Дорогая Мартина!
Из городка под названием Реддич мы выехали в 8 часов вечера – почти на час позже установленного времени. Пассажиры никак не могли погрузиться в дилижанс и разместить свой багаж под сиденьями. Как обычно бывает в таких маленьких поселениях, билетов продали в два раза больше, чем имелось мест, а каждый чемодан вполне мог сойти за отдельного пассажира. Мне стало жалко лошадей, которым предстояло везти весь этот груз по сырой и разбитой сельской дороге, но отказаться от своего места я не мог – в колледже меня ждали на следующий день вечером.
Наконец, кое-как все уселись. Багаж погрузили на крышу и обвязали верёвками, что, однако, вряд ли могло способствовать сохранности наших вещей в таких некомфортных условиях. Я переживал за свой саквояж – мне пришлось отдать его служителям, хотя я вполне мог бы держать его на коленях. Дело в том, что внутри дилижанса было так тесно и так много народу, что мне пришлось взять на колени чьего-то ребёнка. Уверяю тебя, Мартина, что я не лгу. Некая дама с тремя маленькими детьми без лишних разговоров сунула мне одного из своих отпрысков, пробормотав что-то, чего я даже не понял, но что, очевидно, являлось вежливой просьбой помочь ей управиться с многочисленным семейством. А я так растерялся, что не смог ей отказать! И всю дорогу мне пришлось ехать, держа на коленях сопливого мальчугана лет трёх, который то вертелся, то плакал, то требовал леденцов, которых у меня не было, то звал мать, то сучил ногами, то шмыгал носом, то спал. Надо ли тебе говорить, что всю ту ужасную ночь я не сомкнул глаз!
К сожалению, дилижанс – единственный способ путешествовать в этих местах, если не по силам нанять транспорт для себя одного. Очень, однако, надеюсь, что я проехался в этой адской машине первый и последний раз в жизни. Обратно я лучше пойду пешком, чем снова усядусь в этот душный, тёмный, пахнущий пылью и потом ящик, набитый людьми, которые сидят, спят, и едят чуть ли не друг у друга на головах. А ещё дети со своим криком! И запах пота от многочисленных тел, закутанных в сукно и шерсть, трущихся друг о друга. Бррр! Прости, моя дорогая, что вынужден писать тебе о столь низменных вещах. И ведь это только начало моей истории!
Мы должны были прибыть на станцию Кингс-Линн в 9 утра, но на самом деле тряслись до самого обеда. Кучер, извиняясь, объяснил, что дороги размыло и лошадям тяжело двигаться с установленной предписаниями скоростью. Я едва слышал его оправдания. Ночь была ужасна и утро оказалось ничуть не лучше. С помощью кучера я стащил свой саквояж – к счастью, не пострадавший – с крыши дилижанса и поковылял к деревянному зданию станции, едва держась на ногах от усталости. Надо сказать, что я был единственным пассажиром, который покинул это чудовищное средство передвижения. Остальные несчастные потряслись на нём дальше.
Погода была серая, влажная и туманная, небо выглядело неприветливо и сонно, а станция Кингс-Линн оказалась крошечной деревушкой в два десятка убогих домишек. Только здание ратуши было сложено из камня, очевидно, лет двести назад, и уже давно потихоньку разрушалось. Также каменной оказалась церковь, почему-то запертая. Хотя время было уже позднее, на покрытых лужами улочках деревеньки не было ни одного прохожего.
Я зашёл в здание станции, рассчитывая найти там буфет, но обнаружил только пыльную конторку с пожелтевшими бумагами, пару лавок со спящими на них странными личностями и одетого в форму служителя, который тоже клевал носом. Мне пришлось вежливо позвать его, потом потрясти за плечо, но он, похоже, так полностью и не проснулся. С величайшим трудом я выяснил у него, где могу пообедать и нанять повозку в дальнейший путь. Оказалось, что в этой дыре имеется постоялый двор под вывеской «Театральная». Более нелепое название трудно придумать.
Однако в гостинице мне подали на удивление недурной ланч. Яйца были свежими, ветчина сочной, тосты не пережаренными. Если не обращать внимания на грязные полы и покрытый пятнами передник девушки-служанки, то всё складывалось неплохо. Напившись отличного чаю, я повеселел и почувствовал прилив сил. Даже мрачная осенняя сырость за окнами уже не казалась мне такой печальной.
