Театр представляет внутренность модной лавки, наполненной богатыми уборами и товарами последнего вкуса.
Лестов и Маша, которая сидит, занимаясь работою.
Лестов. Ну, скажи ж, Машенька, разжилась ли, разбогатела ль ты без меня и скоро ли откроешь свою модную лавочку? Такой пригоженькой и проворной девушке давно бы уж пора из учениц самой в мастерицы!
Маша. О сударь! я не довольно знатного происхождения…
Лестов. Как, чтоб содержать модную лавку?
Маша. А вы этим шутите? И тут также на породу смотрят; и если не называешься или мадам ла Брош, или мадам Бошар…
Лестов. Бедненькая! неужели тебе не на что купить мужа-француза?
Маша. Ну, столько-то бы я смогла. Да сестрица ваша согласится ли дать мне отпускную?
Лестов. Тьфу пропасть! я вечно забываюсь и думаю, что ты вольная. Для чего, Маша, ты мне на удел не досталась? Сестра совсем не смыслит, какое у ней сокровище. У меня бы был тебе один только приказ – мной повелевать, душа моя!..
Маша. Ох, сударь, да отвяжитесь! – Вы все портите, что я ни зачинаю. Знаете ли, что вы оскорбляете мою честность?
Лестов. Ага! Разве между ваших товаров и это иногда навертывается?
Маша. Вы, как я вижу, все тот же повеса, каковы были и до походу.
Лестов. О, нет, нет! Ты не поверишь, как меня в один год перевернуло: я стал совсем иной человек.
Маша. Уж будто и не мотаете?
Лестов. Ни малехонько.
Маша. Давно ли?
Лестов. О тех пор, как ничего не дошарюсь в карманах.
Маша. А страстишка к игре?
Лестов. Фи!
Маша. В самом деле не играете?
Лестов. Ни во что, кроме карт, да в биллиард, между делья.
Маша. Будет путь! – А сердечные-то обстоятельства, волокитства ваши, небось, все идут по прежнему?
Лестов. Ах, Маша! что ты мне напомнила!
Маша. Ба! это что значит? Какой же протяжный вздох! какой томный и печальный взгляд! – Уж не урок ли вы передо мною вздумали протвердить?
Лестов. Нет, я в самом деле влюблен, и влюблен страстно, отчаянно!
Маша. Вы влюблены? страстно, отчаянно? а во многих ли, смею спросить?
Лестов. Ветреница! Год тому назад, идучи походом, остановились мы в одном богатом селении, это было за Курском; помещик пригласил меня обедать…
Маша. Ах, сударь, вы не поверите, какой мне праздник, коли сюда кто-нибудь завернет из такой дали, а особливо щеголек или щеголиха; я уж в эту неделю слона смотреть не хожу.
Лестов. Жаль же, что ты не видала моих хозяев. Господин Сумбуров старик, правда, добрый, но вспыльчивый и горячо привязанный к дедовским русским обычаям; тот день только и счастлив, когда удастся ему побранить или моды, или иностранцев; и такой чудак, что даже маленькое дурачество, сделанное в его родне, мучит его, как уголовное преступление, наносящее стыд всему роду. Ну, а на его глазах около двадцати женщин самой близкой родни, – так сочти, сколько ему спокойных минут остается? Госпожа Сумбурова, вторая его жена…
Маша. Как, там на двух женятся?
Лестов. Какой вздор! Он, как порядочный человек, наперед овдовел.
Маша. А, а! – Ну, жена его?..
Лестов. Степная щеголиха, которая лет 15 сидит на 30 году; вдобавок своенравная, злая, скупая, коварная, бешеная; зато Лиза, дочь господина Сумбурова от первой жены…
Маша. Голос ваш стих, лицо сделалось вдруг так умильно… Ах, сударь, эта Лиза, эта чародейка! она-то, знать, вас околдовала!
Лестов. Прекрасна, как ангел, мила, умна, – все достоинства, все совершенства…
Маша. Ну уж, разумеется, что все это природа обобрала у всех женщин и пожаловала ей одной!
