Девушка лукаво улыбнулась.
– Георгий Олегович, вы, наверное, что-то путаете. Да, меня действительно зовут Настя, Настя Лаубе. Я – дочь Константина Генриховича. Но мы с вами никогда не встречались, и уж точно полюбить меня вы никак не могли.
Я задумался. Да, старый сыщик говорил, что его дочка собирается приехать в Рудановск, посмотреть, что тут да как… Если понравится, останется. Но боже мой, как она похожа на мою Настю! Может, предки моей жены имели какое-то отношение к семье Лаубе?
– Простите, – вздохнул я. – Наверное, ещё не отошёл. Долго я валялся в отключке… в смысле, без сознания?
– Почти неделю. Врачи долго боролись за вашу жизнь. Вы чудом остались в живых. Считайте, что вам очень повезло, – ответила девушка.
– Неделю! – я присвистнул.
– Ранение тяжёлое, пуля прошла рядом с сердцем.
– Вы говорите как заправский медик.
– А я и есть медик. Если быть точнее – фельдшер. Но вообще мечтаю стать врачом-хирургом. Если всё сладится, на будущий год уеду поступать в Петроград.
– Врач – благородная профессия. Вы спасаете людей.
– Вы тоже в какой-то степени врач, только спасаете людей не от болезней, а от тех, кого больше нельзя назвать человеком, – убеждённо произнесла она. – Знаете, Георгий Олегович…
– Жора, – поправил её я. – Зовите меня так, пожалуйста.
– Раз вы настаиваете… Жора, буду именно так вас звать.
– Извините, что перебил.
– Ничего страшного. Мой папа рассказывал о вас много хорошего. Вы очень помогли ему, когда взяли на работу. Он ведь едва не зачах от безделья.
– А вы чем собираетесь заниматься в Рудановске?
– Всё просто: устроилась на работу в больницу, готовлюсь к поступлению. Вот, воспользовалась служебным положением и по просьбе отца навестила вас… Папа жутко переживает, а сегодня у меня для него хорошие новости: вы наконец-то пришли в себя. Так что ждите сегодня-завтра гостей. Папа так точно придёт – ещё вчера собирался, да я его предупредила, что пока смысла нет.
– Смысла действительно никакого. Если только на моё бесчувственное тело любоваться, так в этом красоты мало.
Тут в палату заглянула медсестра.
– Настя, тебя дежурный врач зовёт.
– Мне пора, – сказала дочь Константина Генриховича. – Поправляйтесь, Жора.
– Обязательно, – пообещал я.
Перед тем, как уйти, Настя задержалась.
– Скажите, Жора, а эта девушка… ну, моя тёзка… Если вы её так любите, почему она не навещает вас?
– Потому, что её больше нет, – сказал правду я.
– Простите, – вздрогнула Настя.
– Всё нормально, не берите в голову. Вы же не знали.
Девушка кивнула и вышла.
Помню, на прежней работе обычно шутили: попадёшь в больничку – выспишься. Госпиталей мне довелось пройти немало, и ни в одном так и не удалось как следует отоспаться. Постоянно что-то мешает или будит.
Так и в этот раз: сначала полночи провалялся, погрузившись в глубокие думы, а спозаранку уже забегали-засуетились медсестрички и санитарки, так что о сне пришлось позабыть.
В палате кроме меня лежали ещё двое, все тяжелораненые, время от времени кто-то начинал стонать, да и я, наверное, давал «прикурить» медперсоналу, пока валялся без чувств.
Что касается одолевавших мыслей, все они сводились к простому, как лом в разрезе, выводу: я по-прежнему пребываю в Советской России 1922 года. Хоть какая-то стабильность в моём положении.
Если и впрямь пойду на поправку, впереди ещё куча недоделанных вещей: банды Алмаза и Конокрада ещё на свободе, да и другой сволоты – надоест выводить.
Врач при дневном обходе осмотрел меня и обнадёжил, что я на пути к выздоровлению. Рана затягивается хорошо, да и последствий оказалось не так много, как сначала думали эскулапы.
Вечером ко мне заглянули первые посетители: Леонов и Лаубе. Стоило только посмотреть на них, как стало ясно: мужики, что называется, «спелись». Оба сыщика, старый и молодой, стали друзьями – не разлей вода.
– Ну, что происходит за стенами больнички? – сразу же поинтересовался я.
