– Ты веришь в призраков?
Этот вопрос неожиданно задала мне Джесс, когда мы поглощали крепко прожаренное мясо из больших деревенских тарелок, по ободу расписанных цветами.
С Джессикой я был знаком чуть больше года, а поженились мы три недели назад. Свое свадебное путешествие мы решили провести не так, как все. Нам не хотелось людных курортов, переполненных пляжей, шума ночных дискотек и сверкающих огней больших городов. Мы твёрдо вознамерились подарить этот месяц нам двоим и никому более.
Эту деревеньку нам посоветовал один знакомый писатель, который часто выбирал неожиданные места для создания очередного литературного шедевра. “Представь себе, Алекс, – рассказывал он мне за бокалом бренди, – это такая глушь, которую почти не тронула железная рука современного мира. Из всех благ цивилизации там есть, пожалуй, только электричество, ну и разве что ещё в некоторых домиках установлен доморощенный водопровод – бочка на крыше. Вышек сотовой связи там нет и в помине, поэтому можешь спрятать свой мобильник и не вспоминать о нем очень долго. Местные жители ведут натуральное хозяйство и, представь себе, их это полностью устраивают. Я гарантирую, что ты будешь питаться исключительно свежими и вкусными продуктами”, – а далее мой друг пустился в подробные описания сельской кулинарии. Что поделать, при всей его возвышенности поесть он любил.
Нас с Джесс привлекла, конечно же, не пищевая сторона вопроса, а возможность тихого уединения. По словам писателя, в деревне насчитывалось не более полусотни домов. До ближайшего населённого пункта, куда местные жители периодически выбирались за искушениями цивилизации вроде кетчупа или душистого мыла, а также для продажи сельскохозяйственной продукции и за получением корреспонденции, было около десяти миль. Выезжать приходилось, как бы это не было дико и смешно, на запряженной телеге: состояние проселочной дороги оставляло желать лучшего, да и у деревенских попросту не имелось денег на приобретение автомобилей. Впрочем, некоторые из наиболее удачливых являлись обладателями старых трескучих мопедов.
Основной части населения было далеко за сорок. Молодёжь не задерживалась в этом богом забытом месте и отправлялась на поиски лучшей судьбы. В деревне жили либо те, что совсем не имели стремлений к изменению течения собственного существования, либо те, что уезжали и потом возвращались обратно, не выдержав безумного ритма современного мира.
К гостям, впрочем, здесь относились дружелюбно. Редко заезжающие туристы платили наличными – а деньги в деревне весьма ценились, потому что их практически ни у кого не было.
Мы приехали сюда ранней осенью, и эта деревенька с первого взгляда очаровала нас своей размеренной жизнью. Мой друг писатель не зря применил к данной местности термин “пастораль”: из печных труб струился дымок, на обширных лугах паслись упитанные коровы, а по утрам на заборах звонко кукарекали петухи.
Со всех сторон деревню обступал лес, по-сентябрьский укутанный в желто-оранжевые одеяния, а лёгкий ветер с шуршанием приглаживал опавшую листву.
Мы поселились в домике для гостей. Таковых в деревне имелось три, и все они находились на приличном расстоянии – ярдах в пятистах – от основного скопления жилищ.
Нас это более чем устраивало. В нашем доме (в единственном из всех трех) был самодельный водопровод с электрическим нагревателем, а также плитка, на которой я варил прекрасный кофе. Попросив, чтобы готовую еду нам доставляли трижды в день, первые две недели мы вообще не появлялись в деревне, занятые исключительно друг другом.
Мы ходили гулять в осенний лес, издали смотрели на пастбища, а вечерами сидели у разожженного камина и бесчисленное количество раз предавались любви. Джессика – молодая, высокая, стройная, очень красивая брюнетка была создана для того, чтобы дарить счастье. Нам никто не мешал, и медовый месяц проходил как нельзя лучше.
Впрочем, спустя две недели полное уединение немного наскучило, и Джесс предложила ходить на обеды в деревню. Я горячо поддержал эту идею.
Роль ресторана выполняла большая изба, по старинке именуемая трактиром. В углу стояли деревянные бочки, обитые металлическими ободами, за стойкой почти всегда присутствовал хозяин, заодно дающий распоряжения на маленькой кухне.
Здесь бывало людно: местные жители приходили сюда вечерами выпить пива или даже чего покрепче, тут же собирались компании для обсуждений и сплетен,а в праздничные дни проводились даже танцы. Трактир по сути выполнял роль сельского клуба.
– Ты веришь в призраков?
Этот вопрос неожиданно задала мне Джесс, когда мы обедали в трактире третий раз. По правде говоря, она застала меня врасплох. Джессика знала о том, что я любил мистику, причём любил с самого детства. Несмотря на присущий скептицизм, меня привлекали другие, не похожие на наш мир вещи. Вещи, выходящие за привычные рамки. Я обожал читать произведения в жанре horror и охотно смотрел фильмы ужасов. А ещё я знал то, что Джесс категорически не разделяла моё увлечение, ненавидела все таинственное и никогда не разговаривала со мной на эту тему. Поэтому ее вопрос про призраков, заданный так внезапно, меня удивил.
– В реальности, – начал я осторожно, – существует множество противоречий. Скажем так, мне хотелось бы верить, что есть вещи, которые не укладываются в наше понимание и воображение, ведь это было бы так интересно. Но я никогда не встречал в жизни ничего мистического, да и здравый смысл говорит о том, что верить в призраков – это смешно. А почему ты спрашиваешь?