Лестов. Я влюбился, открылся ей в том и узнал из ее глаз мое счастие. Если бы зависело только от воли Лизы, – то бы уже давно…
Маша. Тс, постойте, сударь!
Лестов. Что такое?
Маша. Постойте, постойте, – переведите немножко дух и начните в порядке второй том вашего романа: гонение, разлука, тысячу препятств; пожалуйте, ничего не позабудьте, у меня под вашу сказочку работа пойдет скорее.
Лестов. Какая ж ты верченая, Маша! – Ну, слушай же: я позабыл тебе сказать; с первых слов моих с господином Сумбуровым нашлось, что он и покойный мой старик водили хлеб-соль; в глуши на это памятливы, и потому-то я был очень им обласкан. Старик даже приметил нашу взаимную склонность с Лизой, не морщась; я с ним объяснился, и он вполовину был уже согласен; но жена его, проча падчерицу за своего родственника, который обещал ей за то добрую поживку, испортила все дело, и, под видом, что я недовольно богат, мне отказано. В отчаянии оставил я с Лизою мой покой, мое счастье, – и вот уже год, как, не имея о ней никакого известия, потерял всю надежду, а страсть моя только что умножается!
Маша. Целый год! – это уж, подлинно, из шутки вон. Да какое ж ваше намерение?
Лестов. Любить и…
Маша. И воздыхать, и терзаться!.. какая жалость! В таких летах с такими хорошими качествами, лучшее свое время проплакать! – Однако ж, сударь, если уж это необходимо, так приезжайте тосковать в нашу лавку: такой молодой и чувствительный человек здесь в редкость, в диковинку.
Маша, Лестов, Сумбурова и Антроп.
Сумбурова (входя, отдает, салоп Антропу, который зазевывается на лавку и не принимает его.) Ротозей! распусти бельмы-то!
Лестов (особо.) Сумбурова!
Антроп. Виноват, боярыня, глаза разбежались!
Маша (вполголоса.) Ага! это гости, верно, из степных пожаловали.
Лестов (вполголоса.) Какое счастие! – так, – я не ошибаюсь…
Сумбурова. Матушка мадам! покажи-тко, что у вас есть хорошенького?
Маша. У нас ничего нет худого, сударыня! (Особо.) Ты, моя голубушка, поплатишься нам с поклонами за все, что мы на тебя ни нацепляем. (Громко.) Что вам угодно?
Сумбурова. Ах, боже мой! что это значит? Антропка, мошенник, поди сюда!
Антроп. Барыня, чепцов-то, чепцов-то здесь! у нашей городничихи столько нет!
Сумбурова. Он свое несет! Не приказывала ли я тебе, мерзавцу, везти меня во французскую лавку? Куда это вы меня завезли, скверные уроды?
Маша. Он прав, сударыня: это в городе первая французская лавка; спросите, у кого изволите, про нашу хозяйку, мадам Каре! – Лучшие и знатнейшие щеголихи имеют честь у нас проматываться.
Сумбурова. Право, так? Виновата, душа моя! Услыша, что ты говоришь по-русски, я уж было испужалась; мои скоты ведь ничего не смыслят: они в самом деле готовы завезти в русскую лавку – а мне надобны лучшие товары: я сряжаю приданое падчерице!
Лестов (про себя.) Приданое? – Какая ужасная весть! Верно, выдают Лизу! Надобно все узнать и во что бы то ни стало разбить эту свадьбу. (К госпоже Сумбуровой.) Позвольте сударыня, изъявить вам мою радость…
Сумбурова. Я, батюшка, радуюсь вашей радости, хотя и не ведаю, что б это была за радость. (Про себя.) Так, это Лестов!
Лестов (про себя.) Прием не горяч. (Громко.) Прошедшего года в короткое время бытности моей с полком в вашей деревне…
Сумбурова. А! виновата, мой батюшка! Я было вас и не узнала! Да и не диковинка – через наше село почтя вся армия прошла, так где всех упомнить! (Маше.) Покажи-тко мне, душа моя, самых лучших лино-петинетов и кружев.
