Кларк возился в загоне со своими любимыми лошадьми, а Кэрол сидела на веранде ранчо в прохладной тени навеса и кормила сына. Тот жадно припал к её белой груди, по-хозяйски положив на округлую выпуклость свою крошечную ладошку. Сюжет словно сошёл с картины Леонардо «Мадонна с младенцем». Ломбард, глядя на это маленькое сокровище из-под длинных ресниц, нежно улыбалась, и весь её облик был пронизан заботой и любовью. Где та сексапильная фурия, что набросилась на едва знакомого русского в гостиничном номере?! И тем не менее даже в таком образе и без капли макияжа она была чертовски хороша!
Я со вздохом отнял от глаз окуляры бинокля. Да, Кэрол – бабёнка хоть куда, однако у меня была моя Варенька. Пусть за тысячи километров, но её письмо и маленькое фото во внутреннем кармане пиджака грели мне сердце. Вот такой я загадочный сам для себя персонаж. Имея массу вариантов склонить к сожительству не самых страшных женщин Америки, а зачастую и настоящих красавиц, до сих пор вздыхаю по простой советской комсомолке.
Но в данный момент меня больше волновали мысли о Люке. Вот почему я могу видеть своего сына только так, затаившись с мощным биноклем за скалой в паре сотен метров от ранчо?! Неправильно это, нехорошо. И ведь никому ничего не предъявишь! Правду знали только три человека: я, Кэрол и её врач.
Происходи дело в будущем, может, я и разорился бы на анализ ДНК, чтобы доказать своё отцовство. Но в этом времени я всего лишь нарвусь на скандал, суд, стану для всего Голливуда посмешищем, да и только. Так ещё и рассорю, чего доброго, Кэрол и Кларка, а у них вроде сложилась довольно крепкая ячейка общества. Правда, для Голливуда, где измены и разводы происходят на каждом шагу, такая любовь – своего рода редкость. Хотя, кто знает, может, Гейбл уже вовсю и погуливает от супруги, шпиона к нему не приставишь. Да и не нужно оно мне, это вообще их личное дело.
В прошлом месяце сыну исполнился год, а он всё ещё на грудном вскармливании. Моего отпрыска из будущего жена грудью кормила полгода, потом перешла на смеси, а в год он уже вовсю трескал пюрешки. Хотя я читал, что никакие смеси не заменят грудное молоко, так что пусть Люк сосёт, пока дают.
А мне пора ехать обратно в Лас-Вегас, откуда я вырвался буквально на пару дней. Дел невпроворот, и всё приурочено к торжественному открытию отеля Grand Palace, которое должно состояться на следующей неделе. Именно так после долгого раздумья я решил назвать своё детище. А тащить весь ворох проблем приходится практически одному, потому как Вержбовский и Науменко решили, что «Русского клуба» им более чем достаточно. Честно говоря, я предполагал, что может случиться такая петрушка, учитывая, как в разговоре тот же Вержбовский не раз со вздохом упоминал, как хорошо он устроился в Нью-Йорке, климат которого подходит ему и его жене как нельзя лучше. А Науменко не мог бросить свой хутор на произвол судьбы, хотя и предложил, если что, отдать в моё подчинение нескольких парней. Я для виду повздыхал, про себя радуясь такому повороту событий, и сказал приятную для слуха компаньонов фразу, что на доходы с «Русского клуба» претендовать не собираюсь. Мол, радуйтесь своим пяти копейкам, а я со своего отеля рупь заработаю!
Год прошёл в таком напряжении, что, мысленно оборачиваясь назад, я невольно вздрагиваю. Даже не знаю, смог бы я провернуть такое во второй раз. Даже Павел Михайлович, видя, в какой запарке я нахожусь, на всякий случай снова предложил свою помощь, но я, выразив благодарность за сочувствие, с гордым видом отказался.
Между прочим, мой Павел Михайлович Фитин – всё-таки он раскрыл свою настоящую фамилию – оказался не кем иным, как руководителем внешней разведки СССР. В Штатах он задержался на месяц, выстраивая работу агентурной сети, после чего известил меня, что ему придётся вернуться в СССР, а в качестве связного вместо него остаётся помощник консула в Нью-Йорке Владимир Степанович Гурзо. В отличие от Фитина Гурзо не был посвящён в тонкости моей биографии, так что наше общение будет ограничиваться чисто деловой информацией.
Кстати, в нашу вторую встречу спустя неделю после знакомства Фитин отчитался по моим вопросам о Кржижановском, Куницыне и Варе. Первые двое, к счастью, были живы, но чалились в лагерях. Один – в Севвостлаге, второй – в Хабаровском ИТЛ. Я попросил, если будет возможность, передать им привет от бывшего сокамерника, добавив, что оба попали в неволю по недоразумению, и спросил о вероятности пересмотреть их дела… Фитин, нахмурившись, заявил, что меру их вины определил советский суд, предварительно во всём разобравшись, так что по пятнадцать лет они отсидят, никуда не денутся. Мне оставалось только принять это как данность. Не борзеть же, в самом деле, поперев буром на всю систему.
Что же касается Вари, то репрессии её, по счастью, не коснулись. Она так и трудилась в должности комсорга и до сих пор оставалась незамужней. Последний факт меня почему-то приободрил. Хотя, наверное, понятно почему.
– Павел Михайлович, а можно я ей письмо напишу?
– И как вы себе это представляете? Варя, я в Америке, сотрудничаю с иностранным отделом НКВД?
– Нет, таких подробностей указывать не буду. Просто напишу, что после побега из лагеря остался жив, более того, сдался органам, которые проверили мою историю и выяснили, что судья оказался чересчур строг. Статью переквалифицировали на менее серьёзную, и в данный момент я нахожусь на поселении… ну, скажем, на Алтае. А для правдоподобия отправить письмо из какого-нибудь алтайского посёлка, чтобы стоял соответствующий штампик.
