Они выпили весь алкоголь, который привёз из города Стэф. Или правильнее называть его Степаном? Причём шёпотом и с восторженным придыханием! Арес на всякий случай уточнил. Потому что одно дело – планировать сомнительную авантюру с весьма обеспеченным, но ноунеймом, и совсем другое – расследовать дело почти столетней давности с самим Степаном Тучниковым!
– Называйте меня Стэфом, – ответил он, разливая по бокалам остатки вискаря и вина. Затем глянул на притихшую Аграфену и добавил: – И на «ты».
Она пожала тощими плечами.
– На «ты», так на «ты». В конце концов, не такой уж вы… не такой уж ты старый.
– Я вообще не старый, – усмехнулся Стэф, а потом добавил: – Разве что с точки зрения двадцатилетних девиц.
– С точки зрения двадцатилетних девиц ты тоже ещё ничего, – хмыкнула Аграфена.
Вот как у неё получалось общаться со Стэфом так легко, не заискивая и даже не заигрывая? А она не заигрывала. Арес был в этом почти уверен. И этот факт его почему-то радовал.
– Но бородень у тебя – отстой, – продолжила Аграфена, залпом допив вино. – Это типа для конспирации, да?
– Типа того, – усмехнулся Стэф. – Далеко не все такие зоркие, как ты, Феня.
Она снова пожала плечами.
– Суперспособность у меня такая – лица людей запоминать. С младых ногтей за любой личиной вижу реального человека.
– Личина – это фигурально? – поинтересовался Арес.
– И фигурально, и буквально! В детстве кто бы в Деда Мороза не нарядился, какую бы бороду не нацепил, как бы голос не менял, а я всегда знала, что дед не настоящий, что это очередной папенькин знакомый. Даже обидно!
Аграфена осторожно поставила пустой бокал на перила.
– Чего тебе обидно, Аполлинария? – спросил Арес.
Она посмотрела на него с ленивым неодобрением. Злиться в этот благостный момент ей явно не хотелось. Впрочем, как и ему язвить. Как-то само собой получилось, по инерции.
– А того мне обидно, Павлуша, что не было в моем детстве чуда и настоящего Деда Мороза. Все дети как дети, а у меня постоянные сомнения и поиски истины.
– Хочешь сказать: Стэфа ты сразу раскусила?
Аграфена кивнула.
– Около ресторана, что ли, срисовала?
– Именно.
Стэф усмехнулся. И в этой усмешке Аресу снова почудился заговор. Но вечер был прекрасен, вискарь хорош, а компания душевна, и он промолчал. Впрочем, молчал недолго – любопытство взяло своё.
– Вот я одного не могу понять!
Аграфена и Стэф посмотрели на него выжидающе.
– Ты же олигарх, меценат и вообще легенда.
– Спасибо за столь лестную оценку.
– А разве олигархам, меценатам и легендам не положена толпа телохранителей?
– Может быть. – Стэф пожал плечами.
– Так почему ты попёрся в эту глухомань один?
– Я не один. Я с тобой.
– Считаешь, этого достаточно?
– Для той жизни, которой я сейчас живу, вполне.
– Тебя в монастыре эти несколько лет держали? – Арес решил, что обстановка вполне располагающая для расстановки всех точек над «и». – Ты ж пропал со всех радаров! Типа просветлялся и все дела?
– Типа того. Только для просветления монастырь – не обязательная опция. Есть много других интересных мест.
– Например?
– Ну вот хотя бы это! – Стэф кивнул в сторону болота, над которым уже сгущались сумерки. – Очень любопытное место, мне кажется.
– И тебя сюда тянет, потому что тут твои корни? – спросила Аграфена.
Стэф бросил на неё рассеянный взгляд.
– Ты родом из этих мест? – уточнила она.
– Я нет, но мой дед как раз отсюда.
– Тот дед, который Степан? Которому некая Стеша почти сто лет назад написала записку?
– Да.
– Очень романтично! – восхитилась Аграфена и тут же спросила уже совсем другим деловым тоном: – А с чего ты взял, что записка адресована твоему деду? Как ты это понял?