Джессика собиралась ответить, но вдруг резко осеклась и замолчала, глядя поверх моего плеча. Я обернулся, под влиянием момента на секунду подумав , что сейчас увижу в метре от себя какую-нибудь зависшую в воздухе полупрозрачную фигуру, в существование которой я только что отказался поверить.
Ничего сверхъестественного за своим плечом я не увидел, однако поняв, что привлекло внимание Джесс, едва не разинул рот.
У стойки спиной к нам стояла невысокая стройная женщина. Похоже, она вошла в трактир с минуту назад и сразу привлекла всеобщее внимание. На ней были плотно облегающие чёрные кожаные леггинсы и такая же куртка, а ноги были обуты в грубоватые сапоги на рельефной подошве. Длинные волосы оттенка красной меди струились по спине волнами , и от света висящей над стойкой электрической лампочки мерцали бликами, будто по ним перебегал огонь.
– Я же говорю вам, мисс, что мы не посещаем это кладбище, – донеслись до меня слова трактирщика, – Это дурное место, мисс. Никто из наших не согласится проводить вас туда, да и не советую, ох не советую я вам туда ходить. Возьмите лучше кружку пива, мисс, а потом погуляйте и полюбуйтесь красотами наших лугов.
Во время этого разговора немногочисленные посетители трактира прекратили хлебать выпивку, уставившись на незнакомка во все глаза.
– Из туристов. Утром приехала, поселилась в дальнем доме, – негромко пояснил своему визави пожилой мужчина за соседним столом.
– Ай да наряд, – хмыкнул тот, – Что ж, сзади она весьма недурна. Любопытно узнать, какова спереди ?
Словно в ответ на его вопрос женщина приняла у трактирщика здоровенную кружку пива и, легко держа пенящуюся посудину тонкой белой рукой, плавно повернулась.
Я ощутил волнение.
Она оказалась красива, дерзко красива. Общее впечатление усиливала аура, невидимыми лучами исходящая от неё – странное сочетание чувственности и отрешенности. Большие зелёные глаза миндалевидной формы, обведенные по контуру чёрным карандашом, были мечтательны и словно затуманены.
Незнакомка бегло осмотрела помещение. Ее задумчивый взгляд скользнул по нам с Джесс, и – я точно это заметил – задержался на моем застывшем лице гораздо дольше, чем следовало. Затем она села за ближайший пустой столик, вытащила из рюкзака небольшую потрепанную книгу и, приправляя чтение пивом, перестала интересоваться окружающим миром.
Джесс под столом толкнула меня ногой.
– Чего уставился? Женщин не видел?
Я неловко отшутился и принялся за еду, но настроение у жены уже было испорчено. Скорее всего, она тоже успела заметить долгий взгляд, которым одарила меня новая посетительница. Супруга остервенело тыкала в еду вилкой, не глядя на меня, и над нашим столом повисло холодное молчание, которое могло перерасти в ссору. Решив, что правильнее всего поскорее уйти отсюда,я наскоро покончил с горячим и достал портмоне.
– Приходите сегодня в 9 после полудня, – предложил хозяин, принимая деньги и попутно протирая стол тряпкой, – Сегодня Кейт обмывает помолвку дочери. Дочь уже давно отсюда уехала и вот теперь наконец замуж выходит, значит. Прислала письмо. Приходите! Посмотрите, как в нашей деревне умеют веселиться.
Я поблагодарил его за приглашение, и мы вышли на свежий воздух. Умиротворяющий сельский пейзаж быстро развеял дурное настроение Джессики, а когда мы вернулись в наш дом и оказались в постели, недавний неприятный инцидент был полностью забыт.
Джесс любила крепко поспать днем, особенно хорошо ей это удавалось после обеда или акта любви. Растянувшись на кровати в обворожительной наготе, она по своему обыкновению погрузилась в мир сновидений. Я долго смотрел, как она улыбается во сне, обнимая подушку… И наконец заскучал.
Спать не хотелось. Я оделся и решил в одиночестве прогуляться по окрестностям.
Больше часа бродил я по присыпанным жёлтыми листьями лесным тропинкам, затем ноги сами вывели меня к дальнему домику для гостей. От нашего дома до него было не менее двухсот ярдов, и мне явно нечего было здесь делать. Зачем я сюда пришёл? Кажется, настало время возвращаться назад. Я уже было развернулся, но тут распахнулась дверь, и в проеме показалась причина нашего недавнего разлада с Джесс.
– Привет, – поздоровалась она. У неё оказался приятный голос среднего тембра.
– Привет, – ответил я неохотно, мысленно ругая себя за то, что, будучи молодоженом, вступаю в разговор с незнакомой женщиной, в то время как моя жена крепко спит, – Как вас зовут?
– Мейдж, – она сделала шаг вперёд и, чуть приподняв подбородок (я был выше ее на полголовы), внимательно посмотрела на меня. Наши взгляды встретились.
В её затуманенных глазах внезапно вспыхнуло пламя, и я почувствовал их мощную энергетику. Взгляд будоражил и заставлял сердце биться быстрее.