– Эк вы по ней скучаете… У вас, простите, с ней что-то серьёзное было, с Мокроусовой?
– Дальше проводов до дома и поцелуя в щёку дело дойти не успело. Скучаю я по ней, Павел Михайлович, забыть не могу. Казалось бы, столько соблазнов в США, такие красотки в Голливуде, – тут я слегка поперхнулся, – такие красотки, а всё равно к своей тянет, к советской девушке, комсомолке.
– Что ж, похвально, Ефим Николаевич, похвально. – Взгляд Фитина потеплел. – Кстати, ваше дело действительно было отправлено на пересмотр. Правда, маячит срок за побег, да ещё на вас несколько трупов повесили по итогам лагерной потасовки. Но Лаврентий Павлович взял дело под свой контроль, а после того, как вы согласились с нами сотрудничать, вполне возможно, вообще будете амнистированы. Что же касается письма, я проконсультируюсь с вышестоящим руководством.
Письмо от имени Клима Кузнецова я всё-таки написал, добро Фитин от своего начальника получил, и корреспонденция диппочтой отправилась в СССР. В конверт, который должны были запечатать уже после перлюстрации, я вложил своё фото, сделанное якобы на фоне алтайской природы. На самом деле на арендованном автомобиле я съездил за пару сотен километров от Нью-Йорка, где проводник из местных жителей сфотографировал меня на мой же аппарат в Гудзонской долине на фоне Катскильских гор. Правда, я постарался сделать так, чтобы пейзаж в случае чего нельзя было узнать, поэтому сразу позади меня крупным планом стояли сосны, сквозь кроны которых слегка просвечивала вершина ближайшей горы. Плюс подсуетился насчёт соответствующей одежонки, хотя достать бушлат и сапоги оказалось на удивление не лёгкой задачей. Заодно постарался придать своему виду оптимизма, нежно так улыбаясь с топором в мозолистой руке. В письме, как и обещал Фитину, написал, что мне пришлось бежать под давлением обстоятельств, однако суд в дальнейшем это учёл и меня определили на пятилетнее поселение. И предупредил, чтобы она не вздумала никуда мчаться, как жена декабриста, ежели такая мысль возникнет у неё в голове, потому что и ей влетит по первое число за такое самоволие, и мне не поздоровится.
Через неделю, незадолго до своего отплытия в СССР, Фитин доложил, что текст и фото одобрены, а письмо ушло по назначению. На почте алтайского посёлка Алфёрове были предупреждены, что все письма на моё имя должны доставляться в местное отделение НКВД. Не минуло и месяца, как и впрямь в Алфёрово из Одессы пришло письмо от Вари. Я получил его ещё спустя месяц, уже из рук Гурзо. Понятно, после ожидаемой перлюстрации, следы вскрытия конверта были заметны невооружённым глазом. Пусть на этот раз и без фотокарточки, однако текст был написан с такой любовью и ожиданием грядущей рано или поздно встречи, что меня невольно прошибло на слезу. Хорошо ещё, что читал я его в одиночестве, не стесняясь проявления чувств. Варя была искренне рада, что я жив и здоров, писала, что очень переживала, не получая ответа на письма по месту моей последней отсидки, теперь же для неё мир засверкал новыми красками. Письмо я аккуратно свернул и спрятал в портмоне, где хранилось предыдущее послание от Вари, полученное ещё в Ухтпечлаге, а также уже довольно потёртая маленькая фотокарточка.
Однако всё это лирика, а главной задачей текущего момента оставалось возведение отеля-казино. Весьма кстати пришли оставшиеся деньги от Лэнса. Темнокожий мафиози не обманул, перегнал мне два транша по 250 тысяч в течение буквально трёх месяцев. Теперь имеющихся у меня средств на само здание, пожалуй, хватило бы, но в документацию были заложены также благоустройство прилегающей территории, закупка и установка мебели, сантехники и прочие мелочи, отравляющие жизнь порядочному бизнесмену.
После же встречи с мэром Лас-Вегаса Джоном Расселлом выяснилось, что я, оказывается, должен ещё построить и общеобразовательную школу на двести душ, а кроме этого, ежегодно отчислять проценты с дохода отеля и казино на ремонт федерального шоссе 91, связывавшего Вегас с Калифорнией. И всё это не считая обычного налога. По местным законам владельцы игорных пристанищ обязаны выплачивать налог, базисом которого служил не оборот или прибыль казино, а количество столов, игровых автоматов и разновидностей представленных игр. Столы с карточными играми обходились в 25 долларов, рулетка – в 50, а слоты – в 10 долларов ежемесячной оплаты. 75 процентов от уплаченной суммы шли в бюджет Лас-Вегаса, а 25 процентов – в государственную казну.
– И не вздумайте уклоняться от уплаты налогов, мистер Бёрд, – строго глянул на меня Расселл поверх очков. – С государством такие шутки не проходят.
Ага, а то, что он внаглую потребовал построить школу и платить взносы на ремонт дороги, – это ничего, нормально? Вот жучара! Но идти в штыки с главой города я не собирался, поэтому мне не оставалось ничего другого, как принять навязанные условия. Тем более школу всё-таки строить будем, не бордель, дело, как говорится, благородное.
Эта встреча состоялась во время моего первого разведывательного визита в Лас-Вегас, когда я получил много полезной информации. Для начала я нашёл сведущего в этих делах человека из местных по имени Билл. Когда-то он работал на строительстве плотины, да так и завис в Вегасе, подрабатывая теперь, где только можно. Вот и на мне немного наварился, на один день став моим гидом.
Это был немолодой холостяк, щеголявший в ковбойской шляпе, то и дело прикладывавшийся к фляжке с каким-то пойлом. Однажды он и мне предложил глотнуть, но от одного только запаха голимой сивухи меня всего перекорёжило, и я вежливо отказался.