Подкрепившись, я обратился к хозяину гостиницы с просьбой найти для меня какое-нибудь устройство с колёсами, к которому можно было бы прикрепить лошадь и отвезти меня в колледж св. Ипполиты, где предупреждены и ждут. Моя просьба была встречена с недоумением. То ли этот почтенный джентльмен искренне считал свою гостиницу крайней точкой на карте страны, то ли его образование оставляло желать лучшего, – во всяком случае, он явно никогда не слышал про колледж и понятия не имел, как мне до него добраться.
Я сказал, что это нестрашно, что я сам укажу кучеру путь, если только смогу найти повозку. Пожевав губами и почесав в затылке, хозяин подозвал веснушчатого парня по имени Джеймс и спросил его, может ли он, цитирую, «предоставить молодому господину свою телегу». Джеймс сказал, что вообще-то может, только не понимает, зачем. Я сказал ему про колледж. На широком лице Джеймса отразилось недоумение, и он сказал, что «в этих дебрях отродясь не было никакого колледжа, кроме воскресной школы, но и та уж двадцать лет как закрыта». Начиная раздражаться, я вынул из нагрудного кармана письмо и помахал им перед носами двух деревенских олухов. Не уверен, что они умели читать, но уж план местности, нарисованный чернилами на оборотной стороне письма, был в состоянии понять даже младенец. Аборигены Кингс-Линн уставились на рисунок совершенно круглыми глазами.
– Да нет там никакого колледжа! – воскликнул хозяин гостиницы.
– Как это нет? – разозлясь, воскликнул я. – Вот письмо с уведомлением о зачислении, вот штамп, вот подпись ректора, вот, наконец, карта. Не хотите же вы сказать, что до сих пор ни один студент не проезжал через вашу деревню в том направлении?
Тут выяснилось интересное обстоятельство. Мой будущий возница по имени Джеймс вспомнил, что два дня назад, действительно, отвозил одного пассажира в том направлении. Но, во-первых, этим пассажиром был не юноша, а молодая леди. И, во-вторых, эта молодая леди не добралась до места, а «исчезла в лесу».
Я спросил, как такое может быть. Джеймс неохотно объяснил, что в путь им пришлось двинуться уже затемно: он-де хотел подождать до утра, но леди очень настаивала. Они ехали по лесной дороге до тех пор, пока не упёрлись в бурелом. Джеймс попытался оттащить с дороги упавшие ветки, но не преуспел, а тут ещё лошади заволновались и потянули повозку в обратном направлении. Рассерженная молодая леди выпрыгнула из телеги, заявила, что пойдёт пешком, и углубилась в самую чащу. А трусливый Джеймс был рад-радёшенек вернуться обратно в деревню и завалиться спать.
– Вы бросили девушку одну посреди леса? – уточнил я.
Джеймс отвёл глаза и пробормотал, что юная леди, мол, сама пожелала идти пешком, и он был не вправе её останавливать.
– В таком случае, мы должны как можно скорее двинуться в путь! – сказал я. – Быть может, она заблудилась, но ещё жива. Если мы поедем по той же дороге, то наверняка её встретим!
Джеймс опять забормотал что-то, выражающее его нежелание углубляться в лес, но я проявил характер и настоял на своём. Хозяин гостиницы только пожал плечами. Ему, похоже, было совершенно всё равно, что происходит с благородными людьми поблизости от его родной деревушки. Вот такие нравы в этих диких краях!
Сборы были недолгими. Джеймс, ворча, пошёл запрягать лошадь в телегу – это и впрямь была самая обычная деревенская телега, в каких возят сено, а не пассажиров; а я наскоро расплатился за ланч и подождал возницу на улице. В телеге было сено – к счастью, сухое. Взгромоздившись на него в неавантажной, но удобной позе, я дал знак Джеймсу и мы отправились в путь.
Леса в этой местности отличаются от тех, к которым привыкли мы с тобой, дорогая Мартина. Не светлые, лиственные, а тяжёлые, хвойные, в которых умирают звуки и тонет солнечный свет. Если учесть известное обстоятельство, что света и так было немного, то ехать нам приходилось почти в потёмках. Джеймс молчал и лишь нервно погонял лошадь. Лошадь, прижав уши, рысью бежала вперёд по заросшей лесной дороге. Я лежал на пахучем сене и думал о том, что все эти дорожные приключения могут стать отличной базой для моего будущего романа – романа, который я только собираюсь написать. Человек не может стать писателем, не создав ни одного сколько-нибудь стоящего произведения, и учёба в специализированном колледже тут не при чём. Мои будущие учителя могут дать мне много полезных советов и мудрых уроков, но написать своё первое и главное произведение должен я сам. И никто не окажет мне в этом помощь, кроме судьбы, подсказывающей неожиданные сюжеты, сводящей меня с интереснейшими человеческими типами. К примеру, исчезнувшая в лесу девушка – чем не начало приключенческого романа? А эти дуболомы из гостиницы «Театральная» отлично сгодятся на роль прихвостней главного злодея. Осталось встретить самого злодея. Ха-ха! Надеюсь, однако, что встреча не помешает мне завершить мой роман.