– Ага, хотелось бы конкретики! – поддакнул Арес. – На каком этапе ты решил, что записка предназначалась не какому-то абстрактному Стёпе, а именно твоему деду?
– На каком этапе? – Стэф ненадолго задумался, а потом ответил: – Увидев фляжку, я сразу понял, что это не просто особенная вещь, а моя особенная вещь.
– То есть на аукцион ты пришёл специально за ней? – спросил Арес.
– Нет, на аукцион я пришёл по привычке. Никогда не знаешь, что можно найти на таких мероприятиях.
– Он коллекционер! – сказала Аграфена с такой гордостью, словно Стэф был не просто коллекционером, а как минимум её любимым дядюшкой.
– Коллекционер, – согласился Стэф. – Только коллекция у меня специфическая.
– И как ты понял, что эта фляжка для тебя особенная? – не унимался Арес.
Он до сих пор не мог взять в толк: как умудрился облажаться с предпродажной подготовкой, почему не заглянул внутрь фляги.
– Ну, увидел и как-то понял. А потом взял её в руки и убедился окончательно, – сказал Стэф.
– Ты ж не открывал флягу на аукционе. Я за тобой следил.
– Не открывал. Открыл уже дома.
– И нашёл записку абстрактной Стеши абстрактному Степану?
– Да.
– А дальше? Как ты понял, что они не абстрактные? – Это уже не выдержала Аграфена. Ей тоже было интересно.
– То, что записка важна для меня, я понял почти сразу. А что Стёпа и Стеша не абстрактные, я догадался, когда ты, Арес, назвал место, где нашёл флягу.
– И всю дорогу молчал? – укорил его Арес.
– А должен был сразу же рассказать тебе про особенные вещи? – Стэф глянул на него с ироничной усмешкой. – И ты бы поехал со мной после этого?
– Если бы ты сразу раскрыл своё инкогнито, поехал бы вообще без вопросов!
– Так неинтересно. – Стэф поскрёб бородень.
– А кто она такая, эта Стеша? – спросила Аграфена. Похоже, слушать про людей ей было интереснее, чем про какие-то артефакты. В этом Арес был с ней не согласен, но перебивать не стал, навострил уши. – Она твоя… бабушка?
– Афиногена, ну ты даёшь! – Арес хлопнул себя по коленкам, хотя хотелось хлопнуть её. – Как она могла быть его бабкой, если пропала во время войны?! – Он перевёл взгляд на Стэфа и уточнил: – Она же пропала?
– И что помешало бы ей пропасть после рождения ребёнка? – резонно возразила Аграфена. – Мало ли какие там были обстоятельства!
– Она не моя бабка. – Стэф покачал головой. – Мой дед был женат всего один раз и точно не на ней.
– Тогда кто она такая? – не унималась Аграфена.
– Думается мне, что она была его первой любовью. В сорок первом его не взяли на фронт из-за слишком юного возраста. Мой дед тогда был моложе, чем вы сейчас. Какое-то время он был в подполье, участвовал в диверсии на железной дороге, получил ранение, чудом выжил. Он о ней почти никогда не рассказывал.
– О ком? О Стеше? – спросила Аграфена. Её синие глазюки затуманились то ли от выпитого вина, то ли от нахлынувших сантиментов.
– Да. – Стэф кивнул. – Мне кажется, дед не хотел расстраивать бабушку. Он её очень любил. Но пару раз всё же обмолвился, что жизнь ему спасла девушка по имени Стефания. Была она то ли медсестрой, то ли доктором. Дед не вдавался в подробности, а я был слишком мал, чтобы интересоваться такой древней историей.
– И романтического подтекста не уловил, – сказала Аграфена шёпотом.
Стэф мотнул головой.
– Я даже сейчас не уверен, что романтический подтекст был.
– Но ты ведь навёл справки? Не может быть, чтобы не навёл! – Аграфена посмотрела на него с недоверием.
– Справки навёл, но толком ничего не узнал. Точно известно одно – она не местная. Имя довольно редкое. Я пробил его по здешним архивам. А свидетелей, как вы понимаете, уже практически не осталось. Эта Стеша словно из ниоткуда взялась! Из ниоткуда взялась и в никуда исчезла.