Казино, по словам моего проводника, здесь разрешали строить лишь в центре, на Фримонт-стрит. В городке уже действовали кое-какие заведения, куда могли заглянуть любители просадить энную сумму, от нескольких центов до тысячи долларов. Более крупные ставки были очень большой редкостью.
– В тридцать втором здесь открылся первый отель-казино The Meadows Supper Club, – рассказывал Билл, почёсывая заскорузлыми пальцами щетину недельной давности. – Там заправлял Тони Корнеро со своими братьями. Год они жирели, а потом отель сгорел ко всем чертям. Может, и поджёг кто, теперь уже и не узнаешь. Потом-то его восстановили, но народ плохо шёл, и в тридцать седьмом братья решили от отеля избавиться. Тони снова решил попытать счастья, открыл казино на корабле в Тихом океане, но в прошлом году снова прогорел. Азарт не даёт ему спокойно спать, сейчас ты можешь встретить Тони уже в качестве игрока в каком-нибудь игорном заведении города, где он спускает последние деньги.
От своего нового знакомого я узнал, что в городке на севере штата под названием Рино некто Билл Харра в 1937-м учредил Bingo Club, а его заведения Harrah’s Reno и Harrah’s Lake Tahoe считаются одними из самых преуспевающих казино в США. Харра увлекается коллекционированием автомобилей. Там же обосновался Раймонд Смит, на пару с сыном организовавший пять лет назад Harolds Club. Ну и хорошо, думал я, пусть там и копошатся, а мы возьмём Лас-Вегас.
– Я бывал в заведении Харры год назад, – сделав очередной глоток, говорил абориген. – Тебе на заметку, парень… Знаешь, как он заманивает игроков? Человеку говорят, что, если он не намерен играть, может просто посмотреть на внутреннее убранство. При этом ему презентуют один доллар со словами: «Вы можете положить этот доллар в карман, а можете попытать счастья». Расчёт верный: как правило, человек этот доллар ставит и вместе с ним оставляет в казино ещё и свои доллары. Вот и я сдуру проиграл десятку.
И впрямь можно взять этот способ на заметку. В конце концов, Харра не оформил же на него патент, так что ничего противозаконного я не совершу. Ещё я выяснил, что если человек продувался в пух и прах, то, чтобы он не совсем уж сильно расстраивался, ему предлагали бесплатно провести время в кабаре. Либо послушать кого-то из известных исполнителей, которых тёзка моего гида тоже к себе завлекал солидными гонорарами.
На сегодняшний день в Лас-Вегасе было не очень много игорных заведений. Одно из них – Northern Club, принадлежавший Мэйми Стокер. Со слов Билла, она стала первой женщиной в Неваде, получившей лицензию на открытие игорного заведения, и при этом была образцовой женой и матерью.
Что касается разновидностей азартных игр, то наибольшей популярностью пользовались «фараон», рулетка, «блек-джек», «очко», «крэпс», «Клондайк», «стад покер» и так далее, не говоря уже об игровых автоматах. Бинго – это что-то вроде лото – также относилось к разряду популярных игр, но обычно её предпочитали уже немолодые люди.
Я слушал Билла и мотал себе на ус. Как-никак от своей затеи я и не думал отступаться, тем более что до визита к мэру я побывал и у губернатора штата Невада Эдварда Карвилла, преодолев на своём «корде» добрых 700 километров. Без одобрения губернатора проект не состоялся бы. Карвилл был мужиком сообразительным, сразу допетрил, что Невада может получить от моего заведения совсем не лишние плюшки. А заодно признался: он уже четыре раза посмотрел «Месть подаётся холодной» и ему весьма лестно, что столь известный человек решил затеять такой проект в подведомственном ему штате. А я добавил, что в перспективе хотел бы построить в Вегасе аэродром и – чего уж там – университет. Эта идея привела губернатора в совершеннейший восторг. Он, наверное, вообразил меня тайным миллиардером, готовым хоть завтра расстаться с парой сотен миллионов долларов.
Заодно в столице штата я решил вопросы с архитектурным управлением, где целую неделю знакомились с проектом отеля. К счастью, придраться было не к чему, в этой части тоже удачно получилось.
Всё вроде бы пока складывалось, но нужно заранее позаботиться о сообразительном помощнике на место менеджера в казино. Таком, чтобы имел опыт работы в игорном бизнесе. И пора бы уж подумать об охране моего заведения. В последнем случае на выручку всё же пришёл атаман, выделивший в моё распоряжение уже знакомую четвёрку – сыновей Фёдора и Демида, а также Василия и Алексея. Тем более что оклад ребятам я пообещал достаточный, чтобы не только они, но и их будущие семьи ни в чём не нуждались. Все четверо уже крутили с девками и, вероятно, к моменту завершения строительства могут стать семейными людьми. Ничего страшного, что жить пока придётся в Вегасе, это не самое ужасное место на земле, к тому же моими стараниями оно должно превратиться в шумный оазис, и земля здесь станет стоить на порядок дороже. А потомственные казаки смогут построить себе небольшой хутор или просто ранчо на окраине Вегаса и заняться по ходу дела разведением лошадок. А то ведь какой казак без хорошего скакуна?
Конечно, я, как приличный работодатель, сначала поинтересовался у самих казаков, готовы ли они на такие условия, и получил их принципиальное согласие. По взаимной договорённости, Фёдору предстояло возглавить охрану отеля, за что он получал сверху ещё солидную прибавку. При этом я пообещал вытребовать для него разрешение на ношение оружия. Остальным носить при себе оружие без нужды, у них и без того кулаки пудовые. На случай же наезда конкурентов и прочих крупных неприятностей сделаем своего рода «оружейку». Легально приобретённые пистолеты – о «томми-ганах» я даже не мечтал – будут сразу же розданы охранникам, к тому же отделение полиции находилось всего в квартале от будущего отеля.
