Фотография – это способ чувствовать, трогать, любить.
То, что вы поймали на пленке, запечатлено навсегда…
Она помнит мелочи, даже после того, как Вы все забыли.
Аарон Сискинд
В свете фар Краузе наблюдал, как сказочно кружился пушистый снег. Мелькающий ландшафт и деревья, покрытые снежными шапками, вызывали воспоминания о проведенном времени на берегу Себежского озера. Джазовую композицию сменили новости. Услышав по радио, что Пентагон заявил об отправке инструкторов для тренировки сирийской оппозиции, Краузе попросил Василия тишины. Он ехал на встречу с новой пациенткой и хотел привести мысли в порядок. Поставил любимую композицию жены и закрыл глаза.
Где-то в грудине все еще тлела боль от потери любимой. Подспудно он понимал тех мужчин, что старались восполнить новой кандидатурой место умершей супруги, чтобы заглушить невыносимую тоску. Новая семья, новые заботы, но это не его путь. К тому же, окажись новая пассия в поле зрения его преследователя, беды не избежать.
«Ягуар» плавно въехал в коттеджный поселок на берегу Истры и остановился перед коваными воротами с фамильным вензелем. Доктор оглядел плавно открывающийся участок, густо засаженный хвойными деревьями. Десятками окон пламенел огромный трехэтажный дом. Снаружи создавалось впечатление, что дом заселен большим семейством, поэтому, идя в кабинет, Краузе удивился пустынным этажам.
Навстречу ему выпорхнула высокая шатенка с зелеными глазами и точеными чертами лица. Увидев ее, доктор испытал разочарование, – это была младшая дочь Аврорина, близкого друга отца. В последний раз он видел ее еще подростком. Всегда сдержана на эмоции, с гордой осанкой и поразительной осведомленностью обо всех, кого обсуждали домочадцы. Как и все девочки из хороших семей она увлекалась музыкой, балетом и живописью.
– Николь, рад тебя видеть, – он изобразил улыбку.
Но Николь не обманешь, она всегда была проницательной и понимала, а может, чувствовала, что скрывается за масками ее окружения.
– Извини, что представилась чужим именем, не хотела, чтобы из твоего секретариата пошла утечка. Человек нашего круга не должен быть замечен в обществе психиатра-гипнолога, да еще накануне свадьбы. Пойдут слухи, а я бы хотела избежать упоминаний моего имени в прессе, тем более в таком контексте.
Ее надменность всегда раздражала, вот и сейчас Краузе еле подавил в себе желание немедленно уехать. Но раз остался, решил повредничать и намеренно проигнорировал упоминание о свадьбе.
– Не могу представить по какому поводу тебе понадобился.
Николь указала ему на кресло у камина, в котором потрескивали поленья, взяла со стола фотографию в серебряной рамке и села рядом на кушетку.
– Это Гектор, мой жених, – она протянула ему фотографию стройного брюнета лет тридцати пяти, запечатленного на фоне старинного тюдоровского замка. – Мы познакомились в Лондонской школе бизнеса и с тех пор вместе.
Краузе проигнорировал ее посыл и, едва взглянув на фото, демонстративно принялся изучать обстановку кабинета. Николь почувствовала его раздражение и смутилась.
– Прости, я веду себя бестактно. Надо было выказать соболезнование о потере жены и осведомиться о твоем здоровье. Сама себя не узнаю. Наверное, это из-за волнения перед свадьбой.
– Зачем я здесь? – Эрих оглянулся на звук открывшейся двери.
Женщина в белом переднике закатила в кабинет сервированную тележку.
– Я попросила подать нам кофе.
Пока прислуга расставляла посуду и обслуживала гостя, Николь не сводила с Эриха пристального взгляда, мысленно выстраивая канву дальнейшего разговора, и решила первой же репликой вызвать у него сочувствие.
– Месяц назад мы похоронили маму, – с надрывом произнесла она, когда они снова остались наедине.
– Прими мои соболезнования, – Эрих придвинул чашку кофе и сделал пробный глоток. Вкус был настолько восхитительным и необычным, что он не удержался от похвалы.
– Особая обжарка, мамин секрет, который, к сожалению, она унесла в могилу. Осталась одна банка, мы подаем это кофе особым гостям.
Это тоже был просчитанный ход, она знала, что все семейство Краузе питало слабость к кофе.
– От чего она умерла?
– Инсульт. Это было так неожиданно. Мама всегда следила за здоровьем. Каждый год полное обследование и профилактические меры. Мы ожидали подобного сюрприза от папы, который нещадно курит сигары, пьет виски и хохочет так, будто сейчас взорвется, но мама…
– Очень жаль. Я похоронил обоих родителей и знаю, как это тяжко.
Николь нервно поправила ворот белой блузы. Судя по всему, светская часть беседы закончилась, и она наконец-то решилась сообщить причину, по которой обратилась к гипнологу. Краузе закинул ногу на ногу и приготовился к обстоятельному разговору.
– Эрих, до свадьбы мне нужно разобраться с проблемой, которую я не могу принести в свою семейную жизнь.
– Что за проблема?
– Как и папа, Гектор работает в банковском секторе, но у него есть хобби – фотография. Он любит путешествовать и фотографировать. Сам обрабатывает снимки и публикует их в журналах. У него даже была выставка. Я живу на две страны, поэтому успешно обхожу эту тему, но, как ты понимаешь, после свадьбы это будет невозможно.
– Пока я не вижу проблемы…
– Проблема в том, что я до дрожи боюсь фотографироваться и всего, что с этим связано. Под фобию попадают фотокамеры, вспышки, штативы, фотопленка. Исключение в этом длинном списке – мобильный телефон. Его я еще могу вытерпеть, но тоже не всегда.
Эрих вспомнил ее реакцию на групповое фото во время совместного отпуска двух семейств. Николь убегала каждый раз, когда видела в чьих-то руках фотоаппарат.
– Когда это началось?
– Еще в детстве. Твой отец лечил меня. На какое-то время проблема отступила, но со смертью матери вернулась в более тяжелой форме.
При упоминании отца Эрих сжал кулаки. Он знал истинную причину сеансов психоанализа старшей сестры Николь и заподозрил, что младшую постигла та же участь. Тогда Эрих был студентом, отец пытался приобщить его к своей практике, надеясь позже передать пациентов, поэтому допускал к сеансам. Вникнув в суть проблемы старшей дочери Аврорина, Эрих отказался от общения с отцом и его окружением.
– Ты помнишь первый приступ?
– Это было на похоронах бабушки. Мне было восемь лет. Зачем-то пригласили фотографа и снимали ее в гробу. Меня привлек процесс, но, когда я увидела всю экспозицию, упала в обморок. С тех пор стоит увидеть хоть что-то напоминающее о той странной фотосессии, меня накрывает леденящий душу страх. Это относится даже к белому цвету. Как я пойду под венец, если не могу примерить свадебное платье?
– Правильно ли я тебя понял: все началось со смерти бабушки, а после смерти матери вернулось?
– Да.
– То есть фотография и смерть как-то связаны?
Она с сомнением пожала плечами.
– Николь, подумай, и ответь. У тебя есть некрофобия?
– Что это? Боязнь смерти?
– Некрофобия – это патологический страх мертвецов. Человек испытывает ужас перед похоронными атрибутами. Обычно фобия проявляется после смерти близкого родственника. В твоем случае – после смерти бабушки.
Николь закивала, но потом на лице отразилось сомнение.
– Обморок был в восемь лет, до того я была на похоронах дедушки и все было в порядке, а вот фотографироваться я боялась сколько себя помню. Эрих, скажи, как внешне проявляется эта фобия?
– Одышка, учащенное дыхание, потливость, сухость во рту. Возможны тошнота, беспокойство или чувство тревоги.
– Не было ничего из перечисленного…
– А как протекал приступ?
– Мне казалось, что меня положат к бабушке в гроб и будут фотографировать, как только я это осознала, то упала в обморок.
На глаза навернулись слезы, Николь вскочила, отошла к зеркалу, встроенному в буазери, и поправила макияж.
– Все это так неприятно и отвлекает от организации торжества. Свадьба пройдет в старинном замке, когда-то принадлежавшем семье Гектора. На свадьбе меня будут фотографировать, я до дрожи боюсь опозориться. Что подумают родственники Гектора? Они оказали мне честь, доверив продолжение их рода, а я сбегу с собственной свадьбы, крича, что боюсь фотографироваться.
Эрих подумал, что, скорее всего, честь девушке оказали из-за многомиллионного состояния ее отца, но тут же признал, что Николь очень подходит на роль жены англичанина из знатного рода. Он с легкостью представил ее в окружении будущего мужа. Элегантная, воспитанная, с хорошими вкусом и манерами.
– Я уже трижды откладывала дату свадьбы. Конечно, всегда по уважительному поводу, но, если сделаю это еще раз, Гектор подумает, что я намеренно затягиваю процесс.
Оставалось загадкой, как она до сих пор скрывала свою фобию от жениха, увлекающегося фотографией, но уточнять Эрих не стал.
– Понимаю, – с сочувствием произнес он и следом спросил: – А какой диагноз ставил мой отец?
– Фотофобия, но признавал ее немного атипичной.
– Как я понял, ты хочешь пройти у меня сеансы.
– Погрузи меня в гипноз. Выуди на поверхность то, что я могла забыть. Если не найдешь… – она провернула помолвочное кольцо, – тогда останется лишь одно – этот страх сформировался в прошлой жизни. Я не верю в реинкарнацию, но ради Гектора готова рискнуть и пройти через регрессию.
Эрих перевел взгляд на портрет семейства, висевший над камином: отец, мать, сын и трое дочерей. Эта семья скрывала много тайн, и он боялся, что за фобией Николь таится то, что поставит его перед профессиональной и этической дилеммой.
– Наверное, ты захочешь, чтобы сеансы я провел в этом доме?
– Для сеансов нам подготовят гостевой домик. Там просторная студия. Вот только я не должна видеть никакого оборудования, связанного с видео- и фотосъемкой.
– Есть проблема. Сеансы я записываю на видеокамеру, это нужно для аналитики данных.
– Нет. Никакой камеры, – категорично потребовала Николь.
Согласовав время сеанса, они подробно обсудили раздел договора о конфиденциальности, методы и последствия воздействия гипноза. Аврорина подписала договор и протянула одну копию Эриху. Затем пригласила его на ужин, предупредив, что за столом будут близкие друзья отца. Эрих сослался на занятость, попрощался и незамедлительно покинул дом. В принципе, он не лукавил, на вечер у него были запланированы еще две встречи.
Краузе сидел за столиком в ресторане на Тверской в ожидании Петрасевича, когда ему позвонил немецкий журналист, разыскивающий для него информацию о подругах его прошлой инкарнации – Франца Герца. Как только Эрих заговорил на немецком, почти все посетители обернулись и устремили на него изучающие взгляды.