Я быстро опустил глаза, что, впрочем, не сильно помогло мне справиться с неловкостью и волнением, поскольку теперь перед моим взором оказалось глубокое декольте её чёрной футболки. Промямлив, что меня зовут Алекс, и что я отдыхаю вооон в том доме вместе с женой, я замолчал, не зная, чего добавить ещё. Мейдж предложила мне присесть на деревянную скамейку возле крыльца, и я покорно сел, а она устроилась рядом, скрестив перед собой стройные ноги в грубых ботинках. На пару минут воцарилось молчание. Я старался отвести в сторону взгляд, притягивающийся к очертаниям груди, и чувствовал себя крайне неуютно. По правде говоря, во взрослом возрасте я никогда не испытывал смущения от общения с женщинами, и сложившаяся ситуация вызывала у меня лёгкое недоумение.
Когда я решился снова посмотреть в её глаза, они оказались затуманены. Огонь в них исчез.
Наконец мне удалось успокоиться и рассмотреть Мейдж внимательно. У нее была очень светлая чистая кожа без веснушек и правильные черты лица. Она была явно старше Джесс, но я не мог точно определить её возраст. На вид ей можно было дать как около двадцатипяти, так и полные тридцать. Молодая кожа странным образом контрастировала с ее глазами, в которых, казалось, заключались тайны тысячелетий.
– Зачем вы ищете кладбище? – поинтересовался я, хотя, пожалуй, в начале знакомства это был довольно неожиданный вопрос. Однако она восприняла его как должное.
– Это заброшенное кладбище очень старое – его возраст насчитывает около пяти веков. Оно находится недалеко от деревни. Судя по информации, которую мне удалось раздобыть, там должен был сохраниться один впечатляющий готический склеп. Я хочу написать его маслом.
– Вы рисуете?
Она безмятежно улыбнулась и поднялась со скамейки, быстрым движением застегивая молнию своей куртки. Я с некоторым сожалением проводил взглядом исчезнувшее декольте.
– Немного рисую. А теперь мне пора идти. И вам тоже. Мне кажется, вас уже ищут.
Моя новая знакомая оказалась права: Джесс успела пробудиться и расхаживала возле дома, высматривая меня. Но так как я частенько выходил на прогулку во время ее дневного отдыха, вопросов не последовало. Обсудив планы на остаток сегодняшнего дня, мы решили пойти на мероприятие в трактир. Может, там будет весело. В конце концов, постоянное уединение начинает надоедать даже молодожёнам.
Вечерело. Джесс и я пили чай на террасе, а лучи медленно уходящего солнца отражались в белых фарфоровых чашках. Мы смотрели друг на друга влюбленными глазами. Окружающий мир был наполнен негой и гармонией. Но… в следующую минуту все пошло иначе.
Тропинка, ведущая в деревню, проходила рядом с нашим домом. Взбивая сапогами листья, по дорожке вышагивала Мейдж. Свой облегающий костюм она сменила на другой наряд, тоже чёрного цвета: длинную юбку и кружевную блузку с расширяющимися книзу рукавами.
– Идеальный облик для поиска кладбища, как считаешь? – прошептала Джесс и вдруг окликнула соседку, пригласив ее на чай. Это могло быть жестом вежливости, но я подозревал, что моя жена просто хочет получше разглядеть гостью.
Мейдж непринуждённо уселась за стол и приняла чашку из рук Джесс. Я опасался снова увидеть чувственный огонь в ее взгляде, но в этот раз его не было. Зелёные глаза, подернутые поволокой, смотрели мечтательно и отрешенно.
Джессика назвала свое имя и, не зная о нашем состоявшемся знакомстве, представила меня Мейдж. Та, не моргнув глазом, познакомилась со мной заново, и только в ее зрачках на мгновение проскочили весёлые искорки.
Поговорив о погоде и прочей вежливой чепухе, Джесс постепенно подобралась к теме, которая почему-то стала ее беспокоить.
– Я не понимаю людей, – сказала она, которые интересуются всякой мертвечиной. Мой муж (она хозяйским жестом обняла меня за плечо и притянула поближе к себе) тоже любит кладбища. Скажи, дорогой, почему тебя это привлекает?
Я немного подумал и решительно ответил:
– Потому что это такое место, где можно прикоснуться к прошлому и в какой-то мере увидеть историю других людей. Узнать, сколько лет они прожили. Посидеть и подумать о жизни там, где царит смерть.
– Ну а вы? – обратилась Джессика к нашей гостье.
Мейдж поудобнее откинулась на стуле, ее взгляд затуманился ещё больше.
– Старые кладбища имеют особую, ни с чем не сравнимую ауру. Они окутаны ореолом мрачной торжественности. Они не несут в себе печати горя или боли свежей утраты , ведь близкие тех, кто покоится под надгробиями, сами уже давным-давно ушли в небытие. Здесь всё прах. Здесь всё тлен. Мир упокоенной смерти незыблем и молчалив. Бронзовые ангелы, разъеденные зеленью времен, расправляют свои крылья над медленно уходящими под землю чёрными могильными плитами. Статуи вдов, скорбящих над каменными гробами, покрываются мхом. Обелиски накреняются набок, словно хотят навеки прикрыть собой тех, чей покой они охраняют.
Там, где тянется цепочка фамильных склепов, царит атмосфера вечной тишины, не нарушаемой ничем. Только холодный ветер, гуляя по закругленным готическим окнам, воет протяжно и тонко.
Но иногда… если приложить ухо к земле… можно услышать шёпот мёртвых.
Произнеся этот странный монолог, Мейдж кивнула нам головой, благодаря за чай, неспешно встала из-за стола и двинулась своей дорогой.
