Мизантроп. Скупой. Школа жен - читать онлайн

Что с вами, наконец? Скажите, что такое?

Оставьте вы меня, пожалуйста, в покое!

Что это за каприз?

Уйдите – мой совет.

Дослушать не сердясь у вас терпенья нет?

Хочу сердиться я и слушать не желаю.

Я ваших странностей совсем не понимаю.

Хоть с вами мы друзья, но первый я готов…

Я – друг вам? Вот еще!.. Скажу без дальних слов:

Я с вами до сих пор действительно был дружен,

Но знайте: больше мне подобный друг не нужен.

Повязка спала с глаз: я вас узнал вполне;

В испорченных сердцах не нужно места мне.

Но чем я вызвать мог подобный гнев в Альцесте?

Я б умер со стыда, будь я на вашем месте!

Поступку вашему нет оправданья, нет!..

В ком капля совести, тот будет им задет.

Помилуйте! Я был свидетель вашей встречи:

Какие тут пошли восторженные речи,

Как расточали вы объятья, и слова,

И клятвы в верности!.. Ваш друг ушел едва,

На мой вопрос: «Кого так рады были

встретить?» —

Вы равнодушно мне изволили ответить,

Что, в сущности, он вам почти что незнаком,

И имя вы его припомнили с трудом!

Так душу унижать и подло и бесчестно,

Отнюдь с достоинством душевным несовместно.

Случись бы мне, на грех, так поступить когда…

Да я б повесился сейчас же со стыда!

Вы не находите, что это слишком строго?

Я умоляю вас: смягчите, ради бога,

Суровый приговор, и хоть вина тяжка,

Позвольте мне еще не вешаться пока.

Как вы не вовремя становитесь шутливы!

Но как нам поступать? Ну будьте справедливы!

Как? Быть правдивыми, и знать прямую честь,

И говорить лишь то, что в вашем сердце есть.

Но если кто-нибудь нас встретит так сердечно,

Мы тем же заплатить должны ему, конечно.

Его радушию по мере сил в ответ

За ласку ласку дать и за привет – привет.

Нет! Я не выношу презренной той методы,

Которой держатся рабы толпы и моды.

И ненавижу я кривлянья болтунов,

Шутов напыщенных, что не жалеют слов,

Объятий суетных, и пошлостей любезных,

И всяких громких фраз, приятно-бесполезных.

Друг друга превзойти в учтивости спешат;

Где честный человек, не разберу, где фат.

Какая ж польза в том, когда вам «друг сердечный»

Клянется в верности, в любви и дружбе вечной,

Расхваливает вас, а сам бежит потом

И так же носится со всяким наглецом,

На торжище несет любовь и уваженье?..

Для благородных душ есть в этом униженье!

И даже гордецам какая ж это честь —

Со всей вселенною делить по-братски лесть?

Лишь предпочтение в нас чувства усугубит,

А тот, кто любит всех, тот никого не любит.

Но раз вам по душе пороки наших дней,

Вы, черт меня возьми, не из моих людей.

То сердце, что равно всем безразлично радо,

Просторно чересчур, и мне его не надо.

Хочу быть отличён и прямо вам скажу:

Кто общий друг для всех, тем я не дорожу!

Вращаясь в обществе, мы данники приличий,

Которых требуют и нравы и обычай.

Нет! Мы должны карать безжалостной рукой

Всю гнусность светской лжи и пустоты такой.

Должны мы быть людьми; пусть нашим

отношеньям

Правдивость честная послужит украшеньем;

Пусть сердце говорит свободно, не боясь,

Под маской светскости трусливо не таясь.

Но есть же случаи, когда правдивость эта

Явилась бы смешной иль вредною для света.

Порою – да простит суровость ваша мне! —

Должны мы прятать то, что в сердца глубине.

Ужели было бы и кстати и пристойно

Все, что мы думаем, высказывать спокойно?

Тем, кто противен нам иль нами не любим,

Вот так и объявлять должны мы это им?

Да.

Как?.. Сказали б вы Эмилии прекрасной,

Что в возрасте ее кокетство – труд напрасный

И что не следует так много класть белил?

О да!