Собранная журналистом информация была неутешительной: Гретхен Фишер погибла при бомбежке Берлина, а Зелда покончила с собой через полгода после поездки в СССР.
– Судя по кодировке груза, она привезла из оккупированной территории мертвеца. В документах почему-то отсутствует имя покойного. Муж ее в то время был еще жив, он застрелился в собственном кабинете в Кёльне только в 1944 году, поэтому я предположил, что это тело вашего родственника.
Эрих задумался, по всей видимости Франц для Зелды был не просто любовником, раз она, рискуя жизнью, поехала за его телом в стан врага. Это никак не вязалось с тем, что он видел под гипнозом.
– А вы можете установить место его захоронения?
– Постараюсь, – с готовностью отозвался журналист.
– А заодно и места захоронений Зелды и Гретхен.
– Кстати, эти особы были знакомы, – интригующе выдал журналист.
Эрих обомлел.
– Откуда такая информация?
– В социальных сетях я нашел внучку Гретхен – Марту Мюллер. Мы встретились, я рассказал ей о своем расследовании. Она оказалась очень общительной, принесла массу фотографий. Я выслал вам на почту. Так вот, Марта сообщила, что Гретхен вела дневник. В нем ее бабушка написала, что была страстно влюблена во Франца, но некая особа, жена генерала, неоднократно угрожала ей расправой, если она не оставит ее любовника в покое…
– Одну минуту, – перебил его гипнолог.
Новость была из разряда сенсационных. Эрих расплатился по счету, быстро накинул на плечи дубленку и выскочил на улицу, но шум от проезжающих машин был таким громким, что ему пришлось сесть в «Ягуар».
– Продолжайте, пожалуйста.
– Зак не давала ей прохода и Гретхен уехала в Берлин. В Берлине Гретхен вышла замуж за врача и родила дочь. Супруги вместе работали в больнице и погибли при бомбежке, а их дочь и мать Гретхен спаслись в бомбоубежище.
Теперь Эриху стало понятно, почему Гретхен без объяснений прекратила общение с Францем. Она не только узнала, что у него есть другая, но и то, что эта женщина замужем и значительно старше его. Он вспомнил ее презрительный взгляд, когда Франц пытался с ней заговорить в последнюю встречу.
– Какая трагическая история, – не удержался от комментария Эрих.
– В духе того времени.
Оставался невыясненный вопрос: могла ли Зелда в новой инкарнации узнать об Эрихе и искать с ним встречи? Это предположение было скорее из области фантастики и, подумав, Эрих его отмел.
– Спасибо за оперативную работу. Жду от вас информации по захоронениям. Пришлите мне счет за ваши услуги на почту.
Эрих переслал профессору Майеру запись разговора с журналистом в надежде позже обсудить вскрывшиеся факты. Ему натерпелось доказать наставнику, что Франц женщин не отталкивал, и поставить точку в этом вопросе.
В зеркале бокового вида Эрих увидел, как из припаркованной сзади машины вышли Петрасевич и Островский. Встреча была назначена только Петрасевичу. Накануне Эрих попросил его накидать предварительный бизнес-план, чтобы понять, на какую сумму он может рассчитывать, если они вернутся к прежней схеме раскрутки его частной практики. Мало того, что Островский приехал без приглашения, закадычные друзья имели наглость громко обсуждать клиента в насмешливой манере.
Первым среагировал протирающий машину Василий, повернулся и кашлянул. Островский сконфузился и одернул смеющегося друга, потом заметил в машине самого Эриха и остолбенел. Петрасевич проследил за его взглядом, мгновенно сориентировался и подбежал к Краузе.
– Эрих, как я рад тебя видеть!
Василий к тому времени вернулся в машину и, не дожидаясь приказа шефа, включил поворотник и вырулил на Тверскую. Обычно Краузе в подобных вопросах инициативу не терпел, но болезненная реакция водителя его отрезвила и подтолкнула к решительным действиям. Ему все равно придется обрывать все контакты, дабы не подвергать риску свое окружение, так почему не использовать подвернувшийся случай?
Как только Анисимова открыла дверь, Эрих понял, что она рассталась с очередным любовником. Волосы взлохмачены, глаза безумные, нос красный, как у Деда Мороза. Когда она нервничала, то расчесывала руки, а сейчас, смотря как Эрих снимает дубленку и разувается, скребла пальцы левой руки с такой силой, что сквозь кожу проступила кровь. Так она переживала только личные драмы, с остальными проблемами однокурсница разделывалась так же быстро, как и с проблемами обратившихся к ней за помощью пациентов.
Светлана провела его в гостиную и показала на единственное не заваленное ее личными вещами кресло. Эрих решил не форсировать разговор.
– Ты сделала ремонт?
Краузе подметил монохромный интерьер, новую мебель и черно-белые фотографии. Интерьер по-европейски минималистичен и функционален.
– Давно. Ты не был в этой квартире с моего сорокалетия, а прошло, между прочим, пять лет. Будешь чай? – ее голос звучал слабо, из чего Эрих сделал вывод, что расставание произошло совсем недавно.
Эрих согласился и тут же предложил свою помощь, но Светлана отмахнулась и скрылась на кухне. Он последовал за ней, в надежде отвлечь новостями из своей жизни, но она слушала вполуха, почти не вставляла привычное: «Ничего себе» и раздражающие Эриха эксцентричные ремарки.
Свою исповедь она начала, когда опустели чашки, а нетерпение Эриха достигло максимальной планки.
– Мы с Арманом расстались.
– Когда?
– Позавчера.
– Почему? – Эрих отключил звук на мобильном, который не умолкал с момента неприятной встречи у ресторана. К бомбардировке звонками и сообщениями во все известные чаты подключилась Ева, доставая его нелепыми объяснениями.
– У него есть другая. Испанка. Они встречаются уже три года. Я приехала без предупреждения, хотела сделать сюрприз, а она открыла дверь. Представляешь, у меня нет ключа от его квартиры, а у нее есть. Она знала о моем существовании, а я нет.
– У таких пижонов в каждой стране по подруге и со всеми длительные отношения. Это удобно. Не надо тратиться на гостиницу и ужин в ресторане, к тому же секс обеспечен. В разлуке у женщины обостряются чувства, на это он и рассчитывает.
Анисимова подняла на него глаза и скривилась в болезненной гримасе.
– С чего ты взял? Ты даже его не знаешь! Если мы расстались, это не значит, что ты должен его в грязи извалять. От этого мне не легче.
Эрих извинился и мысленно пожелал себе скорейшего окончания дня. Видимо, сегодня звезды прочат ему лишь разочарование и промахи.
– Я сделал этот вывод из того, что сам видел и слышал от тебя. Красный спорткар, лощеная и броская внешность, хороший вкус в одежде. Анисимова, ты сама так его описала. Неужели ты думаешь, что такой типаж заинтересовал только тебя и что его можешь привлечь только ты. У него разъездной характер работы, он открывает часовые бутики по всей Европе. Конечно, ты не единственная.
Сначала она вспыхнула от гнева, но, подумав, тяжело вздохнула и опустила голову.
– Ты прав. Мы слышим и видим только то, что делает нас счастливыми, а реальность, порой такую красноречивую, в упор не замечаем. Сколько раз я это говорила своим пациентам, а сама поступаю так же.
– Если тебя утешит, я веду себя аналогично. Говорю каждому пациенту: «Сегодня вы приобретете мистический опыт, отправитесь в прошлую жизнь. Это очень волнительно и ни с чем не сравнимо». Но я понятия не имел, что это такое на самом деле, пока сам не погрузился в регрессию. Это взрыв гранаты. Ты собственноручно вытаскиваешь чеку и подрываешь все, на чем зиждится твое самоопределение. После регрессии в прошлую жизнь ты смотришь на мир глазами бессмертной души.
Оценив настроение подруги, Эрих понял, что философские беседы сегодня ей не интересны. Нужно было что-то предпринять, и он решил ее подбодрить:
– Света, ты ведь знаешь, что у тебя есть я, преданный друг, который всегда придет на помощь.
– Да, – она всхлипнула и бросилась ему на грудь.
Такой реакции Эрих не ожидал, на доли секунды опешил, но быстро взял себя в руки и обнял однокурсницу.
– Хочешь я этому кретину морду набью?
– А ты сможешь?
– Только скажи.
Она шмыгнула, а потом рассмеялась.
– Спасибо, ты всегда мог поднять мне настроение.
Через минуту Анисимова вспомнила, что ей так не терпелось ему рассказать, и метнулась в спальню за ноутбуком.
– Ты не поверишь, что я раскопала! – личная драма отступила, теперь в ее глазах играли лукавые искорки. – Ни за что не догадаешься!
Она открыла папку, сохраненную на рабочем столе, Эрих увидел фотографии психиатра Елены и издал протяжный стон.
– Только не про нее.
– Это бомба, Эрих! Теперь ясно, почему она вставляла тебе палки в колеса, но под моим натиском все же пошла с тобой на контакт.
Анисимова вывела на экран укрупненное фото их группы. Ткнула на девушку в очках с носом на пол-лица и спросила:
– Не узнаешь? Посмотри на нее.
Эрих сморщился, вспомнив, как сокурсница буквально не давала ему прохода. Над ее влюбленностью в группе потешались, а Эриха подначивали: «Пришло время осчастливить Жанну».
– Жанна-нос из баклажана.
– Это и есть Дуброва!
– Что? Нет! Дуброва по типажу напоминает Джиллиан Андерсон, даже манера говорить идентичная.
– Не удивлюсь, если она ставила такую цель перед своим пластическим хирургом. Кстати, он ее муж. Банальная история: сделал из дурнушки красавицу и влюбился.
Эрих все еще не верил, и она продемонстрировала ему промежуточные фотографии между операциями, которых, судя по фото, было не меньше десяти.
– Ринопластика. Блефаропластика. Ей исправили асимметрию лица. Липосакция. Грудные и ягодичные импланты.
– Откуда это у тебя?
– Встретила бывшую пациентку, разговорились, оказалось, она работает сейчас у ее мужа ассистенткой. Такого про него рассказала! – Светлана обхватила ладонями пылающее лицо. – Сплетни передавать не буду, но про Дуброву я обязана сказать. Эта стерва ненавидит тебя потому, что была безнадежно влюблена в институте, а сдалась под моим натиском потому, что я – единственная, кто выручал ее на сессиях. Ты правильно сделал, что прервал ваши сеансы. Представь, как она злорадствовала, когда Елена пришла к ней на прием.
Эрих побледнел.
– Ты думаешь, она причастна к смерти Елены?