Что касается менеджера казино, то меня выручил Уорнер. Случилось это, когда я гостил у киномагната, подкинув ему ещё три собственноручно написанных сценария к фильмам «Храброе сердце», «Леон-киллер» и «В джазе только девушки». Писал чуть ли не ночами в целях экономии времени, словно какой-нибудь Владимир Ильич в лучшие годы. «Леон-киллер» был адаптирован мной под современные реалии, а для музыкальной комедии вместо ещё ныне совсем юной Нормы Джин, которая даже и не помышляла пока о псевдониме Мэрилин Монро, придётся искать другую актрису. В итоге, забегая вперёд, скажу, что главную роль отдали Энн Шеридан, которой пришлось перекрашиваться в блондинку. Это было непременным моим условием как сценариста картины. Адам позже по телефону мне рассказывал, что его босс, читая сценарий комедии, едва не падал со стула от хохота. Главное, что деньги за сценарии я получил сразу, по 35 тысяч за каждый.
Думал, огребу и за песню, которую в оригинальной версии пела Монро, но тут я едва не облапошился. Когда напел первую строчку композитору, которому предстояла работа над фильмом, тот сразу же поднял брови:
– О, так это же I Wanna Be Loved by You из мюзикла тысяча девятьсот двадцать восьмого года!
Хорошо, я не успел заявить, будто сам сочинил эту вещь, некто свыше меня уберёг от позора. В общем, вопрос решили покупкой прав на эту композицию для исполнения её в картине главной героиней.
Ну а тогда, после того, как в разговоре с Уорнером я упомянул о своей проблеме, Джек Леонард куда-то позвонил, и через час я уже жал руку на вид моему ровеснику, подтянутому брюнету, которого звали Габриэль Шульц.
– Поверьте, Фил, лучшего менеджера вы не найдёте на всём Западном побережье, – заверил меня Уорнер. – Гэйб собаку съел на этом деле, можете на него положиться, как на самого себя.
Мы тут же обговорили с Шульцем условия будущей сделки и расстались довольные друг другом.
Во время этой встречи у нас как-то сам собой завязался разговор о роли евреев в киноиндустрии вообще и Голливуда в частности. Тут Уорнера почему-то потянуло на откровения.
– Видите ли, Фил, – говорил он, выпуская в потолок очередную струю дыма, – с еврейским исходом из Восточной Европы ничего нельзя было поделать, это диктовала сложившаяся ситуация. Но даже здесь, в Америке, предоставляющей людям всех национальностей, казалось бы, одинаковые шансы, мы остаёмся людьми второго сорта. Может, к нам относятся чуть лучше, чем к неграм, но и только. А Голливуд стал тем местом, где мы могли почувствовать себя на высоте. Киноиндустрия таила возможности, которые не могла предоставить ни одна другая деятельность. В ней не существует социальных барьеров. Да и начать своё дело можно практически с нуля. Мы с братьями начинали с открытия кинотеатра «Каскад» всего за несколько сотен долларов, а до этого вообще показывали фильмы шахтёрам на растянутых простынях. Важно, что мы, будучи сами эмигрантами, понимали, о чём мечтают другие эмигранты и рабочий люд, а потому смогли верно оценить потребности нового рынка. За счёт кинематографа мы смогли ассимилироваться в США. Мы не вхожи в коридоры власти, однако за счёт кино мы строим свою страну, свою собственную империю по образцу Америки, а самих себя – по образу и подобию процветающих американцев. Мы создаём ценности и мифы, традиции и архетипы великой державы и великой нации. Мы создали страну, где отцы всегда сильные, семьи – прочные, а люди – славные, открытые, жизнелюбивые и изобретательные, надёжные и порядочные. Это наша Новая Земля.
Спорить с Уорнером я не собирался. Будучи человеком XXI века, я прекрасно знал, что эта киноимперия будет процветать и через восемьдесят лет, так что эти люди сделали неплохое вложение в своё будущее и будущее своих потомков.
На роль управляющего отелем я пригласил Рэнди Стоуна, человека, тридцать лет отдавшего гостиничному делу в Лос-Анджелесе. Он дослужился до отельера, но уже год, как вышел на заслуженный отдых. Остаток жизни этот ещё бодрый пенсионер собирался провести в своё удовольствие, но предложенный мной оклад заставил его пересмотреть взгляды на собственное будущее.
А вообще-то, если деньги останутся, куплю с десяток гектаров, так, на всякий случай. На одном из них за городом можно со временем поставить радиотехнический заводик по выпуску радио- и телевизионных приёмников. Тогда же, после запуска в строй отеля, займёмся и переманиванием из RCA товарища Зворыкина. Полагаю, от моего предложения он не сможет отказаться.
Были планы поставить в Вегасе и свою радиостанцию. Думаю, купить лицензию на определённую волну не составит труда. Ну и вышку забубенить немаленькую, чтобы мощности вещания хватало покрывать все Штаты. Нужно заодно покумекать над контентом, чтобы и новости, и музыка, и соответствующая политическая доктрина внушалась радиослушателям.
Когда я вернулся из своей первой поездки в Нью-Йорк, в целях очередного пополнения бюджета первым делом заказал в нью-йоркской типографии ФРС печать акций на миллион долларов и тут же пустил их в свободное обращение. Акции были сделаны на совесть, на бумаге с водяным знаком и шёлковой нитью. На одной стороне был изображён будущий отель, на другой – рулетка. Номинал каждой – тысяча долларов. Однако при всём при этом контрольный пакет акций оставался бы в любом случае у меня. Вернее, у зарегистрированной мной компании Bird Inc, то бишь «Бёрд инкорпорейтед», владельцем которой я являлся по всем документам.
