Честное слово, более красивого принца никогда не рождалось на свет! Конечно, люди так говорили и потому, что он был принцем, но притом ни капельки не кривили душой. Удивительно серьезны для новорожденного были его глазки, которыми он смотрел на пламя свечей. Носик, еще совсем крохотный, обещал сделаться со временем орлиным. Румянец был прелестным, пунцовым, во все щечки. Такой он был пухленький, упитанный! Пряменькие ручки и ножки сулили высокий рост. Сказать по чести, замечательный ребенок! Все им гордились чрезвычайно. Прежде всего, конечно, отец и мать – король с королевой страны Нетландии. Десять лет своего счастливого правления они ждали этого мальчика. И для подданных их правление сделалось еще более счастливым – ведь теперь родился наследник!
Единственным человеком, который счастлив, пожалуй, не был, мы упомянем брата короля: ведь не явись принц на свет, он сам рано или поздно стал бы королем. Но Его Величество король не забыл проявить к брату большую доброту: он ведь понимал его огорчение и сочувствовал. По просьбе королевы он пожаловал ему целое герцогство. Бывший наследный принц постарался, насколько мог, приободриться и тоже принять довольный вид.
Крещение принца должно было стать большим событием. По обычаю, что издавна установился в стране, были избраны двадцать четыре крестных отца и крестных матери. Каждый должен был наречь ему имя на свой вкус, а также дать обещание изо всех сил заботиться о мальчике. А уж по достижении совершеннолетия он должен был выбрать из всех имен то, что больше по душе, а еще решить, какие из его крестных будут с ним до конца дней.
Все в Нетландии праздновали. Люди богатые пожертвовали денег, на радость беднякам. Для работников закатили праздничные пиры во всех ратушах. Для их жен между тем были устроены чаепития на свежем воздухе. Устроили праздник и школьникам – подали плюшки с молоком прямо в классные помещения! Нетландия (к сожалению, ее трудно найти на карте или в учебнике по истории) была, можно предположить, очень похожа и на нашу страну, и на многие другие.
Не особо отличался от других дворцов и королевский дворец. Перед крестинами его так чисто прибрали, что, казалось, выворачивали для этого даже наизнанку. Не натирали и не подметали в единственной тихой комнате – той, где лежала королева. О болезни королевы не объявлялось, чтобы не омрачать радости народа. Она и сама никому не говорила о ней. Только лежала тихая и бледная, ни от кого не требуя особых забот. Вот о королеве и забыли. Решительно все ликовали и бегали любоваться малышом.
Наконец настал день крестин – чудесный день, под стать принцу. Чудесными были и новые наряды, в которых люди казались такими красивыми (или, по крайней мере, так о себе понимали). Изысканные эти платья королева позаботилась заранее подарить всем – от фрейлин до бедной маленькой судомойки, что гляделась в зеркало и думала, что никогда не была так хороша.
Нарядились все с самого раннего утра. Нарядили и Его Королевское Высочество в роскошное крестильное платьице, что вовсе не пришлось ему по душе. Он кричал и брыкался, как самый обычный простой ребенок. Выждав, чтобы дитя немножко успокоилось, его понесли показать королеве. Королевские ее одеяния были принесены и разложены на постели, но все знали, что ни встать, ни облечься в них она не сможет. Как любовалась она своим ребенком, целовала и благословляла его, как и раньше делала часы напролет, пока мальчик крепко спал. Еще одна нежная улыбка – и королева, выразив надежду, что мальчик будет вести себя хорошо, а крестины удадутся на славу, отвернулась к окну. Больше она не сказала ничего. Она была очень терпелива, эта королева, и не любила жаловаться. Звали ее Долорес.
И все пошло своим чередом и без королевы. Придворные привыкли к частым ее отсутствиям, так как она была слаба и в праздниках не принимала участия уже давно. Королевские свои обязанности Долорес выполняла самым тщательным образом, а вот от развлечений отказывалась. И всем казалось, что все хорошо, но так ли это было? Все приглашенные прибыли. Лучшие люди – из своего королевства и из соседних королевств. Явились, конечно, и все двадцать четыре крестных, выбранных очень придирчиво, таких, от которых Его Высочеству было бы больше всего пользы, понадобься ему когда-нибудь влиятельные друзья. Это, впрочем, не казалось вероятным. Ну как могла возникнуть нужда в покровителях наследнику могущественного правителя Нетландии!