– Нет! Это абсурд. Зачем ей это? Она и так отыгралась. Смаковала ваши проблемы.
Они еще долго перебирали факты из институтского прошлого, а когда тема была исчерпана, Эрих в подробностях рассказал о сеансе регрессии у профессора Майера и выводах, которые сделал после увиденного под гипнозом и собранной информации.
– Зачем тебе знать где они захоронены? Хочешь пойти на их могилы?
– Интуитивно чувствую, что точки в этой истории еще нет.
– Как думаешь, Елена могла быть в жизни Франца?
Эрих покачал головой.
– Нет. Не думаю.
– Из чего следует, что она не твоя родственная душа.
– Выходит, так.
Когда он укоренился в этой мысли, Анисимова задала вопрос, который поверг его в шок:
– А что если твоя настоящая любовь еще впереди? Может, тебе есть смысл побороться за свою жизнь, кто-то там сверху расчистил место для истинной любви?
– Вот таким варварским способом? – опешил Эрих и в отрицании замотал головой.
– А что если это нужно было для Елены? Это ведь ее смерть, ее отработка. Ты многое пережил, приобрел опыт, сделал выводы и теперь по-настоящему готов к той, что придет.
– Я не рассматриваю такой вариант событий, – отмахнулся Эрих. – К тому же из-за убийцы жены мне придется к минимуму свести социальные контакты.
Друзья проговорили до полуночи. Когда Эрих уже стоял перед дверью, готовый попрощаться, Анисимова спросила:
– Тебя что-то беспокоит? Ты места себе не находишь. Это из-за того, что я сказала о Елене? Прости, если обидела.
– Нет, это из-за Аврорина, – Эрих скривился от неприязни.
Анисимова много лет вела его как пациента, помогая разобраться в сложных отношениях с отцом и его окружением, поэтому Эрих осмелился рассказать, с чем ему предстоит столкнуться в ближайшие дни.
– Ко мне за помощью обратилась его дочь.
– Та самая дочь? – Анисимова сложила руки на груди и насупилась.
– Нет, младшая. Ее зовут Николь. Но я не удивлюсь, если она, как и Анна, подвергалась домогательствам со стороны отца.
– Она тебе как-то на это намекнула?
– Сказала, что причина может быть скрыта в раннем детстве, но я не уверен, что она имела в виду отца. До старшей дочери Аврорин добрался, когда ей было четырнадцать. А у Николь впервые проявилась фобия в восемь лет.
– Это ничего не значит, он мог совершать с ней какие-то действия, которые не укладывались в ее восприятие семейных отношений, отсюда и проблема.
– Что мне делать? Второй раз через эту грязь я не смогу пройти. Из-за этого урода я подрался с отцом. До сих пор эта кошмарная сцена стоит перед глазами.
– Эрих, тебе лучше отказаться от пациентки. Мы оба знаем, что бывает, когда дружки отца появляются на твоем горизонте. Ты еще не справился с потерей жены, плюс стресс от поиска убийцы. Как психолог, я не рекомендую тебе работать с Николь.
– Боюсь, если я откажусь, другого он к ней не подпустит, а проблема Николь перейдет в психоз.
– Тогда действуй в рамках договора и установленных правил между пациентом и врачом. Но прошу тебя, Эрих, будь осторожен и старайся не контактировать с Аврориным.
Воскресным утром Эриха разбудила Вера Ивановна и огорошила известием о приезде тестя. Роберта Исааковича он не видел со дня похорон жены и был удивлен внезапным визитом, да еще столь ранним.
Эрих быстро умылся и переоделся в джинсы и пуловер. Спустился на первый этаж и застал плачущего тестя перед портретом покойной дочери. На мгновение Эрих растерялся, не зная, как реагировать. Тесть его заметил, вытер платком глаза и пожал руку.
– Что-то случилось?
– Нет! – с вызовом выпалил Роберт Исаакович и скинул с себя пальто. – Вчера я узнал, что ты продолжаешь вести собственное расследование и был сильно удивлен этим фактом. Не можешь смириться с тем, что убийца покончил с собой и не дал внятного объяснения почему убил мою дочь?
Эрих пригласил тестя в кабинет, ему не хотелось, чтобы Вера Ивановна услышала их разговор, она и без того щепетильно относилась к расследованию, да и родственников покойной жены никогда не жаловала.
В кабинете он показал собранные улики, рассказал, каким изощренным способом его преследователь наносит точечные удары. В заключении монолога протянул папку с докладом Крюкова, который тот зачитывал на совещании в Европоле.
Дочитав доклад, Роберт Исаакович снял очки и протер линзы.
– Трое убийц?
– К таким выводам пришли следователи. Убийца Елены выманил ее во Францию под предлогом лечения депрессии. Убедил сжечь мосты, никому не говорить, куда она едет и к кому. Скорее всего, он сказал ей, что это часть разработанной им методики. Елена считала, что приведет себя в норму с помощью профессионального специалиста с многолетней практикой, а попала в руки маньяка.
– Ты говорил с Дубровой?
Эрих подтвердил.
– Может, она ей кого-то порекомендовала?
– Дуброва неохотно идет на контакт. Думаю, есть резон вам самому нанести ей визит.
– Мы с Марго ходили к ней после отъезда Елены. Она сказала, что ничего не знает о ее местонахождении и намекнула, что не удивлена побегу. Дала понять, что в семейной жизни нашей дочери не все было гладко.
Услышав слова тестя, Эрих принял решение, что приструнит Дуброву через суд. С ее стороны это было непрофессиональным поведением, даже если учитывать тот факт, что она точила на него зуб. Сказать родителям его жены о том, что не имело реальной подоплеки, было грубейшим нарушением врачебной этики.
Эрих посвятил тестя в студенческий конфликт, упомянул, что эту информацию узнал лишь вчера, иначе давно принял меры.
– Сними мне копию, – тесть показал на папку с докладом. – Я проконсультируюсь со следователями, что помогали мне в поиске дочери.
– Можете забрать, у меня есть копия.
– Если они придут к такому же выводу, я хочу присоединиться к твоему расследованию.
– Финансово? – уточнил Эрих, прекрасно понимая, что тесть имел в виду не это.
Роберт Исаакович покраснел, схватил папку и поспешил к лестнице. Эрих последовал за тестем. Навстречу им поднималась Вера Ивановна с сервированным подносом.
– Вы уже уходите?
– Да, я опаздываю на поезд. Кофе я так и не дождался. В следующий раз двигайтесь проворнее.
– А будет следующий раз? – в тон ему съязвила домработница.
Роберт Исаакович зыркнул на нее гневным взглядом и осмотрел поднос.
– Можете завернуть мне сэндвичи в дорогу, но я не буду ждать вас вечность, – он кинул прощальный взгляд на портрет дочери и поспешил к двери.
Эрих приободряюще сжал плечо домработницы и взял чашку кофе с подноса.
– Роберт Исаакович, если вспомните что-то необычное, скажите мне, это поможет расследованию.
– Что именно?
– Интересовался ли кто-то Еленой после похорон, при этом был излишне напорист. Просил ее вещи, записи, фотографии. Может, вы заметили что-то, но не придали этому значения.
– Я спрошу Марго.
Василий помог надеть гостю пальто, подал портфель и шапку.
Украдкой бросая быстрые взгляды на зятя в отражении зеркала, тесть сказал:
– Мне сказали, ты хочешь продать дом.
– Хотел, но рынок рухнул, а уступать в цене я не намерен.
– Моя дочь ненавидела этот дом. Все беды начались с его покупки. Ты обязан от него избавиться. Она бы этого хотела.
Эрих намеревался возразить, но тесть прокричал домработнице, что он так и не дождался сэндвича и уходит голодным. Потом посоветовал Эриху поменять прислугу и, осторожно ступая по оледеневшей дорожке, двинулся в сторону ожидавшей его машины.
Вера Ивановна выскочила из кухни как раз, когда за незваным гостем захлопнулась дверь.
– Нет, ты видел? Приезжает сюда как хозяин и командует. Как у него только язык поворачивается такое говорить! Откуда он знает, что любила и хотела его дочь? Он никогда ее не слушал.
– Роберт Исаакович занят только собственными нуждами и интересами.
– Ты понял, почему он приехал в такую рань?
– Нет. Почему?
– Хотел взглянуть, кем ты заменил его дочь.
Эрих фыркнул и снова взглянул на тестя, тот что-то говорил своему водителю, показывая в сторону дома.
Осведомленность Веры Ивановны о жизни Елены натолкнула Эриха на собственный промах. Он столько приложил усилий в поиске убийцы жены, но не поговорил с экономкой, которая проводила по десять часов в день в их доме со дня смерти его матери, а это без малого восемь лет. Вера Ивановна была мудрой женщиной и часто давала Елене советы, а значит, могла быть в курсе ее терзаний или заметить, как та изменилась в последние месяцы перед отъездом в Париж.
Вера Ивановна хотела вернуться на кухню, но в дверь позвонил водитель Роберта Исааковича и спросил готов ли сэндвич. Эрих отдал ему контейнер с завтраком, прошел мимо застывшей в недоумении домработницы и пробурчал:
– Без комментариев.
– Да какие уж тут комментарии!
Она всплеснула руками и вернулась на кухню, а Эрих мысленно сделал себе пометку, что в ближайшие выходные обстоятельно поговорит с экономкой.
Сеанс с Николь проходил в просторной комнате гостевого дома. Диваны сдвинули ближе к окнам, а в центр студии поставили софу, заваленную подушками. Интерьер не был таким помпезным, как в особняке, от чего Краузе почувствовал себя более расковано. Николь сказала, что раньше, когда вся семья жила под одной крышей, гостевой домик использовали для переговоров в камерной обстановке. Оценив габариты помещения, Краузе подумал, что у него язык бы не повернулся назвать этот особняк домиком.
Через дверь с витражным стеклом за сеансом наблюдал наголо бритый охранник с густой бородой.
– Папе будет так спокойнее, – пояснила Николь и, устроившись на софе, добавила: – Кстати, он жутко обиделся, что ты не присоединился к нам за ужином.
– Переживет, – буркнул Эрих и сел в приготовленное для него кресло.
– Как я поняла, после ужина с тобой хотел пообщаться Эдуард Филиппович, но ты умчался как на пожар.
– Я не знал, что Эдуард Филиппович был у вас в гостях, да и то, что они вообще знакомы.
Николь приподнялась на локтях и взглянула на него в недоумении.
– Это же он привел твоего отца в наш круг. Вроде, они в одной школе учились.
То, что бывший пациент познакомил отца с Аврориным и его дружками, не укладывалось у Эриха в голове. Ни отец, ни Эдуард Филиппович об этом и словом не обмолвились.