– А где они встретились с твоим дедом? – спросила Аграфена задумчиво. – Ну, где она ему жизнь спасла? Он рассказывал?
Стэф задумался, а потом как-то не слишком уверенно ответил:
– На болоте, наверное. Он с товарищами прятался на болоте от немцев.
– Просто на болоте? – в голосе Аграфены послышалось сомнение. – Знаешь, наше болото не располагает к прогулкам. И никогда не располагало. Местные после захода солнца туда вообще не суются.
– Он говорил про какой-то домик. Охотничий домик на болоте. – Стэф замолчал, нахмурился.
– Уж не тот ли это домик, который ты видел? – спросил Арес.
– Где видел? – встрепенулась Аграфена. – Ты был в домике на болоте?
Стэф покачал головой.
– В реальной жизни нет. Только во сне.
– У тебя ещё и сны вещие! – без тени сарказма в голосе восхитилась Аграфена. Аресу даже стало обидно, что все восторги сегодня вечером достаются исключительно Стэфу.
– До недавнего времени ничего похожего за собой не наблюдал. Так что там с домиком? Есть такой?
– Есть. – Аграфена кивнула. – Но далеко отсюда, в глубине болота.
– И ты там была?
– Нет, но мне про него рассказывали.
– Кто?
Аграфена бросила полный сомнения взгляд на Ареса. Он подмигнул ей ободряюще, и она решилась.
– Марёвки. Про домик на болоте мне рассказали марёвки.
Стэф удивлённо присвистнул и с недоверием в голосе переспросил:
– Марёвки? Маленькие твари, которые так и норовят сожрать твой мозг?
– Мой мозг они сожрать не пытались, – сказала Аграфена обиженно. Обижалась она за марёвок или за себя, было непонятно. – Со мной они вели себя очень даже прилично. Мы подружились. Не сейчас, а раньше, когда я была ещё маленькой. Помнишь, я тебе рассказывала? – Она ткнула Ареса локтем в бок.
– Склерозом пока не страдаю. – Он поморщился, посмотрел на Стэфа. – Агафья их реально видела.
Аграфена фыркнула и залепила ему подзатыльник. Увесистый такой. Видать, сказывались гены папеньки-боксёра.
– В детстве я заблудилась на болоте. – На Ареса она принципиально не смотрела, рассказывала только Стэфу. – Ну, не совсем заблудилась, скорее заигралась. И они меня нашли. Их было двое – мальчик и девочка, лет шести-семи. С виду дети как дети, только босые. Но мне тогда, честно говоря, было по барабану, как они одеты. Мы играли, болтали, а потом они вывели меня сюда.
– Сюда – это куда? – уточнил Стэф. – К Змеиной заводи?
– Да.
– А потом? Ты с ними ещё встречалась?
– Нет.
– Но про домик они тебе рассказать успели?
– И про домик, и про рыбу-Марь, и про угарников.
– Что за угарники? – спросил Арес. – Про угарников ты мне не рассказывала.
– Я тебе, Павлуша, больше вообще ничего не расскажу! – огрызнулась Аграфена.
– Ишь, мстительная какая. Мстительная и обидчивая!
– А ты дурак!
– Хорош, ребята, – осадил их Стэф мягко, но таким тоном, что препираться расхотелось. – Феня, расскажи, что за угарники?
– Персонажи местного фольклора. Фольклор у нас богатый, если вы ещё не заметили. – Аграфена приосанилась, как сказитель, готовый поведать благодарным слушателям удивительную сказку.
– Мы заметили, – заверил её Арес. Ему очень не хотелось, чтобы голос звучал заискивающе, но явно не получилось. Уж больно интересно было узнать про угарников. – Кстати, твои марёвки нами чуть не поужинали.
– Тобой-то, по ходу, точно перекусили! – фыркнула Аграфена. – Стэф, он мозгами всегда был слаб или только в последнее время? Марёвки – они такие. Они мозг едят не буквально, а фигурально…
– Совсем как ты… – огрызнулся Арес.