– Вот же повезло с начальством, – усмехнулся Леонов. – Ещё дырку в груди толком не заштопали, а уже про дела спрашивает. Нормально всё, покуда справляемся. Сразу скажу: сводки таскать вам в палату не буду – меня за это дочка Константина Генриховича пристрелит. Настрого приказала, чтобы мы вас рабочими вопросами не беспокоили.
– Настя – умница. Она знает, как много вы для меня сделали, потому и очень переживает за вас, – подтвердил Лаубе.
– Насте, конечно, огромное спасибо за заботу, но я уж сам как-нибудь решу, чем занимать голову, – сказал я. – Я понял, что, в общем, справляетесь. Давайте тогда о частном. Филатов стрелял в меня, я в него. Что с ним?
– Похоронили, – вздохнул Леонов. – Больно метко стреляете из шпалера, товарищ Быстров.
– То есть признания в убийстве Токмакова из него теперь не вынешь…
– А зачем? Показаний Каурова вполне достаточно. Ему брехать смысла нет. Так что это убийство раскрыто, виновник понёс заслуженное наказание, – ответил Пантелей.
– Тоже верно. С Кравченко что?
– Чекисты его крутят и вертят. Нам, само собой, ничего не говорят, только Жаров вроде как намекнул, что кончики от Кравченко куда-то наверх потянулись, вплоть до Москвы.
– Ну, а сам Архип?
– Да в порядке Архип. Грозился заскочить при оказии – его ведь теперь в губернии вместо Кравченко ставят. Пока принимает дела и должность. Смушко, начальник губрозыска, каждый день звонит, о вашем самочувствии спрашивает.
– Друг мой, Аркаша Зимин, телеграмму прямо с вокзала отбил. Выехал к нам, скоро будет, – порадовал меня Лаубе.
– Здорово, Константин Генрихович! Мы без эксперта – как без рук, – признался я.
– Так и Константин Генрихович с Громом – большие молодцы! Помогли на днях по горячим следам грабёж лавки раскрыть. Хозяин на ночь запер – утром пришёл: замок сорвали, всё что можно – вынесли. Вызвал нас. Приехали мы, значит. Свидетелей как всегда – нет. Одна надежда на Грома. Тот только понюхал чуток и сразу вперёд. Мы за ним, еле поспевали. В итоге пёс привёл нас к воровской хазе, – доложил Леонов. – Остальное – дело техники.
– Надеюсь, обошлось без перестрелки? – посмотрел я на своего зама.
– Какая перестрелка! – махнул тот рукой.
– Эти придурки на радостях самогонки нажрались, мы их буквально голыми руками взяли. Они только на второй день в себя пришли, причём уже за решёткой. Сейчас показания дают. Оказывается, это не первая кража.
– Почаще б такие раскрытия, – порадовался я за своих.
Мы бы ещё посидели-поболтали, но явилась грозная постовая медсестра и попёрла моих посетителей из палаты. Оказывается, мне нельзя докучать (хотя какая уж тут докука – скорее наоборот) больше пятнадцати минут.
Мужики вышли, оставив в палате дежурный набор гостинцев, а я снова предался скуке. Больничная жизнь для идущих на поправку пациентов наряду с хроническим недосыпом всегда несёт в себе и такую неотделимую составляющую, как тоска. Ты тупо лежишь на койке и в промежутке между процедурами понимаешь, что, собственно, заняться-то и нечем. Читать, даже газеты, почему-то не разрешили. На разговоры по душам тоже как-то не тянуло.
Кое-кто из больных пытался флиртовать с медсёстрами, причём без особого успеха. А я не мог прогнать из головы образ так удивительно похожей на мою покойную супругу Насти. Не мог поверить, что это – совсем другой человек.
Внутри забеспокоились, заворочались прежде забытые чувства. Сначала охватил острый приступ ностальгии. Я снова вспомнил, как мы когда-то познакомились, как сыграли свадьбу, как мне долго пришлось завоёвывать доверие у её отца. А вот тёща у меня оказалась просто золотой. С первого дня сказала, что всегда будет на моей стороне, так и произошло.
Какая бы кошка не пробегала между мной и Настей, тёща никогда не подливала масла в огонь и старалась загасить конфликт.
На следующий день я уже начал вставать и потихоньку ходить, держась за стену коридора. Эти маленькие самостоятельные вылазки из палаты действовали лучше любого лекарства.