Bird Inc я организовал как компанию-заказчик проекта, через которую должна проходить вся финансовая и юридическая отчётность, а в дальнейшем как юридическое лицо, владеющее контрольным пакетом акций предприятия. Возводить же отель-казино и школу должна строительная фирма «Братья Старетт и Экен», в рекордно короткие сроки построившая когда-то небоскрёб Эмпайр-стейт билдинг. Ознакомившись с проектом, представитель фирмы заявил, что объект будет сдан через девять месяцев. Смета составила миллион двести тысяч. Ещё триста тысяч долларов – стоимость возведения двухэтажной школы, сто тысяч – на благоустройство.
Шестиэтажный отель в виде подковы правильной круглой формы с обрезанной нижней частью был рассчитан на триста номеров, от одно- до трёхместных, а также более бюджетных семейных. Внутри этой «подковы» планировалось построить большой бассейн для взрослых и поменьше для малышни. Ну а что, вдруг кто-то решит приехать всей семьёй? Даже наверняка такие будут. В казино, понятно, вход несовершеннолетним воспрещён, а чтобы родители могли спокойно просаживать семейный бюджет, не волнуясь за отпрысков, придётся создать так называемую детскую зону. Своего рода мини-Диснейленд с одной-двумя ответственными девушками и аниматорами. Чтобы и самые маленькие не чувствовали себя одинокими, и дети постарше могли выплеснуть свою энергию без опасности для собственного здоровья. Я решил, что до кучи желательно как следует продумать идею надувного городка.
Первый этаж отеля планировался нежилой, здесь, по моей задумке, должны располагаться спа-салон, спортивный комплекс, ресторан, пиццерия и прочие полезные заведения. Казино высотой в два этажа, способное принять одновременно около двухсот игроков, займёт левое крыло отеля, если смотреть со стороны парадного входа. Посетить его сможет любой желающий, прошедший фейс-контроль. Боюсь, что того же Билла, ставшего поначалу моим осведомителем, к моему заведению и на пушечный выстрел не подпустят. Впрочем, по старой дружбе могу за него походатайствовать. Помимо этого «однорукие бандиты» будут стоять на каждом этаже, чтобы человек мог при желании не толкаться в общей массе, а сыграть по-быстрому в своё удовольствие.
В другом крыле – концертный зал, только не с рядами кресел, а в виде расставленных по всему помещению диванчиков и столиков. По задумке выступления звёзд эстрады или стенд ап комиков будут проходить каждый вечер. Да-да, я решил развивать на своей территории стендап юмор, и у меня уже были на примете комики Милтон Берл и Джордж Бёрнс. Я как-то случайно оказался на одном из выступлений Берла в небольшом нью-йоркском клубе, и некоторые шуточки начинающего юмориста показались мне достаточно солёными. Да и держался он неплохо. Тогда у меня и зародилась мысль притянуть его в качестве стендапера в моём будущем отеле. Только нужно будет ему подсказать, в каком виде должны выходить тексты. Пусть почаще высмеивает американские порядки, бичует, так сказать, пороки и недостатки. Опять же, скрытая пропаганда. Только не нужно давить на парня слишком сильно, иначе он завтра побежит в ФБР с воплями: «Мой босс сочувствует коммунистам!» Аккуратнее надо, аккуратнее…
А чуть погодя я познакомился и Джорджем Бёрнсом. Это был уже достаточно известный комик, отметившийся ни много ни мало ведением прошлогодней церемонии «Оскар». Гонорары его на тот момент уже были довольно приличные, но это меня не останавливало. И Бёрнс сразу заявил, что постоянно тусить в Вегасе не намерен, поскольку далеко не уверен в перспективе превращения заштатного городка в Мекку игорного бизнеса. Но даже если он сможет выступать наездами хотя бы раз в месяц, тоже неплохо. Да и такая конкуренция более молодому Милтону не помешает.
Дизайном занималась компания Kraft, оценившая свои услуги в 150 тысяч. Я не преминул им указать, чтобы они озаботились установкой кондиционеров в половине номеров отеля. Летом в Неваде такая жара, что хоть целый день не вылезай из бассейна, так пусть в номерах будет комфортно, хотя оборудованные кондиционерами номера должны стоить дороже. Правда, современные охлаждающие воздух системы от «Дженерал электрик», как я уже имел возможность убедиться, были ещё далеки от своих более технологически выверенных потомков и представляли собой большие, бешено гудящие моторами ящики. Но за неимением других вариантов сгодятся и эти.
Опять же, Луи Армстронг не забывал подкидывать авторские отчисления на мой счёт, а якобы две мои песни вошли в выпущенную им весной 1940 года пластинку. Мне было приятно держать в руках виниловый диск, упакованный в конверт, на обложке которого красовалось название альбома – Wonderful World, а рядом автограф самого Луи, пластинку он прислал мне лично.
Также в конце февраля 1940 года мне пришлось отлучиться в Лос-Анджелес на 12-ю церемонию вручения премий киноакадемии. Уорнер делал вид, что не особо рассчитывает на успех, хотя картина номинировалась почти по всем категориям. Но в итоге мой фильм взял сразу три «Оскара» в номинациях «Лучший оригинальный сюжет», «Лучшая операторская работа» и «Лучшие спецэффекты». Чуть больше статуэток, включая главные номинации, собрали «Унесённые ветром». А вот по сборам мы прилично опередили ставший легендарным в моей истории фильм Флеминга. Проценты с проката потекли на мой счёт незамедлительно. В то же время мне капало с проката предыдущих картин, которые кинотеатры всей страны продолжали гонять, выжимая из зрителей деньги. Только с них получалось порядка 50 тысяч ежемесячно.
Уже тогда я запустил рекламную акцию своего будущего казино-отеля. Тратил на это каждый месяц по 10 тысяч, оплачивая рекламу на радио и на страницах газет. А вишенкой на торте стало фланирование над Нью-Йорком дирижабля с огромным баннером: «Акции отеля-казино Grand Palace в Лас-Вегасе – удачное вложение вашего капитала!»