Итак, мы ехали по лесу, стиснутые со всех сторон тяжёлыми хвойными деревьями. Я не раз замечал, что в лиственных лесах легко дышится, тогда как ели и пихты будто поглощают кислород, не давая ничего взамен. Даже лошадь начала задыхаться, хотя ехали мы вовсе не быстро. А может, это было связано с тем, что дорога сначала незаметно, а затем ощутимо пошла в гору, и я убедился, что мы едем в правильном направлении: в письме было сказано, что колледж находится на вершине пологого холма. Значит, до конца пути оставалось уже не так много времени, и это меня взбодрило.
Чего нельзя было сказать о кучере. Джеймс как-то напрягся, втянул голову в плечи и всё чаще поворачивался ко мне вполоборота, будто хотел что-то сказать, но стеснялся или не умел облечь мысли в слова. Наконец я устал следить за его мучениями и спросил:
– Ну что такое, Джеймс? Говорите!
– Молодой господин знает легенду о вырастающем доме? – Тут же откликнулся Джеймс, будто только и ждал моего вопроса.
– О чём – о чём? – удивился я.
– О вырастающем доме? О доме, который по своему дьявольскому разумению вырастает прямо из земли, а потом исчезает?
– Э… нет, не слышал. А к чему это вы, Джеймс?
– К тому, что нет здесь никакого колледжа, – пробурчал возница, – а если он и есть, то это, верно, вырастающий дом. И я бы на вашем месте туда не сунулся.
Я хотел рассмеяться, но что-то мне помешало. Быть может, эта глубокая мрачность уходящего в бездну леса, или тусклый октябрьский свет, или спёртый, но очень влажный и густой воздух, которым приходилось дышать. Вместо смеха я закашлялся и велел Джеймсу заканчивать подобные разговоры. И он сразу же закончил: повернулся ко мне спиной и больше не оборачивался.
Прошло ещё около часа. Дорога шла вверх, деревья здесь росли чуть реже, стало значительно светлее, хотя, должно быть, уже приближался закат. Я начал немного нервничать, ведь дорога не кончалась, а оказаться в лесу в полной темноте я не хотел. Некстати вспомнилась девушка, сгинувшая где-то здесь. Сначала я хотел отправиться на её поиски, но теперь понял, что только заблужусь в этом лесу.
– Странно, – снова подал голос Джеймс, – бурелома-то нет.
– Может, мы его объехали? – предположил я.
Возница как-то неловко дёрнул плечами.
Мы проехали ещё около мили, лес вдруг сильно поредел, и несколько минут спустя телега выкатилась на открытое пространство. Вершина холма была свободна от леса, её покрывала только трава и редкие, низкорослые кусты. А на самой верхушке находилось здание колледжа св. Ипполиты – точно такое, как я и предполагал, просторное, двухэтажное, с маленьким квадратным портиком и мезонином. Мы всё-таки нашли его!
Джеймс вдруг резко дёрнул поводья и остановился. Я спросил, в чём дело, и он обернулся ко мне с разинутым ртом и едва не вылезающими из орбит глазами.
– Молодой господин… молодой господин… – растерянно бубнил он.
– Как видите, Джеймс, я оказался прав, – снисходительно и с немалым облегчением улыбнулся я, – здесь есть мужской литературный колледж, в котором я отныне буду учиться. Не знаю, кому пришло в голову расположить его в такой глуши, но всё хорошо, что хорошо кончается. Довезите меня до ворот и получите свои две монеты.
– Воля ваша, молодой господин, а дальше я не поеду, – сказал возница. И начал, представь себе, разворачивать лошадь в обратную сторону.
– Погодите, Джеймс! Что за капризы? Чего вы испугались? – я в панике схватился за свой саквояж.
– Если хотите, можете идти пешком. Тут всего полмили, не больше. А я уезжаю.
– Я вам не заплачу!
Джеймс снова повернулся ко мне, укоризненно поглядел в глаза, вздохнул и ответил:
– Ну и ладно. Слезайте, да поживее.
