Любовь подчас бывает скоротечной,
Но ненависть способна длиться вечно.
Казалось, мгла не хотела рассеиваться, рассвет, как бедный родственник стоял и дожидался у двери повелительницы ночи, чтобы, наконец, занять её место. За окном сквозь ночной синий туман пробивался робкий лимонный лучик.
Улица текла неспешной снежно-серой кашей, которая покрывала собой всё: и асфальт, и лужайки, напоминающие грязный пол, на котором валялся всякий мусор. Машины, проезжавшие по автотрассе, непременно забрызгивали серыми комьями проходящих мимо людей. Улица, на которой когда-то располагался целый промышленный комплекс и звук металла был неизменным фоном, теперь стала местом обитания людей, которые не так давно выбились в люди, но ещё не имеющие всех атрибутов успешной жизни: дорогого авто, двухэтажного домика и годичного абонемента в модном фитнесс-клубе. Как известно, совсем недавно стало модным вести здоровый образ жизни, и люди более чем обеспеченные старались не упустить возможность лишний раз продемонстрировать своё богатство.
Именно на этой улице среди других новостроек среднего класса, имевших крышу цвета перезрелой вишни, в одной из квартир мучилась ночным кошмаром молодая женщина, Светлана Суркова.
Ей снился сон: она тонет в ванной, заполненной кровью. Всеми силами она пытается выбраться из этого густого кровавого потока, но словно чьи-то руки крепко схватили её за голову и пытаются вдавить обратно. Наконец, из ванной всплывает белая рубашка, рубашка её мужа, и женщина истошно кричит.
Светлана закричала и подскочила. Пот градом стекал с её лица, и она немедленно осмотрелась по сторонам, словно стараясь убедиться, что это всего лишь сон, страшный кошмар, который в последнее время к ней зачастил. Она взглянула на кровать, которая была вся смята, а простыня оказалась на полу. Светлана с жуткой болью во всём теле поднялась и прошла к своему зеркалу, длинному, стилизованному под старину, которое она купила себе на день рождения. Это зеркало она любила, хотя в последнюю неделю с ужасом отмечала, что зеркало фиксирует, как счётчик, все изменения, происходившие с ней. Куда девалась молодая двадцативосьмилетняя женщина с ярким цветом лица, с блестящими голубыми глазами и копной ярких здоровых рыжих волос? На её месте появилась тощая дама неопределённого возраста, с осунувшимся лицом и выпирающими ключицами. Волосы, засаленные, словно покрытые пылью, безжизненно свисали по плечам, и у Светланы мелькнула мысль, а не пора ли, наконец, помыться и вообще заняться насущными бытовыми проблемами. Голубые глаза в зеркале беспомощно вспыхнули, словно не ожидали от неё такого кощунства. Но женщина сделала глубокий вдох (так, кажется, советуют во всех научных и ненаучных тренингах: «Сделайте вдох, и ваши проблемы вас покинут»).
Светлана прошла в ванную и с опаской взглянула в ванну, словно ожидая увидеть неожиданно появившуюся окровавленную рубашку мужа. Вся проблема заключалась в том, что рубашка действительно была, она была кипенно-белой, а на воротничке расползлось отвратительное кровавое пятно. Но сейчас эта рубашка находилась в милиции, эти тупоголовые следователи заверяли её, что, конечно, это может быть уликой, однако доказательств маловато. Светлана накинула на плечи синий халат Андрея, ополоснула уставшее лицо и безнадёжно махнула рукой на немытые волосы. Помоет позже, всё равно сейчас её жизнь – это бесконечная череда ожидания.
Суркова направилась на кухню, судорожно пытаясь вспомнить, когда она по-человечески ела в последний раз и есть ли вообще что-нибудь в холодильнике. В холодильнике, маленьком, компактном, встроенным в стену, оказался всего лишь явно просроченный творог, издающий неприятный кислый запах, и пара яиц, сиротливо примостившиеся в чашке. В принципе, здесь ничего удивительного нет. В последнее время она питалась исключительно кофе и сигаретами, и Снежанна пару раз приготовила ей что-то вроде омлета.