– Когда Эдуард Филиппович узнал о моей фобии, поведал папе о своем исцелении после регрессии.
Теперь Эрих понял, почему Аврорин, называющий его с презрением заносчивым моралистом, допустил к лечению своей дочери.
Николь нажала несколько клавиш на крохотном пульте, шторы пришли в движение и наглухо закрыли окна. Следом погасла огромная хрустальная люстра. Единственным источником света теперь был падающий свет от витражной двери, который то и дело блокировался мелькающим силуэтом телохранителя. Эриха это раздражало, он включил торшер и настольную лампу.
Гипнолог подметил, что Николь уже в третий раз нервно поправляет прическу и решил не затягивать подготовку, быстро разложил перед собой необходимые атрибуты для работы, хотел включить диктофон, но поймал на себе пристальный взгляд охранника. Жестом тот показал, что запись запрещена и Эриху ничего не оставалось, как подчиниться.
Когда Николь погрузилась в гипнотическое состояние, Эрих попросил ее рассказать о смерти бабушки. Подробно выспросил обо всех событиях того дня, ничего нового не узнал и двинулся в более ранние годы. Николь рассказала о двух эпизодах, связанных с тайнами подруги и брата, но причина ее фобии так и не открылась.
– Николь, ты видишь вход в туннель. Войди в него. Пройдя туннель до конца, ты попадешь в предыдущую жизнь. Проход похож на цилиндр. По мере продвижения стены будут светлеть, а на выходе тебя окутает ослепительный свет. Я буду считать от десяти до одного, а когда скажу «один», ты окажешься в своей предыдущей инкарнации. При этом ты сохранишь свою личность и будешь понимать, что это твоя прошлая жизнь. Ты не будешь отождествлять себя с прошлой личностью. Десять! Девять! Ты входишь в туннель и набираешь скорость. Восемь!
Под гипнозом Николь видит себя в туннеле, заполненном водой. Она сидит в байдарке, в руке держит весло.
– Двигайся все быстрее и быстрее. Семь! Шесть! Пять! Стены начинают светлеть, ты стремишься к свету.
В туннеле поднимается уровень воды. Течение ускоряется. Николь отложила весло и схватилась за фальшборт.
– Четыре! Три! Стены почти белые. Яркий, ослепительный свет застилает тебе глаза. Два! Ничего не бойся. Пусть свет окутает тебя со всех сторон.
Николь щурится от света и прикрывает ладонью глаза.
– Один! Выход! Ты снаружи. Тебе комфортно, ты в безопасности. Ты слышишь меня?
– Да, – дрожащим от волнения голосом произнесла пациентка.
– Свет рассеивается. Что ты видишь?
Под гипнозом Николь видит, как надевает маску для фехтования, встает на исходную позицию. Повернувшись к противнице боком, играючи покачивает рапирой. Подруги, наблюдающие за поединком, посмеиваются.
– Я в спортзале пансиона для девочек, – отвечает Николь, облизывая губы, – на тренировке по фехтованию.
– Какой это город?
– Бристоль.
– Значит, это Англия?
– Юго-запад.
– Как тебя зовут?
– Кей.
– А полное имя?
– Кейси.
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать.
– Какой сейчас год?
– 1965-й.
– У тебя есть родители?
– Они редко ко мне приезжают. Живут в поместье в Сомерсет.
День, в который попадают пациенты под гипнозом, обычно является переломным в судьбе, поэтому Эрих спросил:
– Что происходит дальше?
Поединок заканчивается блестящей атакой Кей. Подруги ликуют, они побеждают в командном зачете. Кей замечает спешащую к ним директрису пансиона. Чеканным шагом миссис Ричардс пересекает просторный зал, обходит группу радостных старшеклассниц и со скорбным видом останавливается перед Кей.
– Кей, следуй, пожалуйста, за мной.
Девушка идет за директрисой в кабинет, который ученицы прозвали «пыточная». Там ее ожидает сестра отца, приземистая блондинка лет тридцати. Увидев племянницу, она бросается к ней со слезами и сбивчиво причитает о случившемся несчастье. Кей ошарашена и не может принять реальность.
– Николь, что происходит с Кей дальше?
– Приехала Сьюзен и сообщила, что родители сгорели в пожаре.
– Кто такая Сьюзен?
– Папина младшая сестра.
Эрих сделал пометки в блокнот и спросил:
– Чем оборачивается эта трагедия для Кей?
Николь видит, как тетя привозит Кей в поместье. Уже издали девочка замечает сожженный дотла дом. Жилище, в котором она выросла и где когда-то царили любовь и понимание, теперь похоже на призрак. Закопченные ставни напоминают пустые глазницы каменного монстра. Сад, которым так гордилось все семейство, завален обломками и уцелевшей мебелью.
Кей подходит к дому и видит череду тел, накрытых обгорелыми одеялами и пледами. Из здания выносят труп мужчины, Кей слышит, как полицейский объявляет: «Последний!»
Соседи с прискорбием сообщают Кей, что тела ее родителей уже увезли в морг. Ей выражают соболезнование. Из родни у Кей остались лишь тетя и бабушка, которая в эти дни по традиции отдыхала в Бакстоне на горячих ключах.
– Замок не подлежит восстановлению, – уведомляет Николь гипнолога. – После похорон Кей забирает тетя.
Эрих решил поподробнее остановиться на похоронах, но выяснилось, что Кей не видела тел родителей, на отпевании в церкви гробы были закрыты. Церемония прошла сдержано. Кей все еще была в шоке и не осознавала происходящее. Для нее это был кошмар, от которого она никак не могла проснуться. В ее памяти были еще свежи рождественские каникулы, проведенные в родовом поместье, которому насчитывалось не менее двухсот лет. Перед глазами то и дело мелькали загадочная улыбка мамы и проницательный взгляд отца.
– Их фотографировали?
Эрих был уверен, что это и есть истинная причина ее фобии, ему хотелось, чтобы сеанс с дочерью Аврорина был кратким и простым, но Николь объяснила:
– В поместье были журналисты, они фотографировали пожарище для местной газеты, но на церемонию прощания не приехали.
– Понятно. Николь, перенесись в следующий важный для Кей день.
Кей бежит по вересковой пустоши, дыхание сбилось, волосы растрепались. За ней еле поспевает Сьюзен. Когда петляющая тропинка приводит их к пещере, около которой столпились люди, солнце уже закатывается за горизонт.
– Алан! – Кей с трудом протолкнулась сквозь толпу и подбежала к жениху, лежащему на спальном мешке.
У юноши бледное и потное лицо, глаза закрыты, дыхание сиплое.
– Он без сознания. У него сломана нога и сотрясение мозга, – врач дает знак друзьям Алана, и те отводят безутешную Кей в сторону, а тем временем ее жениха грузят на носилки.
Кей выспрашивает подробности произошедшего, но друзья все как один твердят, что Алан отбился от группы и никто не видел, что с ним случилось, только слышали крик и звук падения тела.
Вся процессия двинулась к скорой помощи.
– Мой жених, Алан Брукс, упал с большой высоты в пещере Пулиз. Его везут в больницу. С момента падения он так и не пришел в себя.
– Какой это год, Николь?
– 1976-й.
– Где это произошло?
– В Бакстоне.
– Кей приехала туда отдыхать или живет в этих местах?
– Живет. Бабушка выручила от продажи поместья приличную сумму и купила небольшой отель. Сьюзен и ее муж – управляющие.
– А чем занимается Кей?
– Организацией банкетов. Месяц назад я переехала к Алану, чтобы ускорить свадьбу. Мы пошли на это из-за склок между родственниками. Они не могут между собой договориться. Мой живот уже округлился, пришлось перешивать платье.
– Кей беременна?
– Срок девять недель. Скоро станет заметно и тогда поползут слухи. Алан меня успокаивает, но я все равно нервничаю, из-за всех этих хлопот у меня дикая мигрень… еще токсикоз…
– Николь, что происходит с Аланом дальше? Он идет на поправку?
Кей сидит у больничной койки покойного жениха и гладит его ледяную руку. Над ней склонилась Сьюзен и старается успокоить, но девушка словно одеревенела от горя. Она еще не оправилась от потери родителей, как постигла новая утрата.
– Меня что, кто-то проклял? Почему я теряю самых дорогих людей? – плачет Кей и поглаживает живот. – Мой ребенок так и не узнает своего отца.
Сьюзен выпрямляется и прожигает взглядом мать.
– Он будет незаконнорожденным.
– Никто не властен над смертью, – отмахивается старуха, но в глазах застывает ужас, Сьюзен права, они не могут допустить рождения ребенка вне брака.
Бабушка Кей медленно поднимается и выходит из палаты, тяжелой поступью пересекает коридор и подходит к плачущим родителям Алана. Несколько минут они о чем-то тихо переговариваются, потом старуха направляется к выходу, где ее ждет автомобиль.
– Алан умер, не приходя в сознание, – поведала Николь и всхлипнула. – У него такое безмятежное лицо, будто спит.
Николь замерла, создавалось впечатление, что она кого-то слушала, а потом нервно спросила:
– Что вы задумали? Что?! Не могу поверить!
Из-за ее нервозности Эрих решил вмешаться.
– Николь, дыши глубоко и размерено. Ты просто свидетель происходящего. Это не твоя жизнь, а Кей.
Он померил ей пульс и еще раз дал команду на расслабление.
– Николь, что происходит дальше?
Печаль окутала всех скорбной вуалью. Приготовления к торжеству идут в полном молчании. Кей облачается в свадебное платье, смотрит в свое отражение в зеркале и утирает слезу. Все ее мечты разбились вдребезги, как фарфоровая чашка о каменный пол. Не будет пышной и веселой свадьбы. Не будет путешествия во Францию и романтических ночей. Алан никогда не увидит их малыша и не разделит с ней самые яркие и драгоценные моменты.
Сьюзен открыла обувную коробку и поставила под ноги Кей белые туфли. Бабушка подала фату. В коридоре слышны голоса родителей Алана, они приехали, чтобы отвезти ее в церковь. Поддерживая Кей под локти, отец и мать Алана ведут ее к машине. Все, кроме Кей облачены в траур.
Далее Николь видит, как, дрожа от страха, Кей заходит в сопровождении семьи в местную церковь. Ее встречает падре, а рядом с ним стоит… Адам. Тело – как застывший монумент. На лацкане его пиджака белая лилия. Кей видит жениха и вскрикивает от ужаса.
– Алана нарядили в свадебный костюм. Родители хотят нас поженить.
– Как это? – не понял Эрих и нахмурился. – Он же умер…
– Отец Алана уговорил епископа дать нам разрешение на посмертный брак. Так как мы с Аланом готовились к свадьбе и уже оплатили церковные услуги, нам дали разрешение, но церемонию попросили провести без гостей. В церкви только родители, фотограф и гробовщик.