Что Дорилас всем очень насолил

И при дворе давно у всех завяли уши

От хвастовства его и всевозможной чуши?

Еще бы!

Шутите!

Нимало не шучу

И никого щадить отныне не хочу.

Все, что нас при дворе и в свете окружает,

Все то, что вижу я, глаза мне раздражает.

Впадаю в мрачность я и ощущаю гнет,

Лишь посмотрю кругом, как род людской живет!

Везде предательство, измена, плутни, льстивость,

Повсюду гнусная царит несправедливость.

Я в бешенстве, нет сил мне справиться с собой,

И вызвать я б хотел весь род людской на бой!

Философ! Этот гнев слегка преувеличен,

И приступ мрачности, поверьте мне, комичен.

Как будто выбрали двух братьев мы в пример,

Что в «Школе для мужей» изобразил Мольер.

Наш спор…

Сравнения ненужные вы бросьте.

Нет, лучше даром вы не тратьте вашей злости.

Старанья ваши свет не могут изменить!..

Раз откровенность так вы начали ценить,

Позвольте мне тогда сказать вам откровенно:

Причуды ваши все вредят вам несомненно;

Ваш гнев, обрушенный на общество, у всех

Без исключения лишь вызывает смех.

Тем лучше, черт возьми, мне этого и надо:

Отличный это знак, мне лучшая награда!

Все люди так гнусны, так жалки мне они!

Быть умным в их глазах – да боже сохрани!

Так вы хотите зла всему людскому роду?

Возненавидел я безмерно их породу.

Но неужели вам внушает гнев такой

Без исключения весь бедный род людской?

И в нашем веке есть…

Нет, все мне ненавистны!

Одни – за то, что злы, преступны и корыстны;

Другие же – за то, что поощряют тех,

И ненависти в них не возбуждает грех,

А равнодушие царит в сердцах преступных

В замену гнева душ, пороку недоступных.

Примеров налицо немало вам найду.

Хотя бы тот злодей, с кем тяжбу я веду.

Предательство сквозит из-под его личины,

Его слащавый тон и набожные мины

Еще кого-нибудь чужого проведут,

Но тут известно всем, какой он низкий плут.

Да-да! Все в обществе отлично знают сами,

Какими грязными пробился он путями.

Одна лишь мысль о том, как в настоящий миг

Всей этой роскоши, богатства он достиг, —

Честь возмущается! Краснеет добродетель!

И где хотите вы – да при дворе ли, в свете ль, —

Зовите вы его злодеем, подлецом,

Себе защитника он не найдет ни в ком.

И тем не менее он всюду мило принят,

Никто в лицо ему презрения не кинет,

В чинах и должностях ему всегда успех,

Порядочных людей он перегонит всех.

Я видеть не могу без горького презренья

Коварным проискам такого поощренья,

И, право, иногда мне хочется скорей

В пустыню убежать от близости людей.

О боже мой, к чему такое осужденье!

К людской природе вы имейте снисхожденье;

Не будем так строги мы к слабостям людским,

Им прегрешения иные извиним!

И добродетельным быть надо осторожно,

Излишней строгостью испортить дело можно:

Благоразумие от крайности бежит

И даже мудрым быть умеренно велит.

Суровость доблести минувших поколений

Не в духе наших дней, привычек и стремлений.

Где совершенство нам в угоду ей найти?

За веком мы должны с покорностью идти.

Безумна эта мысль, ее пора оставить —

Не вам, поверьте мне, заблудший свет исправить.

Я вижу множество, как вы, вещей и дел,

Которых видеть бы иными я хотел,

Но, что бы ни было, не разражаюсь бранью

И волю не даю, как вы, негодованью.

Людей, как есть они, такими я беру,

Терплю безропотно их жалкую игру.

Иное ни к чему меня не привело бы,

И, право, мне покой милее вашей злобы.

Покоем, сударь мой, вы хвалитесь своим.

Ужели ваш покой ничем не возмутим?

А если б изменил ваш друг вам очевидно,

А если б разорить старались вас постыдно,

А если б гибли вы от клеветы людской,

Все ненарушенным остался б ваш покой?

На все, что будит в вас такое беспокойство,

Смотрю спокойно я как на людские свойства.