Светлана приготовилась закурить, но сигареты предательски закончились, а так не хотелось в такую рань тащиться в круглосуточный супермаркет, который находится в двух минутах ходьбы от дома. Недолго думая, Суркова решила выпить чашечку бодрящего кофе, сваренного по всем правилам, а не ту жидкую бурду, которую она хлестала в последнее время, даже не ощущая вкуса и аромата. Пока закипал чайник, Света окунулась в воспоминания. Не так давно она и Андрей сидели здесь вдвоём и с удовольствием уминали сосиски, пельмени, бутерброды, готовые котлеты и другой ассортимент занятых работой людей. Смеялись, делились планами на завтра, наспех целовались и уезжали вместе на работу. Тут Свете в голову пришла нелепая мысль: зачем целоваться на прощанье, если они работали в одном издании, единственное, что их разделяло – это кабинет и деловая журналистская этика? Хотя какая может быть этика у журналистов?
Андрей лёг на Свету, чувствуя, что всё её тело покрывается испариной, становится горячее-липким, как горячая шоколадная масса. Ему доставляло удовольствие играть: он играл языком с её животиком, ласкал её груди, обнимал и облизывал. Что больше он любил в постели – это игру. Она всегда менялась: то была дикой и необузданной, когда оба сгорали от страсти и нетерпения, и любое прикосновение друг друга становилось непереносимой мукой. В такие моменты Светлана чувствовала, что Андрей начинает её кусать, и с каждым разом укусы становились всё сильнее и больнее.
Кровь сочилась из её шеи, гематомы покрывали руки и грудь, и это сладко-щемящее чувство сливалось с его улыбкой, с его дикой ненасытностью, он брал свою жену всегда так, словно это было в последний раз. Ласки длились часами, из их ртов доносились бессвязные стоны, напоминающие стоны животных.
Андрей резким движением перевернул Свету на живот, провёл сильной рукой по мокрым волосам и сладострастно улыбнулся. Ему нравилось во время занятий любовью высовывать кончик своего язычка, которым он цокал, и от этого выражение его лица напоминало морду блудливого кота, который познал толк в Камасутре. Света застонала, когда он стал покрывать рваными поцелуями её спину. Женщина старалась выгнуть спину, но он неумолимо прижимал её своим телом к постели. Нет, он не просто прижимал, он вдавливал её, словно старался войти всё глубже. Его естество искало то место, где была сосредоточена наисильнейшая боль.
Светлана истошно закричала, а руки мужа продолжали ласкать её, смиряя и подчиняя себе. Поцелуи становились всё более глубокими. Он испускал лёгкие стоны, пот градом катился по его красивому лицу, улыбка становилась всё более раскованной. В такие минуты близость становилась для них обоих наивысшей точкой наслаждения, грубость казалась манящей, а страсть сметала нежные прикосновения, как ураган…
Казалось, всё было замечательно, у них всё было хорошо, они любили друг друга, хотя без разногласий никак не могли. Что поделать, оба они сложные люди, со всякими, как принято сейчас говорить, заморочками. Проблема у них всегда была одна – никто не хотел быть вторым, но так уж получалось, что Света была, как она считала, более удачливым журналистом, а Андрею не всегда везло.
Делая глоток за глотком, она вспомнила их первую встречу, три года назад. Один известный политик N. сильно проштрафился пару раз. Казалось, ничего удивительного нет в том, что политики живут на широкую ногу, ездят на хороших машинах и усердно изображают из себя «слуг народа», однако чем более усердно изображал из себя этот политик вышеупомянутого слугу, тем больше денег утекало из городской казны. В конце концов всё кончилось сначала сексуальным скандалом (политик был неравнодушен к радостям банного секса с несовершеннолетними нимфетками), а потом и финансовым. Политик оказался политическим банкротом, и это поняли все, кроме него. Тут же герой начал позиционировать себя как борец за попранную справедливость, выдающийся общественный деятель, и даже супруга, перестав кусать коготки после мужниной измены, принялась усиленно ему помогать.
Следующим их совместным проектом, учитывая безуспешный опыт прочих попыток вернуть себе расположение народа, стало учреждение фонда помощи вернувшимся из эмиграции антисоветским писателям. Ни для кого не секрет, что если хочешь поднять лицо, необходимо помогать несправедливо обиженным творческим деятелем.