– Она чокнутая! – с надрывом воскликнула Джесс, едва фигура в чёрном скрылась за деревьями, – я сразу об этом подумала, когда впервые ее увидела.
Мне оставалось только в этом убедиться – и вот, пожалуйста! Держись от нее подальше!
Я только пожал плечами. Описание атмосферы старых кладбищ пришлось мне очень даже по вкусу.
***
Я открыл дверь в трактир, пропуская Джесс вперёд. Веселье шло полным ходом. С полсотни человек галдели, приплясывали и обильно употребляли алкогольные напитки. Мейдж тоже находилась там, все такая же мечтательная, отстранённая и чертовски привлекательная. Она не танцевала, но мужчины всех возрастов крутились возле неё, как подростки. После плясок столы сдвинули в круг. Начался поздний ужин. Мейдж подозвала трактирщика и, вывалив ему на поднос несколько купюр (судя по загоревшимся глазам хозяина, крупных), приказала угостить всех присутствующих пивом. Это известие было встречено одобрительным гулом. Замелькали вспененные кружки, разговоры пошли ещё живее, затем кто-то вспомнил о дневном вопросе Мейдж. Таинственная атмосфера пришла на смену всеобщему веселью. Посетители трактира один за другии начали делиться страшными историями про старое заброшенное кладбище.
– Об этом погосте уже сотню лет ходит дурная молва, – громким шёпотом начал свой рассказ трактирщик, – потому что возле него бесследно люди пропадали. Бывает, уезжает вечером из деревни какой-нибудь нездешний человек да перепутает дорогу, отклонится от тропы и в сторону кладбища пойдёт. И сгинет. И до городка не доберётся и обратно не вернётся. И куда делся, не узнает никто.
– Не всегда бесследно пропадали-то, – подал голос старик с седыми усами, – находили их иногда. Да только не целиком находили. Мой приятель, давно уже покойный, в лесу надалеко от кладбища однажды наткнулся на человеческую руку обглоданную. И только он к ней подошёл поближе, она пальцами окровавленными зашевелила, будто к себе подманивала. Побледнел мой товарищ да с воплями наутек бросился.
– Брехня это всё, – отрезал Эбб, грубый здоровенный детина лет тридцатипяти. Он был одним из тех немногих нестарых местных жителей, кому не хватило желания и способностей обустроить свою жизнь за пределами деревеньки. Как я успел понять, мозг Эбба можно было целиком уместить в наперсток, зато самоуверенности в нем присутствовало с избытком. Сегодня он выбрал для себя роль скептика и был полон решимости находиться в центре внимания, периодически посматривая то на мою жену, то на Мейдж.
– Волки всех этих ваших пропавших людишек сожрали, – продолжал Эбб, – руку-то, может, твой приятель и нашёл, да вот про все остальное наврал.
– А что ты про этот случай скажешь? – вступил в разговор толстый пивовар, – Дед мой, когда молодым был, однажды с товарищем пошел по грибы. В подлеске недалеко от старого кладбища много они грибов нашли, очень много. Стали собирать, разошлись в разные стороны. Прошёл час, другой, вечерело уже. Стал мой дед друга своего звать, а не отзывается тот. Начал он его искать. Ищет, кричит, а в ответ только эхо отзывается. Между тем совсем стемнело. Хотел было дед обратно возвращаться, да понял, что заблудился. Сам тому удивился, ведь лес хорошо знал. Покрутился ещё немного среди деревьев и вдруг наткнулся на кладбищенскую ограду. Кладбище-то поди одной стороной на равнину выходит, тремя другими в лес упирается. Пошёл он вдоль ограды, чтобы до ворот дойти – ворота как раз на равнину смотрят, а оттуда до деревни легко добраться. Идёт он, идёт, а кладбище-то громадное. Какие-то звуки в сумерках мерещиться стали, будто бормочет кто. Натерпелся страху, да не знал, что дальше ещё хуже будет. Когда лес предел, стали видны ворота и показалась равнин. Вознамерился дед к дому бежать, но вдруг остановился. Показалось ему, что за воротами друг его прошёл, мелькнула за оградой знакомая одежда. Окликнул дед друга, стоит, ждёт. Ворота заскрипели протяжно, приоткрылись, выскочил оттуда дедов товарищ и бегом к нему бежит, руками размахивает. А дед мой как закричит!
– Что ж он закричал-то? – не выдержал один из слушателей, – сам искал, а нашёл, вопить вздумал?
– Да не перебивай! – сердито прикрикнул пивовар, – было там от чего завопить! Бежал дедов друг к нему быстро, руками размахивал, да вот только головы у него не было!
– Как не было? – ахнула пожилая баба и закрыла рот ладонью.
– А вот так! Одна только шея осталась со рваными ранами, из обрубка кровь во все стороны хлещет, а меж тем без головы к моему деду мчится. Не стал дед его дожидаться, побежал так, что пятки засверкали. Оглядывался несколько раз, и видел с ужасом, что не отстаёт от него труп. Только ближе к концу равнины, когда уже рядом был наш деревенский подлесок, споткнулся мертвец и упал, а дед нырнул скорей в гущу деревьев и галопом домой. После того случая он не то что в сторону кладбища – он вообще в лес ходить перестал.
Слушатели потрясенно молчали, переваривая эту жуткую историю. Наконец Эбб сказал с ехидством:
– А я слышал, Дирк, что дед твой с молодых лет за воротник заложить любил. С пьяных глаз чего только не померещится.