И так же оскорбить меня бы не могло,

Когда б увидел я порок, и ложь, и зло,

Как ястреба найти не странно плотоядным,

Мартышку – хитрою, а волка – кровожадным.

Так все переносить – измену, воровство —

И даже не сказать и слова одного?

Ну нет! Мне эта речь – прямое оскорбленье.

По чести, лучше б вам умерить возмущенье,

Поменьше своего противника хулить

И делу своему вниманье уделить.

Не стану уделять, и кончим мы на этом!

Кого возьмете вы, чтоб вам помог советом?

Я? Правосудие и правоту мою.

Не навестите ль вы заранее судью?

Зачем? Иль мой процесс сомнительный,

неправый?

Согласен с вами я, но в происках лукавый

Ваш враг…

Нет. Я решил спокойно ждать суда,

Хоть прав я, хоть не прав.

Боюсь я, что тогда…

Не сдвинусь с места я.

Но ваш противник лично

Готовит козни вам.

Мне это безразлично.

Вам неприятности, наверное, грозят.

И пусть себе грозят – мне важен результат.

Но…

С удовольствием я проиграю дело.

Однако…

Вот когда судить смогу я смело,

Довольно ль низости и злобы у людей,

Чтоб подлость сделать мне в глазах вселенной

всей!

О, что за человек!

Факт был бы так прекрасен,

Что проиграть процесс заране я согласен.

Кто ни услышал бы ваш яростный протест,

Смеяться стали бы над вами все, Альцест!

Для них же хуже.

Так! Но эта честь, правдивость,

Прямая искренность, святая справедливость,

Что в мире вы всему готовы предпочесть, —

В том, кого любите, ужель все это есть?

Я должен вам сказать, что я дивлюсь немало:

Гоненье на весь мир вам все ж не помешало,

Хоть гнусен род людской и так уж вам постыл,

Найти в нем кое-что, чем он и вас прельстил.

И вот что кажется особенно мне странным:

Ваш выбор для меня является нежданным.

Две женщины дарят вас склонностью своей:

Одна – так искренна, другая – всех скромней,

Но вызволить ничто не может вас из плена,

В котором держит вас кокетка Селимена.

Нрав легкомысленный… злословие… Она

Для нравов нынешних как будто создана.

Так как же примирить с тем ваши все нападки,

Что в ней вы терпите такие недостатки?

Пред милым существом ужель ваш гнев затих?

Вы их не видите или простили их?

О нет! Моя любовь не знает ослепленья.

Все недостатки в ней мне ясны, без сомненья,

И как бы ни горел во мне любовный пыл,

Я первый вижу их и первый осудил.

Но, несмотря на все, я перед вами каюсь

И слабость признаю: я ею увлекаюсь,

И вижу слабости ее, о них скорблю,

Но все ж она сильней, и я ее люблю.

Огонь моей любви – в то верю я глубоко —

Очистит душу ей от накипи порока.

Ого! Придется вам не пожалеть труда.

Так думается вам, что вы любимы?

Да.

Я б не любил ее, не будь я в том уверен.

Но почему ж тогда весь ваш покой утерян?

Коль любят вас, к чему завидовать другим?

Когда любовь сильна, мы всем владеть хотим!

И я пришел сюда, чтоб все сказать ей смело,

Что мне внушила страсть, что в сердце

накипело.

Нет, если б выбора вы ждали моего,

На Элианте я б остановил его.

Да, с чувством искренним, с душою благородной,

Она-то более была б для вас пригодной.

Да, это часто мне рассудок говорит,

Но над любовью ведь не он, увы, царит.

А я боюсь за вас, надежды ваши хрупки…

Хозяек увлекли какие-то покупки,

Ни Селимены нет, ни Элианты нет.

Но, слышу я, вы здесь. Примите мой привет.

Хотелось мне давно сказать вам откровенно,

Что для меня весьма знакомство ваше ценно,

Что ваши качества я так высоко чту

И другом вас назвать давно таю мечту.

Вам должное воздать умею по заслугам

И жажду страстно я, чтоб вы мне стали другом.

И смею думать я ввиду моих заслуг,

Что быть отвергнутым такой не может друг!