Идея была актуальна ещё и тем, что вернулся из длительной американской опалы обласканный младореформаторами престарелый классик антисоветской направленности. Александр Павлович Кормилицын в позднесоветское время олицетворял собой целую легенду, был человеком, который боролся с советской властью, и в конце концов был вынужден удалиться в тяжёлую эмиграцию. Его возвращение было отмечено пресловутым фондом со всей помпезностью. Шаблон проведения таких мероприятий был хорошо знаком журналистам. Позвали кучу журналистов, доставили кучу выпивки, пригласили парочку авторитетных публичных людей, а гвоздь программы венчал собой данное мероприятие. Однако Светлана, которая была делегирована от «Полити», успела навести справки о борце за справедливость.
Собственно говоря, даже вид этого подтянутого семидесятилетнего старца с православной серебряной бородкой, которая хорошо оттеняла калифорнийский загар, заставлял всерьёз задаться вопросом: «а так ли была тягостна его ссылка?» Кормилицын был тем нередким персонажем в русской элитной действительности, который сумел извлечь по максимуму выгоды из политического противостояния США и СССР. Убежав в Штаты, он сразу стал мифом, ему помогали и покровительствовали. Результатом тяжёлой ссылки вдали от Родины стали квартирка на Манхэттене, горный домик где-то в северном штате и солидный счёт в банке.
Да и странно становилось при мысли, что же несчастный страдалец сразу не ринулся в родную страну после путча, а подождал ещё с десяток лет? Дело было до боли банальным: просто господин Кормилицын сумел засветиться в чёрном списке налоговиков США, которые известны своей дотошностью, когда речь заходит о «левых» доходах. И господин писатель решил вернуться в обновлённую, лояльную ко всяческим махинациям Родину, чтобы продолжить безбедно жить, да ещё в почёте и уважении.
Светлане удавалось с трудом удержать при себе улыбку, когда она слушала, с каким проникновенным видом господин Кормилицын рассказывал о своих произведениях и о том, как он счастлив вновь оказаться здесь, и т. д. и т. п.
– Вам не кажется, что это неприлично: хихикать, когда этот старпер несёт свою ахинею? – услышала Светлана за своей спиной приятный хрипловатый голос.
Она обернулась и почувствовала, как стеклянная ножка бокала становится липкой.
Перед ней стоял суперобаятельный, молодой человек, роста чуть выше среднего, крепкого телосложения, что подчёркивал красивый светло-оливковый свитер и тёмные джинсы. Чёрные, почти смоляные волосы коротко подстрижены, а на смуглом лице выделялись яркие зелёные глаза в обрамлении чёрных густых ресниц. Будь в нём побольше слащавости, он бы вполне сошёл за какой-нибудь секс-символ. Однако мужественное лицо и приятная ненавязчивая улыбка говорили о другом.
Как и любая женщина, в этот момент Суркова подумала о том, что, слава Тебе Господи, она оделась прилично на это мероприятие. Коктейльное чёрное платье хорошо подчёркивало стройную фигуру, а рыжие волосы были распущены по плечам. Конечно, она неплохо выделялась на фоне других журналисток, которые считают, что джинсы и кеды – это единственная одежда для женщины.
– Неужели вы журналистка? – широко улыбнулся незнакомец. – Быть того не может, я-то уж решил, что вы новая звезда отечественной сцены, думал, пойду возьму интервью у единственного стоящего человека…
– Как вам не стыдно так отзываться о великом даровании отечественной литературы? – подыграла ему Суркова.
– А литература об этом знает? Когда я пробовал прочитать один его рассказ, он меня убаюкал лучше, чем бабушка в детстве.
Светлана прыснула, но тут же спохватилась и закрыла рот ладошкой.
– Как вас зовут? – спросила она.
– Андрей Градский. Я тружусь в «Жёлтом листке». Скажите честно, я произвёл на вас впечатление? – и молодой человек дурашливо изобразил высокопарную улыбку.
– Откровенно говоря, единственное, где есть достоверная информация в вашей газете, так это в её названии.