Иногда, в часы дежурства, ко мне заглядывала Настя Лаубе. Мы выходили в небольшой парк, примыкавший к больнице, и прохаживались по аллейке в тени деревьев.
Девушка оказалась интересной собеседницей. Мы могли обсуждать самые разные темы, от искусства до политики. А я… я с ней чувствовал себя прежним Георгием Побединым и, когда гулял с Настей по парку, словно возвращался в прежние времена супружеской жизни.
Иногда возникало желание рассказать девушке всю правду о себе: что я в действительности совсем не тот, кем меня считают, что по загадочной причине оказался перенесённым в прошлое, и вдобавок – в молодое, но всё же чужое тело. И что случилось с настоящим Георгием Быстровым – большая загадка для меня.
Я всё больше склонялся к мысли, что он умер, погиб перед тем как мою душу или разум, даже не знаю, как это точно назвать, заперли в его телесной оболочке.
Все нуждаются в человеке, с которым можно быть откровенным. Я – не исключение.
Потом здравый смысл брал своё. С какой стати мне грузить Настю чужими, в сущности, проблемами? Стоит ли открывать лицо?
Что она подумает обо мне? Скорее всего, примет за психа и будет считать таковым до конца моих дней.
Так что закроем этот вопрос раз и навсегда.
Надо смириться с тем, что здесь я был, есть и буду тем самым Быстровым, начальником рудановской милиции.
И у меня тут появились настоящие друзья.
Я не телепат, не умею читать чужие мысли. Но когда у тебя за спиной жизненный багаж в полвека, начинаешь постепенно разбираться в людях, даже в молоденьких девушках.
Не могу сказать, что Настя вдруг меня полюбила. Любовь – чувство, которое хоть и может зародиться сразу, однако проверяется временем. Если подобрать точную характеристику – я понял, что тоже стал ей интересен. Поэтому она с явным удовольствием приходила на эти маленькие прогулки, которые я в шутку стал называть для себя свиданиями. Однако, может, не такая уж это и шутка?
Она больше не спрашивала меня о той Насте, что осталась в прошлой жизни, и я был за это ей благодарен. Иногда не стоит ворошить то, что было так далеко, что иногда кажется уже хорошим, добрым, но всё-таки сном.
Чувствуя нарастающую симпатию к девушке, я вдруг осознал для себя, что не совершаю измены по отношению к моей Настеньке. Любовь к ней никуда не ушла, но при этом вдруг открыла двери для чего-то нового, такого же светлого.
Я, пятидесятилетний мужик, прошедший огонь, воду и медные трубы, по роду профессии привыкший подозревать всех и каждого, решил идти этому чувству навстречу.
Даже если Настя не ответит взаимностью…
Эта идиллия могла продолжаться долго, но на то и жизнь, чтобы давать нам хорошую встряску.
Я пришёл в парк чуть пораньше – Настя задерживалась возле нового пациента. Внезапно кто-то подошёл ко мне сзади и тихо произнёс:
– Товарищ Быстров, здравствуйте.
Я узнал голос, он принадлежал племяннику Смушко – артисту, который получил от меня спецзадание устроиться в губернское отделение «Главплатины» и привлечь к себе внимание бандитов. Я возлагал большие надежды на него. С помощью этого парня я собирался стравить две главные банды в округе.
Племянник Смушко идеально подходил для этой роли.
– Рад вас видеть, Александр! – сказал я.
Мы пожали друг другу руки.
– Вот, узнал, что вы в больнице, потому и пришёл сюда. Надеюсь, нас тут не увидят, – произнёс молодой человек.
Он вёл себя на удивление смело. На его месте я бы точно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Давайте всё же отойдём подальше, тут есть пара укромных местечек, – предложил я.
За последнее время я успел изучить парк вдоль и поперёк.
Мы спрятались за развесистой кроной дерева, подальше от любопытных глаз. В это время тут мало кто ходит, но предосторожность никогда не бывает лишней. Особенно в нашем ремесле.
– Я так понимаю, вы здесь не ради того, чтобы меня навестить, – произнёс я.
Юноша кивнул.
– Так и есть, товарищ Быстров. У меня новости: на меня вышли сначала люди Алмаза, а потом и Конокрада. Что будем делать дальше, Георгий Олегович?