Они шествовали парами в длинный ряд, со своими коронами на головах. Это ведь все были герцоги с герцогинями, принцы да принцессы, не меньше. Целуя ребенка, они произносили данное имя – каждый свое.
Шестеро герольдов во всю мощь выкликнули эти двадцать четыре имени, а потом записали, оставив до тех пор, покуда имена не будут востребованы вновь. Скорее всего, до коронации принца, ну а случись беда – так до его похорон.
Церемония завершилась. Все были довольны, кроме самого младенца, что слабо попискивал в душивших его тяжелых одеяниях.
Мало кто заметил в этой толпе, что по пути в часовню с мальчиком случилось досадное происшествие. Его няня, не обычная его няня, а главная няня, девица самого высокого происхождения, чьею обязанностью было нести мальчика в часовню и обратно, начала поправлять свой шлейф, чтобы он стелился покрасивее, удерживая при этом ребенка лишь одною рукой, – и уронила на нижнюю ступень мраморной лестницы. Не сомневайтесь, она его тут же подхватила. Это показалось таким пустяком, что и говорить было не о чем. Вот никто и не говорил.
Ребенок смертельно побледнел, но не заплакал. Стоявшие поближе заметили падение, а те, кто был на пару шагов позади, так и не поняли, что случилось. А даже и заплачь принц – серебряные трубы гудели так громко! Право, было бы жаль, чтобы такой праздник оказался омрачен.
Итак, после небольшой заминки процессия двинулась дальше. Что за процессия! Герольды в синем с серебром, пажи в багряном с золотом, стайка девочек в белоснежных платьицах, несущих корзинки цветов, которыми осыпали дорогу перед няней и ребенком. Ну и, наконец, все двадцать четыре крестных отца и матери, гордых до невозможности, таких величественных видом, что вконец бы они затмили своего маленького крестника (всего лишь охапку кружев и муслина, из которой виднелось личико), когда бы над ним не несли большой балдахин белого атласа, украшенный страусовыми перьями.
Солнце освещало их всех сквозь витражи: короля со свитой по одну сторону, а принца со своими сопровождающими – по другую. Казалось, только в волшебной стране можно увидать такое зрелище!
– Это просто как в краю фей! – сказала девочка постарше другой, вытряхивая последнюю розу из своей корзинки. – Принцу недостает только феи Крестной!
– Право? – прозвучал позади чей-то голосок, чуть скрипучий, но при этом приятный. Среди детей кто-то стоял. Не ребенок, но с ребенка ростом. Раньше никем не замеченный и едва ли приглашенный, вовсе не в парадных крестильных одеждах. Это была маленькая старушка, одетая во все серое: серое платье, серый плащ с капюшоном, впрочем, из очень хорошей ткани. Серый его цвет был переменчив, как хмурые небеса. Серые глаза, седые волосы… Даже по бледному острому личику скользили серебристые тени. Но дряхлость ее не казалась отталкивающей, а улыбка была приятной, по-детски открытой, похожей на улыбку принца, что проступила на его губах, едва старушка подошла поближе.
– Ну-ка поосторожнее! Не урони дитя опять!
Молодая и знатная главная няня вспыхнула и сердито накинулась на старушку:
– Да кто ты такая? Откуда ты знаешь, в смысле, тебе-то какое дело? – Она испугалась, но говорила тоном много более резким, чем пристало юной леди высокого происхождения. – Старуха, изволь говорить не «дитя», а «принц»! И держись подальше: Его Королевское Высочество вот-вот заснет.
– Но сперва я должна его поцеловать. Я его Крестная.
– Это ты-то?! – воскликнула нарядная няня.
– Ты?! – повторили все камергеры и фрейлины.
– Ты?! – эхом отозвались герольды и пажи и тут же затрубили в серебряные трубы, чтобы такого безобразия не было слышно.
Свита принца уже выстроилась, чтобы следовать назад. А король со своей свитой уже были на пути ко дворцу.
Но старушка в сером, стоя на верхней ступеньке мраморной лестницы, препятствовала им.