Стэф отмахнулся от него и спросил у Аграфены:
– Фигурально – это как?
– Фигурально – это значит, что марёвки высасывают из человека воспоминания, эмоции и, наверное, саму душу.
– Ты видела, какие зубищи у этих славных детишек?! – снова не удержался Арес.
– Не видела! Я вообще ничего из того, что ты про них рассказывал, не видела! Нормальные они со мной были! Слышишь ты?
Стэф кинул на Ареса предупреждающий взгляд и задал новый вопрос:
– А как высасывают?
– Ну, как-то! Языки у них очень длинные. Присасываются они этими языками либо к грудной клетке, вот сюда! – Аграфена ткнула себя пальцем в тощую грудь. – Либо сзади к шее.
– А ты откуда знаешь?
– А мне дед Феликс рассказывал. Только я тогда думала, что это просто страшные сказки. Я марёвок из его рассказов со своими болотными друзьями вообще долгое время не соотносила.
– У деда был рубец на груди, – сказал Стэф задумчиво. – Круглый след в области грудины, словно от ожога. Он не любил про него рассказывать. Предпочитал говорить про пулевое ранение и Стешу.
– Хочешь сказать, они его тоже того? – спросил Арес.
– Чего того? – возмутилась Аграфена, словно дед Стэфа был и её дедом. – Если бы его того, то он бы с болота не вышел. А если и вышел, то полным идиотом. Мне так дед Феликс рассказывал. Он одного такого видел.
– Какого такого? Высосанного марёвкой? – спросил Арес.
– Да. Это был партизан… – Аграфена замолчала, а потом вскочила на ноги. – Стэф, это был один из тех мужиков, с которыми твой дед подорвал железную дорогу! Дед Феликс так и сказал тогда: партизан было трое, скрылись они на болоте. Одного, совсем молодого, ранили, и его спасла какая-то… Стеша.
Она замолчала, уставилась на них с изумлением.
– Тебя, похоже, тоже марёвки куснули, – сказал Арес сочувственно. – Ты забыла это все, что ли?
– А зачем мне было это помнить? – Аграфена передёрнула плечами. – Где я, а где партизаны, Павлик? Вот начала вам рассказывать и вспомнила.
– И что с высосанным партизаном? – спросил Стэф. – Что с ним стало?
– Повесили, – сказала Аграфена. – Дед Феликс говорил, что его повесили в назидание остальным. А перед этим пытали. Хотели, чтобы он выдал товарищей. А он не просто их не выдал, а даже слова не вымолвил. И выглядел так… – Она нахмурилась. – Как оболочка без души он выглядел. Так мне дед Феликс рассказывал. И про марёвок он мне примерно тогда же поведал.
– Мой дед не был похож на оболочку без души. – Стэф поскрёб бороду. – Нормальный он был мужик. Очень крепкий и очень здравомыслящий. Не думаю, что его на болоте куснули. Но в тот домик нам обязательно нужно наведаться.
– Ты думаешь, она там? – почти шёпотом спросила Аграфена.
– Кто? – Стэф посмотрел на неё с интересом.
– Стеша. Ты же сказал, что она пропала без вести и что мы будем её искать. Мы будем искать её тело? Не подумайте ничего плохого! – тут же добавила она и бросила на Ареса предупреждающий взгляд. – Я умом не повредилась. Просто болото у нас торфяное, тут есть все условия для… – Она сделала глубокий вдох, а потом решительно продолжила: – Для мумификации.
– Ты сейчас, Афанасия, намекаешь, что мы будем искать на болоте мумии? – спросил Арес.
– Я не намекаю, а выдвигаю версии. – Аграфена расправила плечи. – На болоте пропало очень много людей. Вряд ли есть официальная статистика, но счёт идёт на десятки, если не на сотни. И ни один из пропавших не вернулся.
– Ты же вернулась.
– Я не пропадала! Я ходила гулять! А тебе, Павлентий, про людей явно не особо интересно. Тебе подавай клады да раскопки. Ты ж у нас чёрный копатель!
Из её уст это прозвучало на удивление оскорбительно. Словно Арес был каким-то стервятником, этаким расхитителем могил.