Кампания возымела действие: в течение следующего полугода акции разошлись, и счёт Bird Inc пополнился очередным миллионом. Больше акций я решил не печатать, решив, что лучшее – враг хорошего. К тому моменту стройка выходила на завершающий этап, и я решил, что как только мы закончим с отелем, то приступим к возведению школы. Иначе Расселл с меня живого не слезет.
Поначалу офис моей компании располагался в Нью-Йорке. Юридическое сопровождение осуществлял не кто иной, как мой должник Фунтиков, а бухгалтером по рекомендации Лейбовица я взял Самсона Лившица, такого же новоиспечённого пенсионера, как и Рэнди Стоун. Причём пенсионная система в Штатах была учреждена только в 1935 году, так что и Стоун, и Самсон Израилевич отвалили на покой в нужное время. Насколько я помнил, потомки библейского Давида – прирождённые счетоводы, в моей компании в будущем тоже главбухом был некто Вахштайн и работал весьма толково. Вот и этот ветеран абакуса[1] не обманул моих ожиданий. Поскольку в бухгалтерии я не слишком разбирался, то все финансовые операции повесил на Лившица, а тот со своей задачей справлялся будь здоров! При этом я на сто процентов был уверен в его честности. Ну так на то и аудиторы, чтобы бухгалтеры не дремали.
В Лас-Вегас приходилось летать всё чаще и времени там проводить всё больше. В итоге Лившицу пришлось также переселиться в Вегас, этот старый холостяк жил и работал в небольшом номере местной гостиницы, обложившись документами и счётами с деревянными костяшками.
На фоне тотальной экономии я всё же разорился на покупку личного средства передвижения. За две тысячи долларов в Нью-Йорке приобрёл с рук почти новый «Корд-810» 1937 года выпуска. Бежевый красавец пленил меня своими изящными формами и навороченной для этого времени начинкой, включая радиоприёмник «Моторола». Несущий кузов, передний привод, независимая передняя подвеска на поперечных рессорах, полуавтоматическая четырехступенчатая КПП, переключение передач на которой осуществляется маленьким рычажком через сложную систему электроприводов, складные фары с механическим приводом, вакуумный усилитель тормозов и ещё много чего интересного. Под капотом был спрятан V8 Lycoming объёмом 4,7 литра и мощностью 125 лошадиных сил. При массе в 1700 килограмм он разгонялся до 60 миль за 20 секунд. Для этих лет неплохой результат!
Правда, как честно признался бывший владелец, наездив всего 15 тысяч миль, он успел поменять ШРУСы, которые были самым слабым местом машины. Поэтому я по старой памяти наведался в мастерскую Джордана, где его парни за вполне приемлемую цену заменили шарниры на самопальные, но при этом гарантируя, что продержатся они как минимум 150 тысяч миль. Первой проверкой стало путешествие в Вегас, и автомобиль его с честью выдержал. Теперь по мировой столице игорного бизнеса, коей город грозил стать в скором будущем, я раскатывал исключительно на «корде».
Вот и на ранчо к семейке Гейбл в долину Сан-Фернандо я отправился на теперь уже своём любимом средстве передвижения. И сейчас неторопясь ехал обратно, опустив стекло со своей стороны и подставив лицо более-менее свежим потокам воздуха. Притормозить меня заставила одиноко бредущая вдоль пустынной дороги фигура. Судя по узорчатому пончо и заплетённым в две косы до пояса чёрным, смоляным волосам, из которых торчало орлиное перо, это был индеец. Из всех вещей у него, похоже, была лишь болтавшаяся на спине котомка.
– День добрый, мистер! Вас подвезти?
Он повернул ко мне своё изборождённое морщинами лицо. Ого, да ему лет семьдесят, если не больше. А по походке и прямой спине и не скажешь.
– Вообще-то в свой последний путь индеец племени кауилья отправляется пешком, – проскрипел он на вполне приличном английском, демонстрируя не менее приличные для такого возраста зубы. – Но, так уж и быть, духи меня не осудят, если мои старые ноги немного отдохнут.
Я изнутри открыл ему правую переднюю дверь, приготовившись вместе с пассажиром впустить внутрь запах немытого тела, но вместо этого, словно откуда-то издалека, донеслась сложная гамма ароматов, из которой моё обоняние не смогло выловить ни одной знакомой ноты. И это было удивительно!
– Куда едем? – спросил я, когда старик захлопнул дверцу.
– Прямо, – ответил он, глядя вперёд, так что я мог лицезреть его гордый орлиный профиль.
– И как долго прямо?
– Ты поймёшь, где нужно будет свернуть.
Хм, ещё и свернуть! У дедушки губа не дура. Но у меня машина не вездеход, по крайней мере, не джип, которые пока вроде ещё не выпускают. Если дорога плохая, машину уродовать не стану, пускай старик топает пешком.
– Вас как зовут? – спросил я, чтобы как-то завязать разговор.
– На что тебе моё имя, белый человек? – ответил индеец, всё так же не поворачивая головы.
Однако дедуля прямо-таки нарывается. Высадить его, что ли… Но тот неожиданно продолжил:
– Вчера ещё я был шаманом, или, как говорят мексиканцы, брухо своего народа, и звали меня Нуто. Я разговаривал с духом огня, просил его о помощи, когда моему народу было плохо. А сегодня я уже никто, кауилья без имени, и этой ночью дух огня заберёт меня к себе.
– Зачем заберёт? Как? – опешил я, даже отвлёкшись от дороги.
– Просто заберёт, – невозмутимо ответил индеец. – Есть время приходить в этот мир, есть время уходить.
– Ага, все мы гости в этом мире, – пробормотал я.
– Вчера вечером я понял, что настал мой черёд уходить к духам, – не обращая внимания на мою реплику, продолжил шаман. – Поэтому отправился в горы, чтобы провести последний обряд и воссоединиться с духом огня.