– Вот после того случая он и запил! – воскликнул пивовар, – Вот потому-то всю оставшуюся жизнь он топил свой страх в пивной кружке! Пропал его товарищ, даже тела не нашли потом! Ни с головой, ни без!
– Мало ли что с ним приключиться могло, – сощурился Эбб, – может, твой дед знал гораздо больше, чем всем рассказал.
– Ты на что намекаешь, скотина?! – возопил Дирк. Казалось, конфликта было не избежать, но тут еще один рассказчик, совсем старенький дедок, вмешался в спор. Он хотел поведать ещё одну историю, и все внимание разом переключилось на него. Рассказывал он хорошо и складно, и я даже подумал о том, что ему в свое время удалось каким-то образом получить нормальное образование.
– Когда я сам был молод, – начал старик, – то держал пари, что проведу ночь на том самом старом кладбище. Мне очень нравилась одна белокурая девушка, и я, поспорив с товарищами, хотел доказать ей свою необыкновенную храбрость.
На кладбище провожать меня никто не захотел. Можно было переночевать в деревенском подлеске и потом соврать, будто я был именно там, где обещал быть. И, видит бог, лучше бы я соврал.
Я пришёл на погост вечером, взяв с собой самогон. Удобно расположился на одной из поваленных надгробных плит и закурил папиросу. Несмотря на показное бахвальство, мне было не по себе, и по мере сгущения сумерек беспокойство усиливалось. Время тянулось медленно.
Наконец совсем стемнело, и только вышедшая луна освещала перекошенные кресты, отбрасывающие кривые тени. Кладбище постепенно наполнилось таинственными ночными звуками. Вкрадчиво стрекотали насекомые, а иногда невдалеке грозно ухала сова.
Внезапно мой слух различил новый звук. Казалось, поблизости кто-то скребется, и как я не старался убедить себя в том, что это мышь или какая другая живность, мне становилось страшнее и страшнее. Я уже сильно жалел, что принял участие в этом споре, и хотел было поскорее двинуться домой, но меня останавливала боязнь быть осмеянным и посрамленным.
Вдруг я услышал нечто похожее на шипение, и – ошибки быть не могло, – этот звук исходил из-под земли! Не зная, что и думать, я поднялся с плиты и начал нервно вышагивать между каменных крестов, готовясь дать дёру в любой момент.
Новый звук, громкий и явственный, раздался за моей спиной. Я резко обернулся и замер, не в силах пошевелиться от охватившего меня ужаса.
Футах в десяти от того места, где я стоял, могильная земля разверзлась, и из ямы поднялся мертвец. Иссохшая кожа обтягивала череп без глазниц, сгнившая одежда болталась лохмотьями на том, что когда-то было телом. Выбравшись на поверхность, страшный полускелет на четвереньках двинулся в мою сторону. Несмотря на отсутствие глаз, он будто видел меня. Только представьте себе эту ужасную картину: я стоял ночью один среди старых могил, а безглазый мертвец, освещаемый луной, шаркал по земле остатками пальцев и быстро полз ко мне, скаля зубы. Но самым жутким было то, что он что-то шептал!
В следующий миг слева от меня осыпалась земля, и ещё один покойник выполз в свет луны, затем показался другой. Все они смотрели в мою сторону, и от каждого из них исходило шипящее бормотание. Охвативший меня паралич наконец прошёл, и я бросился бежать, но один из мертвецов успел вцепиться мне в лодыжку. Я упал, разбив лоб о надгробие, но тут же поднялся и, с трудом вырвавшись из цепкой хватки нежити, метнулся к воротам. Ворота заклинило. В попытке открыть их я обернулся. Вся эта мертвая дрянь охотилась за мной! Самый первый был уже совсем близко, он тянул ко мне свои разложившиеся руки и что-то шептал, шептал…
Страх придал мне силы, я почти взлетел и перелез через ворота, уворачиваясь от костлявых рук смерти, а затем побежал. Я бежал не оглядываясь до тех пор, пока не добрался до своей избы.
– Ну а дальше? – с интересом спросил Эбб, – ты рассказал эту историю своим приятелям?
– Да, – со вздохом ответил рассказчик, – но только вот не поверили мне. Сказали, что вовсе я на кладбище не был. Лоб, мол, разбил, споткнувшись в лесу, а глубокие кровавые царапины на ноге мог обычный кот оставить.
Эбб хотел было и тут вставить свое едкое замечание, но слушатели уже начали наперебой обсуждать услышанное. Рассказанным историям поверили многие, хотя и не все. Те, кто верил, давали этому одно-единственное объяснение: во всем виновата нечистая сила, которая водится на старом кладбище испокон веков.
– Ну а вы, городские, – вдруг обратился к нам трактирщик, – вот вы верите в призраков и всякую нежить или же думаете, что это все деревенские пустозвонят?
– Не верю! – нервно ответила Джесс. Она была раздражена и, кажется, немного испугана.
– Я тоже не верю, – активно поддержал я супругу, хотя сами истории, рассказанные в тёмное время суток под соответствующее настроение, произвели на меня, любителя жанра ужасов, нужное приятное впечатление.
Присутствующие дружно обратили взгляды на Мейдж в ожидании её ответа. Пока говорили рассказчики, она сидела напротив меня с задумчиво-мечтательным выражением лица, расслабленно откинувшись на стуле, и, казалось, вообще была вне происходящего. Слышала ли она хоть что-нибудь?
– А я верю, – мягко ответила она.