Бабушка подбадривает Кей и толкает в спину.
– Милая, это все еще Алан, не бойся.
Кей подходит ближе и видит, что некий механизм удерживает тело покойного в вертикальном состоянии. Мужчина в черном фраке поправляет крепежи механизма викторианской эпохи и заверяет, что во время церемонии не будет никаких накладок.
– Я выхожу замуж за мертвеца… – сквозь слезы шепчет Николь. – Кроме врачей никто не знает, что он умер. Мы попросили до утра никому не говорить.
Дверь приоткрылась, мелькнула тень охранника. Гипнолог обернулся на скрип и жестом показал, чтобы тот не вмешивался. Эрих проверил пульс пациентки и продолжил сеанс.
– Николь, опиши, что ты видишь? Как проходит эта варварская церемония?
На негнущихся ногах Кей подходит к покойному и долго его рассматривает. Семья замерла в ожидании. Наконец-то, бабушка не выдерживает и торопит внучку.
– Кей, у нас мало времени.
После короткой церемонии, даже отдаленно не похожей на венчание, родственники окружают новобрачных для свадебной фотографии. Но невеста словно не здесь, не реагирует на оклики и вопросы. Леденящий ужас вызвал спазм в горле, Кей хочет закричать, но не может. Какое-то время невеста пыталась успокоиться и пересилить себя, но тело подвело.
– Во время съемки Кей потеряла сознание, – отвечает еле слышно Николь. – Это было жутко. Все пропитано смертью. Кей казалось, что она хоронила не только Алана, но и себя, и их ребенка.
Причина фобии была столь явной, что задерживаться на трагическом событии не было смысла, и Эрих скомандовал:
– Лента времени раскручивается вперед! Николь, перенесись в последний день жизни Кей.
Уханье совы разрывает ночную тишину. Лунный свет еле проникает сквозь крону кладбищенских вековых дубов. Кей как одержимая раскапывает могилу мужа. Больничная сорочка порвана и заляпана кровью и грязью. На соседней могиле лежит младенец, закутанный в больничное одеяло.
– Эй! Ты чего делаешь? – раздается сзади пьяный мужской окрик.
Кей замирает, а потом медленно оборачивается и видит, как на нее надвигается массивная темная фигура.
– Ты кто? – спрашивает незнакомец, отпивает эля из бутылки и громко отрыгивает.
– Помоги мне, – просит его Кей и показывает на могилу, – мне нужно показать мужу сына.
Он подает ей руку, Кей встает с колен и отдает лопату. Какое-то время она смотрит, как он выкапывает и открывает гроб, потом берет ребенка на руки и укачивает, хотя он не издает ни звука. Незнакомец допил бутылку и оглядел женщину с младенцем. Прочитал имя на памятном камне и усмехнулся.
– Это твой муж погиб в пещере?
Кей закивала и взвыла в голос, будто волчица. Он окинул ее пытливым взглядом.
– Это ведь ты сбежала из психушки? А почему твой ребенок не плачет? Младенцы все плачут.
Кей стиснула сверток, отступила на пару шагов и измененным голоском, словно она сама ребенок, сказала:
– Он хочет к папочке.
– А ты, миссис Брукс, хочешь к мужу?
Все произошло так быстро, что Кей не успела среагировать. Незнакомец ударил ее лопатой по голове и бросил в могилу. Развернул сверток, убедился, что младенец мертв и вложил его в руки Кей.
– Николь, что происходит? – напомнил о себе гипнолог.
– Кей убили и положили в гроб к Алану! – в ужасе прокричала Николь.
Услышав ее слова, Эрих отпрянул и не мог сообразить, как такое возможно. Лицо Николь исказилось от ужаса, она заплакала и вцепилась ногтями в обивку софы. Эрих поспешил дать установку:
– Николь, это не твоя жизнь. Отойди от Кей, теперь ты видишь все со стороны. Скажи, что происходит дальше?
Николь стоит у края кладбища и наблюдает за пьяницей, убившим Кей. Уже светало, когда со стороны дороги слышатся голоса. Кто-то выкрикивает: «Кей! Отзовись! Где ты?» Убийца втыкает лопату в рыхлую землю и сплевывает. Смотрит на группу проходящих мимо кладбища горожан и бурчит:
– Миссис Брукс теперь никуда не сбежит.
Лежа на кушетке Николь тяжело и громко задышала. Пульс участился и Эрих принял решение вывести ее из гипноза.
Справившись с шоком, Николь попросила Эриха сопроводить ее на прогулке по парку, разбитому вдоль реки. С вопросами Эрих не спешил, хоть ему и хотелось услышать подробности смерти Кей. Николь куталась в рысью шубу, но никак не могла согреться. Они шли по расчищенной дорожке и любовались кружащимися снежными хлопьями.
– Не уверена, что я когда-нибудь смогу оправиться после увиденного. Зачем я согласилась на сеанс? Теперь меня будут преследовать новые кошмары.
– Кошмаров не будет, – заверил ее Эрих. – Уже через пару дней ты детально осознаешь жизнь и смерть Кей, после чего наступит облегчение.
– А если не наступит?
– Значит, мы увидели только часть проблемы, а корень лежит еще глубже.
– Мне бы не хотелось повторять этот ужас, – Николь схватила его за руку, он увидел в ее глазах неподдельный страх. – Эрих, а нельзя это как-то обойти?
– Давай не будем опережать события. Возьмем тайм-аут на три дня. Понаблюдаем за твоим состоянием. Потом будем принимать решение. Скажи, что произошло на кладбище? Кто и почему убил Кей?
Николь ощупала голову и сказала, что на ее черепе с рождения есть вмятина. Именно туда нанесли Кей удар лопатой.
– Ее убил брат смотрителя кладбища. Он был пьян, но все соображал. Убил намеренно, без сожаления. Человеческая жизнь для него ничего не значила. Наверное, он убивал и раньше. По крайней мере, у меня создалось такое впечатление. Кей ничего не поняла. Удар – и все. Но я видела, как он закапывал трупы матери и ребенка.
– Ребенка? – ужаснулся Эрих.
– После похорон Алана Кей вела себя странно. Логичная, на мой взгляд, реакция на тот кошмар, в который ее ввергли родственники. Они думали не о Кей, а о законном рождении ребенка. Кей положили в психбольницу, где она родила мальчика. Считали, что она его задушила, но она сделала это ненамеренно, просто сильно прижала к груди, чтобы заглушить плач, который она не могла слышать из-за жуткой мигрени, и ребенок задохнулся. Она сбежала из больницы, прихватив мертвого сына, и пошла на кладбище. Там ее заметил брат смотрителя, местный изгой и алкаш. Кей не знала его имени, но знала, кто он и что опасен.
– Страшная смерть, но, скорее всего, Кей не осознавала действительность.
– Нет, осознавала, просто действовала как зомби. У нее в голове был план: она должна была познакомить сына с отцом, а по факту хотела захоронить сына с Аланом.
– Когда у нее начались психические проблемы?
Николь не ответила, и Эрих проследил за ее взглядом. Через открытую дверь гаража он увидел, как Аврорин с внуком расчехлили снегоход. Внук, сын старшей дочери, сел перед дедом и подгонял его от нетерпения. Вспомнив вопрос, Николь отвела взгляд от отца и ответила:
– После смерти родителей Кей отдалилась от сверстников. Общалась только с семьей. Потом встретила Алана на банкете и влюбилась.
– Он тоже ее любил?
– Да, но смущался ее пылкости. Кей не стеснялась проявлять чувства на людях, а он воспитывался в пуританской семье. Мне показалось, что он ее немного дичился.
– Все же, это важно, ее состояние усугубилось сразу после фотоссесии с мертвым женихом?
– Это произошло не сразу, а в течении полугода. Ее госпитализировали за две недели до родов.
– А из-за чего произошла задержка свадьбы? Что там за история?
– Ситуация дошла до маразма. Родственники не могли между собой договориться. Вмешивались во все детали торжества. То гостей не могут рассадить, то подарки для молодоженов между собой распределить. Обсуждался каждый пени. Алан и Кей устали от скандалов.
Дойдя до конца дорожки, они повернули обратно. Николь продолжала наблюдать, как по заснеженному полю от них отдалялся снегоход.
– Касательно свадьбы я просматриваю общую тенденцию, – оживленно подметила Николь. – Кей и Алан не могли пожениться из-за родни, а я с Гектором из-за внешних обстоятельств. Постоянно что-то происходит. Как думаешь, Эрих, что это значит? Я не должна связывать с ним свою судьбу?
Эрих замедлил шаг и помотал головой.
– Не думаю. Тогда нашлась бы причина, по которой вас развели. Это была бы безапелляционная догма. Но вы все еще вместе. Ты не беременна?
– Точно нет, – с ужасом произнесла Николь.
– Тогда это не кармический цикл. Когда отрабатывают карму, наблюдается идентичная ситуация. Пока мы видим лишь один общий знаменатель – задержка свадьбы.
– А этого мало?
– Николь, все мы отрабатываем кармический долг. Невозможно пройти сквозь череду воплощений без ошибок и дурных поступков, повлекших за собой изменения судеб других людей. Уверяю тебя, весь кошмар, что пережила Кей, тянется из ее предыдущих воплощений, которые накладывались на ее карму слой за слоем. В итоге такой трагический конец.
Прогулка закончилась у стоянки, где был припаркован «Ягуар». Василий открыл перед Краузе заднюю дверь.
– Значит, ждем три дня? – уточнила Николь и с опаской посмотрела на гостевой дом.
– Николь, у тебя нет другого выхода как довести дело до конца. Ты сама сказала, что не можешь даже примерить свадебное платье.
– Да, так и есть, – задумчиво отозвалась она и, попрощавшись, быстро зашагала к дому, на крыльце которого ее поджидала старшая сестра.
Краузе вышел из душа и поспешил в кабинет на трель мобильного телефона. На экране определился номер детектива.
– Добрый вечер, Михаил.
– Здравствуйте, Эрих, извините за поздний звонок. Решил вам сообщить о результатах слежки за Бергом и еще две срочные новости из Германии.
– Слушаю, – Эрих сел за рабочий стол и принял чашку чая из рук домработницы.
– Хоть мне не хочется это признавать, но Берг – тупик нашего расследования. Он частый гость пивного ресторана, в котором вы его видели. Мать Асты приходится ему двоюродной сестрой. Он знал об убийстве Елены, их об этом проинформировал итальянский следователь. В полиции спрашивали мать Асты, знала ли она вас и вашу супругу, показывали фотографии, Берг присутствовал на допросе. Он просто узнал вас и был потрясен. Кстати, он настаивал на вашем повторном допросе, когда увидел вас в отеле, в котором погибла Аста. Он подумал, что вы пытаетесь замести следы.