Лестов. Позвольте, сударыня, чтоб я приехал к вам с моим почтением.
Сумбурова. Напрасный труд, мой батюшка: мы скоро отсель уедем. (К Маше.) Правда ли, душа моя, будто здесь стали сарафаны носить?
Маша. Здесь, сударыня, совершенная свобода, и одевается всякий, как ему угодно.
Лестов. Вы, конечно, не одни изволили приехать.
Сумбурова (про себя.) Не отстанет! (К Лестову.) С мужем, мой батюшка, с мужем! Я без Артамона Никифорыча не люблю в даль пускаться: не знаешь, долго ли пробудешь.
Антроп. И ведомо, боярыня: едешь на день, а хлеба запасай на неделю.
Сумбурова. Тебя кто просит рот разевать, – скотина, молчи!
Антроп. Эка беда, и так уж от молчанья-то на запятках в целый день из силы выбьешься, инда к утру кости все разломит.
Лестов. Прелестная падчерица ваша, конечно, с вами?
Маша (про себя.) Бедняжка! никак тропинки не отыщет!
Сумбурова. С нами, сударь! (Маше.) Кружева совсем мне не нравятся. Покажи-тко мне тули и пекинеты.
Лестов. Позвольте, сударыня, спросить, чье счастие хотите вы устроить, чью свадьбу сряжаете?
Сумбурова. Это, батюшка, дела семейные; вам их и долго и скучно будет слушать. (Про себя.) Он выживет меня! (Маше.) Мне ничто не нравится; да, кажется, у вас нет ничего хорошего, голубушка; – поехать в другую лавку.
Маша (особо.) Голубушка! ах, она степная! молчи же, не выезжать тебе отсель. (Громко.) Посмотрите, сударыня, эти накладочки, мы их с последними кораблями прямо из Парижа получили.
Сумбурова. Из Парижа?
Лестов. Маша, ради Бога вымани ее отсель, – не могу ли я через слугу…
Маша. Постойте, постойте! Вы увидите, как она сбавит спеси. Аннушка! Аннушка!
Сумбурова, Лестов, Маша, Аннушка и Антроп.
Аннушка. Что угодно?
Маша. А готово ль платье для графини Тимовой; – ты знаешь, ведь ей надобно его к балу, который скоро будет при дворе.
Аннушка. Оно поспеет сегодни же вместе с платьем фрейлины Розиной.
Сумбурова. Так вы и на фрейлин шьете? Нельзя ли, душа моя, мне посмотреть?
Маша (Аннушке.) Там, на окне, картон с петинетовыми воалями; отошли его к баронессе Филинбах – она очень кланялась.
Сумбурова (про себя.) Кланялась! баронесса! (Маше.) Послушай, жизнь моя… (Про себя.) Что ты будешь делать! – никак я ей досадила: она уже и не смотрит на меня.
Маша (Аннушке.) Да не забудь сказать мадам Каре, что генеральша Тупинская послезавтра представляет дочерей своих ко двору и три раза заезжала сюда упрашивать, чтобы мы согласились одеть их из нашей лавки.
Сумбурова (про себя.) Экой грех! экой грех! (Маше.) Жизнь моя! ангел мой! я надеюсь, что вы не откажете сделать мне крайнее одолжение и одеть меня на тот же манер, как ваших графинь, княгинь и фрейлин; я уж об деньгах ли слова!
Маша. А мы об нарядах ни слова. У нас в лавке обычай такой: госпожи просят, что им угодно, а мы с них берем, что нам угодно.
Сумбурова. Ангел мой, хоть покажите мне пока их уборы; я попрошу, может быть, наделать мне таких же. Да где ж ваша мадам? Нельзя ли мне с ней…
Маша. Никак, сударыня! она кушает чай, и я не смею ей доложить…
Сумбурова. Уж и доложить, жизнь моя? ведь это только у знатных!
Маша. И, сударыня! тот уж знатен, до кого многим нужда!
Сумбурова. Позволь же, красавица, мне уборов-то, уборов-то посмотреть!
Маша. Аннушка, покажи госпоже, что там есть побогатее; я тотчас за вами буду.