– Я в принципе тоже так считаю, но время сейчас, извините за каламбур, собачье. Особо развернуться негде. Вот и приходится батрачить на эту бульварную газетенку, брать интервью у полуспившихся звёзд и таскаться по подобным местам. Одно хорошо: можно всегда бесплатно выпить, а вот сегодня вы буквально вернули мне веру в моё призвание – встретить вас, – и Градский многозначительно улыбнулся. – только пока я даже не знаю имени столь очаровательного конкурента.
– Светлана Суркова из «Полити», – осанисто заявила молодая женщина.
– Ну всё, я просто повержен. Только признайтесь мне, Лана…
– Лана? Странное сокращение для моего имени, – заметила молодая женщина.
– Оно вам подходит, – медленно, словно пробуя на вкус каждое слово, произнёс Градский и глаза его остановились на чувственных губах Светланы. – Так вот, Лана, что же вы собираетесь написать о выдающемся современнике Кормилицыне?
Светлана негромко рассмеялась, однако какой-то журналист с давно немытой патлатой шевелюрой тут же бросил на неё осуждающе цепкий взгляд.
– Вам действительно это интересно?
– Ну, как вам сказать, просто я делаю робкую попытку пригласить вас в кафе.
– Вам не откажешь в изобретательности, – и она слегка пощупала Андрея взглядом. – И в кафе мы обсудим, каким способом можно разгромить имидж нашего борца за справедливость?
– А что тут обсуждать? Достаточно разместить вместе со статьёй выдержки из заключения налоговой полиции США. Ну, так что, идёмте?
Светлане сразу понравился Андрей. Сидя в кафе за пирожными и молочным коктейлем, они болтали о всякой всячине, а потом Андрей галантно проехал несколько станций и проводил Свету до дома. Она пригласила его к себе, но тот лишь обаятельно улыбнулся и сказал, что спешить не стоит.
Наверное, он олицетворял собой исчезающий тип мужчины, который в первую очередь думает о желаниях женщины. У Светланы было много несостоявшихся мужчин, и каждый из них представлял собой нечто сугубо отрицательное. Когда-то в ранней юности девушка хотела выйти замуж за молодого человека, который поразил её своим обхождением и шармом. Но закончилось всё слишком быстро, красивый роман со вздохами и поцелуями под луной вылился в умопомрачительный скандал со всевозможными оскорблениями в её адрес и её горькими рыданиями. В тот момент Света чувствовала себя непостижимо одинокой. Но впоследствии, встречаясь с другими молодыми людьми, она убедилась, что так бывает у всех, ну, или почти у всех.
Словом, сложно умной и приятной девушке жить в мире солдафонов и охотниками за женщинами. Работа была едва ли не единственным увлечением в жизни Светланы. Как говорил её шеф, главный редактор и владелец «Полити», она была журналистом от Бога.
…Интересный всё-таки персонаж, этот Борисов Алексей Петрович, которого все за глаза называли просто Лёхой, и, как ни странно, это ему подходило больше. Сын чиновника и бизнесмена, он доказал, что в нашем неустойчивом обществе только две вещи играют первые роли – деньги и беспардонная уверенность в себе. И первого, и второго у Борисова хватало. Когда Светлана в первый раз увидела его, ей стало немного не по себе: перед ней вырос человек, чья внешность могла одинаково хорошо подходить и как обычному работяге с окраин, и блатному бандиту. Высокий, плотный, он носил костюмы строгие, тёмных тонов, и все были уверены на сто процентов, что их он ненавидит ничуть не меньше, чем налоговую инспекцию.
На планёрках Алексей постоянно дёргал шеей, пытаясь ослабить тугой воротничок, и производил впечатление быка, который всеми силами сбрасывает с себя ненужную вещь. При этом его и без того румяное лицо краснело, и это создавало умопомрачительный контраст с серо-стальными глазами и коротким ёжиком льняных волос.
Вообще, он сразу всем заявил, что «ни хрена не смыслит в журналистике», что в принципе объяснялось достаточно просто: Алексей Петрович закончил экономический факультет и если что и мог делать абсолютно восхитительно, так это деньги. Связи отца, его собственные полукриминальные контакты помогли ему в достаточно короткий срок найти хороших рекламодателей. Как превосходный управленец, Лёха на пять знал самое важное правило в бизнесе: найди специалистов и делай на этом деньги.
