В комнату меня доставили так же, как в столовую, я даже не поняла, как именно, но Бригитта сказала, что нам на уроках расскажут про левитацию. Доставили, конечно, после того, как я попрощалась с Филиппом. Почему-то девочки странно смотрели на наше прощание, а некоторые, кажется, опять плакали. А я ведь просто сказала ему, что он очень хороший, и я очень рада, что мы подружились, даже если я завтра не проснусь, то он всё равно будет самым лучшим, что случилось в моей жизни. А Филипп обнял меня и сказал, что я обязательно проснусь. У меня почему-то от этого появилась надежда. Ну, на то, что проснусь… И страх куда-то делся. Филипп совсем не рассердился, что я так прощалась, хотя я видела, что он занервничал. Просто если вдруг… а я даже не попрощаюсь, ведь некрасиво же будет?
Когда пришла Рената, она как-то странно посмотрела на меня и сказала, что если мне будет плохо, то нужно сразу её разбудить. Я удивилась – в прошлый раз она не говорила так, а теперь вдруг. Это, наверное, потому что Филипп меня кормил в столовой?
– Твой Филипп мне полчаса рассказывал, как для тебя может быть опасно, поэтому я лучше не высплюсь, чем буду бояться, – сказала мне девочка, вздохнув при этом. А мне стало тепло на душе от этого «твой». Мой Филипп…
– Не надо бояться, – всё-таки ответила я. – Я знаю с детства, что каждый день может стать последним, поэтому не бойся, это не страшно, только холодно очень.
– Вот только не умирай мне тут, – сказала она и обняла меня. – Ты нужна нам живой.
– Я постараюсь, – пообещала я, стараясь не заплакать от такой заботы. Почему-то я стала плаксивой, дома так не было. И это при том, что у меня, кажется, появились настоящие друзья.
А потом я лежала и не могла прийти в себя. Филипп подумал и об этом – он опасался, что ночью мне может быть плохо, а ведь мальчикам нельзя в комнаты девочек… Ну, тут какое-то колдовство, так Бригитта сказала, чтобы девочки и мальчики спали отдельно и не размножались раньше времени, интернат же. Филипп такой хороший, я бы, наверное… Впрочем, об этом думать не ко времени, надо было готовиться ко сну.
Написала папе ежедневный отчёт, сообщила даже про то, что меня пришлось тащить. Это же папа, я от него ничего не скрываю… Да, и про Филиппа написала. И даже про ту книжку, которую читал Филипп, чтобы меня… мне… Ой, я сейчас, кажется, заплачу. Так необычно – эта забота, эта его ласка, кажется, мы действительно больше, чем друзья. Неужели со мной случилось то, о чём написаны книжки, которые мне нельзя было читать, потому что я плакала?
Засыпала я с мыслями о Филиппе, от чего мне хорошо засыпалось, как-то спокойно… Необыкновенно. Сон накатывал, сон, в котором мы бегали по какому-то парку, взявшись за руки…
Вот просыпалось тяжело. Как будто камень лежал на груди – не вдохнуть. Я пыталась вдохнуть, пыталась, в ушах шумело, глаза не раскрывались, и было так страшно, просто не передать, как. По рукам и ногам бежало много мурашек, очень много, как будто они толпами по мне бегали, но я не могла даже позвать никого, потому что не дышалось. Казалось, становилось даже темнее, и вот, когда я поняла, что умираю – вдруг стало светло. Рядом оказался Филипп, он помогал мне вдохнуть, давил на грудь и делал искусственное дыхание, я такое видела в одном учебном фильме. Немножко неловко, но он действительно помогал мне вдохнуть, а я тянулась к нему и к воздуху, казалось, всем своим существом.
Пока Филипп мне помогал, я дышала, тянулась к нему, хотя понимала, что, наверное, умираю. Потому, что было очень холодно и шумело в ушах… Но мальчик не останавливался, и холод начал медленно отступать, когтистая лапа, которая сдавливала что-то в груди, тоже меня отпустила. Значит, получается, он меня спас, отнял у смерти, как папа…
Вокруг стало больше людей, пришёл герр Нойманн. Он улыбнулся мне и помахал рукой, отчего мне стало легче дышать.
– Филипп, не уходи, – взмолилась я, когда мне показалось, что он сейчас исчезнет.