Во время речи Оронта Альцест стоит задумавшись и не слышит, что Оронт обращается к нему.

К вам, сударь, речь моя относится всецело.

Как, сударь мой?..

Да, к вам. Иль это вас задело?

Нет, что вы, сударь мой! Но так сюрприз велик…

Такая честь меня поставила в тупик.

Пускай вас не дивит порыв мой откровенный,

Почета вправе ждать от целой вы вселенной.

Но, сударь…

Выше вас нет никого в стране,

И ваши доблести для всех ясны вполне.

Но, сударь…

Лично я, признаюсь без смущенья,

Пред всеми оказать готов вам предпочтенье.

Но, сударь…

Разрази меня небесный гром,

Коль с вами покривил хоть в слове я одном!

Позвольте ж вас обнять, сказать с сердечным

жаром,

Что вашу дружбу я считал бы ценным даром.

Вот вам моя рука, ее от сердца дам.

Я – друг ваш!

Сударь мой!..

Как? Не угодно вам?

Я повторяю вновь: мне слишком много чести.

Вы предложение свое получше взвесьте.

Ведь дружба – таинство, и тайна ей милей;

Так легкомысленно играть не должно ей.

Союз по выбору – вот дружбы выраженье;

Сперва – познание, потом уже – сближенье.

Мы ж с вами, может быть, друг другу так чужды,

Что как бы не дойти от дружбы до вражды.

Вот, право, мудрости суждение прямое,

И я за ваш ответ вас уважаю вдвое.

Пусть время сблизит нас, я жду названья «друг».

Пока ж молю моих не отвергать услуг!

Быть может, при дворе могу вам быть пригоден?

Известно, верно, вам, что там я всем угоден,

Что слушает меня внимательно король

И я немалую при нем играю роль.

Я ваш, всецело ваш. Располагайте мною!

Но я за то взамен и вас побеспокою.

Порукой мне ваш вкус, мне нужен ваш совет:

Прошу, послушайте последний мой сонет —

Могу ль я публике на суд его представить?

Я в этом не судья, прошу меня избавить.

Но, сударь, почему?

Суждения мои

Все слишком искренни, что́ плохо для судьи.

Напротив! Выслушать готов я вас покорно

И был бы огорчен, поверьте, непритворно,

Когда бы от меня вы скрыли хоть пустяк.

Я жажду истины!

Извольте, если так.

Итак, сонет. Сонет «Надежда»… Посвящаю

Той, что едва лишь дверь мне приоткрыла

к раю.

Надежда… Пышности трескучей далеки,

Простые, скромные и нежные стишки.

Посмотрим, сударь мой.

Надежда… Я в волненье —

Не строго ль будете судить об исполненье,

Одобрите ли слог, что вы найдете тут?..

Увидим.

Сочинил я в несколько минут —

Счастливейшая мысль ко мне тогда слетела!

Количество минут – не главное для дела.

Надежда ласкою своею

На миг дарит нам счастья свет,

Но ах! Как грустно, коль за нею,

Филида, ничего уж нет!

Мне нравится уже и первый ваш куплет.

Вам это нравится? Стыда в вас вовсе нет!

Вы проявили состраданье,

Но я вас в этом упрекну:

Не стоит тратить подаянья,

Чтобы надежду дать одну.

Вы мысль облечь смогли в изящнейшую форму.

Льстец! Хвалит глупости, превысившие норму!

Но если вечность ожиданья

Не даст мне вынести страданья,

Тогда прерву я жизни нить.

Мое решенье неизбежно:

Краса Филида! Безнадежно

Одной надеждой только жить!

Как неожиданно прелестна мысль финала!

Чтоб на него чума, черт побери, напала!

Сломать нахалу нос – отличный бы финал!

Изящнее стиха нигде я не слыхал.

О черт!

Вы льстите мне, однако ваш приятель…

О нет, я вам не льщу!

Что делаешь, предатель?

Но с вами уговор у нас ведь был иной:

Вы обещали мне быть искренним со мной.

Подобные дела чрезмерно деликатны.