– А ты у нас диванный психолог! Всё знаешь и про людей, и про их мотивы!
– А что про тебя знать? – Аграфена подбоченилась. – У тебя всё на лбу написано!
– Феня, – тихо, но твёрдо оборвал её Стэф, – ничего у него на лбу не написано. Не выдумывай.
Арес посмотрел на него с благодарностью. Вот она, настоящая мужская солидарность!
– Что касается поисков. Предлагаю начать с домика на болоте, а там будет видно.
– Зачем нам эта выдра? – спросил Арес раздражённо. – Ты же видел домик во сне? Доберёмся как-нибудь без посторонних.
– Эта выдра, – процедила Аграфена с ядовитой усмешкой, – не только ориентируется на болоте, но и знакома с местной фауной.
– Это ты марёвок фауной называешь?
– И случись что, только она одна сумеет с ними договориться! – припечатала Аграфена, проигнорировав его вопрос.
– Не факт, – не стал сдаваться Арес. – То, что они не сожрали тебя при первой встрече, ещё ни о чем не говорит. Во-первых, ты могла показаться им слишком тощей и невкусной. Во-вторых, они могли перекусить кем-то до тебя. В-третьих, может они принципиальные монстры, которые не едят детей? А сейчас ты хоть и тощая, но уже не маленькая. Что, если они вообще забыли про ту вашу дружбу?
– Они не забыли, – сказала Аграфена.
– Какая-то необоснованная уверенность. – Арес мотнул головой. – В любом случае, мне не хотелось бы проверять на практике, сколь сильно твоё влияние на местную нечисть.
– Можешь с нами не ходить! – Аграфена демонстративно отвернулась. – Слабакам на болоте не место!
– Ты обещала рассказать, кто такие угарники, – вмешался в их перепалку Стэф. Одной фразы хватило, чтобы накал страстей моментально утих. Топор войны был не зарыт, но на время отложен в сторону.
– Угарники – это нежить, – сказала Аграфена. В её голосе ещё слышалось раздражение, но с одной эмоции на другую она переключалась с поразительной лёгкостью. – Наверное, ещё более опасная, чем марёвки. Угарники живут на торфяниках. Ну, по крайней мере, там их обычно видели. И приходили они именно с той стороны.
– И что они собой представляют? – продолжил допытываться Стэф.
Аграфена задумалась, а потом сказала:
– Сама я их не видела. Мне рассказывал дед Феликс.
– А он видел? – не удержался Арес.
Аграфена проигнорировала его вопрос, смотрела она только на Стэфа.
– Дед Феликс видел их всего один раз. Одного из них. Это… – Аграфена замолчала, подбирая правильные слова. – Это головёшки. Ходячие обгоревшие мертвецы. Очень опасные, беспощадные.
– Откуда они берутся? – поинтересовался Стэф. – Они тоже порождения болота?
– Они порождения пожара. Я не уверена, но, кажется, дед Феликс рассказывал, что угарниками становятся те, кто попал в огненные ловушки на торфяниках. Это такие подземные полости, которые остаются на месте выгоревшего торфа. Иногда их можно обнаружить по поднимающемуся дыму, а иногда они вообще не видны. В них запросто можно провалиться. И тогда всё, конец. Проваливается живой человек, а на поверхность выбирается уже угарник. И ничего человеческого в нем больше нет. Это беспощадные и вечно голодные твари, способные сжечь заживо любое существо. Дед Феликс говорил, что в окрестностях торфяников не водится абсолютно никакой живности. Звери чуют угарников и обходят их стороной. Даже тогда, когда те спят в своих подземных норах.
– Жуть какая! – сказал Арес, а потом вскочил на ноги и посветил фонариком на порог дома. – Что-то мне подсказывает, что вот это они и есть!
Луч фонарика скользнул по выцарапанным на тёмном дереве рисункам. Аграфена встала рядом, посмотрела на порог.
– Ну, все сходится! – продолжил Арес. – Вот марёвки, вот угарники, вот реликтовая змея, чью черепушку мы бережно храним на полке в кладовке, вот чудо-рыба! Осталось узнать, что это за собачки!
