нами, парнями, и надо поступать. Не надо спрашивать у нас разрешения. Пришла, легла рядом, обняла и давай усыплять вибрациями шепота. Чтоб отключились мозги и включилось кое-что другое.
На дисплее телефона высвечивается сообщение от Эдика. Читаю, спустив очки на нос:
Эдик
Отгадай, кого занесло в наш корпус? Саму Арину Цейц. Вот составил ей компанию в столовой, угостил кофе с пироженкой. А то у нее еще две пары. Да и грустная какая-то сидит. Даже не отвечает на мои подколы.
Строчу ему в ответ:
Вадим
Узнай между делом, какие у нее пары и в какой аудитории.
Эдик
Принято-понято.
Да что ж за день такой сегодня. Одна новость лучше другой.
Раздавая звук в колонки, встроенные в дверцы и в переднюю панель машины, включаю с телефона ту саму песню, которая поставлена у меня на рингтон. И, улыбаясь слепящему солнцу, предвкушаю неожиданную встречу.