– Ну, с виду вы выглядите ещё вполне даже бодро, – промямлил я, не зная, что тут можно ещё сказать.
– Настоящий шаман знает, когда наступает его время. Перестав приносить пользу своему народу, он уходит к духам. Сегодня настало моё время.
Я понял, что спорить со стариком не имеет смысла. Если уж он вбил себе в голову, что должен покинуть этот мир, – бога ради! Не мне вмешиваться в их племенные дела. Ну, сделаю хотя бы доброе дело – довезу шамана, куда ему надо. Вот только где сворачивать? Старик сказал, что я сам пойму, но пока что-то никаких указателей с надписью типа «последнее пристанище шаманов» я не обнаружил.
И в этот момент меня словно что-то торкнуло. Впереди слева у обочины дороги стоял валун, на котором, расправив крылья, сидел огромный орёл. В лучах заходящего солнца эта композиция выглядела весьма аллегорично. Налево же вело едва заметное ответвление дороги, по которому, на мой взгляд, и машины-то никогда не ездили. Так, чуть натоптанная тропка в пустыне.
– Здесь? – на всякий случай уточнил я.
Шаман даже не кивнул, но я почему-то понял, что да, сворачивать нужно в этом месте. Повернул руль, и под покрышками зашуршали камешки. Только бы не проколоть, думал я, иначе хрен отсюда выберешься. Машины по асфальтированной трассе ездили крайне редко, пока вёз старика, навстречу попался только один ржавый грузовичок-пикап. А после наступления темноты движение и вовсе прекратится. Да хорошо ещё, если недалеко от трассы прокол случится, а то где-нибудь милях в десяти встанем – и пиши пропало. Запаска-то была, и домкрат с набором гаечных ключей, но вдруг не получится поменять? Или будет несколько проколов, а запаска всего одна. Возиться с заплатками и клеем мне ну очень не хотелось. Хорошо хоть, бензина залил с запасом, да ещё в багажнике канистра на двадцать литров.
Мы двигались в сторону горной гряды, окрашенной в пурпурные цвета заката, и отчего-то волнение в моей душе медленно утихало. Суета последних месяцев уже казалась мне слишком незначительной, чтобы тратить на это нервы и время. А уж тем более деньги – зелёные бумажные прямоугольники, которые кто-то облёк властью над людьми. Правильно сказал старик: из праха пришли – в прах обратимся. Ну или примерно так…
– Стой!
Я надавил на педаль тормоза, выходя из прострации. До подножия гор оставалось несколько километров, и мне казалось, что мы направляемся именно туда. Но мы остановились возле огромной кучи сухого валежника, невесть каким образом оказавшегося здесь, посреди каменистой пустыни.
Выбравшись из машины, шаман бросил свою котомку на землю и замер, закрыв глаза и глядя в направлении исчезающего за горизонтом солнца, словно прощаясь с ним. Руки с открытыми ладонями он скрестил на груди, а лёгкий ветерок безмятежно колыхал перо в его волосах. Длилась эта медитация минут пять, и всё это время я стоял позади него, боясь даже дыханием нарушить торжественность момента.
Наконец старик выдохнул, открыл глаза и не без удивления посмотрел на меня.
– Ты ещё здесь, бледнолицый?
– Ладно, уезжаю, извините, что помешал…
Я открыл водительскую дверцу, но шаман меня остановил:
– Подожди.
Он устало сел прямо на землю, скрестив ноги, его плечи поникли, сразу выдавая возраст. Я присел рядом, опираясь на левую руку, в более удобной мне позе, ожидая продолжения.
– Я приготовил эту кучу хвороста несколько месяцев назад, – сказал старик, не поворачивая головы в мою сторону. – Знал, что скоро уходить, поэтому решил подготовиться заранее. Мой отец так же ушёл к духам, до этого его отец… И всегда это происходило здесь.
– Почему именно здесь?
– Потому что это место силы. Сосредоточься, ты почувствуешь.
Блин, только мистики мне сейчас не хватало. Сразу почему-то вспомнился некогда прочитанный Кастанеда и дон Хуан, скармливавший будущему писателю мескалино-содержащий пейот в целях расширения сознания. Может, мне и без кактуса удастся войти в подобное состояние?
Сев по-турецки, я закрыл глаза, попытавшись отрешиться от окружающего мира, который в этой пустыне и так не сильно докучал. Сначала ничего не происходило, а затем я ощутил чуть слышимый звон, где-то на уровне подсознания, словно ветер колыхал туго натянутую струну. Звук нарастал, теперь это уже была красивая и печальная мелодия, от которой на душе становилось и грустно и легко одновременно…
Я тряхнул головой, открывая глаза. К моему изумлению, вокруг нас стояла ночь. Но так быстро стемнеть не могло просто физически! Я бросил взгляд на циферблат недавно купленых Tissot, стрелки показывали пять минут десятого. Охренеть! Это я что же, в прострации находился целых два часа?! То-то у меня задница с ногами затекли.
– Время приближается, – вернул меня к реальности голос шамана.
Тот остекленевшим взглядом смотрел на серп луны, паривший в окружении мерцавших в тёмном небе звёзд.
– Какое время? – с опаской спросил я, осторожно меняя позу.
– Время уходить к духу огня.
Почему-то я не решился спросить, как будет выглядеть это действо, хотя в глубине души и догадывался.