Луч фонаря замер на изображении то ли собаки, то ли волка.
– А это они! – зловеще прошептала Аграфена.
– Кто они? – спросил Арес, помимо воли тоже переходя на шёпот.
Ответом ему стал далёкий вой. Хотелось бы сказать, что волчий, но разве волки могут выть так жутко?
– Они, – повторила Аграфена и поёжилась. – Псы Мари.
Её длинные пальцы скользнули по набалдашнику посоха, который ещё совсем недавно был театральным реквизитом. Чешуя на загривке остроухого пса сверкнула зеленью.
– Псы Мари – это тоже её твари.
– Твари Мари… – пробормотал Арес. – Какая прелесть! Они тоже опасны?
– Очень. Они крупнее и опаснее обычных волков. Они живут на болоте, отлично плавают и… – Аграфена замолчала, словно собираясь с духом: – Их невозможно убить.
– Обычными пулями? – тут же поинтересовался Арес. – Они типа оборотни?
– Нет. – Аграфена мотнула головой. – Они не оборотни. Насколько я знаю, их появление никак не связано с полнолунием. Но убить их почти невозможно. В последний раз их видели лет двадцать назад. Они тогда напали на колхозный табун. Лошадей погнали в ночное. Это такой выпас…
– Мы знаем, что такое ночное, – перебил её Арес.
– Так может, ты и расскажешь, что тогда случилось? – Синие глазюки Аграфены гневно сверкнули в свете направленного на неё луча фонарика. – И убери свой дурацкий телефон!
– Прости. – Арес погасил фонарик. – Продолжай.
Ссориться с Аграфеной на самом интересном месте было не с руки. Странно, что он вообще с ней ссорился. Не водилось за ним такого раньше. Наверное, особенности местного воздуха.
– Табун подошёл слишком близко к Змеиной заводи. Пастухи задремали, и несколько лошадей забрели на болото. Их нашли утром. Вернее сказать, их обглоданные скелеты. Какой-то умник в сельсовете решил, что в округе орудует обычная волчья стая. К тому времени болото себя почти никак не проявляло. Люди начали забывать. Кинули клич, пригласили на облаву охотников из города. Среди местных дураков не нашлось. А залётных пытался отговорить дед Феликс, говорил, что псы Мари взяли свою дань и теперь надолго успокоятся. Но кто ж будет слушать выжившего из ума старика? – Аграфена поморщилась, словно от боли, а потом с любопытством посмотрела на Стэфа, спросила: – Ты ничего про это не слышал?
Стэф как-то неопределённо мотнул головой.
– Эту вылазку прозвали волчьей охотой. Вот только в ней охотились не на волков. В ней охотились волки. На болото ушли тринадцать человек, а вернулся один. Тела остальных, то, что от них осталось, собирали целый месяц. Четверых так и не нашли. А выживший рассказывал такие страсти… – Аграфена поёжилась, и Арес едва удержался, чтобы не обнять её за тощие плечи. – Тех волков не брали пули. Не всех, но некоторых. И не потому, что пули обычные, а потому, что волки необычные. – Она снова погладила набалдашник посоха. – Некоторые из них были словно в броне. Так сказал тот человек. Он сказал, что их тела покрывала чешуя, и от этой чешуи отскакивали пули. Он сказал, что люди сами виноваты. Какому охотнику не захочется заполучить такой трофей? Стая не нападала. Волки отходили вглубь болота, словно заманивали. Можно было остановиться, вернуться на исходную, но азарт взял своё. Дед Феликс сказал, что того охотника оставили в живых специально, в назидание. Он был свидетелем. Он должен был донести до остальных предупреждение.
– Какое? – не удержался Арес.
– Никто не должен соваться на болото. Это её территория. И территория эта надёжно охраняется, – очень серьёзно сказала Аграфена. – Вы можете не верить в марёвок и угарников, но вы не сможете проигнорировать двенадцать растерзанных людей. Понимаете?
Арес и Стэф молча кивнули. Аргумент был вполне весомый. Словно в подтверждение слов Аграфены, снова завыли волки. Или не волки, а болотные псы? Псы Мари…