Лёха действительно обладал талантом находить тех, кто мог хорошо писать, а самое главное – разнюхивать, выслеживать, словом, делать всё то, что необходимо хорошему журналисту. Во время предвыборной кампании, по науськиванию папы он собрал неплохой компромат на пару политических противников, в результате чего приобрёл для «Полити» широкую известность, а папа смог избавиться от докучливых конкурентов.
Таким образом, шаг за шагом, «Полити» превращалась в серьёзное коммерчески выгодное издание, журналисты всё больше стали работать на заказ. Необходимо было изобличать «плохих мерзавцев» и поддерживать шансы «хороших мерзавцев». Однако надо было отдавать должное тому, что «утка» была не в чести у «Полити», собирались только проверенные факты.
Так что платили в журнале более чем хорошо.
Светлана сразу после знакомства с Андреем поняла, что «Жёлтый листок» губит его творческие планы и нивелирует как журналиста. Находясь у него в квартире, она как-то наткнулась на большие толстые тетрадки и, прочитав несколько страниц, была потрясена: оказывается, Андрей очень хорошо пишет.
– Почему ты не говорил, что пишешь? – спросила она, когда он выходил из ванной, обмотанный полотенцем.
– А кому это надо? Так, знаешь, ли, пером балуюсь. Ничего особенного, просто графоманство.
– Но ты пишешь хорошо, у тебя есть талант, – горячо запротестовала Светлана.
– Ну, да, – съязвил Андрей, – только пойди объясни это издателям. Ты, наверное, представляешь, как относятся к журналистам, которые начинают баловаться прозой. Мне в некоторых местах объяснили, что я далеко не Бальзак. После этого не особенно хочется ходить по издательствам.
– А если я тебе помогу? – через какое-то время спросила Светлана и внимательно посмотрела на Градского.
Лицо его окаменело, и он несколько сильнее обычного сжал её руку.
– Солнышко, не делай этого. Я понимаю, ты хочешь помочь, и благодарен тебе за это. Но я не могу позволить женщине крутить за меня рулетку.
– Но если у меня есть возможность тебе помочь, то почему ты отказываешься?
– Я тебе уже всё объяснил. – И зелёные глаза вспыхнули каким-то холодным огнём.
– Я думаю, ты мог хотя бы разместить свои рассказы в Интернете, – отвлечённо заметила Света и обвила его шею руками.
– Это, пожалуй, можно, – согласился Андрей и чмокнул её в глаз.
– Ты знаешь, шеф собирается увольнять одного нашего собкора, – уже в другой раз сказала Светлана.
– Чем же провинился этот смертный? – с усмешкой спросил Градский. – Забыл упасть ниц перед великим ликом Алексея Петровича?
– Ты не слишком-то высокого мнения о моём шефе? – с недовольным выражением лица заметила Света и отхлебнула кофе.
– Он чертовски везучий сукин сын, а я, как самосовершенствующийся неудачник, просто не могу ему это простить.
– Не надо сарказма, – холодно сказала Суркова.
– Это не сарказм, это горькая констатация факта. Так всё-таки, Ланочка, что натворил собкор?
– Ему поручили дело об одном общественном деятеле, который, по слухам имел подпольный игорный бизнес. Когда Ванечка наскрёб необходимую информацию, он не пошёл, как положено хорошему мальчику в кабинет главного редактора, чтобы обсудить материал, а очень быстренько нашёл лазейку к общественному деятелю и слил ему информацию, судя по всему за очень хорошие деньги. А шеф его накрыл.
– Карающая длань Великого инквизитора, – сделал риторическое заключение Градский и принялся за тосты с маслом. – Ну, освободилось у вас место, и что дальше?
– А дальше то, что Алексей хочет предложить тебе место собкора.
В комнате повисла тягучая пауза. Света внимательно изучала реакцию Градского, но потом не выдержала и затараторила.
– Андрюша, мне невыносимо видеть, как ты ходишь на эту так называемую работу. Ты ведь сам мне много раз говорил, что скоро потеряешь к себе уважение. «Жёлтый листок» – это тупик журналистской практики, ты сам это прекрасно понимаешь.