Я почему-то очень боялась остаться без Филиппа, поэтому нас с ним переместили куда-то в другую комнату, где никого не было, и положили на стоящие рядом кровати. Он гладил меня, хотя был сонным, я видела. Но он гладил меня и уговаривал не бояться. А потом я, кажется, уснула.
Герр Нойманн каким-то образом понял, что я боюсь без Филиппа, и сделал так, чтобы мне не было страшно. Почему мне с этим мальчиком не страшно, почему? Я не понимаю этого, просто совсем…
***
– Герхард, так дело не пойдет, мы получим труп, – сказал Уве Келер, заходя ранним утром в кабинет к мирно попивающему кофе ректору.
– Что случилось? – всполошился герр Рихтер.
– Девочка ночью чуть не умерла, – ответил наблюдающий за первыми классами учитель. – Её мальчик этот, Кроне, спас. Соседка её панику подняла, когда услышала, как девочка хрипит, и кураторы парня левитацией перенесли.
– Вдвоём? – улыбнулся Герхард Рихтер. – Да, помню… Что ты предлагаешь?
– Ну, домой отпустить мы её не можем, договор, да и убьёт её это… Значит… – Уве сделал паузу, – надо их поселить вместе.
– Мальчик и девочка, Уве, – напомнил ректор.
– Ну, есть один вариант… – задумчиво проговорил герр Келер.
– Хочешь предложить Кроне помолвку? – спросил всё понявший Герхард.
– Не вижу другого варианта, Герхард, – вздохнул учитель превращений. – Дома её убьёт договор, если колдовать не будет больше двух месяцев, сам же знаешь.
– Знаю, друг мой, знаю, – вздохнул ректор. – Ты прав, другого выхода нет. Каждое дитя – на вес золота. Хорошо, я не возражаю и благословляю, но только, если мальчик сам согласится. Родители у него золотые просто были, да и сам он… Но он должен понимать, что это для него значит! – неожиданно серьёзно завершил герр Рихтер.
***
Просыпаться было на удивление легко, дышалось спокойно, а рядом был Филипп. Я это сразу же почувствовала, потому что мне было тепло. Оказывается, он положил свою руку на мою и, стоило мне проснуться, тут же открыл глаза. Я, кажется, сразу в них утонула, просто не могла оторвать своего взгляда, а он смотрел на меня так… Как папа на маму смотрит. Филипп, который меня спас, который не дал умереть… Он стал за эту ночь каким-то очень близким, почти родным. Я ему, кажется, полностью доверилась.
Сильная слабость наполняла тело, поэтому я продолжала лежать, а Филипп быстро поднялся и задумался. Заметно было, что он именно задумался. Потом посмотрел на меня, ещё подумал, вздохнул и с трудом взял меня на руки. Ему было тяжело, я это чувствовала – его руки чуть дрожали, но он отнёс меня в туалет и посадил на унитаз.
– Справишься? – спросил меня Филипп, заставив покраснеть и закивать. – Позовёшь, хорошо?
Ну вот как он так может? Я же сейчас от стыда под землю провалюсь. А он спокойный такой, как будто ничего особенного не происходит. Стыдно-то как… С трудом спустив пижамные штаны, я решила утренние проблемы. Натянуть их обратно было другой проблемой, не так просто решаемой. Ноги просто не хотели напрягаться, как будто отнялись. Я справилась и некоторое время думала – звать или не звать? Попробовала встать сама и упала. Вбежал Филипп, посмотрел на меня укоризненно, опять взял на руки и отнёс в кровать. Ему очень тяжело, я же вижу, а он улыбается. Необыкновенный он на самом деле. Какой-то очень волшебный…
– Не будешь слушаться – по попе получишь, – сказал он мне, всё ещё улыбаясь. Он старался сказать строго, но у него не получилось.
– Меня нельзя по попе, я девочка, – проинформировала я его, потому что по попе никому нельзя, но девочек вообще бить нехорошо, а я – девочка.
– Тебе опасно напрягаться сейчас. Знаешь, как я ночью испугался? – объяснил он мне, как-то очень нежно погладив, отчего мне захотелось даже зажмуриться.
– Кстати, а как ты попал в нашу спальню, мальчикам же нельзя? – спросила я его, а он засмеялся.
– Я засыпал плохо, волновался за одну непослушную девочку, – мягко сказал он. – И тут посреди ночи в спальню влетают кураторы, представляешь? Причём оба, я даже хрюкнуть не успел, как уже болтался в метре над полом. Вот так и оказался.