Я выпрыгнул из телеги и принялся отряхиваться от соломы, а бессовестный Джеймс едва ли не галопом погнал лошадь обратно в лес. Всё-таки мне никогда не понять этих деревенских дикарей.
Уже смеркалось, но я был рад, что меня больше не окружали деревья. Дорога по-прежнему шла вверх и была намного круче, чем в лесу, так что я слегка запыхался. Впрочем, особняк выглядел вполне приветливо: палево-жёлтый, с маленьким палисадником перед крыльцом. В палисаднике виднелось что-то, похожее на огромную голубую бабочку, и я никак не мог понять, что это, пока не приблизился на достаточное расстояние. Оказалось, что между клумб сидит маленькая девочка и играет поздними ирисами, сплетая из них венок.
Я удивился. Откуда это дитя взялось в мужском колледже? Девочка, однако, не обращала на меня ни малейшего внимания, и я счёл это добрым знаком: очевидно, ребёнок постоянно видит прибывающих на учёбу молодых людей с саквояжами. А кто она такая? Может быть, дочь экономки или любимая внучка ректора – какая, в сущности, разница?
Я всё-таки решил поинтересоваться у девочки, что она делает здесь в такой прохладный день и в одном шёлковом платье, без курточки. На моё вежливое покашливание малышка, конечно, не ответила.
– Девочка, как тебя зовут? – как можно более ласково спросил я.
Малышка подняла на меня свои огромные ярко-зелёные глаза. Личико у неё было почти белое, рот маленький и плотно сжатый, взгляд не робкий. Мне даже стало слегка не по себе.
– Ты знаешь, как тебя зовут? – уточнил я. На вид девочке было лет семь или восемь, а таком возрасте дети уже знают многое о себе и своих родителях.
– Картинка, – высоким детским голосом откликнулась моя новая знакомая.
– Какая картинка? – растерялся я.
Девочка ничего не ответила.
– Где твои мама и папа? – я решил ещё раз попытать счастья.
– Нигде. Я сирота, – спокойно ответил ребёнок.
– Ох… я-а… – тут я едва удержался от дурацкой фразы «примите мои соболезнования». – М-мне… жаль тебя, девочка.
А девочка равнодушно скользнула по мне взглядом и вновь занялась своими цветами. Я решил, что надо быть строже.
– Пойдём, – сказал я, – надо зайти в дом, а то ты простынешь.
Девочка послушно подала мне руку. Мы подошли к внушительной дубовой двери, на которой, однако, не было ни звонка, ни молотка, и я решительно постучал по ней кулаком. Никто не откликнулся. Я подождал около минуты – нет ответа. Тогда я просто толкнул дверь, и она неожиданно быстро и легко отворилась, так что я просто влетел в прихожую, таща за собой ребёнка. Влетел – и застыл в изумлении.
Представь себе, Мартина, просторный, светлый, чистый и уютный холл с многочисленными зеркалами, мягкими пуфиками и цветами в горшках и вазах. Прямо посередине – лестница, ведущая на второй этаж, в распахнутой двери слева видна часть гостиной, дверь справа заперта. Несмотря на вечернее время, холл был ярко освещён, но я никак не мог понять, откуда падает свет. Должно быть, я застыл на пороге двери с разинутым ртом и простоял так довольно долго, так как малышка вырвала свою ручку из моей и убежала куда-то вглубь дома, громко топоча ножками в сафьяновых туфельках.
А ещё в холле было пусто и тихо. Топот малышки доносился до меня эхом.
Я стоял и озирался по сторонам, не зная, что предпринять. Вдруг дверь слева распахнулась и из неё вышла очень высокая и красивая женщина лет тридцати в синем форменном платье и наколке.
– Ах, молодой господин, вы приехали! – улыбаясь, приветствовала она меня. – Очень рада вас видеть.
Я неловко поклонился, не понимая, с кем имею дело.
– Меня зовут Доротея, я экономка, – весело сказала женщина и слегка присела, – извините, что не встретила вас сразу. Позвольте, я покажу вам вашу комнату.
– Благодарю вас, – отозвался я, – но где же… остальные?
Здесь было слишком тихо для колледжа. И я не видел ни одного человека, кроме маленькой девочки и экономки по имени Доротея. Где все студенты?
– Остальные уже поужинали и разошлись по своим комнатам, молодой господин. Если пожелаете, я принесу вам ужин в вашу комнату.
– Да, большое спасибо, – поблагодарил я. Но всё равно это было слишком странно.
