Костями продрогших деревьев ощетинилось скучное утро,
Заскулило от давящих спазмов, соседской возней заскрипело.
Разбрелись по углам-лабиринтам ночные горе-сказители.
Я опять поднимаю с дивана свой помятый шаблон чёрно-белый.
Сажусь в катафалк многоместный, набитый гробами-домами,
На крышках лежат мёртвым грузом ритуальные маски-гримасы.
Арлекины подземного цирка покойникам дарят билеты,
На последнее громкое шоу, где в зверей превратятся паяцы.
С фонарных столбов горбоносых свисают тепличные дети.
Они прятали плюшевых мишек за сценой театра-абсурда.
Не вписались клёклой наивностью в жесткие, взрослые игры.
И ушли с посиневшими шеями на другой конец перехода.
Торгуют собой на дорогах сухопутные Девы-Горгоны,
Истекают слюной ядовитой кудрявые волосы-змеи.
Играют чужими страстями, совершенствуя формулу смерти.
Почитателей хищных промежностей превращают в грязные камни.
Колокольная дрожь безразличия рисует схему распада.
Стреляют в тире без промаха кресты, полумесяцы, звёзды.
Блаженные больше не плачут, одевают парадные фраки,
Растворяются в собственном свете, оставляя сердца на погосте.