Маша, Лестов и Антроп.
Лестов. Милая Маша, это самая та…
Маша. Уж вы думаете, что во мне никакой сметливости нет! – Я все прочла, как будто в книге.
Лестов. Слушай, примись прилежно помогать моей любви. Ты знаешь, как сестра дружна со мною; если ты доставишь способ получить Лизу – отпускная, и 3 000 рублей на приданое! – Ну, соблазняет ли это тебя?
Маша. О, сударь, соблазняет! Надобно только, чтоб мадам Каре вошла в наш заговор, ведь вы у ней в большой милости и вход имеете без докладу, – забегите ж к ней. Вы знаете, как легко ее сердце разжалобить любовными вздохами; она, верно, позволит, чтоб я вам покровительствовала, – и тогда вся наша лавка… Ведь я уверена, что намерения ваши честны…
Лестов. Можешь ли ты сомневаться?
Маша. А барышня вас любит, – ну так я почти ручаюсь за успех!
Лестов. Как, ты надеешься?
Маша. О! это бы не первая девушка поехала из нашей лавки к венцу.
Лестов. Поди же туда, я уж примусь за него. Только, Маша, он что-то таким оборотнем смотрит.
Маша. Ничего, ничего, пошарьте хорошенько в карманах; деньгами и не таких слуг закупают.
Лестов и Антроп.
Лестов (про себя.) Надобно лучше притвориться равнодушным, чтоб он не догадался, как это для меня важно, и под видом обыкновенного знакомства… Да, – да, точно.
Антроп. Ну уж, парень, в царских палатах, чай, не краше! На что ни погляди, диковинка диковинки лучше.
Лестов. Скажи, мой друг, своей барышне, что Лестов ей кланяется и очень желает… Друг мой, я тебе говорю!
Антроп. Мне, боярин? – Не прогневайтесь, ваша речь впереди. – Ведь это, я чаю, товары-то заморские?
Лестов (про себя.) Вот очень нужно знать! (К нему.) Да, заморские! – Мне бы очень хотелось, чтобы ты поклонился от Лестова…
Антроп. Так сюда-то наши бояра из такой дали деньги возят!
Лестов (про себя.) Да он… (К нему.) Скажи, ради Бога, барышне своей…
Антроп. Не прогневайтесь, барин, перебью я вашу речь: неужели эти наряды в будни носят, что их наделано так много?
Лестов (про себя.) Вот новая пытка! (К нему.) Да выслушай, ради самого Бога, мне крайняя нужда, чтоб ты сказал…
Антроп. Ну, нечего! Я те скажу, – у нас и по большим праздникам эдак не наряжаются!
Лестов. О мучитель! – Согласишься ли ты мне сделать большую милость, и только два слова…
Антроп. Не прогневайтесь, барин, ваша речь впереди. – Какие же праздничные-то наряды?
Лестов (про себя.) Нечего делать, пришло пускаться в приятельский разговор, авось скорей отстанет. (К нему.) Здесь, мой друг, этого различия не знают, не так, как у вас, в глуши; здесь одеваются, пьют, едят и живут в будни так же точно, как в праздник; одним словом, здесь город такой, что и в будни праздник. Ну вот, я тебе все рассказал. Выслушай же и ты меня: мне очень хочется, чтоб ваша барышня узнала…
Антроп. Экой обычай! экой обычай! Ну да коли, барин, здесь на страстной масленицу справляют, так не приходится ли иногда сочельник-то о святой?
Лестов (про себя.) Чтоб тебя чорт взял с твоими примечаниями! (Громко.) Я бы хотел, чтоб ты сказал своей барышне от Лестова, что он…
Антроп. Не прогневайтесь, барин, ваша речь впереди…
Лестов (про себя.) О варвар! я думаю, в нем на досаду мне сам сатана поселился!
Маша, Лестов и Антроп.
Антроп (увидя Машу.) Так, не дадут рта разинуть, благо было доброй барин сыскался; – вот и стой там опять, как вкопанный. Уж куда, я чай, весело жить, кому говорить-то не мешают.