Моя комната, как и следовало ожидать, располагалась на втором этаже. Она оказалась небольшой, но светлой и уютной, на кровати была перина, на столе лежали перья, чернильница и стопка бумаги, а также конверты. Всё предусмотрено для моих писем тебе, Мартина! А ещё здесь был выход на маленький балкон – просто роскошь для учебного заведения.
Не успел я переодеться и разложить вещи, как в комнату, предварительно постучавшись, вошла Доротея с подносом. Я поужинал сидя за рабочим столом, причём мне подали и зелёный салат, и жаркое с картофелем, и сливовый бисквит. Положительно я попал в необычное, но очень приятное место!
После ужина меня разморило. Доротея с лукавой улыбкой забрала поднос, а я закутался в найденный в шкафу клетчатый шерстяной плед и вышел на балкон полюбоваться закатом. Просто удивительно, какой чарующий, великолепный закат окрасил небо в этот серый и сумрачный день! Благодаря тому, что мы находились на вершине холма, вид открывался потрясающий. Густой тёмно-синий хвойный лес уходил далеко вперёд и вдаль, будто проваливаясь за линию горизонта, а огромное небо налилось огнедышащей лавой и свешивалось со всех сторон, словно скатерть, которую случайно поджёг свечой нерадивый официант. Я замер и, кажется, даже перестал дышать, поражённый грандиозностью этого зрелища, а ведь рядом со мной открывалось зрелище ещё более прекрасное, просто я заметил его не сразу.
Справа от меня что-то зашуршало, я машинально повернул голову и увидел точно такой же балкончик, на котором точно так же любовались закатом. И когда я увидел ту, которая там находилась, я мигом забыл и про закат, и про лес, и про свои дорожные заметки.
Надеюсь, ты простишь меня, Мартина, что я с таким восхищением пишу тебе о другой девушке. Но там действительно стояла девушка в лёгком белом платье, с распущенными волосами, очень светлыми и слегка вьющимися, с прекрасным и выразительным лицом. Клянусь, что я никогда не видел девушки обворожительнее! Глаза у неё были блестящие, губы алые, на фарфоровом лице горел нежный румянец, а носик и тонкая длинная шея казались изделиями гениального скульптора. На меня девушка не смотрела. Она молча вглядывалась вдаль, и в её хорошенькой головке роились, должно быть, те возвышенные и романтичные мечты, которые свойственны натурам страстным, но невинным. Я влюбился в неё в тот же миг, влюбился прямо в её точёный профиль, в её горящий взгляд и свободную, полную невыразимой грации позу. Я смотрел на неё, не мигая, около четверти часа, пока девушка не повернулась и не ушла. С нескрываемым трепетом я понял, что она занимает комнату, соседнюю со мной. В эту волнительную минуту я даже не задумался о том, что делает молодая девушка в колледже для мальчиков. Наверняка этому можно было найти какое-то простое и даже банальное объяснение.
Я так устал, что с радостью повалился на свою удобную постель. И пусть в эту ночь меня одолевали не совсем бесстрастные грёзы, в целом я смог прекрасно выспаться.
А утром, разбирая бумагу и конверты на столе, чтобы отправить тебе это письмо, я нашёл папку с адресом, предназначенную мне. И с этой злосчастной минуты жизнь моя перевернулась, превратившись в нескончаемый кошмар, полный подозрений, ужасных событий и постоянного, непреходящего страха.
СОДЕРЖИМОЕ ПАПКИ
Надпись на обложке:
Мистеру Бенедикту Лиховски, 17 лет.
Внутри лист бумаги
За совершенное вами преступление, тождественное УБИЙСТВУ, вы извергаетесь из рода человеческого и становитесь МАРИОНЕТКОЙ.
Марионетка №4!
Запомните нижеследующие правила, чтобы сохранить подобие жизни и не оказаться на СКЛАДЕ.
Правило №1
Марионетка обязана подчиняться СОЗДАТЕЛЮ и выполнять свою РОЛЬ неукоснительно и прилежно.
Правило №2
Марионетке воспрещается сообщать посторонним о ведущихся РЕПЕТИЦИЯХ и о своей роли, а также обсуждать подробности готовящегося СПЕКТАКЛЯ.
Правило №3
Марионетке воспрещается сообщать другим марионеткам свой порядковый номер.
Правило №4
Марионетка обязуется взаимодействовать с другими марионетками для лучшей подготовки к спектаклю. О начале спектакля все марионетки будут извещены дополнительно.
Правило №5.
В случае помещения на склад марионетка заменяется ДВОЙНИКОМ без права обжалования приговора.
Добро пожаловать в Театр марионеток! Развлекайтесь.