Конечно, похвалы для нас всегда приятны,

Но вздумал одному поэту как-то раз

Я правду высказать взамен учтивых фраз:

Сказал я, что нужны усердные старанья,

Чтоб сдерживать в себе ненужный зуд писанья,

Что надобно, себя покрепче в руки взяв,

Не выносить на свет плоды своих забав

И что желанье всем читать творенья эти

Способно выставить творца в печальном свете.

Ужели этим вы хотите намекнуть,

Что мне рассчитывать не следует…

Отнюдь.

Но я ему сказал: пусть нудный вздор оставит,

Иль всем он надоест, себя же обесславит!

Пусть полон разными достоинствами он,

Но люди судят ведь сперва с дурных сторон.

Что ставите в вину вы моему сонету?

Нет, я ему сказал, чтоб страсть он бросил эту,

Что в наши дни она немало, ей-же-ей,

Вконец испортила порядочных людей.

Так плохо я пишу? И это ваше мненье?

Нисколько! Но ему сказал я без стесненья:

«Какая же нужда вам рифмы расточать?

Какого дьявола стремитесь вы в печать?

Подчас бездарное прощаем мы маранье,

Но тем лишь, для кого стишонки – пропитанье.

Нет, право, победить старайтесь этот зуд,

Не пробуйте идти к читателю на суд.

Издатель ведь торгаш, доставит вам с охотой

Он славу жалкого, смешного стихоплета.

Останьтесь лучше тем, чем были до сих пор,

Чье имя честное так уважает двор!»

Но, кажется, я с ним пускался тщетно в пренья.

Отлично понял я такую точку зренья.

Но относительно сонета самого…

Он годен лишь на то, чтоб выбросить его!

Плохие образцы вам подали идею.

В нем нету простоты, я указать вам смею.

Что это, а? «На миг дарит нам счастья свет…»

Иль это: «Ничего за нею больше нет».

А это: «Тратить подаянье,

Чтобы надежду дать одну…»?

Или: «Филида! Безнадежно

Одной надеждой только жить!..»

И стиль напыщенный изящных ваших строк

Невыразителен, от правды он далек,

Игра пустая слов, рисовка или мода.

Да разве, боже мой, так говорит природа?

Мне страшен вкус плохой, манерность наших

дней;

У дедов много он был лучше, хоть грубей,

И, право, ничего не знаю я прелестней

Хотя бы этой вот старинной милой песни:

Когда б король мне подарил

Париж, свою столицу,

Чтоб я покинуть должен был

Красавицу девицу,

Тогда б сказал я королю:

«Возьмите свой Париж обратно,

Мою красотку я люблю,

Лишь с нею мне приятно».

Пусть слог здесь устарел, пусть рифма здесь

бедна,

Вы не находите – стократ милей она,

Чем то кривляние, что разуму противно?

Сама живая страсть в ней говорит наивно.

Когда б король мне подарил

Париж, свою столицу,

Чтоб я покинуть должен был

Красавицу девицу,

Тогда б сказал я королю:

«Возьмите свой Париж обратно,

Мою красотку я люблю,

Лишь с нею мне приятно».

Так говорит любовь – простая, без прикрас.

Да, смейтесь, сударь мой, но уверяю вас,

Что это мне милей, чем вычурные фразы

И ходкие у нас поддельные алмазы.

И все ж мои стихи отменно хороши.

У вас причины есть хвалить их от души,

Но я прошу у вас о малом снисхожденье:

Дозволить при своем остаться мне сужденье.

Мне лестных отзывов довольно от других!

От тех, кто лжет, но ложь – не в правилах моих.

Вы так уверены, что вы умны безмерно…

Когда б я вас хвалил, я б был умнее, верно.

Поверьте, обойдусь без ваших я похвал!

Придется, сударь мой, я вас предупреждал.

Хотел бы я, чтоб вы в ином и лучшем стиле

На этот же предмет стихи бы сочинили.

Ну, скверные стихи я сочинить бы мог,

Но их кому-нибудь читать – помилуй бог!

Однако, сударь мой, вы высказались прямо.

Да, сударь, у других ищите фимиама.

Потише, сударь мой, нельзя ль умерить тон?

Мой тон? Нет, сударь мой, вполне приличен он.

Прошу вас! Господа! Не заводите ссоры!

Вы правы. Я вспылил. Оставим эти споры.