Маша. Ну, сударь, сладили ли вы?
Лестов. Я? Ты видишь, с меня пот льет градом; – этот злодей душу из меня вытянул, и я ничего не мог…
Маша. Оставьте его; я проворнее вас. Теперь уйдите и приезжайте часа через два, – ваша милая будет здесь.
Лестов. Как! неужели? Ах, как ты любезна, Маша! – Надобно, чтоб я тебя расцеловал…
Маша. Тише, сударь, тише, оставьте что-нибудь вашей любезной. – Посмотрим еще, каков-то ваш вкус. Уйдите ж, уйдите, чтобы не подать подозрения.
Лестов. Машенька, я обещаю тебе…
Маша. Ох! не обещайте, сударь! Я слышала от деловых людей, что это очень дурная примета для тех, кому обещают.
Лестов. Прощай же. В госпоже не посчастливилось, в слуге не удалось, – пойду и подошлю лазутчика к кучеру.
Сумбурова, Маша и Антроп.
Сумбурова. Все прекрасно, моя милая!
Антроп. А! барыня! ну вот тебе раз!
Сумбурова (Антpony.) Что там еще?
Антроп. Да вить это барин-то тот, что, помните, прошлого года… а нам было сказали, что он убит, и бедная барышня так плакала. То-то я гляжу, стало, что он жив!
Сумбурова. Перестань врать и поди лучше к карете. Ты что рот разинешь, то соврешь.
Антроп. Ну, да уж я точно догадался, что его не убили.
Сумбурова и Маша.
Сумбурова. Скажи ж, моя голубушка, своей мадаме, что мне много, очень много надобно будет самых модных уборов и материи в кусках. Я падчерицу хочу нарядить, как куколку; она у нас первая невеста по всему уезду, да и выдаю же ее за своего родственника, так чтоб, знаешь, не ударить лицом в грязь.
Маша. Извольте уже с ней приехать; мы возьмем мерку, и я смею уверить – вы будете довольны нашим искусством.
Сумбурова. Да, да, душа моя, мы таки сами сюда приедем; я бы и на дом за вами прислала, да у меня муженек такой брюзгливый и упрямый, что с ним не сладишь. Ну, что ты будешь делать! Ни французских лавок, ни французских товаров; да не здесь будь сказано, и французов-то терпеть не может; ему вот все дай русское; а что у нас хорошего-то сделать умеют? – Кабы не ваши мадамы, так, прости господи, хоть совсем без платья ходи!
Маша. С вашим тонким вкусом вам бы быть знатною барынею!
Сумбурова. Я-таки, душа моя, по всей нашей округе первая помещица.
Маша. Не надобно ли чего будет вам и для вашего зятя? В нашей лавке для мужчин есть прекрасные товары, а вы ведь выбрали, верно, зятя с таким же хорошим вкусом, как и у вас.
Сумбурова. Как же, моя милая! Уж чего-то я за него от муженька не вытерпела, однако поставила-таки на своем. Зятюшка-то мой, господин Недощетов, будет у меня загляденье; он, моя жизнь, был в Лондоне, в Париже и заезжал в Европу! – Уж нечего сказать, ученый человек, да эконом какой! И теперь для экономии остался в деревне; знаешь, – все на иностранный манер, и сеет и жнет все по немецкому календарю; да полно, земля-то у нас такая дурацкая, что когда ему надобно лето, тут-то, как на смех, и придет осень, – разоренье да и все тут! – Ну, так я приеду, ангел мой. Мне еще будет до тебя кровная нужда!
Маша. Что такое, сударыня?
Сумбурова. Не можешь ли ты меня к отъезду ссудить выкроечками? У меня бы все дома свои девки перешили, и я бы в уезде-то всегда одевалась по последней моде.
Маша. Образчик моды везти за полторы тысячи верст? и, сударыня!
Сумбурова. Экая беда! По крайней мере, уж вы поторопитесь нас обшить: ну, право, боюсь, чтоб муженек не узнал; оборони Бог греха, это выйдет такая кутерьма, что и святых вон понеси!