– Когда-то, много лет тому назад, когда я был ещё маленьким кауилья, а мой отец только стал говорящим с духами, со мной произошла странная история, – негромко начал старик, всё так же глядя вверх на небесные светила. – Вместе с другими маленькими кауилья мы играли недалеко от деревни, когда вдруг налетел сильный ветер, поднявший стену пыли, в которой ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Я закрыл глаза, чтобы не ослепнуть, и стал звать на помощь. Казалось, ураган будет продолжаться вечно. И вдруг он прекратился, словно его и не было. Я открыл глаза и обнаружил себя стоящим на казавшейся бескрайней равнине. Лёгкий ветер шевелил высокую траву и цветы, в чистом небе ни облака, ни птиц. Страха не было, только удивление. Что это за место, как я сюда перенёсся? В какой-то момент мне показалось, будто на горизонте что-то темнеет. Я двинулся туда, и по мере того, как шёл, всё более явственно проступали очертания мощного древнего дерева. Когда я подошёл вплотную, то понял, что этому дереву, наверное, тысяча лет, настолько древним оно выглядело. Но ветви его зеленели листьями, и оно совсем не казалось умирающим. Почему-то я сразу подумал, что это сейба – священное дерево мира. – Шаман замолчал, наконец перестав глазеть в ночное небо. Взгляд его переместился на тёмные очертания гор. Какое-то время он был погружён в себя, затем тихо продолжил: – Я подошёл к дереву, и мне показалось, что оно дышит. Удивившись этому, я припал ухом к толстой шершавой коре. Я определённо услышал стук сердца. А затем ещё и слова. Они будто сами рождались в моей голове. Кто-то голосом, который мог принадлежать как женщине, так и мужчине, сказал: «Нуто, ты рождён, чтобы разговаривать с духами. Исполняй своё предназначение, когда твой отец уйдёт в страну вечной охоты. А затем, спустя долгие годы, ты сам отправишься к духам, и последним твоим попутчиком будет белый человек, который был рождён не в твоём мире и не в твоём мире закончит свой путь. Вас связывают невидимые нити Судьбы, ты это почувствуешь, когда увидишь его. Белый человек призван в мир людей совершать большие дела, а ты из мира духов будешь приглядывать за ним, станешь его тенью в мире живых». После этого моё сознание заволокла тьма, а очнулся я уже там, откуда попал в то странное место. Прошло немало времени, солнце уже садилось, и я побрёл в деревню, гадая, что же это такое было – сон или явь. И не сразу понял, что зажимаю в кулаке маленькую фигурку из дерева сейба. Вот она. – Старик снял с шеи один из амулетов и протянул мне. Это было искусно вырезанное, отполированное годами изображение орла. Фигурка сразу же напомнила мне хищную птицу на валуне, указавшую поворот к этому месту. – Я носил этот амулет всю жизнь. Теперь передаю его тебе.
– Спасибо… Но зачем? И почему не отдали… сыну? У вас есть сын?
– Есть. Но сын ушёл в город, он отрёкся от родового тотема, захотел стать белым человеком, променяв свободу на тесный город с большими каменными домами. Я его за это не виню, так сейчас поступают многие. А амулет повесь на шею, буду за тобой сверху приглядывать. И ещё держи вот это.
Теперь я получил вышитый ярким узором кисет, горловина которого была стянута кожаным шнурком, на ощупь он был наполнен какой-то травой.
– Если захочешь достичь просветления и пообщаться с духами, получив ответы на свои вопросы, пожуй немного этой травы. Но часто это не делай. А теперь мне пора.
Индеец достал из котомки самое настоящее кресало, моток чего-то, похожего на мочало, сел на корточки возле кучи хвороста и принялся высекать искру. С третьего раза от искры «мочало» затлело, а затем из его середины пробилось небольшое пламя, перекинувшееся на сухой хворост.
– Дух огня услышал меня, – довольно проскрипел старик. – Уезжай, никто не должен видеть, как я ухожу к духам.
Я застыл в нерешительности. Похоже, тут наклёвывался конкретный суицид, а мне предлагалось просто отвалить, словно я прохожий, случайно заставший сидящего в кустах по большой нужде. Почему-то именно это сравнение пришло мне в голову.
– Уходи, иначе дух огня может не принять меня!
Этот окрик заставил меня выйти из ступора. Что ж, старик, дело твоё, я в Чипы и Дейлы не записывался.
Я сел в машину, завёл двигатель, кинул взгляд на стрелку уровня бензина – оставалось ещё полбака – и включил первую скорость. В свете фар каменистая земля медленно уплывала под колёса, будто «корд» засасывал её своим днищем. Невольно я бросил взгляд в зеркало заднего вида. Костёр вздымался к тёмному небу красно-жёлтым столбом, а на его фоне выплясывала одинокая фигурка. Мне даже казалось, что я слышу медитативные песнопения. Затем вдруг ставшая уже совсем маленькой фигурка прыгнула в костёр, подняв сноп искр, и исчезла в огненной стихии. Я вдавил педаль тормоза, выскочил из машины и бегом кинулся к ставшему резко затухать костру. На полпути сообраз ил, что логичнее и быстрее было бы доехать к месту трагедии на автомобиле, но возвращаться не стал.
Через пару минут я стоял возле почти погасшего костра. Ни человеческих останков, ни запаха горелого мяса. На всякий случай поворошил пылающие уголья валявшимся чуть в стороне прутиком. Что же это получается: старик, судя по всему, сиганул сквозь костёр и растворился в пустыне? Другого объяснения этому феномену я просто не видел. Ну и к чему нужно было устраивать такую мистификацию?
В этот момент сверху послышались клёкот и хлопанье крыльев. Я задрал голову, и на фоне мерцающих звёзд увидел парящий в воздухе орлиный силуэт. Пернатый хищник сделал круг, после чего развернулся в сторону горного хребта. Я поёжился – по моей коже одновременно прошлись словно мириады микроскопических иголочек. Подобрал с земли пустую котомку шамана и бросил её в почти угасший костёр, продлив его агонию ещё на пару минут. Ничего здесь больше меня не удерживало. Искать в пустыне и тем более в горах индейца я не собирался, а значит, мог с чистой совестью убираться восвояси.
На рассвете я уже подъезжал к Лас-Вегасу, над одно- и двухэтажными домами которого гордо возвышался силуэт моего отеля. Мой Grand Palace, мой великий дворец, с которым у меня связаны большие планы.