– Теперь понятно.
– Вторая новость. Помните визитку женщины, которую дал вам немецкий коллега и попросил позвонить?
– Оделия Ульбрихт. Я так и не дозвонился до нее.
– Вчера вечером ее убили вместе с двумя детьми.
– Что? – Эрих судорожно соображал, каким образом фрау Ульбрихт может быть связана с его расследованием. Ведь убийство не могло быть простым совпадением.
– Она была под защитой полиции. Там какая-то темная история с ее мужем. Официально он в розыске уже три месяца. Я позвонил Ван Дейку и сообщил о возможной связи. Он обещал навести справки о жертве и перезвонить. Муж Ульбрихт – психиатр со стажем. Был две недели во Франции в командировке в то время, когда там была Елена. Пропал, возвращаясь со встречи с коллегой. Как понимаете, все это настораживает.
– Понятно, а третья новость?
– Признаю, что ваше чутье работает безотказно.
– В каком смысле?
– Я об Армане, любовнике Анисимовой.
– А что с ним? – Краузе вспомнил рыдания подруги и застонал.
– Он не тот, за кого себя выдает. Его зовут Уго Кох. Второсортный психолог без постоянной клиентуры и с бурным прошлым. Чтобы заработать на учебу, в молодости снимался в порно. Одна из его мадамок продюссировала парочку его дебютов в большом кино, но фильмы с треском провалились. Из института его выперли, и он закончил двухгодичные курсы психологов. Специализируется на сексуальных расстройствах женщин. Есть информация в сети, что он попадал в истории со своими пациентками, но дело заминали. Я выслал вам его фото. Можете войти в почту?
Эрих открыл почтовый ящик и отыскал письмо от Крюкова. Кликнул по вложенному фото, подметил внешнее сходство с собственной персоной и от удивления опешил.
– Думаете, это и есть наш убийца?
– Скорее всего, это тот, кого убийца нанял для «лечения» депрессии Елены. Вот моя версия: сначала убийца обратился к Ульбрихту. По какой-то причине произошел конфликт, возможно, он что-то заподозрил или у него не получилось сделать то, на чем настаивал наниматель. Тогда убийца находит Коха, сотрудничество оборачивается партнерством. После убийства Елены Кох продолжает работать на своего работодателя, выполняет поручения, например, подбирается к вашей подруге Анисимовой. Ульбрихт читает в газетах о смерти Елены и рассказывает жене о неудачных сеансах и нанимателе. Та советует обратиться в полицию. Убийца начинает преследовать это семейство и расправляется со всеми, не щадит даже детей.
– Возможно, он был вхож в эту семью.
– Не исключено, но… – Крюков запнулся, – маловероятно. Тогда бы она сразу сказала, кто он, и его арестовали или хотя бы отработали след, а из разговора с Ван Дейком я понял, что у полиции нет никаких зацепок.
– Опять тупик, – Эрих снял очки и потер переносицу. – Как же я устал от этой безрезультативной беготни.
– Сейчас полиция пытается установить местоположение Уго Коха.
– У меня не выходит из головы мысль: что мне хотела сказать фрау Ульбрихт? Почему эту же информацию она не сказала полиции?
– Возможно, она хотела вам сообщить, что ее муж виделся с вашей женой. Это никак не влияло на расследование пропажи ее мужа, поэтому она им ничего не сказала.
– Как-то туманно. Откуда она знала, что важно, а что нет?
После разговора с Крюковым Краузе так разнервничался, что до утра не смог заснуть. Ходил по кабинету, размышляя о последних новостях. Вера Ивановна заходила к нему дважды и спрашивала, не нужно ли что-нибудь. Он качал головой и тяжело вздыхал. Покоя не давали: пророчество Дарии, смерть Ульбрихт, Дуброва и Уго Кох. Он мысленно прокладывал между ними связующие линии, выдвигая все новые версии, в конце концов выбился из сил и уснул на диване.
Краузе закончил первый прием нового пациента и прошел в служебную квартиру, чтобы переодеть рубашку.
Позвонила взволнованная Николь и сообщила, что намерена ехать в Бакстон.
– Николь, зачем тебе лететь в Бакстон? Регрессия таких задач не ставит. Тебе нужно лишь понять и принять первопричины твоей фобии, пока она не переросла в психоз.
– Меня тянет туда со страшной силой. Хочу увидеть это жуткое кладбище и сравнить с увиденным под гипнозом. Хочу пройтись по городским улочкам и зайти в отель, которым владела семья Кей.
– Николь, послушай, между твоим предыдущим и нынешним воплощениями всего восемь лет. Есть риск, что ты встретишь Сьюзен и ее мужа. Наверняка у них есть дети.
– Двое. Питер и Джон.
– Вот об этом я и толкую. Что подумает о тебе семья Кей, если ты выдашь свою осведомленность? Надеюсь, ты не скажешь, что ты – реинкарнация Кей? Это будет катастрофа.
– Я же не дура и буду очень осторожна.
В воцарившейся паузе Краузе успел надеть рубашку, судорожно ища аргументы, чтобы переубедить Николь. Почему-то он не сомневался, что эта поездка принесет ей лишь разочарование и боль, мало того, как-то повлияет на будущее.
– Как думаешь, Эрих, мне сказать Гектору правду? Семья не сошлась в едином мнении. Кто-то категорически против, а кто-то, наоборот, склоняет меня к откровенному разговору.
– Я не могу вмешиваться в твои отношения с женихом, – категорично заявил Краузе. – Это не в моей компетенции. Я всего лишь проводник в твои прошлые воплощения и могу высказать профессиональное мнение только лишь в рамках жизни Кей.
– Тогда скажи свое мнение как друг.
Краузе опешил и Николь поспешила разъяснить:
– Мой брак с Гектором очень нужен семье. Эрих, я окружена расчетливыми манипуляторами и эгоистами, каждый преследует свою цель, а мне нужно мнение со стороны, но не совсем постороннего человека, а того, кто меня знает.
– Я знал тебя ребенком. С тех пор ты изменилась.
– Эрих, твое мнение для меня очень важно. Ты сталкивался с подобными решениями своих пациентов и знаешь к чему они в итоге приводят.
Краузе не хотелось, чтобы его суждения влияли на ее решения, но голос у Николь был такой жалобный, что он сдался и сменил гнев на милость.
– Как друг, – он сел в кресло и закинул ногу на ногу, – я бы сказал, что у англичан другой менталитет, но ты это и сама знаешь. Русские – распахни душа, живут сегодняшним днем. Англичане – напротив, очень практичны, сдержаны и заглядывают далеко в будущее, а их аристократы одержимы репутацией и до жути боятся скандалов в прессе. К тому же всех обрученных мужчин одолевают сомнения на счет женитьбы. Представь, как Гектор сейчас нервничает. Любая деталь может стать решающей и перевесить чашу весов в сторону разрыва помолвки. Если ты его любишь…
– Конечно люблю! – страстно выпалила Николь.
– …то наберись терпения и реши все самостоятельно или с помощью своей семьи. Твоя поездка в Бакстон для жениха должна носить деловой характер, либо скажи, что ты сопровождаешь кого-то из родственников, пока тот укрепляет здоровье, там ведь горячие ключи. А когда станешь женой, родишь первенца, а ваши отношения с Гектором перерастут во что-то большее, ты можешь сказать ему о регрессии, но лишь в рамках избавления от фобии, которая тебя преследовала с детства. Даже тогда твой рассказ не должен пестреть ужасающими подробностями. Про трагическую смерть ребенка и сумасшествие Кей лучше вообще никому не говорить.
Эрих услышал в трубке ее тяжелый вздох.
– Ты прав, Гектору частенько приходится отстаивать свой выбор, а тут я добавлю еще один повод для сплетен.
– Рад, что ты меня услышала.
– Эрих, а ты не можешь со мной поехать?
– Нет, – твердо сказал он и взглянул на часы, он планировал сходить в ближайший ресторанчик на ланч в получасовой паузе между назначенными сеансами. – Николь, у меня сейчас в разгаре расследование убийства Елены. Наверняка тебе уже рассказали.
Николь хрипло подтвердила, что в курсе его проблемы. По тону он понял, что она расстроена и как можно мягче постарался объяснить ситуацию. Она приняла отказ, но в интонации все еще чувствовалась обида.
– Как ты себя чувствуешь?
– Ничего не изменилось, очередная попытка зайти в свадебный салон увенчалась провалом, поэтому я хочу поехать.
– Нужен еще один сеанс, а не поездка в Бакстон. Но если решила – езжай. Позвони мне, когда вернешься.
Из Англии Николь вернулась через неделю и в этот же день приехала к Краузе в коттедж. По телефону она отказалась сообщать подробности. К ее приезду любопытство Эриха достигло ватерлинии. Не дождавшись, когда Николь снимет шубу, он стал закидывать ее вопросами:
– Поездка прошла удачно? Информация о Кей подтвердилась? Ты сказала жениху о прошлой жизни? Как он отреагировал?
Николь выглядела уставшей и взволнованной. Пока Эрих шел за ней в кабинет, она не проронила ни слова, лишь загадочно улыбалась и с любопытством рассматривала коттедж. От чая отказалась, села в кресло перед рабочим столом и со словами: «Изабелла сделала для тебя несколько снимков», протянула Эриху пачку фотографий.
Изабелла была средней из сестер Аврориных, с ней он почти не общался, единственное, что он о ней запомнил – хитроватый взгляд и кудрявая копна каштановых волос.
Пока Краузе рассматривал снимки, Николь комментировала:
– Это особняк родителей Кей. Его отреставрировали. Там прекрасный сад и оранжерея. Кстати, ты знаешь, почему англичане ее так назвали?
– Догадываюсь, – Эрих рассматривал на фотографии роскошный сад.
– В оранжереях выращивали апельсины, а после освоения стран ниже экватора в Англию стали привозить экзотические растения и апельсиновым деревьям пришлось потесниться. Я никогда не придавала этому значения, но после посещения родового поместья Кей упрекнула себя за невнимательность. Это же очевидно.
– Как ты объяснила свой интерес?
– Представилась журналисткой из России. Сказала, что веду блог об особняках, услышала от местных жителей о страшном пожаре и решила написать статью.
Эрих взглянул на следующий снимок, на нем был запечатлен придорожный отель с большой черной вывеской «The Duke1».
– Это отель, который купила семья Кей на вырученную сумму от продажи пострадавшего от пожара особняка. Кстати, семья не раз пыталась выкупить особняк, но так и не смогла. Новый владелец наотрез отказался продавать, даже свою цену не обозначил. Сказал, что покупка поместья – воплощенная мечта его отца. Как мне показалось, этот старичок не так-то прост. Мелькнула мысль, а не провести ли мне реальное расследование о том пожаре, но меня вовремя остановила Изабелла.