Я верный ваш слуга, поверьте, сударь мой.

Я также остаюсь покорным вам слугой.

Вот вам и искренность! Опаснейшая штука!

Вы нажили врага! Ну что ж, вперед наука.

А стоило б слегка вам похвалить сонет…

Ни слова больше!

Но…

Не нужен мне ваш свет!

Однако…

Полно!

…я…

Я слушать вас не буду.

Но что же…

Вы опять?

…подобную причуду…

Но это чересчур! Не следуйте за мной!

Смеетесь? Я от вас ни шагу, милый мой!

Хотите, чтобы вам всю правду я сказал?

Сударыня! Ваш нрав мне душу истерзал,

Вы мучите меня подобным обращеньем.

Нам надо разойтись – я вижу с огорченьем,

Я обманул бы вас, вам прямо не открыв,

Что рано ль, поздно ли, но нам грозит разрыв.

Хотя бы клялся вам я в противоположном,

Но клятву ту сдержать мне будет невозможно.

Так вызвались меня вы проводить, Альцест,

Чтоб ссориться со мной? Как вам не надоест!

Не ссорюсь с вами я. Но ветреность такая,

Любого встречного вам в душу допуская,

Толпе поклонников надежды подает.

Признаться, это все не входит в мой расчет.

В меня влюбляются. Но я ль тому виною?

Могу ли запретить я увлекаться мною?

Когда являются, неужли я скорей

Должна поклонников гнать палкой от дверей?

Не палка здесь нужна – совсем иные средства:

Поменьше мягкости, любезности, кокетства.

Вы привлекаете; здесь вашей нет вины,

Но вы удерживать стараться не должны.

Меж тем вам нравятся ухаживанья эти!

Вы рады всякому, кто попадет вам в сети,

Вы всех их маните искусною игрой,

Чтоб не убавился их ослепленный рой.

Но если бы вы им надежд не подавали,

Они вам верными остались бы едва ли!..

Откройте мне одно: чем вас Клитандр увлек?

Как это счастие ему доставил рок?

Какою доблестью, достойной уваженья,

Сумел добиться он у вас расположенья?

Чем мог он вас пленить, скажите не шутя?

Не на мизинце ли отделкою ногтя?

Иль, может быть, сразил вас вместе

с высшим светом

Его парик своим золоторусым цветом?

Камзолы пышные смутили вас сперва

Или бесчисленных оборок кружева?

Очаровали вас чудовищные банты?

Какие доблести, достоинства, таланты?

Дурацкий смех его и тоненький фальцет —

Затронуть сердце вам нашли они секрет?

Как в подозреньях вы своих несправедливы!

Но, кажется, давно б сообразить могли вы:

Он обещал помочь мне выиграть процесс,

Есть связи у него, и он имеет вес.

Нет, лучше, если бы процесс вы проиграли,

Но меньше моего соперника ласкали.

Ко всей вселенной вы готовы ревновать!

А вы вселенную хотите чаровать!

Но это и должно служить вам утешеньем,

Что я весь мир дарю подобным отношеньем.

Иль лучше было б вам – я, право, не пойму! —

Когда б я милости дарила одному?

Но я, по-вашему, ревнующий напрасно, —

Чем я счастливей всех? Вот это мне неясно.

Конечно, счастье – знать, что вы любимы мной.

Как верить этому душе моей больной?

Я думаю, мой друг, – и не без основанья, —

Что с вас достаточно из уст моих признанья.

Кто мне поручится, что час назад – увы! —

Того же и другим не говорили вы?

О! Для влюбленного вы держитесь прелестно,

И ваше мнение мне чрезвычайно лестно.

Но чтоб не мучил вас сомнений вечных яд,

Я все мои слова беру теперь назад.

Хотите – можете обманываться сами.

Как надо вас любить, чтоб не расстаться с вами!

О, если б сердце мне из ваших вырвать рук,

Избавить бы его от нестерпимых мук,

Я б небеса за то благодарил умильно.

Стараюсь, но – увы! – желание бессильно,

И чувство должен я нести, как тяжкий крест.

Я за мои грехи люблю вас.

Да, Альцест,

Я чувства вашему подобного не знаю.