Деревенские встретили ее слова одобрительным гулом. Больше всех усердствовал скептик Эбб, так и норовивший подсесть к ней поближе.
Мероприятие подходило к концу. Когда Джесс вышла на минутку по своей надобности, я перегнулся к Мейдж через стол и тихо спросил, неожиданно для себя самого перейдя на Ты:
– Сегодня ещё до всех этих баек про бормочущих покойников ты заявила, что на старых кладбищах можно услышать шёпот мёртвых. Ты что, действительно сама его слышала?
– Нет.
– Зачем же ты так сказала?
– Чтобы позлить твою жену, – Мейдж улыбнулась, – мне кажется, она не слишком любит сверхъестественное.
С этими словами женщина выскользнула из-за стола, оставив на радость хозяину ещё несколько радужных купюр, и покинула трактир.
***
Я долго пытался уснуть в эту ночь. Раздраженная Джесс отказалась от предложенной любви и, повернувшись ко мне спиной, быстро погрузилась в сон.
Какое-то время я лежал, прислушиваясь к ее дыханию, затем встал, оделся и вышел из дома.
Ночь стояла тихая и прекрасная, но после устрашающих застольных историй мне было немного не по себе. Когда лёгкий ветерок пошелестел листвой, я поежился. Мертвый шепот. Шепот мёртвых. Он не шёл у меня из головы.
Почему Мейдж упомянула шёпот из-под земли? Ведь на тот момент она ещё не слышала тех историй, которые позже поведали в трактире.
Странно.
Очень странно.
Она и сама странная.
Странно притягательная.
Я и сам не заметил, как направился в сторону дальнего домика. Очнулся от раздумий я уже тогда, когда до него было рукой подать.
Одно из окон было освещено. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, я подкрался к стеклу и бросил взгляд между неплотно задернутых занавесок.
Мейдж, абсолютно голая, стояла в тазике у противоположной от окна стены, и словно совершая какой-то ритуал, медленно поливала себя водой из ковшика с отбитой эмалью. Здоровенный чан стоял тут же на табуретке. Не меняя положения тела, она вытягивала руку с ковшиком, погружая его в чан, затем механическим движением опрокидывала посудину себе на грудь. Струи воды змейками стекали по гладкой коже. Глаза Мейдж были закрыты.
Затаив дыхание, я смотрел, не в силах отвести взгляд. Ее миниатюрное тело было обворожительно. Медные волосы рассыпались по белым плечам, круглые упругие груди вздымались в такт дыханию. Тонкая талия, соблазнительная линия бёдер, стройные ноги… Кровь застучала у меня в висках, как будто я был не взрослым мужчиной двадцати восьми лет, активно проводящим медовый месяц с молодой женой, а обычным подростком, никогда прежде не видевшим нагой женщины.
Ее ресницы дрогнули. Я отскочил от окна, тяжело дыша. Будучи почти уверенным в том, что Мейдж не заметила меня, я все равно устыдился своего поступка.
Я вернулся домой бегом. Когда я открывал дверь, мои щеки все еще пылали.
***
Утром Джесс пожаловалась, что вчера вечером во время застолья "отвратительная дубина Эбб", как она выразилась, позволил несколько весьма сальных шуток в её адрес. Это произошло в тот самый момент, когда я всего на пару минут выходил на свежий воздух.
– Он задирал только тебя? – поинтересовался я.
– Нет, ещё грубее он проехался по этой рыжей, – ответила Джесс с неохотой, – но она пропустила его замечание мимо ушей. По-моему, её вообще мало что беспокоит, кроме историй о покойниках.
На мой взгляд, игнорирование выходки неотесанного мужлана было бы наиболее разумной реакцией (Мейдж так и сделала), но раз мою жену так сильно задели его слова, я как достойный супруг обязан был вступиться за ее честь.
После завтрака я отправился на поиски жилища Эбба. Найти его мне удалось довольно быстро. Постучав в дверь, покричав под окнами и ничего не добившись, я уже собрался было уходить, но тут со стороны леса появился хозяин дома. Здоровенный детина был небрит и явно чем-то раздосадован, а наша дальнейшая беседа не улучшила его настроения. Как, впрочем, и моего тоже.
Переговоры были недолгими и происходили на повышенных тонах. В завершение беседы Эбб пригрозил до меня "обязательно добраться”. Я, будучи человеком воспитанным, образованным (а также значительно уступающим противнику в габаритам), пообещал отправить его в тюрьму при малейшей попытке применения силы.
Мы разошлись без удовлетворения.
– Ты на рыжую-то не пялься, городское отребье, – хмуро бросил он мне вслед, – приехал сюда с ладной бабенкой, так ещё и вторую ему подавай!
Я не повернулся и не ответил. Однако отметил про себя, что Джесс, пожалуй, согласилась бы с последней фразой этого туповатого увальня на все сто процентов.
***
После обеда Джессика по традиции отправилась спать. Меня удивило, что она снова отказалась от моих любовных притязаний,но я не стал настаивать. В моем сознании то и дело мелькали новые образы: зелёные с поволокой глаза, манящие и загадочные; изящная фигура в чёрных одеждах ; обнажённое тело со всеми его волнующими деталями.
Я не мог объяснить себе, что со мной происходит, и почему недавно появившаяся в деревне женщина вызывает у меня такой жгучий интерес. Да, Мейдж была очень красива, но ведь и Джесс отличалась необычайной привлекательностью. Нет, дело здесь было не только во внешности. Эта женщина обладала неким магнетизмом, который притягивал, завораживал и уже больше не отпускал.