– Почему ты поехала с Изабеллой? Помню, что в детстве вы не ладили.
– А с кем еще? Мама умерла. С братом я не общаюсь, а папа мысленно меня выдал замуж и вовсю планирует будущую жизнь. Я была последней преградой к его счастью.
Она сказала это таким тоном, что Эрих сразу догадался, что речь идет о старшей сестре. Николь заметила его реакцию и поспешила с комментарием следующего снимка:
– Это национальный парк. Вересковые поля и пещера Пулиз.
– Там погиб Алан, – вспомнил Эрих.
– Дальше оперный театр Бакстона, городской парк, музей и художественная галерея.
После просмотра Эрих вернул снимки и Николь убрала их в сумку.
– Как ты себя чувствуешь после поездки?
Николь пожала плечами.
– Ничего не изменилось.
– Ты видела семью Кей?
– Видела ее племянников. Бабушка, Сьюзен и ее муж уже умерли. Их могилы расположены в противоположной части кладбища от могил Кей, Алана и их сына.
– Значит, Кей обнаружили?
– Не сразу. Через пару лет убийцу Кей поймали за другое преступление, вот тогда он и признался в содеянном.
– Ты говорила с племянниками Кей?
– Да, но только на общие темы: туризм, горячие ключи и история отеля. О Кей в семье не говорят, и я их за это не виню.
– Что ты сказала жениху?
– Сначала я сказала, что сопровождаю Изабеллу, заодно присматриваюсь к недвижимости по просьбе папы. Гектор спросил, когда мы увидимся, я сказала, что, скорее всего, в эту поездку мы не увидимся. Вслед за этим начались странные звонки с просьбой подтвердить мое местопребывание. После посещения кладбища мы с сестрой заметили, что за нами следят.
От удивления Эрих изогнул бровь и хмыкнул.
– Вот как? Он тебе не доверяет?
– Мое появление в Бакстоне вызвало у него недоумение. Сам понимаешь, русские не покупают там недвижимость – есть более красочные и ликвидные места.
– Чем все закончилось? Он получил отчет от детектива, убедился, что ты с сестрой, и сам нагрянул?
– Гектор приехал за день до нашего отъезда и потребовал объяснений. Выставил ультиматум и пригрозил расторжением помолвки, – Николь тяжело вздохнула и отвела взгляд. – Все, как ты и говорил.
– Как ты объяснила странные экскурсии?
– Сказала правду. Знаешь, когда он приехал, я рассудила: если он не готов принять мою фобию, осудит ее и уйдет из моей жизни – так тому и быть. Я не могу жить и постоянно оглядываться на его реакцию. Мы либо принимаем друг друга какие есть, либо расстаемся. Он это почувствовал. И знаешь? Я впервые ощутила его страх. Он реально испугался.
– Как думаешь, чего?
Николь сжала мобильный телефон с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
– Признаюсь честно, я подумала, что из-за денег. Папа обещал выделить ему стартовый капитал для собственного банка. Поэтому поспешила его заверить, что моя семья в любом случае выполнит взятые на себя обязательства.
– Какая была реакция?
– Минуту он молча смотрел на меня, а потом спросил: «За кого ты меня принимаешь? Ты всерьез думаешь, что я беспокоюсь из-за денег?». Он так и не понял, почему я скрывала свою фобию и сильно расстроился. После разговора Гектор уехал, мы с Изабеллой подумали, что это конец, я даже всплакнула. Но через три часа он вернулся, прижал меня к себе и со страстью поцеловал. Сказал, что мы две половинки целого и никогда больше не расстанемся. Оказывается, мои отказы фотографироваться он принимал как нежелание оставить след в его жизни. Считал, что я в нем разочаровалась и вот-вот расторгну помолвку. Даже предполагал, что у меня есть другой.
Эриху не терпелось поскорее приступить к сеансу, но он чувствовал, что Николь хочет выговориться и, постукивая пальцами по столешнице, терпеливо сканировал взглядом кабинет.
– Ты рассказала ему о Кей?
– Пришлось.
– Какая была реакция?
– Я показала ему сеанс регрессии, переводила самые интересные моменты. Потом мы с Изабеллой ввели его в курс того, что нам удалось выяснить уже в Бакстоне, показали ему вырезки из газет, поэтому скрывать причину смерти ребенка Кей было бессмысленно.
– Гектор узнал все, – сделал вывод Эрих, вскинул руку и посмотрел на наручные часы.
Николь поняла его намек и спохватилась:
– Приступим к сеансу?
– Если ты готова…
Эрих бросил быстрый взгляд на Николь. Вид лежащей на кушетке красивой женщины напомнили ему о Елене и студеных зимних вечерах, которые они зачастую проводили у камина в гостиной. Воспоминания нежданно всплыли из глубины на поверхность и отвлекли от подготовки к сеансу.
Николь нервно сжимала и разжимала заледеневшие от страха пальцы. Поездка в Англию и посещение могилы Кей дали ей стойкое понимание правильно выбранного пути, но сомнения в проведении нового сеанса все еще просачивались в сознание, выстраивая новые доводы. Сможет ли она психологически справиться с увиденным под гипнозом, ведь женщины ее семейства отличались излишней впечатлительностью и слабой психикой.
– Эрих, – тихо позвала Николь. – Приступим?
– Конечно, – встрепенулся Краузе, разложил атрибуты, необходимые для сеанса и сел напротив кушетки.
Когда Николь погрузилась в гипноз, Эрих померил ей пульс и дал установку пройти через туннель.
Николь увидела себя сидящей в лодке со скрипучими веслами. На этот раз атмосфера в туннеле царила мрачная. Лодку со всех сторон окружал вязкий туман, сквозь который еле проглядывали очертания сводчатых каменных стен.
– Двигайся все быстрее и быстрее. Семь! Шесть! Пять! Стены начинают светлеть.
Робкие лучи прорезали тьму, Николь судорожно гребла веслами. Вода забурлила и понесла лодку к свету. Сердце громко билось о грудную клетку, эхом отражаясь от барабанных перепонок. Николь пробил озноб, она так тряслась от страха, что хлипкое суденышко болтало из стороны в сторону. Лодка опасно накренилась, пытаясь сбросить ее в черную пучину. Николь чудом удержала равновесие и, недолго думая, налегла на весла.
– Четыре! Три! Стены почти белые. Яркий, ослепительный свет застилает тебе глаза. Два! Ничего не бойся. Иди на свет.
С каждым мгновением в туннеле поднимался уровень воды. Течение ускорялось. Николь прищурилась от света и прикрыла ладонью глаза.
– Один! Выход! Ты снаружи. Тебе комфортно, ты в безопасности. Ты слышишь меня?
– Да.
– Что ты видишь?
В кромешной темноте гулко завывал ветер и трепал ее волосы. Создавалось впечатление, что она стоит на открытом пространстве. Николь поежилась от ужаса и промозглого ветра, обхватила себя руками.
– Я в темноте.
– Темнота рассеивается. Ты все видишь и слышишь.
Желто-оранжевое светило медленно закатывается за горизонт. Все вокруг пропитано ароматами экзотических цветов. Шатер украшен красным полупрозрачным пологом. От удушливого зноя лицо покрылось мелким бисером пота. Николь видит светловолосого мужчину средних лет, который ей что-то старательно втолковывает, поправляя на переносице диссонирующие с его крупным лицом крохотные круглые очки. Вопрос Краузе не дает ей вслушаться в беседу.
– Николь, где ты?
– Я в Индии. В штате Ассам. Нам выделили дом в городке под названием Диспур.
– Ты мужчина или женщина?
Николь оглядела свое пышное, без намека на загар тело, одетое в платье из муара. В руках платок, которым она то и дело промокала лицо и шею. Непривычная жара заставляла ее переодеваться по три раза на дню. Прислуга посоветовала ей примерить сари, но она из принципа отказалась, с гордостью заявив: «Англичанка не будет подражать полураздетым рабам».
– Женщина.
– Как тебя зовут?
– Бони Янг.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– Ты замужем?
– Да. За Томасом Янгом.
– У тебя есть дети?
– Двое: Алиса и Клиффорд.
– Какой сейчас год?
– 1824-й.
По ходу сеанса Краузе делал пометки в блокноте и открыл на планшете карту штата Ассам того времени.
– Откуда ты родом?
– Из Лондона. Моя мать – младшая дочь генерала Барлоу, – с гордостью поведала Николь, – а отец преподает в Кембриджском университете.
– Как ты оказалась в Индии?
– Мой муж – известный ботаник – осваивает новые плантации по выращиванию чая.
– Давно ты в Индии?
– Мы приехали пару дней назад.
Эрих подумал, что примечательным фактором было то, что три жизни его пациентки связаны с Англией, о чем он сделал пометку в блокноте, решив проанализировать этот вопрос после сеанса.
– Что сейчас происходит с Бони?
Внимание Николь вернулось к беседе с мужчиной в очках.
– Ты должна запомнить о простом правиле: правая рука здесь, в Индии, предназначена для чистых дел, а левая для нечистых. Поэтому индийцы едят правой рукой. Они складывают ладонь горстью и очень ловко, не проливая ни капли, подхватывают даже жидкий суп. А левой, к примеру, выбрасывают нечистоты и подмываются после туалета.
– Меня просвещает Джон, двоюродный брат мужа. Он здесь живет уже год, приехал в Ассам в прошлом году с генерал-майором Робертом Брюсом. Недалеко от границы с Бирмой они нашли плантацию дикорастущего чая сорта Camellia sinensis.
– Что он говорит?
Бони продолжает внимать рассказу родственника.
– Каждая варна имеет свой символический цвет. Брамины – самое высокое сословие – священнослужители, врачи и ученые. Их цвет белый. На следующей, более низкой ступени, стоят кшатрии. Это преимущественно представители органов власти, а также воины. Их символ – красный цвет. Вайшьи – торговцы и земледельцы. Цвет этой варны желтый. Остальные – те, кто работает по найму и не имеют собственного земельного надела – шудры. Их цвет черный. По строгому обычаю всем мужчинам предписано носить пояс своей варны. Так вы легко их сможете опознать.
Николь передает Эриху суть разговора, а тем временем Джон продолжает:
– Кроме того, в этой стране велик процент населения, не имеющего крепких родовых корней. Это неприкасаемые. Тоже своего рода каста. В нее входят переселенцы из других стран, а также местные жители, изгнанные из своих каст за совершенные проступки или преступления. К слову сказать, убийства здесь не редкость. К неприкасаемым относятся и люди, занимающиеся грязной работой: охотники, рыбаки, кожевники и все, кто связан с обрядами смерти.