Я улыбнулась – действительно смешно, хотя ему тогда вряд ли смешно было. Ой… Он же испугался за меня и спасал же, а я непослушная. Мне опять стало очень стыдно. Так стыдно, что я чуть не заплакала от этого.
– Если хочешь, то можешь отшлёпать, – тихо сказала я, потому что, получается, заслужила. Меня никогда не шлёпали, но если он думает, что так правильно, то пусть, да? – Только переворачивай сам, а то я не могу.
– Глупая ты моя, – погладил меня мальчик, затем прижав к себе. – Не буду я тебя шлёпать, ты же хорошая.
– А я твоя? – мне почему-то стало очень важно услышать его ответ, чему-то внутри меня это было очень важно. Важнее даже того, что он назвал меня хорошей.
– Конечно, моя, – обнял он меня посильнее, но как-то очень бережно, как будто я – хрустальная ваза. – Никому не отдам.
– А ты тогда мой, – сказала я ему. – Мой ангел…
Я себя не понимала. Вот совсем не понимала, почему мне так важно было услышать его ответ и почему я назвала его своим? Что-то странное со мной происходило. Может быть, это любовь? Ну, как в книжке про принцессу было. Не знаю, и посоветоваться не с кем, папы тут нет. Но Филипп, он такой… Я просто таю от его ласки, а ведь он же – сирота, его родители погибли, когда он совсем маленький был, откуда тогда он это умеет? Как у него получается одним жестом, одним словом сделать так, что я очень хочу его слушаться, потому что это же он…
Мы оба сидели, задумавшись, когда в комнату, постучавшись, вошёл герр Келер. Я его запомнила, хотя не очень хорошо лица запоминаю. Вот текст – хорошо, а лица – не очень. Учитель вошёл, помахал руками, и перед нами возник стол, а потом маленькое волшебное создание в сюртучке и шляпе принесло чай и пирожные, у меня прямо слюнки потекли. Надо будет потом разузнать про этих созданий, потому что я только знаю, что их называют хайнцель.
– Так, дети, – сказал нам профессор Келер. – Сегодня ночью тебе, Хелен, было плохо.
– Простите, – пролепетала я, потому что мне опять стало стыдно.
– Это не твоя вина, – ответил он мне. – Но проблема в том, что так может случиться любой ночью, а мальчиков в девичьи спальни не пускает колдовство. Каждый раз поднимать полшколы – это, конечно, интересно, но очень для тебя опасно. Поэтому вариант, который мне видится – тебе ночевать с Филиппом, если, конечно, вы с Филиппом согласитесь.
– Я согласна, – сказала я ему, а Филипп просто кивнул. Ну, понятно, что после такой ночи, что у меня была, мне будет страшно без него, а вот почему кивнул мой ангел – я не знаю. Может быть, я для него тоже что-то значу?
– Колдовство школы против такой ночёвки, – продолжил наш учитель, – поэтому существует только один вариант.
– Выгнать меня? – на моих глазах появились слёзы, а Филипп сразу кинулся меня обнимать и успокаивать. Вот странно, ещё два дня назад я бы, наверное, такому варианту обрадовалась, а сегодня для меня ничего страшнее его нет. Я не хочу расставаться с моим ангелом! Не хочу! Не хочу!
– Никто тебя не выгонит, – категорично заявил герр Келер. – Я предлагаю вам заключить помолвку. Это колдовской ритуал, который просто даёт вам некоторые права. Сразу скажу, что это не обязывает вас к женитьбе, но даёт право на совместное проживание. Филипп, что скажешь?
– Да я только за, – улыбнулся мой ангел, всё ещё держа меня в объятиях. – Если, конечно, Хелен не против. А других вариантов точно нет?
– Точно нет, – ответил герр Келер, испытующе глядя на нас.
– Я согласна, – прошептала я и почувствовала, что заливаюсь краской. Это было так смущательно, потому что – как в книжке про принцессу, там ведь тоже была помолвка. Неужели?..
Даже если профессор не был с нами до конца честен, мы этого не узнаем, а мне… наверное, только Филипп и нужен, ведь он отобрал меня у самой смерти и готов быть со мной, даже несмотря на то, что я… Ну… Я же одной ногой там, где холодно, а он готов, хотя знает это, в его книжке это точно написано. Не может быть, чтобы не было написано, потому что это же правда. И он… мой ангел…