Разумеется, едва моя супруга заснула, я направил свои стопы в сторону дальнего домика.
Там никого не оказалось.
Дверь была заперта на висячий замок. На маленьком грубо сколоченном столике возле крыльца я заметил лист бумаги, небрежно прижатый чёрной кружкой с недопитым чаем. Я взял листок в руки.
Это была схема местности, нарисованная чьей-то уверенной рукой. Старое кладбище обозначалось тремя крестами, по дороге к нему было отмечено несколько ориентиров типа старого дерева с толстенным стволом и длинной каменной гряды. Пожалуй, по этой карте я смог бы найти дорогу к погосту: прогуливаясь по окрестностям, мы с Джесс видели где-то вдалеке, в полях за подлеском, крючковатый вяз.
Итак, Мейдж собиралась пойти на кладбище. Но почему она не взяла с собой схему, чтобы сверять маршрут? Или она отложила поиски на потом?
Вряд ли.
Охваченный смутным беспокойством, я взял самодельную карту и отправился искать кладбище.
Найти его оказалось довольно легко. Кладбище располагалось не очень далеко, и дорога заняла у меня около получаса.
Ещё издали я увидел заостренные металлические прутья увитых плющом ворот. Мое сердце учащенно забилось, когда я, дойдя до них, потянул на себя дверцу.
Она протяжно заскрипела, нарушив безмятежную тишину и вспугнув двух ворон, которые с громким карканьем поднялись в воздух откуда-то со стороны могильных камней.
Мои ноги ступили на кладбищенскую землю. Пожелтевшая трава, росшая повсюду и высотой доходившая до колен, слабо колыхалась от лёгкого ветра. В некоторых местах в зарослях сорняков угадывались очертания упавших надгробий.
Я заметил свежую узкую тропинку и двинулся по ней вглубь кладбища.
В полной тишине шёл я мимо старых, поросших мхом плит с полустертыми надписями, мимо накренившихся каменных крестов с готическими округлыми верхушками. Здесь было очень много захоронений, и каждое надгробие, попадавшее в поле моего зрения, будто выстукивало в голове слова: “Они жили. Они умерли. Они забыты. Они никогда не вернутся”.
Никогда не вернутся?
Мне вспомнились вчерашние истории про мертвецов, вылезающих из могил, и я невольно поежился.
Кладбище было весьма обширно. Я миновал несколько раскидистых деревьев, облетающая желтая листва которых украшала потемневшие кресты, и, свернув в сторону, увидел Мейдж возле старого готического склепа.
Она стояла ко мне спиной и задумчиво водила кистью по холсту, установленному на этюднике. На ней было чёрное платье, на этот раз очень узкое, подчёркивающее привлекательные изгибы фигуры. Длинные медные волосы, поблескивая в дневном свете, волнами скатывались по спине.
Я тихо подошёл и заглянул за ее плечо.
Мейдж писала с натуры: на холсте красовались деревья, кресты и могильные плиты, но центральной фигурой рисунка являлся склеп, очертания которого ещё только начали проявляться на картине.
Несомненно, у нее был талант.
– Тебе нравится рисунок, Алекс? – спросила Мейдж , не оборачиваясь.
– Да. Почему ты решила, что за твоей спиной именно я?
Она повернула голову и посмотрела на меня затуманенным взглядом своих удивительных глаз:
– Я была уверена, что ты разберёшься в оставленной карте и придёшь ко мне.
Так вот оно что! Получается, схему нарисовала сама Мейдж, чтобы заманить меня сюда. Честно говоря, я не любил, когда моими действиями кто-то управлял, но сейчас даже не испытал раздражения.
– Дорогу на кладбище мне показал Эбб сегодня ранним утром. Через некоторое время я вернулась в дом, взяла этюдник, набросала для тебя карту и пришла сюда вновь.
Удивительно, но я почувствовал лёгкий укол ревности.
– Наверное, Эбб взял у тебя плату за услуги проводника?
В ее глазах мелькнули задорные искорки:
– Да, он хотел определенной платы. Но я дала ему денег и велела убираться.
Так вот почему старина Эбб был на взводе, когда я встретил его сегодня: рано утром он получил отказ. На минуту мне представилась картина: безлюдное место, здоровенный детина, явно страдающий от отсутствия в деревне молодых красивых женщин, и рядом с ним Мейдж в чёрном узком платье. Мейдж, чья макушка не доставала даже до плеча своего громадного спутника.
– Ты не побоялась идти с ним одна?
Она беспечно пожала плечами.
– Не побоялась. Кроме того, несмотря на показную храбрость, его смущает это старое пристанище смерти. Ну и хватит уже о нем. Лучше скажи, Алекс, что ты думаешь об этом склепе?
Склеп был внушительных размеров. Четыре узкие остроконечные колючие башни по углам двускатной крыши прокалывали своими верхушками холодный осенний воздух. Мох покрывал каменные потрескавшиеся стены, а над входом чернело маленькое круглое готическое окно. Тяжёлая дверь была тщательно заколочена досками.
– Мне кажется, он хранит в себе некую тайну, – ответил я.
Она отложила кисть, вытерла руки платком и, подойдя к одному из надгробий, любовно провела по нему пальцами.
– Старый склеп и старое кладбище всегда хранят немало тайн, и самая большая тайна – это смерть.