Да, в этом целый мир на бой я вызываю,

Непостижима страсть безумная моя!

Никто, сударыня, так не любил, как я.

Никто. Вы новую изобрели методу —

Сердиться и кричать любви своей в угоду.

Упреки, ссоры, брань – вот пылкий ваш экстаз.

Подобную любовь я вижу в первый раз.

Зависит лишь от вас все изменить мгновенно.

Заговорите вы со мною откровенно —

И все обиды вмиг исчезнут без следа…

Что?

Господин Акаст!

Ну что ж, проси сюда!

Остаться нам вдвоем нельзя ни на мгновенье!

Готовы принимать вы всех без исключенья!

Ужель вы не могли, ну на один хоть час,

Решиться им сказать, что дома нету вас?

Чего хотите вы! Как мне его обидеть?

Как неприятно мне любезность эту видеть!

Когда б узнал, что я не приняла его,

Вовеки бы Акаст мне не простил того.

Альцест

Не все ли вам равно? И что вам до Акаста?

Ему подобные – опаснейшая каста:

Не знаю, уж какой благодаря игре,

Но слушают его, представьте, при дворе,

Немало распустил он всевозможных басен.

Хоть он как друг – ничто, зато как враг —

опасен.

Не переводятся такие болтуны,

И, право, ссориться мы с ними не должны.

Вы осмотрительны и что-то слишком зорки;

У вас – увы! – всегда найдутся отговорки,

Чтоб каждого терпеть, кто только к вам придет.

К вам господин Клитандр, сударыня.

Ну вот!..

Куда вы?

Ухожу.

Останьтесь!

Для чего же?

Останьтесь!

Не могу.

Я так хочу.

О боже!

Зачем? Противна мне пустая болтовня.

Чтоб слушал я ее – не ждите от меня!

Я так хочу! Я так хочу!

Нет!

Превосходно.

Ступайте! Можете идти. Как вам угодно.

Маркизы оба здесь. Вам доложили?

Да.

Подайте кресла нам скорей для всех сюда!

Баск подает кресла и уходит.

Вы не ушли еще?

Нет, принял я решенье,

Что выяснить должны мы наши отношенья…

Молчите!

Выбрать вы должны без дальних слов.

Да вы сошли с ума!

Нимало. Я здоров.

О!..

Я или они.

Вы шутите, конечно.

Нисколько. Но мое терпение не вечно.

Я с выхода сейчас, из Лувра, – прямо к вам.

Клеонт всех насмешил невероятно там.

Нет друга у него, чтоб словом и примером

Из жалости его хоть поучил манерам!

Да, правда, в обществе совсем несносен он.

Нелепый вид его и жалок и смешон,

И если встретишься с ним после промежутка,

То, право, за него бывает просто жутко.

Когда о странностях мы говорить начнем —

Пожалуй, лучшего примера не найдем:

Настиг меня Дамон, красноречив и пылок,

И битый час держал на солнце у носилок.

Да, странный человек, но дар его велик:

В искусство громких фраз без смысла он проник.

Ничто из слов его до мозга не доходит,

Он только смутный шум какой-то производит.

Ну что, не правда ли, удачен их дебют?

Уж спуска ближнему, наверно, не дадут.

А вот еще Тимандр забавен чрезвычайно!

Он? С ног до головы – не человек, а тайна!

Рассеянно, мельком он взор кидает свой;

Вид озабоченный и страшно деловой,

Меж тем как у него нет никакого дела.

Манера глупая давно всем надоела:

Готов всегда любой прервать он разговор,

Чтоб вам «открыть секрет»; малейший самый

вздор

Событьем делает, на удивленье свету,

И даже «здравствуйте» он шепчет по секрету.

А как, по-вашему, Жеральд?

Невыносим

Скучнейшим хвастовством, и пошлым и пустым.

Помешан, бедный, он на дружбе с высшим

кругом!

Князьям и герцогам он будет первым другом;

Всё только титулы; весь круг его идей —

Сравненье выездов, собак и лошадей;

Со всеми высшими на ты он непременно,

А к прочим смертным всем относится надменно.

С Белизой, говорят, они дружны весьма.

Бедняжка! Вот в ком нет ни признака ума!