Она поднялась на цыпочки и, опершись о свой посох, трижды поцеловала маленького принца.
– Это возмутительно! – вскричала главная няня, спеша стереть поцелуи своим кружевным платочком. – Какое оскорбление Его Королевского Высочества! С дороги, старуха, или обо всем узнает король!
– Король обо мне ничего не знает, а жаль, – с безразличным видом сказала старая женщина. Похоже, она полагала, что это большая потеря для короля, а не для нее. – Мой друг во дворце – жена короля.
– У королей не жены, а королевы, – с высокомерным видом изрекла главная няня.
– Королева или жена, а я ее знаю и люблю, и малютку тоже. А ты уронила его на ступени. – Последнюю фразу старушка произнесла таинственным шепотом, который заставил молодую особу задрожать, как ни была она разгневана. – И по этой причине мне придется стать его Крестной, как уж я решила. Я могу ему очень-очень понадобиться.
– Какая-то старушонка будет нужна принцу?! – расхохотались все вокруг.
Но старушка не обратила на их смех ни малейшего внимания. Ее добрый взгляд был устремлен на принца, который, казалось, улыбался ей в ответ, хотя, конечно же, это была лишь обычная беспричинная улыбка младенца.
– Его Величество должен об этом услышать! – хмыкнул камергер.
– Увы, через пару минут Его Величество услышит важные известия, – печально сказала старушка. И снова дотянувшись до маленького принца, она торжественно поцеловала его в лоб. – Зовись именем, о котором никто еще не подумал. Ты будешь принц Дол – в память о матери твоей Долорес.
– Типун тебе на язык! Какая еще память?! – Все так и вздрогнули от этих зловещих слов. Не меньше возмутило всех чудовищное нарушение этикета, допущенное старушкой. Дело в том, что в Нетландии королей и королев никогда не называли по нареченным именам. Со дня коронации имени король как бы лишался – до того дня, покуда его не начертают на гробнице.
– Старуха! Откуда ты взялась такая невоспитанная? – возмущенно вскричала старшая фрейлина. – Представить себе не могу, как ты об этом узнала! Но уж знаешь, так молчала бы о том, что Ее Всемилостивое Величество зовут Долорес!
– Звали Долорес, – с ласковой торжественностью поправила старушка.
Хранитель Золотого Жезла, тот самый, чьей обязанностью было нести золотой жезл во время процессий, от возмущения замахнулся этим самым жезлом на старушку, а остальные кинулись хватать возмутительницу спокойствия. Но вместо серого плаща руки их ухватили пустоту. И тут же раздался глубокий и мощный звук, сотрясающий всю округу.
Это гудел большой дворцовый колокол! Тот самый, что можно было услышать, только если умирал кто-то из королевской семьи. Били в него столько раз, сколько лет было умершему.
Пораженные ужасом, все застыли, внимая этим звукам.
– Раз… два… три… четыре… – считал кто-то вслух среди всеобщего безмолвия. И так до двадцати девяти – а это и был возраст королевы.
Да, в самом деле! Ее Величество скончалась в разгар празднества, рассталась со своим только что обретенным счастьем и со своими давними страданиями, незаметно выскользнула из этого мира. Она сама отослала всех прислужниц полюбоваться крестинами, – по крайней мере, этим они себя утешали потом. Это было действительно похоже на нее. Она лежала и смотрела в окно – на дальние очертания Прекрасногорья, где пролетело ее детство. Так она и умерла, тихо и безропотно.
Когда маленького принца принесли назад, в покои его матери, где стояла его колыбелька, в покоях этих уже некому было его поцеловать. Он не мог знать, что мать больше не поцелует его никогда!
А что касается самозваной его крестной матери, никто так и не понял, куда она делась. Впрочем, о ней тут же и забыли.
Только няня, не главная няня, а обычная, выйдя ночью за снадобьем для ребенка, который все плакал и не мог уснуть, увидела в одной из дверных арок что-то, что приняла бы за тень. Но у теней не бывает глаз – добрых и ласковых глаз, а у той, что присела на порожке, они были. От испуга няня закрыла собственные свои глаза рукой и закричала.
А когда она набралась духа взглянуть вновь, никого уже и не было.