Смерть. Почему люди боятся собственной смерти? Да, в человеке природой заложен инстинкт самосохранения, но дело не только в этом. Смерть пугает своей неизбежностью. Для нее не существует деления на бедных и богатых, она не различает рас и национальностей. Она – единственное, чему не могут противостоять сильные мира сего. Она придёт за каждым из нас, к кому-то ожидаемо, а к кому-то внезапно.
Смерть во многом сильнее жизни. Право на жизнь предоставляется далеко не всем. Например, плод, погибший в утробе матери, лишён возможности появления на свет. А право на смерть есть у каждого живого существа, и от этого права невозможно отказаться.
Почему же человек так боится того, что неизбежно? Страх смерти вызван ее мрачной таинственностью. Что происходит после того, как человек умирает?
Христианская религия повествует о преисподней с вечными муками для грешников и райскими кущами для праведников. Сансара в индуизме предполагает переселение душ. Кто-то придерживается мнения о переходе в другое измерение. Скептики считают, что за смертью ничего не следует – одно только небытие. Некоторые люди верят в существование призраков – душ, не нашедших пристанища после смерти тела. Само количество версий относительно загробной жизни подтверждает то, что человечество до сих пор не разгадало эту загадку. И сколько бы не было мнений, нет ни одного доказательства того, что на самом деле происходит с человеком после окончания его земного пути. Никто не вернулся оттуда, куда забирает смерть. А страх неизвестности – одна из самых сильных человеческих фобий.
Я молчал, придавленный обрушившейся на меня философией смерти. Эта женщина впечатляла меня все больше и больше.
– А ты веришь в призраков? – наконец заговорил я, повторив вопрос, который задала мне Джесс позавчера.
– Несмотря на многочисленные посещения кладбищ, я ни разу не встречала ничего сверхъестественного. Но это ведь не означает, что призраков не существует. Кто знает, может, где-то они и водятся
– Вчера ты сказала, что веришь в подлинность историй, рассказанных местными.
Мейдж улыбнулась.
– Просто мне известно, откуда у них имеются в запасе такие рассказы.
– Известно?
– Да. Существует легенда об этом кладбище и о старом замке – замке, от которого на сегодняшний день не осталось и следа. Местные жители не знают этой истории целиком, им известны только фрагменты. Сама легенда появилась не в этой деревне: поселение основано около ста лет назад, а возраст кладбища насчитывает почти пять веков.
Эта история уходит корнями в прошлое одного канувшего в Лету села, которое раньше находилось по ту сторону кладбища. Кусочки легенды, вероятно, долетели оттуда до нашей деревни в 20-х годах прошлого века и начали обрастать новыми деталями.
Не стану утомлять тебя подробностями о том, как мне удалось собрать легенду целиком, но поведать ее я могу.
Я кивнул, и Мейдж, без каких либо колебаний усевшись на могильную плиту как на самую обычную скамейку, поманила меня к себе. Я устроился рядом с ней, ощущая под собой холод надгробного камня, и приготовился слушать.
***
– Несколько столетий назад милях в семи к западу от этого кладбища стоял черный замок. В нем проживал человек, которого называли Герцогом, хотя в действительности он таковым не являлся. Никто не помнил, откуда он появился в этих краях, и никто не знал, сколько ему лет, однако доподлинно известно, что жил он очень долго – столько, сколько не могут жить простые смертные.
Герцог имел обширные владения и, по слухам, был сказочно богат. Но второе было трудно подтвердить, потому что этот странный человек не имел никаких контактов с внешним миром.
На его лугах паслись стада, а на полях произрастали сельскохозяйственные культуры, но пастухов и крестьян никто не видел.
Герцог полностью находился на самообеспечении, не выходил за пределы своей территории и не общался с соседями. Наиболее любопытные и бесстрашные сельские жители, украдкой подобравшись к владениям герцога ближе к вечеру, могли увидеть его, в одиночестве прогуливавшегося среди огромных скрюченных деревьев, растущих возле замка.
Но вовсе не странная нелюдимость Герцога заставляла соседей – как крестьян, так и господ, – вздрагивать от одного упоминания его имени.
Герцог являл собой смерть.
Таинственные исчезновения, внезапная кончина крепких с виду людей – как правило, женщин, а также загадочные убийства – все нити этих мрачных событий вели к старому замку и его грозному обитателю.
Погибали торговые люди, бродяги, путники. Не каждый человек, проезжающий или проходивший невдалеке от владений Герцога, благополучно завершал свой путь. Многие пропадали, сгинув навсегда. Некоторых же находили задушенными или растерзанными. Местные жители, имевшие неосторожность находиться вдали от своих жилищ в ночное время, исчезали бесследно.
Дневной свет, впрочем, не служил защитой от сил зла, олицетворением которых являлся Герцог.
Бывало, молодых крестьянок, работавших в поле и отошедших в сторону от своих товарок, находили мёртвыми без видимых признаков насильственной смерти. То же самое происходило с теми, кто заблудился лесу.
Сельские эскулапы в этих случаях причиной смерти называли больное сердце, но местные шептались о том, что это Герцог высасывает у пойманных им людей жизненную энергию, чтобы укреплять свои силы и продлевать долголетие.
Бездыханными иногда находили крепких мужчин, при жизни пышащих здоровьем, но чаще всего жертвами становились женщины в возрасте от 17 до 50 лет, – видимо, именно слабый пол заключал в себе тот самый объем энергии, который требовался Герцогу.