– Бони счастлива в браке? – задал следующий вопрос Краузе.
Николь насупилась и с неохотой ответила:
– Я бы так не сказала. Брак для Бони – долг, который она выполняет с усердием. Мать хорошо ее подготовила ко всем жизненным перипетиям, но даже она не могла предположить, куда судьба забросит ее дочь.
Бони слушала с неохотой, мечтая скорее увидеть детей, которые уехали с отцом на плантации.
– Намасте – это знак приветствия, которым индийцы сопровождают свои встречи с друзьями. – Джон сложил ладони вместе и слегка поклонился, прикоснувшись указательными пальцами ко лбу. – Это символическое выражение фразы «божественное во мне приветствует божественное в тебе».
«Божественное в рабах? Джон слишком проникся к аборигенам», – мысленно усмехнулась Бони, а вслух сказала:
– Давай продолжим завтра, Джон, я не спала половину ночи. Не знаю, привыкну ли когда-нибудь к этой жаре.
Бони зевнула, прикрыв холеной ручкой маленький рот и поднялась с софы, которую привезла с собой из Англии, как и другие предметы мебели, полагая, что в варварской стране не на чем будет спать и сидеть. Раскрыв веер, она нервно помахала им перед лицом и отправилась в спальню, где прилегла на кровать и позвала служанку.
Николь поведала Эриху, что беседа закончилась и он скомандовал:
– Николь, перенесись в следующий важный день Бони!
Гостиная украшена цветами. Разодетое семейство Янг застыло в идиллической позе перед художником. Дети позировать не хотят, никакие уговоры на них не действуют, и Томас приказывает двум няням-индианкам крепко держать детей. Между делом супруг рассказывает о планах на ближайшие дни и Бони понимает, что ей снова предстоят одинокие ночи. Она подавляет рвущееся наружу недовольство, скрывая его за неестественной, вымученной, полной печали улыбкой.
Если бы не посторонние, она бы набралась храбрости и спросила, с кем делит ложе ее муж, когда месяцами пропадает на плантации. Сомнения в его неверности у нее начались год назад, когда отлучки мужа стали затягиваться, а общение с ней и детьми сводились к двум-трем дням в месяц. Ночи, которые Бони ждала с нетерпением, Томас проводил за рабочим столом, старательно излагая в письмах коллегам-ботаникам проблемы, с которыми ему приходится сталкиваться, осваивая новые сорта чая и территории. А вернувшись под утро в их спальню, он был холоден и при ее прикосновениях ссылался на то, что устал и хотел бы поспать хоть пару часов до пробуждения детей.
Откровенного разговора с мужем она одновременно жаждала и боялась. А что, если она узнает правду, которая ей не понравится? Она не может вернуться в Англию к родителям, заявив, что ушла от мужа по причине его неверности. У ее отца было много любовниц, и мать всю жизнь закрывала на это глаза. К тому же Томас никогда ее не отпустит. Без его одобрения она даже не сможет сесть на корабль.
Николь рассказывает Эриху о терзаниях Бони, как меняются с каждым месяцем отношения между супругами. Перемены коснулись даже детей. В очередной раз, провожая отца семейства, Бони и дети расплакались. Первыми не выдержали дети, а Бони подхватила их настрой. На минуту Томас замер, изучая семейство, потом схватил Бони под локоть, отволок в спальню, швырнул на кровать и злобно прошипел:
– Ты доводишь детей до исступления, если не прекратишь, я вынужден буду написать твоему отцу.
Угроза возымела действие, Бони вскочила и прижалась к стене, будто ей отвесили пощечину, и мгновенно остыла. Грубость мужа была для нее таким шоком, что она даже не вышла его проводить. Если бы не дети, она проплакала бы на кровати до утра.
– Николь, перенесись в следующий важный день Бони. Что происходит дальше? – напомнил о себе Эрих, когда пауза затянулась.
Николь видит, как Бони выскочила из дома на крик прислуги. С лошади спрыгнул Джон и бросился к ней с виноватым видом.
– Бони, с Томасом несчастье! – он сжал ее руки и с сочувствием посмотрел на испуганную женщину. – У него сыпь, жар, лихорадка, мы подозревали малярию, вызвали врача, но он сказал, что никогда с таким не сталкивался. Состояние с каждым часом ухудшается.
– Я должна его увидеть!
– Он запретил тебе приезжать, – запротестовал Джон, отпустил ее руки и отошел назад на пару шагов.
– Почему? Ты же сказал, что его состояние ухудшается.
– Он боится заразить тебя и детей.
Его виноватый вид подсказал Бони, что это не единственная причина, по которой муж не хочет ее видеть, а ведь, по словам Джони, есть риск, что это последние часы его жизни.
– К тому же после дождя размыло дорогу. Повозка не проедет.
– Я поеду верхом! – категорично заявила Бони и крикнула конюху: – Динеш, оседлай мою кобылу!
– Путь долгий, я еду с вами, госпожа, – Динеш помог Бони взобраться на белую кобылицу.
– Николь, не молчи. Что происходит?
– Мы едем на чайную плантацию. Мне сказали, что Томас заболел.
После часа пути всадники поравнялись с группой обнаженных мужчин, вымазанных в грязи, а поверх нее чем-то белым. Их длинные волосы, никогда не знавшие гребня, свалялись в крученые пряди. При ходьбе на их шеях бренчали ожерелья из костей. Самый рослый из них держал в руке человеческий череп с отсутствующими передними зубами. При виде путников здоровяк зашипел, как нападающая змея, и выставил вперед череп. Лошадь Джона встала на дыбы, чуть не скинув всадника.
– Кто это? – с ужасом спросила Бони у Динеша.
– Это агхори – святые, победившие смерть и поклоняющиеся богу Шиве. Они вымазаны белым пеплом, значит, где-то совершился обряд погребения.
– Религиозные каннибалы, – дал свое объяснение Джон, наконец-то усмиривший своего коня. – Не смотри на них, Бони! Это плохой знак.
Но Бони будто приковали к тому, кто держал череп. Их взгляды скрестились. Сердце замерло, по телу Бони пробежал озноб.
– Они похожи на чертей, – Бони поежилась от неприязни.
К обеду трое всадников достигли плантации. Джон помог Бони слезть с кобылы и повел в большой шатер, из которого доносились разные голоса. Рядом с шатром сидели три пожилые индианки в красных сари и плакали навзрыд. Всю дорогу Бони крепилась духом, готовя себя к самому худшему, но то, что она увидела, сокрушило ее выдержку и напрочь выбило из равновесия.
Томас лежал на тигровой шкуре. Рядом находился его секретарь, доктор и служанка, которая обтирала от холодного пота лицо больного. Голова его металась из стороны в сторону, он что-то шептал и стонал.
Бони подошла ближе, окликнула его, он на минуту замер, а потом залепетал уже громче:
– Маниша… иди ко мне… любовь моя… Маниша…
Все расступились, в шатер вошла молодая индианка с младенцем на руках. Каждый ее шаг сопровождался бренчанием браслетов на руках и ногах. Большие карие глаза были наполнены слезами. Сначала ее притягательная красота вызвала у Бони восхищение, потом зависть, а следом злобу. Она оказалась права! Но Томас не просто делил с ней ложе, он ее полюбил и даже позволил родить от него ребенка.
Маниша передала малыша служанке, а сама легла рядом с Томасом и стала поглаживать его плечи и лицо.
Увидев это зрелище, Бони скомандовала выйти всем из шатра.
– И вы тоже! – кинула она злобно врачу, будто он был повинен в том, что у нее сначала отобрала мужа похотливая индианка, а теперь и болезнь.
Все, кроме красавицы Манишы, покинули шатер. Ее неподчинение вызвало у Бони неконтролируемый прилив гнева.
– Вон! – прокричала она во все горло и сама удивилась силе, которая скрывалась в ней до этого момента.
Маниша вскочила и дерзко выкрикнула:
– Ты его жена там, в белом мире, а я здесь. Я не уйду. Уезжай! Жди, когда привезут его тело. Сейчас моя очередь!
Только сейчас Бони увидела большой портрет, стоявший на деревянной подставке. На нем был изображен Томас в традиционной индийской одежде, а рядом с ним Маниша. Это был свадебный обряд.
К горлу подступил комок, Бони переводила гневный взгляд с соперницы на Томаса. Внутри все клокотало и жаждало отмщения, а беспомощность мужа только подстегнула ее к расправе. В ее руке был все еще зажат кнут, которым она подгоняла свою кобылу. Первый удар кнута рассек прелестное лицо той, кем восторгался последний год ее муж. Бони представила, как он целовал и ласкал юное тело. Ей говорили, что индианки искусны в любви. Она не сомневалась, каким именно орудием воспользовалась эта коварная оборванка, соблазняя ее мужа.
– Знай свое место, рабыня! Это ты его заразила, грязное отродье!
Удар за ударом калечил хрупкое тело, оставляя кровавые следы и рассекая узы, соединенные в тайне от цивилизованного мира. Бони была в таком исступлении, что не слышала окриков Джона.
Николь ахнула и тихо произнесла:
– Бони нашла подле еле живого мужа индианку, которая родила ему сына и в гневе расправилась с ней.
– Она ее убила? – уточнил Эрих.
– Нет, только покалечила.
– Что происходит дальше?
Бони видит, как угасает жизнь в теле Томаса, он уже без сознания. Дыхание тяжелое. Врач говорит, что смерть наступит в ближайший час. Он высказывает сомнение по поводу традиционных похорон и рекомендует сжечь тело, чтобы инфекция не распространилась на столицу Ассама. Бони дает приказ Джону сложить погребальный костер.
– Как я поняла, Томас заразился инфекцией, на которую у местных был выработан иммунитет, вот почему заболел только он. Джон не имел связей с индианками, а Томас сочетался браком по местным традициям с Манишей, красавицей из касты земледельцев.
Эрих сделал пометки в блокнот и спросил:
– Как решилась судьба Маниши?
Николь оказалась около костра, на котором лежало тело Томаса, объятое серым дымом. Слышны крики Маниши, ее волокут к костру. Она что-то кричит, но Николь не понимает и говорит об этом Эриху.
– Николь, ты понимаешь ее язык. О чем кричит девушка?
Теперь доносящиеся до Николь выкрики обрели смысл.
– Она не хочет умирать, – с ужасом отвечает Николь. – Ее хотят сжечь вместе с Томасом.
На сеансах Эрих уже сталкивался с сати – ритуальным обрядом самосожжения вдовы на погребальном костре мужа. В те времена он был широко распространен в сельской местности. Вот только сати совершается добровольно, а судя по рассказу Николь, девушку к этому принудили. Он видел в этом корень проблемы и спросил:
– Николь, кто принудил Манишу к сати?